ни поднялся, чтобы пожелать всем спокойной ночи.
   - Месса в восемь, - сказала Анджела. - Нам нужно выйти без двадцати.  В
Юли ко мне должны присоединиться несколько эвакуированных.
   - А нельзя ли немного позднее? Я так мечтал поваляться утром.
   - А я надеялась, что завтра  мы  сходим  к  ранней  мессе  все  вместе.
Пожалуйста, пойдем, Тони.
   - Хорошо, мамуля, конечно, я пойду. Только  давай  тогда  без  двадцати
пяти. Мне, разумеется, надо сходить  очиститься  от  накопившихся  за  эти
недели грехов.
   Бокс-Бендер,  как  всегда  при  обсуждении  религиозных  дел,  выглядел
несколько смущенным. Он не привык к ним - к такой легкости в  обращении  с
всевышним.
   - Мысленно я буду с вами, - сказал он.
   Затем Бокс-Бендер  тоже  поднялся  и,  спотыкаясь,  пошел  по  саду  во
флигель. Анджела и Гай остались одни.
   - Тони - прелестный мальчик, Анджела.
   - Да, и так быстро военизировался, правда? Всего за несколько  месяцев.
Он ни капельки не боится отправки во Францию.
   - Да, действительно. Да и бояться-то нечего.
   - О, Гай, ты слишком молод, чтобы помнить это,  а  я  ведь  выросла  во
времена первой войны. Я одна из девушек - тех, что описаны  в  прочитанных
тобою книгах, - которые танцевали с мужчинами, шедшими в смертельный  бой.
Я помню, как  мы  получили  телеграмму  о  Джервейсе.  Ты  тогда  был  еще
всего-навсего  жадным  до  леденцов  школьником.   Я   помню,   как   туда
отправлялись первые партии. Никто из них не дожил  до  победы.  Велики  ли
шансы у мальчиков в возрасте Тони, идущих теперь в  самые  первые  бои?  Я
работала в госпитале, это ты помнишь. Поэтому-то я и не выношу, когда Тони
начинает говорить о легкой, неопасной ране  и  о  пребывании  в  окружении
хорошеньких медсестер.  Легких,  неопасных  ран  не  было.  Все  они  были
невероятно ужасными даже тогда, а теперь, я  полагаю,  люди  выдумали  еще
более отвратительные газы и другие средства убийства. Он не  представляет,
какой будет эта война. Сейчас ведь нельзя даже надеяться, что его  возьмут
в плен. При кайзере немцы были все  еще  цивилизованными.  Теперь  же  они
могут сделать что угодно.
   - Мне нечего сказать тебе, Анджела, за исключением того,  что  ты  сама
хорошо знаешь. Ведь не захочешь же ты, чтобы Тони  оказался  хоть  немного
другим. Неужели тебе понравилось, если бы Тони был одним из тех презренных
мальчиков, которые, как я слышал, улизнули в Ирландию или Америку?
   - Это совершенно немыслимо, конечно.
   - А что же тогда?
   - Да, я понимаю, все понимаю... Пора  спать,  пожалуй.  Боюсь,  что  мы
очень накурили здесь у тебя. Когда выключишь свет,  можешь  открыть  окна.
Слава богу,  что  Артур  уже  ушел.  Я  смогу  воспользоваться  фонариком,
пробираясь по саду, без того, чтобы меня обвинили в умышленном привлечении
"цеппелинов".
   В эту ночь, долго не засыпая, предпочтя свежий воздух свету  и  поэтому
отказавшись от чтения, Гай лежал и размышлял.  Почему  Тони?  Что  это  за
идиотская система, приносящая в жертву Тони и оставляющая  в  безопасности
его, Гая?  В  Китае,  когда  кого-нибудь  призывали  в  армию,  было  даже
благородно нанимать бедного юношу и посылать его вместо себя. Тони  сейчас
полон любви и надежд. Он же, Гай, лишен  всего,  не  имеет  ничего,  кроме
нескольких высохших зернышек веры. Почему он не может поехать  во  Францию
вместо  Тони  и  получить  эту  легкую,  неопасную  рану  или  попасть   к
бесчеловечным, зверским тюремщикам?
   Однако утром следующего дня, когда Гай опустился вместе  с  Анджелой  и
Тони на колени перед алтарем, он, кажется, получил ответ  на  свой  вопрос
словами мессы: Doinine non sum dignus [Господи, я не достоин (лат.)].



3

   Гай намеревался пробыть в  семье  Бокс-Бендеров  два  дня  и  только  в
понедельник поехать к своему отцу в Мэтчет. Вместо этого он уехал  еще  до
завтрака в воскресенье, чтобы  не  мешать  Анджеле  своим  присутствием  в
течение последних  часов  пребывания  Тони  дома.  Гаю  часто  приходилось
совершать  такие  поездки  и  в  прежние  времена.  Бокс-Бендер,   бывало,
отправлял  его  на  машине  в  Бристоль.  А  отец,  как  правило,  высылал
кого-нибудь встретить его на железнодорожной станции  главной  магистрали.
Сейчас же, казалось, пришел в движение весь мир, и Гаю пришлось  совершить
утомительную поездку с несколькими пересадками на автобусы и поезда.  Было
уже далеко за полдень, когда он прибыл наконец на железнодорожную  станцию
Мэтчет и увидел  на  платформе  поджидавшего  отца  вместе  с  его  старой
золотистой охотничьей собакой.
   - Не знаю, куда пропал швейцар из отеля, - пожаловался мистер Краучбек.
- Должен был подойти сюда. Я сказал ему, что потребуются  его  услуги.  Но
сейчас все уж очень заняты. Оставь чемодан здесь,  я  думаю,  что  швейцар
встретится нам на пути.
   Отец, сын и собака вышли на освещенные заходящим солнцем крутые  улочки
города.
   Несмотря на разделяющие их сорок лет, между мистером Краучбеком и  Гаем
было много заметного сходства. Мистер Краучбек был чуть повыше, и его лицо
выражало неиссякаемое добросердечие, которого так  не  хватало  лицу  Гая.
"Скорее  race  [прирожденное  (фр.)],  чем  distingue  [благоприобретенное
(фр.)]" - так определила очевидное обаяние мистера Краучбека  его  соседка
по отелю "Морской берег" мисс Вейвесаур.  В  нем  не  было  ничего  ни  от
закоренелого денди, ни от светского гордеца, ни от  капризного  сноба.  Он
вовсе не был одним из  тех,  кого  принято  называть  оригиналом.  Он  был
простым, приветливым пожилым человеком, который  каким-то  чудом  сохранял
чувство юмора, даже больше, чем юмора, - непостижимого  и  уравновешенного
веселья на протяжении всей своей жизни, много раз потрясавшейся, по мнению
любого стороннего  наблюдателя,  крупными  неудачами.  Он,  как  и  многие
другие, родился при ярком солнечном свете и жил,  чтобы  стойко  встретить
сумерки. Он принадлежал к  древнему  аристократическому  роду,  с  которым
теперь мало кто считался и которому грозило вымирание. Только  бог  и  Гай
знали, какой большой и  исключительной  была  фамильная  гордость  мистера
Краучбека. Но он держал ее при себе. Гордость, которая часто  рождается  и
растет, покрываясь колючками, несла на себе для мистера  Краучбека  только
розы. Не имея  никакого  классового  сознания,  он  представлял  себе  всю
сложную социальную  структуру  своей  страны,  четко  разделенной  на  две
неравные и безошибочно определяемые  части.  С  одной  стороны  находились
Краучбеки и другие незаметные  и  не  привлекающие  к  себе  внимания,  но
объединенные древним происхождением семьи;  с  другой  -  остальная  часть
человечества: Вокс-Бендер, всякие герцоги (чье  богатство  образовалось  в
свое время  из  разграбленного  монастырского  имущества),  Ллойд  Джордж,
Нивель Чемберлен и иже с ними. Мистер  Краучбек  не  признавал  ни  одного
монарха со времен Якова Второго. Это был не совсем здравый подход,  но  он
порождал в добром сердце мистера Краучбека два редких качества: терпимость
и покорность. Ибо ничего особого, считал он,  нельзя  хоть  сколько-нибудь
обоснованно ждать от третьего сословия; достаточно уже того, что некоторые
из его представителей вели себя в отдельных случаях  сравнительно  хорошо.
Что же касается самого мистера Краучбека, то любая его добродетель  пришла
к нему извне, без особых заслуг с его стороны, а  все  небольшие  грехи  и
промахи этого человека лучших традиций были жестоко наказаны.
   Он обладал и еще одним природным преимуществом перед Гаем: ему помогала
жить память, в которой оседали только хорошие события и  факты,  а  плохие
быстро выветривались. Несмотря на все его горести и печали,  у  него  было
достаточно и радостей; последние сохранялись в его сознании всегда свежими
и  доступными.  Он  никогда  не  оплакивал  потерю  Брума  и   по-прежнему
чувствовал себя живущим  в  этом  имении,  как  когда-то  в  светлые  годы
отрочества и в годы ранней вознагражденной любви.
   Отель "Морской берег" в Мэтчете обслуживался старыми слугами из  Брума.
Мистера Краучбека они встретили очень радушно. Он  привез  сюда  несколько
фотографий, обстановку спальни, к которой так привык,  полную  и  довольно
строгую: кровать из  желтой  меди,  старые  дубовые  шкафы  для  платья  и
шкафчики для обуви, круглое зеркало для бритья, аналой из красного дерева.
Его небольшая гостиная была обставлена мебелью из  курительной  комнаты  в
Бруме и заполнена тщательно отобранными любимыми вещами из библиотеки. Так
он и жил здесь, глубоко уважаемый мисс  Вейвесаур  и  другими  постоянными
обитателями отеля. Первый хозяин  продал  отель  и  уехал  в  Канаду;  его
преемник взял на себя заботу о Краучбеке со  всеми  вытекающими  из  этого
последствиями. Раз в год мистер Краучбек посещал имение в Бруме  -  в  тот
день, когда там пели реквием по его  древним  обитателям.  Он  никогда  не
сокрушался по поводу перемены в своем положении и  не  упоминал  о  нем  в
разговоре с новыми людьми в имении. Он каждый день  отправлялся  к  мессе,
проходя по улице пунктуально  до  открытия  магазинов,  возвращаясь  назад
пунктуально в тот момент, когда снимались ставни,  и  приветствуя  каждого
встречавшегося ему на пути. Вся его фамильная гордость была по сравнению с
религиозной верой всего лишь хобби юношеских лет. Когда Вирджиния оставила
Гая бездетным, мистеру Краучбеку не пришла в голову мысль - в  отличие  от
Бокс-Бендера,  из  головы  которого  она  никогда  не  выходила,   -   что
продолжение его рода стоит конфронтации с церковью, что Гай должен был  бы
вступить в нецерковный брак, произвести  на  свет  наследника,  а  позднее
урегулировать  все  с  церковными  властями,  как,  по-видимому,  каким-то
образом делают другие люди. Фамильную гордость нельзя приносить  в  жертву
бесчестью.
   Фактически  имело  место  два  отлучения  в   средние   века   и   одно
вероотступничество в  семнадцатом  веке,  которые  четко  зафиксированы  в
исторических анналах родословной Краучбеков, но  они-то  как  раз,  как  и
многое другое, выветрились из памяти мистера Краучбека.
   Сегодня людей в городке, казалось, было больше, чем обычно. Гай  хорошо
знал Мэтчет. Он бывал здесь на пикниках во времена детства и посещал  отца
всякий раз, когда приезжал в Англию в более позднее время. Отель  "Морской
берег" располагался за чертой города, на утесе рядом  с  постом  береговой
охраны. Их путь пролегал под уклон  через  порт,  вдоль  прибрежной  части
города, а затем - вверх, по красноватой  горной  дороге.  На  горизонте  в
лучах заходящего солнца виднелся остров  Ланди,  омываемый  бурыми  водами
Атлантики. В канале стояло много судов, задержанных береговой  охраной  за
контрабанду.
   - Мне хотелось  бы  пожелать  Тони  всего  хорошего,  -  сказал  мистер
Краучбек. - Я не представлял себе, что его так скоро отправят. Позавчера я
разыскал кое-что для него и хотел бы вручить ему. Уверен, что  он  остался
бы доволен. Это медальон  с  изображением  богоматери  Лурдской.  Джервейс
купил его во Франции во время каникул в тот год, когда разразилась  первая
мировая война, и всегда носил на  Шее.  Медальон  после  гибели  Джервейса
прислали нам вместе с его часами и другими  вещами.  Надо  бы  обязательно
передать его Тони.
   - Думаю, что уже не осталось времени для того, чтобы  вручить  медальон
Тони лично.
   - Я хотел бы передать его ему сам.  Это  вовсе  но  то  же  самое,  что
послать медальон почтой. Объяснить все это в письме трудно, конечно.
   - Но медальон не очень-то сберег Джервейса, правда?
   - О, нет, - возразил мистер Краучбек, - он сослужил  ему  куда  большую
службу, чем ты можешь предположить. Джервейс рассказал мне, когда  приехал
попрощаться перед отъездом, что в армии достаточно соблазнов для мальчика.
Однажды в Лондоне, когда Джервейс проходил  там  подготовку,  он  довольно
здорово выпил со своими сослуживцами и в конечном итоге оказался наедине с
какой-то приставшей к ним бог весть где девушкой. Она  начала  дурачиться,
сняла  с  него  галстук  и  тут  увидела  медальон.  Они  оба   неожиданно
успокоились, и она начала рассказывать ему о монастыре, в котором училась.
В конце концов они  расстались  друзьями,  не  сделав  друг  другу  ничего
плохого. Я считаю, что медальон уберег Джервейса от соблазна. Я  сам  ношу
медальон всю свою жизнь. А ты носишь?
   - Иногда ношу. Но в настоящее время у меня нет никакого медальона.
   - А надо бы, согласись, в такое время, когда возможны  бомбардировки  и
другие неожиданные вещи. Если ты пострадаешь и тебя отвезут в больницу, то
будут знать, что ты католик, и пошлют за священником. Мне сказала об  этом
одна сестра милосердия. А _ты_ не хотел бы взять медальон  Джервейса,  раз
уж нельзя передать его Тони?
   - С удовольствием. К тому же я надеюсь, что тоже  поступлю  на  военную
службу.
   - Да, ты мне писал об этом. Но твою просьбу ведь отклонили?
   - Желающих похлопотать за меня, кажется, слишком мало.
   - Обидно! Но знаешь, я как-то не представляю  тебя  солдатом.  Ты  ведь
никогда не любил автомашины, правда? Сейчас вся  армия  на  машинах.  Один
солдат сказал мне, что у наших территориальных частей с позапрошлого  года
нет ни одной лошади, правда, и машины тоже нет ни одной. Мне кажется,  это
неразумно. Но ты, по-моему, и к лошадям безразличен, правда?
   - В последнее время - да, - ответил Гай,  вспомнив  о  восьми  лошадях,
которых они держали с Вирджинией в Кении, и о  верховых  прогулках  вокруг
озера на рассвете; Гай вспомнил также и фордовский автофургон, на  котором
он два раза в месяц ездил по грязной дороге на рынок.
   - Ты предпочитаешь ездить в  железнодорожных  вагонах  de  luxe,  верно
ведь?
   - Сейчас поезда не очень-то роскошны, - возразил Гай.
   - Нет, нет, дорогой, у  меня  нет  никаких  оснований  подшучивать  над
тобой, - сказал отец. - Это очень мило, что ты проделал  весь  этот  путь,
чтобы повидаться со мной, мой  мальчик.  Полагаю,  ты  не  будешь  скучать
здесь. В гостинице много разных новых людей, большинство  очень  забавные.
За последние две недели у меня  появился  совершенно  новый  круг  друзей.
Очаровательные люди. Ты просто удивишься.
   - Прибавилось таких, как мисс Вейвесаур?
   - Нет, нет, совершенно другие люди. Самые различные  и  очень  молодые.
Очаровательная миссис Тиккеридж и ее дочь. А муж миссис Тиккеридж -  майор
в полку алебардистов. Он  приезжает  сюда  на  воскресенье.  О,  тебе  они
несомненно понравятся.
   Отель "Морской берег" был переполнен, как, наверное, и все другие отели
в стране. Раньше, когда  Гай  приезжал  к  отцу,  его  появление  вызывало
повышенный интерес и со стороны постояльцев, и со  стороны  обслуживающего
персонала отеля. Теперь же он с трудом добился, чтобы его выслушали.
   - Мест нет,  отель  переполнен,  -  заявила  управительница.  -  Мистер
Краучбек действительно просил для вас номер, но мы ожидали вас  завтра,  а
не сегодня. Сегодня нет ничего.
   - Может быть, вы устроите его  в  моей  гостиной?  -  предложил  мистер
Краучбек.
   - Мы сделаем все возможное, если вы не возражаете подождать немного.
   Швейцар, который должен был  прийти  на  станцию,  был  занят:  подавал
напитки в общей гостиной отеля.
   - О, я схожу туда, как только освобожусь, сэр, - сказал он. -  Если  вы
не возражаете, после обеда.
   Гай хотел возразить. Ему нужно было сменить после поездки  рубашку,  но
не успел он и рта открыть, как швейцар умчался со своим подносом.
   - Как тебе нравится? - весело заметил мистер  Краучбек.  -  А  вон  там
Тиккериджи. Пойдем, я познакомлю тебя с ними.
   Гай увидел робкую, как мышка, женщину и  мужчину  в  военной  форме,  с
большими, похожими на руль велосипеда усами.
   - Они, по всей вероятности, уже уложили свою маленькую  девочку  спать.
Чудесный ребенок. Всего шесть лет, а никакой няни, все делает сама.
   Увидев приближающегося мистера Краучбека, робкая,  как  мышка,  женщина
улыбнулась  неожиданно  очаровательной  улыбкой.  Мужчина  с  усами  начал
хлопотливо отодвигать стулья, чтобы освободить место.
   - Привет! - сказал он бодро. -  Извините,  руки  заняты.  -  Он  обеими
руками  держал  стул  над  головой.  -  Мы  только  что  хотели  попросить
что-нибудь выпить. Что заказать вам, сэр?
   Тиккериджу каким-то образом удалось освободить место, расставить стулья
и даже подозвать к себе швейцара с подносом.  Мистер  Краучбек  представил
Гая.
   - Итак, вы тоже присоединяетесь к праздным  мечтателям?  Я  только  что
устроил здесь свою половину и отпрыска на время войны. Чудесное  местечко.
С удовольствием и сам провел бы несколько недель  здесь  вместо  проклятых
казарм.
   - Нет, - ответил Гай, - я пробуду тут всего один день.
   - Жаль. Моя  половина  в  поисках  компании.  Слишком  уж  много  здесь
стариков и старушек.
   В дополнение к большим усам  майор  Тиккеридж  носил  на  скулах  почти
налезающие на глаза жесткие рыжие бакенбарды.
   Швейцар принес им заказанные напитки. Гай  попытался  напомнить  ему  о
своем чемодане, но тот моментально скрылся со словами: "Я  подойду  к  вам
через минутку, сэр".
   - Проблема с доставкой чемодана? -  спросил  майор.  -  Они  все  здесь
словно с ума посходили, никого не дозовешься. А в чем, собственно, дело?
   Гай довольно подробно рассказал ему о своем затруднении.
   - О, это мы сейчас организуем. У меня  есть  тут  один  неоценимый,  но
вечно исчезающий куда-то алебардист Гоулд, который всегда следует за мной,
в тыловом эшелоне, так сказать. Вот его-то мы и пошлем за вашим чемоданом.
   - Нет, ну что вы...
   - Алебардист Гоулд палец о палец не ударил с тех пор, как мы  появились
здесь, за исключением разве того, что очень рано  разбудил  меня  сегодня.
Ему нужно поупражняться. К тому же он женатый человек, а  горничные  никак
не хотят оставить его в покое. Это даже хорошо, что он  избавится  от  них
хотя бы на короткое время.
   Гай  начал  чувствовать  расположение  к  этому  любезному   волосатому
человеку.
   - Ваше здоровье! - сказал майор.
   - Ваше здоровье! - сказала робкая, как мышка, жена майора.
   - Ваше здоровье! - сказал мистер Краучбек с полной безмятежностью.
   И лишь Гай оказался способным только на невнятное бормотание.
   - Сегодня первый,  -  констатировал  майор,  отрывая  от  губ  бокал  с
желтовато-зеленым джином. - Закажите еще по одному, пока я  выгоню  своего
алебардиста.
   Натыкаясь на людей и принося извинения, майор Тиккеридж пробрался через
переполненный зал к выходу.
   - Это очень любезно со стороны вашего мужа.
   -  Он  не  переносит,  когда  люди  бездельничают,  -  ответила  миссис
Тиккеридж. - Он считает это тренировкой для алебардистов.
   Позднее, когда они расстались на время обеда, мистер Краучбек сказал:
   - Очаровательные люди, правильно  ведь  я  сказал  тебе?  А  завтра  ты
увидишь и Дженифер. Ребенок ведет себя превосходно.
   В столовой старые постояльцы сидели за столиками вдоль стен. Новички  -
в средней части зала. Им, как показалось Гаю, уделялось  больше  внимания.
Мистер Краучбек по давнишней договоренности привез с  собой  свое  вино  и
держал его  в  подвалах  отеля.  На  столе  уже  стояли  бутылка  красного
бургундского и бутылка портвейна.  Обед  из  пяти  блюд  оказался  намного
лучше, чем можно было ожидать.
   - Просто замечательно, как Катберты справляются с наплывом постояльцев.
Все это произошло так неожиданно. Конечно, приходится немного ждать,  пока
подадут следующее блюдо, но им удается приготовить весьма приличный  обед,
правда ведь? Произошла лишь одна  перемена,  которую  я  не  одобряю:  они
попросили меня не приводить  с  собой  в  столовую  Феликса.  Конечно,  он
занимал здесь очень много места.
   Вместе с пудингом официант принес и поставил на стол тарелку  с  обедом
для пса. Мистер Краучбек внимательно осмотрел  кусок  мяса,  повернув  его
вилкой.
   - Выглядит отлично, - сказал он официанту. - Большое спасибо.  -  Затем
Гаю: - Не возражаешь,