словам, тоже было что-то такое в моменты, когда я
массажировал ей заднюю часть шеи.
   - Но вы должны были встречать других, более типичных американок?
   - Она нетипичная. Она вообще не американка,  за  исключением,  пожалуй,
того, что вышла замуж за американца, который был ей совершенно  не  нужен.
Она какая-то совершенно необычная...
   - Их не интересует миссис Трой, - снова вмешался Йэн. - Расскажи  им  о
других.
   -  Большей  частью  -  старые  калоши!  -  выпалил  Триммер.  -  Миссис
Стайвесент Огландер, например. Были, конечно, и  другие  элегантные  дамы:
Асторы, Вандербилты, Каттинги, Уитни. Все они приходили ко мне,  но  никто
не мог сравниться с миссис Трой.
   - Полковник, моих читателей больше интересует  что-нибудь  пикантное  о
дамах попроще.
   Триммер был горд по-своему. Глубоко задетый, он очнулся от грез.
   - Я никогда не имел дела с дамами попроще, - резко возразил он.
   - Черт возьми! -  воскликнул  Джо,  торжествуя.  -  Теперь  вы  видите?
Полковник - _сноб_!
   На этом Йэн закончил данный этап англо-американского сближения, и через
несколько минут вместе с Триммером они стояли на Стрэнде,  тщетно  пытаясь
перехватить такси. В  этот  момент  Гай,  охваченный  глубоким  отчаянием,
находился в  Бабали-Хани.  Перспективы  Йэна  и  Триммера  тоже  выглядели
мрачными. Мимо них, шаркая подошвами, текла лондонская  толпа:  мужчины  в
разнообразном грязноватом военном  обмундировании,  женщины  -  по  новой,
непривычной моде этого десятилетия  -  в  брюках,  шляпках  без  полей,  с
прилипшими  к  губам  сигаретами,  с  нечистыми,  усталыми   лицами;   все
пресыщенные чаем и вултонскими  пирожками,  все  с  болтающимися  на  боку
противогазами, хлопающими их по бедру в такт неуклюжей походке.
   - Сегодня ты не слишком блистал, - сурово сказал Йэн.
   - Я хочу есть.
   - В это время дня ничего не найдешь. Я отправляюсь домой.
   - Мне идти с тобой?
   - Нет.
   - Вирджиния будет там?
   - Не думаю.
   - Но она была там, когда ты звонил.
   - Она собиралась уходить.
   - Я не видел ее целую неделю. Она ушла с работы в транзитном лагере.  Я
расспрашивал других девушек. Они не сказали, куда она  устроилась.  Ты  же
знаешь, какие бывают девушки.
   Йэн  печально  взглянул  на  своего  протеже.  Он  собирался  прочитать
Триммеру  нотацию,  напомнить  о  предстоящих  удовольствиях  поездки   по
заводам, производящим вооружение, однако Триммер посмотрел на  него  таким
скорбным взглядом, что Йэн сказал только:
   - Ну ладно, я иду в управление особо  опасных  операций,  позвоню  тебе
еще. - И, повернувшись, направился на Трафальгар-сквер.
   Триммер следовал за ним до станции метро, затем, не  сказав  ни  слова,
внезапно повернул  и,  напевая  себе  под  нос,  спустился  на  платформу,
заставленную рядами коек, где долго ждал переполненного поезда.
   Управление особо опасных операций в Марчмэйн-Хаус, ожившее в результате
повысившегося к нему интереса и новой волны энтузиазма в отношении  частей
особого назначения, расширялось. Прибавились  новые  помещения,  появились
новые люди. Здесь же, в отделе Йэна, нашла убежище и Вирджиния Трой.
   - Ну как, удалось избавиться от "демонического цирюльника"? -  спросила
она.
   - Он только что исчез, фальшиво мурлыча что-то себе под нос. Вирджиния,
мне надо серьезно поговорить с  тобой  о  Триммере.  На  карту  поставлено
благополучие нашего управления. Ты же понимаешь, что на данный  момент  он
является нашим  единственным  вкладом  в  военные  усилия.  Я  никогда  не
встречал человека, который так изменился бы  под  влиянием  успеха.  Месяц
назад он был в центре всеобщего внимания. Со своим произношением,  улыбкой
и шевелюрой он просто создан для того, чтобы стать национальным героем.  А
посмотри на него сегодня. Сомневаюсь, хватит ли его на  это  лето.  Я  уже
видел, как на моих глазах стал ничем маршал авиации Бич. Мне  знакомы  эти
симптомы. Надо сделать все, чтобы такое не повторилось. Я приобрету плохую
репутацию в нашей службе, и на этот раз  совсем  не  по  своей  вине.  Как
заметила твоя жертва, виновата в этом "ты, ты, ты". Следует  ли  напомнить
тебе, что ты явилась ко  мне  в  слезах  и  сделала  жизнь  в  нашем  доме
невыносимой, пока я не нашел тебе эту работу? Взамен мне  хотелось,  чтобы
ты проявила хотя бы немного лояльности.
   - Но, Йэн, почему ты считаешь, что мой  уход  из  столовой  был  вызван
чем-то другим, кроме желания избавиться от Триммера?
   - Я думал, тебе надоели Бренда и Зита.
   - Только потому, что возле них всегда околачивался этот Триммер.
   - А-а, - протянул Йэн. Он забарабанил по столу пальцами. А как понимать
все эти разговоры о Глазго? - поинтересовался он.
   - О, _это_? - усмехнулась она. - Ничего особенного. Просто  дурачество.
Ничего похожего на то, что происходит сейчас.
   - Сейчас бедняга воображает себя влюбленным.
   - Да это просто неприлично.



8

   31 мая Гай находился в пещере в скалах, нависших  над  берегом  моря  в
Сфакии, с которого вскоре должна была начаться посадка войск  на  корабли.
Стрелки на часах показывали, что еще нет и десяти,  но  было  похоже,  что
наступила глубокая ночь. В лунном свете все казалось недвижимым. Внизу,  в
запруженном войсками ущелье, ожидая  подхода  шлюпок,  в  ротных  колоннах
стоял второй батальон алебардистов; все солдаты  были  в  полном  походном
снаряжении. Оперативная группа Хука,  развернутая  на  господствующих  над
берегом  высотах,  держала  оборону  района  посадки,  имея  перед   собой
противника, который после  захода  солнца  не  подавал  никаких  признаков
жизни. Гай привел сюда свое отделение в конце дня. Им  пришлось  идти  всю
прошлую ночь и большую часть дня до перевала,  затем  вниз  до  Имброса  и
далее по лощине на эту последнюю позицию. Дойдя  сюда,  все  повалились  и
заснули мертвецким сном прямо  там,  где  остановились.  Гай  пустился  на
поиски, разыскал  штаб  войск  гарнизона  Крита  и  возвратился  оттуда  с
последним суровым приказом командирам частей оперативной группы Хука.
   Он неспокойно дремал, часто просыпался и едва ли сознавал,  что  с  ним
происходит.
   Снаружи послышались шаги. Гай не стал выставлять часового. Рота  Айвора
Клэра находилась в нескольких сотнях ярдов от их расположения. Гай подошел
к выходу из пещеры и увидел в лунном свете фигуру,  заговорившую  знакомым
голосом:
   - Гай? Это я, Айвор.
   Айвор вошел в пещеру и сел рядом с Гаем.
   Едва  живые  от  усталости,  они  вели  разговор  безжизненным   тоном,
томительно растягивая слова, прерывая их длинными паузами.
   - Черт возьми, Гай, это же просто идиотское решение.
   - Завтра все кончится.
   - Только начнется. Ты уверен, что Тони  ничего  не  напутал?  Я  был  в
Дюнкерке, ты знаешь. Там не очень-то соблюдали очередь на  посадку.  Потом
тоже не было никаких расследований. Нет  никакого  смысла  бросать  боевые
части и вывозить этот сброд. Тони страшно устал. Держу пари, он  перепутал
полученный приказ.
   - Я получил его в  письменном  виде  от  командующего.  Капитуляция  на
рассвете. Солдатам знать об этом еще не полагается.
   - Но они все равно все знают.
   - Генерал отбывает на летающей лодке сегодня вечером.
   - Значит, не хочет оставаться на тонущем корабле.
   - Наполеон не остался со своей армией после Москвы.
   После небольшой паузы Айвор спросил:
   - А что делают в лагере военнопленных?
   -  Мне  представляется  страшно  надоевшая  серия  концертных   вечеров
самодеятельности, возможно, в течение ряда лет. У меня есть племянник,  он
попал  в  плен  в  Кале.  Как  ты  думаешь,  можно  добиться  отправки   в
какой-нибудь лагерь по собственному выбору?
   - Я полагаю, да. Обычно это возможно.
   Еще одна пауза.
   - Командующему не имело смысла оставаться здесь, чтобы попасть в плен.
   - Никакого. Никому из нас нет смысла оставаться.
   Снова пауза.
   - Бедная Фрида. К тому времени, когда я увижу ее снова, она превратится
в старую суку.
   Гай ненадолго забылся в дремоте. Затем Айвор спросил:
   - Гай, что бы ты сделал, если бы тебя вызвали на дуэль?
   - Расхохотался бы.
   - Да, конечно.
   - Почему ты спросил об этом именно сейчас?
   - Я думал о чести. Это понятие, которое изменяется со временем, не  так
ли? Я хочу сказать, что сто пятьдесят лет назад нам пришлось  бы  драться,
если бы нас вызвали. Теперь мы рассмеялись бы. Должно  быть,  во  времена,
отстоящие от нас лет на сто или  около  того,  этот  вопрос  представлялся
довольно щекотливым.
   - Да. Моралисты-теологи так и не смогли прекратить дуэли.  Понадобилась
демократия, чтобы добиться этого.
   - По-моему, и в следующей войне, когда мы полностью  демократизируемся,
для офицеров будет вполне пристойно бросать своих солдат. Так и запишут  в
уставе в качестве обязанности:  сохранять  _кадры_  для  подготовки  новых
солдат, на место взятых в плен.
   - Возможно, солдаты не очень-то благожелательно отнесутся к перспективе
проходить подготовку под руководством дезертиров.
   - А ты не думаешь, что в истинно современной армии их уважали бы больше
за такое бегство? Я считаю, наша беда в том,  что  мы  оказались  здесь  в
недобрый час, подобно человеку, вызванному на дуэль сотню лет назад.
   В лунном  свете  Гай  видел  Айвора  отчетливо;  строгое  лицо,  теперь
изможденное, но спокойное и собранное,  такое  же,  каким  он  увидел  его
впервые в Боргезских садах. Айвор поднялся и побрел прочь со словами:
   - Что ж, стало быть, дорога чести проходит через дезертирство.
   Гай забылся в крепком сне.
   В затянувшемся  видении  ему  чудились  самые  прозаические  вещи.  Всю
проведенную в пещере ночь он маршировал, записывал  приказания,  передавал
их, делал пометки на карте обстановки, снова маршировал. Тем временем луна
опустилась за горизонт, в  залив  вошли  корабли,  между  ними  и  берегом
засновали шлюпки, а затем корабли  ушли,  оставив  на  берегу  оперативную
группу Хука и еще пять-шесть тысяч солдат. В снах Гая не  было  ни  чуждых
ему высоких чинов из штаба гарнизона Крита, ни  нелепостей,  встречавшихся
на острове в реальной действительности, ни бегства. Все выглядело так, как
в предшествовавший день,  предшествовавшую  ночь,  в  ночь  и  день  после
высадки в заливе Суда; когда на рассвете он проснулся, перед ним  предстал
тот же мир, что и во сне; сон и реальность - как  два  аэродрома,  похожие
друг на друга во всех отношениях, но находящиеся  на  разных  континентах.
Вдали Гай смутно различал самого себя. Он неимоверно устал.


   - Говорят, корабли оставили продовольствие на берегу, - сказал сержант.
   - Перед тем как попасть в лагерь военнопленных, не мешало бы поесть.
   - Значит, правду говорят, сэр, что кораблей больше не будет?
   - Истинная правда, сержант.
   - И мы должны сдаться в плен?
   - Должны, сержант.
   - Неправильно все это, по-моему.
   Золотистый рассвет уступал место безоблачной  синеве.  Гай  повел  свое
отделение по каменистой тропинке вниз в гавань. Набережная  была  завалена
брошенным снаряжением и обломками,  появившимися  в  результате  бомбежек.
Среди мусора и обломков стояли штабеля ящиков  с  продовольствием  (мясные
консервы и галеты) и медленно двигалась толпа солдат,  запасавшихся  едой.
Сержант протолкался через толпу и вскоре вынырнул  из  нее  со  множеством
консервных банок. Из стены разрушенного здания  торчал  кран,  и  холодная
вода стекала в груду обломков.  Гай  и  солдаты  его  отделения  наполнили
фляжки, напились досыта, снова наполнили их и завернули  кран.  Потом  они
позавтракали. Небольшой город был сожжен, разрушен, и жители покинули его.
Повсюду, как тени, бродили солдаты разбитой армии. Одни апатично слонялись
без цели, слишком усталые, чтобы думать о еде; другие  разбивали  о  камни
свои  винтовки,  испытывая  яростное  удовольствие  в  этом  символическом
прощании с оружием; какой-то офицер топтал ногами свой  бинокль;  рядом  с
ним пылал подожженный мотоцикл; небольшая группа солдат  под  руководством
капитана-сапера возилась у старой рыбацкой лодки, лежащей на боку,  частью
в воде, частью на песке. Сидевший на набережной солдат методично  разбирал
пулемет "брен"  и  швырял  детали  в  воду.  Какой-то  низкорослый  солдат
переходил от группы к группе и, как  проповедник,  увещевающий  обреченных
прихожан на пороге неминуемого страшного суда, твердил: "Чтобы  я  сдался?
Черта с два! Я иду в горы. Кто со мной?"
   - Есть в этом какой-нибудь смысл, сэр? - спросил сержант.
   - Нам приказано сдаться, - возразил Гай. - Если мы  скроемся,  критянам
придется заботиться о нас. Если нас найдут немцы, мы попадем  в  категорию
военнопленных, а наших друзей расстреляют.
   - Что ни говорите, сэр, все равно мне кажется, что это неправильно.
   В это утро ничто не казалось правильным, все выглядело нереальным.
   - По-моему, группа старших офицеров уже отправилась на  поиски  нужного
человека для переговоров о сдаче.
   Прошел час.
   Низкорослый солдат набил свой  вещевой  мешок  продуктами,  повесил  на
плечи  три  фляжки  с  водой,  сменил  винтовку   на   пистолет,   который
артиллерист-австралиец намеревался бросить в море. Согнувшись под тяжестью
ноши, но твердо переставляя ноги, он с важным видом зашагал прочь и вскоре
скрылся из виду. Вдали,  за  выходом  из  гавани,  поблескивало  спокойное
открытое море. Повсюду жужжали и роились мухи. Со дня прибытия на  эсминце
Гай ни разу не раздевался. Он сказал:
   - Сержант, я вот что собираюсь сделать - выкупаться в море.
   - Но _не здесь_ же, сэр?
   - Нет. Вон там, за мысом, вода, должно быть, чистая.
   Сержант и два солдата отправились вместе с ним. Приказаний в этот  день
никто не  отдавал.  В  толще  скалистого  мыса,  образующего  гавань,  они
отыскали  расщелину.  Пройдя  ее,  они  попали  в  небольшую  бухточку   с
каменистым пляжем, глубокой и чистой водой. Гай снял с себя  одежду  и  во
внезапном приступе эйфории принялся нырять и плавать, затем он лег в  воде
на спину и, закрыв глаза, долго покачивался под  лучами  солнца;  ни  один
звук не доносился до его  ушей,  он  ощущал  только  физическую  легкость,
одиночество и возбуждение. Перевернувшись на живот, он принимался  плавать
и снова ложился на спину, опять плавал, потом  поплыл  к  противоположному
берегу бухты. Здесь скалы отвесно спускались  в  глубокую  воду.  Протянув
руку, он зацепился за выступ скалы. Нагретый солнцем  камень  был  теплым.
Гай подтянулся и, опершись локтями на выступ,  отдыхал,  болтая  ногами  в
воде, доходившей ему до колен. Он сделал передышку, так как  за  прошедшую
неделю потерял много сил, затем поднял голову  и  обнаружил,  что  смотрит
прямо в чьи-то глаза - глаза человека, сидевшего над ним на выступе  скалы
из черного  камня  и  пристально  разглядывающего  его;  человек  выглядел
необычно чистым и упитанным по сравнению с другими из гарнизона  Крита;  в
ярких лучах солнца его зрачки, казалось, были цвета устричной раковины.
   - Не разрешите ли подать вам руку, сэр?  -  обратился  к  Гаю  старшина
Людович. Он встал, наклонился и вытащил Гая из воды. - Сигарету, сэр?
   Предложив Гаю аккуратную, красочную пачку греческих сигарет, он  поднес
ему и зажженную спичку. Обнаженный, мокрый,  Гай  уселся  рядом  с  ним  и
закурил.
   - Где же вы все-таки пропадали, старшина?
   - На своем посту, сэр. В тыловом эшелоне штаба.
   - Я думал, вы дезертировали.
   - Неужели, сэр? Вероятно, мы оба ошиблись в расчете.
   - Вы видели майора Хаунда?
   - Есть ли необходимость вдаваться в эти подробности, сэр? Не  лучше  ли
признать, что для подобных расспросов еще слишком рано или скорее  слишком
поздно?
   - Что вы здесь делаете?
   - Если быть совершенно откровенным, сэр, я подумываю, не  утопиться  ли
мне. Пловец я плохой, а море так  и  манит.  Вы,  сэр,  в  какой-то  мере,
видимо, разбираетесь в теологии. Я видел у вас кое-какие книги.  Посчитают
ли моралисты это самоубийством, если  я  поплыву  прямо  в  море,  сэр,  в
фантастической надежде добраться до Египта? Сам я не наделен верой в бога,
но всегда интересовался теологическими умозрительными заключениями.
   - Вам следовало бы присоединиться к остаткам штаба.
   - Вы говорите как офицер или как теолог?
   - Ни как тот, ни как другой, по правде сказать.
   Гай встал.
   - Если вы не собираетесь докурить эту  сигарету,  могу  я  получить  ее
обратно? - Старшина Людович заботливо отщипнул тлеющий  конец  сигареты  и
водворил окурок в пачку. - "Бычки" теперь на вес  золота,  -  заметил  он,
перейдя на казарменный жаргон. - Я последую за вами в обход, сэр.
   Гай  нырнул  и  поплыл  обратно.  Когда  он   одевался,   Людович   уже
присоединился к нему. На нем теперь была форменная одежда и,  как  заметил
Гай, майорские погоны.
   - Вас повысили в чине на поле боя? - спросил Гай.
   - Сейчас не то время, чтобы строго соблюдать этикет, - ответил Людович.
   Прекратив  разговоры,  они  молча  побрели  в  Сфакию.   Толпа   солдат
разрослась  и  продолжала  расти  по  мере  подхода   нестройных   колонн,
покинувших укрытия в горах и спускавшихся, еле передвигая  ноги,  вниз,  к
гавани. От складов продовольствия ничего не осталось. Повсюду под  стенами
домов, прислонившись к ним спинами, сидели солдаты, уныло жевавшие у  кого
что было. Общий интерес привлекала копошившаяся у  лодки  группа,  которая
теперь принялась сталкивать  ее  в  воду.  Возглавлявший  группу  саперный
капитан покрикивал на солдат голосом более решительным,  чем  те,  которые
приходилось слышать Гаю за последние дни.
   - Легче, легче... Вместе все!.. Раз, два - взяли!.. Так, так...  Давай,
давай... - Солдаты обессилели, но лодка продвигалась.  Берег  был  крутой,
скользкий от покрывавших его водорослей. - Давай еще!  Вместе  взяли!  Еще
раз... Пошла, пошла... Не задерживай... Вот так, вот она и плывет...
   Гай устремился вперед, проталкиваясь сквозь толпу.
   - Они спятили! - произнес стоявший рядом солдат. - Ни черта  у  них  не
выйдет.
   Лодка была на плаву. Ее удерживали три человека,  стоявшие  по  пояс  в
воде; капитан и остальные из его группы взобрались  в  лодку  и  принялись
вычерпывать воду и готовить двигатель к запуску. Гай наблюдал за ними.
   - Кто еще хочет с нами? - крикнул саперный капитан.
   Гай пробрался к нему по воде.
   - Каковы ваши шансы? - спросил он.
   - Один к десяти - что  нас  подберут,  и  один  к  пяти  -  что  дойдем
самостоятельно. Мы не слишком хорошо обеспечены всем необходимым. Ну  как,
идете?
   Гай ничего не взвешивал. В это утро ничто не  поддавалось  взвешиванию.
Он видел перед собой только  манящий  простор  открытого  моря,  испытывал
удовольствие оттого,  что  нашел  кого-то  другого,  взвалившего  на  себя
тяжесть решения.
   - Да. Только я еще переговорю со своими солдатами.
   Двигатель после серии мелких хлопков выпустил клуб маслянистого дыма.
   - Скажите им, чтобы решали поскорее. Мы отойдем сразу  же,  как  только
запустим эту штуку.
   Гай обратился к своему отделению:
   - Шансы выбраться - один к пяти. Я иду. Решайте каждый сам за себя.
   Солдаты разведывательного отделения отрицательно покачали головой.
   - А вы, старшина, как намерены поступить? Можете быть уверены, ни  один
богослов не посчитал бы это самоубийством.
   Старшина Людович посмотрел своими тусклыми глазами на море,  но  ничего
не сказал.
   - Шлюпка с идущими в  увольнение  отходит!  Есть  еще  желающие  занять
места? - крикнул саперный капитан.
   - Я иду, - отозвался Гай.
   Он подходил к борту лодки, когда обнаружил, что Людович следует за  ним
по пятам. Шум запущенного двигателя не позволил  Гаю  услышать  тот  звук,
который  хорошо  услышал  Людович.  Они  вместе  взобрались  в  лодку.  Из
наблюдавшей за ними толпы кто-то крикнул: "Счастливого пути,  друзья!",  и
этот возглас подхватили немногие другие, но из-за работающего двигателя их
голосов на шлюпке не слышали.
   Саперный капитан  стал  за  руль.  Они  продвигались  довольно