Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Во Ивлин. Офицеры и джентельмены -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  -
быстро, оставляя позади радужную пленку нефти и плавающий мусор. Глядя на берег, они заметили, что в толпе все подняли лица к небу. - Опять "юнкерсы", - проворчал саперный капитан. - Ничего, теперь уже все кончилось. По-моему, они прилетели просто посмотреть на результаты бомбежек. Оставшиеся на берегу, казалось, придерживались того же мнения. В укрытие ушли лишь немногие. Матч закончился, игра прекратилась. Однако в следующий момент среди толпы начали рваться бомбы. - Сволочи! - ругнулся саперный капитан. С лодки было видно, что толпу охватило смятение. Один из самолетов пролетел над лодкой на небольшой высоте, дал очередь из пулеметов, промазал и повернул в сторону. Больше их никто не потревожил. Гай видел, как новые бомбы взрывались на опустевшей теперь набережной. Его последние мысли были об отряде командос "Икс", о Берти, Эдди и больше всего об Айворе Клэре, ожидающих на своих позициях, пока противник возьмет их в плен. В лодке в этот момент никому из них занятия не нашлось. Оставалось спокойно сидеть, наслаждаясь солнечными лучами и свежим бризом. Так они покинули этот остров бесславия. 9 Полное забвение. Всепоглощающее молчание. Когда по госпиталю проносились дуновение и шелест легкого, нетерпеливого северо-западного ветерка, который в давние времена задержал на этом берегу Елену и Менелая, молчание сладостно разрасталось, подобно зреющей винной ягоде. Молчание было личным достоянием Гая, его собственным действом. Извне до него доносилось множество звуков: радио в другом конце коридора, другое радио в корпусе напротив, постоянный звон колокольчиков на тележках разносчиков, шум шагов, голоса; в этот день, как и во все предыдущие, в палату Гая входили люди и говорили ему что-то. Он слышал и понимал их, но испытывал такое же небольшое желание вступить с ними в разговор, как зритель - в разговор актеров на сцене; между ним и этими людьми, как в театре, находилась оркестровая яма, рампа и задрапированная авансцена. Он, как путешественник-исследователь, лежал в освещенной палатке, в которую снаружи, из темноты, теснясь и толкая друг друга, то и дело заглядывали каннибалы. В детстве Гай знал одну всегда молчавшую женщину но имени миссис Барнет. Навещая ее, мать Гая часто брала его с собой. Женщина лежала в единственной верхней комнате коттеджа, пропитавшейся запахами парафина, герани и самой миссис Барнет. Ее племянница, женщина в возрасте, по понятиям Гая, стояла у кровати и отвечала на вопросы его матери. Мать обычно сидела на единственном в комнате стуле, а Гай стоял рядом, разглядывая всех их и религиозные гипсовые статуи, расставленные вокруг кровати миссис Барнет. Когда они уходили, племянница благодарила мать Гая за принесенную провизию и говорила: "Тетушка очень признательна вам за ваши посещения, мэм". Старуха же не произносила ни слова. Она лежала, держа руки поверх стеганого лоскутного одеяла и уставив глаза на закопченную от лампы бумагу, которой был оклеен потолок и которая в местах, где на нее падал свет, оказывалась покрытой прекрасным узором, похожим на узор накрахмаленной скатерти, покрывавшей стол в столовой дома у Гая. Голова старухи была неподвижна, однако глазами она следила за всем происходящим в комнате. Ее руки почти незаметно, но неустанно шевелились и подергивались. Крутая лестница заканчивалась вверху и внизу жиденькими, из двух створок, дверцами. Пожилая племянница, бормоча слова благодарности, провожала гостей вниз, в гостиную, и далее - на деревенскую улицу. - Мамочка, почему мы навещаем миссис Барнет? - О, мы обязаны навещать ее. Она лежит вот так с тех пор, как я приехала в Брум. - Но знает ли она нас, мамочка? - Я уверена, если бы мы не приходили, она очень сожалела бы. Его брат Айво тоже был молчаливым, и Гай хорошо запомнил это. В длинной галерее или за столом Айво, бывало, отчужденно просиживал иногда целые дни напролет, ничем не занимаясь, не вступая в общий разговор, внимательно слушая, но не говоря ни слова. В детской на Гая тоже находили приступы молчаливости. "Что, проглотил свой язычок?" - ласково спрашивала нянюшка. Таким же веселым тоном спрашивала его сейчас медсестра, которая приходила по четыре или по пять раз в день с шутливым вопросом: "Ну как, скажете ли вы нам что-нибудь сегодня?" Хромой гусар, навещавший его по вечерам с неизменным виски с содовой, потерял терпение скорее. Вначале он пытался быть дружелюбным: "Томми Блэкхаус, через две палаты отсюда, спрашивает о вас. Я знаю Томми уже много лет. Хотелось бы мне послужить в его частях. Это плохо, что они все угодили к фрицам... А ногу мне покалечило под Тобруком..." Однако, остуженный продолжавшимся безмолвием недвижимо лежащего Гая, он отказался от дальнейших попыток и теперь молчаливо стоял с подносиком в руках, ожидая, пока Гай осушит свой стакан. Однажды к Гаю заглянул капеллан. - Я внес вас в списки как католика - это правильно? Гай не ответил. - Я с сожалением услышал, что вы чувствуете себя не очень хорошо. Не нужно ли вам что-нибудь? Нельзя ли чем-нибудь помочь вам? Я всегда поблизости. Только спросите меня - и я тут. - Гай по-прежнему молчал. - Я оставлю вам вот это, - сказал священник, вкладывая ему в руки молитвенник, и это его действие каким-то образом соответствовало мыслям Гая, ибо последнее, о чем он помнил, была молитва. В самые тяжелые дни в лодке, когда они дошли до крайности, молились все: некоторые предлагали богу сделку: "Боже, вызволи меня отсюда, и я буду жить иначе, честное слово"; другие повторяли строфы из псалмов, запомнившихся с детства, - все, кроме безбожника Людовича, сидевшего за рулем. Был один четко запомнившийся момент прозрения между двумя провалами памяти, когда Гай обнаружил, что держит в руке не медальон, принадлежащий Джервейсу, как он воображал, а красный личный знак, снятый с неизвестного солдата, и услышал свой голос, бессмысленно твердивший: "Святой Роджер Уэйброукский, защити нас в этот день войны и будь нашим хранителем против зла и искушений дьявола..." Ничего происшедшего после этого Гай не помнил. Положив руки поверх простыни, он как бы заново переживал пройденное. Было ли это с ним наяву или приснилось? Можно ли вспомнить и снова пережить что-либо, если факты и сны перемешались? Можно ли верить воспоминаниям, если время было фрагментарным или, наоборот, растяжимым, если оно состояло из минут, которые казались днями, и из дней, казавшихся минутами? Он мог бы все рассказать, если захотел бы. По ему было необходимо сохранить эту тайну. Начав рассказывать, он возвратился бы в тот же мир, он снова оказался бы на сцене. Однажды после полудня, в первые дни тревожных мыслей и подсчетов, все они запели "Боже, храни короля!". В знак благодарности. В небе появился самолет с опознавательными знаками королевских военно-воздушных сил. Он изменил курс, покружил над ними, дважды с ревом пронесся над их головами. Все замахали чем попало, но машина, набрав высоту, улетела на юг, в направлении Африки. В тот момент возможность спасения не вызывала сомнений. Саперный капитан приказал установить вахты. Весь следующий день они вели наблюдение в ожидании корабля, который должен был бы прийти, но так и не появлялся. К ночи надежда угасла, и вскоре страдания от лишений уступили место апатии. Саперного капитана, до этого такого проворного и деловитого, охватило оцепенение. Горючее иссякло. Они подняли парус, не требовавший особого внимания. Временами он повисал безжизненно, иногда наполнялся легким ветерком. Распростертые на дне лодки люди лежали почти без сознания, бормоча что-то и храпя. Вдруг саперный капитан неистово закричал: - Я знаю, что вы задумали! Ему никто не ответил. Он повернулся к Людовичу и крикнул: - Думаешь, я сплю? Я слышал... Я все слышал! Побледнев, Людович молча смотрел на него. С неистовой злобой сапер продолжал: - Учти, если погибну я, ты сдохнешь вместе со мной. Затем, обессиленный, он уронил голову на покрытые волдырями колени. Гай в промежутках между приступами дремоты молился. Позже в тот день - какой же это был день: следующий или второй? - саперный капитан подполз к Гаю и шепотом попросил: - Мне нужен ваш пистолет, дайте его мне, пожалуйста. - Зачем? - Свой я выбросил до того, как нашел эту лодку. Здесь я командир. Я один имею право носить оружие. - Чепуха. - Значит, вы тоже с ними? - Не понимаю, о чем вы говорите. - Да, это, пожалуй, верно. В самом деле, вы же спали. Но я слышал их разговор, пока вы спали. Мне известны их планы, его план, - прошептал он, кивнув на Людовича. - Вы же понимаете, мне _необходим_ ваш пистолет, ну _пожалуйста_. Гай взглянул в его безумные глаза и вытащил пистолет из кобуры. - Если вы снова заснете, то пистолетом овладеет _он_. В этом и состоит его план. Я единственный в состоянии не спать. Я обязан бодрствовать. Если я засну, мы _все_ пропадем. - Безумный взгляд был полон мольбы. - Теперь вы понимаете? Ну пожалуйста, я должен иметь пистолет. - Вот самое лучшее место для него, - сказал Гай и бросил оружие за борт. - Идиот! Проклятый идиот! Теперь мы все в его власти. - Прилягте, - сказал Гай. - Успокойтесь, не то вы заболеете. - Один против всех вас! - обреченно произнес капитан. - Совершенно один. В эту ночь между заходом луны и восходом солнца саперный капитан исчез. На рассвете парус безжизненно повис. На горизонте - ни одного ориентира, по которому можно было бы определить, стоят они на месте или дрейфуют по течению, и никаких следов саперного капитана. Что же было реальным? Клопы. Вначале это показалось неожиданностью. Гай всегда думал о море, как о чем-то особенно чистом. Однако под всеми шпангоутами старой лодки оказалось полно клопов. По ночам они расползались повсюду, больно кусались и испускали зловоние. К началу дня они заползали в укрытые участки тела, под колени, на затылок, под подбородок. Они-то были реальными. А как насчет китов? Было такое время - и оно отчетливо сохранилось в памяти Гая, - когда он проснулся и услышал, как залитое лунным сиянием окружающее море издает низкую, раздирающую уши ноту, и увидел вокруг лодки огромные блестящие мясистые туши, то вздымающиеся на волнах вверх, то проваливающиеся вниз. Были ли они реальными? Был ли реальным туман, опустившийся на воду, и закрывший их, и рассеявшийся так же быстро, как появился? А черепахи? В ту же ночь или в другую после захода луны Гай увидел, как на спокойной поверхности моря появились мириады кошачьих глаз. В батарейках ручного фонарика, который Гай использовал очень экономно, еще оставалось немного энергии. Он повел тусклым лучом по воде и увидел, что все море, насколько хватало света, покрыто слегка покачивавшимися на волнах черепашьими панцирями и что на него изумленно уставились бесчисленные, неопределенного возраста, похожие на ящериц морды. Пока Гай перебирал в памяти эти смутные воспоминания, к нему постепенно возвращалось здоровье, подобно тому, как весной в сухой ветке пробуждается жизнь. За ним заботливо ухаживали. Первое время, когда под влиянием инъекции морфия он находился в полусонном состоянии, над его головой висел сосуд с раствором солей, поступавшим по резиновой трубке в вену на руке, подобно тому, как садовники подкармливают питательными веществами цветы, предназначенные для выставки; по мере того как жидкость растекалась по венам, его ужасно распухший язык постепенно уменьшался, становился розовым и влажным и приходил в норму. Гая натирали маслом, как крикетную биту, и его старческая, морщинистая кожа делалась гладкой. Очень скоро его ввалившиеся глаза, свирепо глядевшие на него из зеркальца для бритья, приобрели свой обычный мягкий, меланхолический взгляд. Фантастические галлюцинации в его мозгу уступили место перемежающемуся и неясному, но спокойному сознанию. Первые дни он с благодарностью пил чашками восхитительный солодовый напиток и тепловатый рисовый отвар. Его аппетит отставал от физического выздоровления. Ему назначили легкую диету - вареную рыбу и саго, но он ничего не ел. Его перевели на консервированную селедку, мясные консервы и картофель, бланманже и сыр. - Как он ест? - неизменно спрашивал полковник, обходивший палаты. - Весьма посредственно, - докладывала медсестра. Гай доставлял одни неприятности этому тучному, добродушному и довольно тяжелому на подъем офицеру, он знал это и сожалел об этом. Полковник испробовал все виды уговоров, от повелительного: "Ну довольно, Краучбек, кончайте это" - до заботливого: "Если вы в чем-либо и нуждаетесь, то это в отпуске по болезни. Вы могли бы поехать куда угодно, хоть в Палестину, если хотите. Вам нужно больше есть. Попробуйте заставить себя". Полковник направил к нему неврастеника-психиатра, которого Гай легко провел ничем не нарушаемым молчанием. Наконец полковник заявил: - Краучбек, я обязан сказать вам, что ваши документы прошли все инстанции. Ваше временное назначение потеряло силу со дня капитуляции на Крите. С первого числа этого месяца вы получаете прежний чин лейтенанта. Неужели вы не понимаете, дружище: продолжая лежать здесь, вы _теряете_ деньги! В этом обращении звучала настоятельная просьба. Гай и хотел бы успокоить его, но к этому времени утратил способность делать то, что от него требовали, точно так же, как, приехав однажды в Англию, еще до войны, чувствуя сильное утомление, он обнаружил, что необъяснимым образом разучился завязывать себе, галстук бабочкой. Он повторял, казалось бы, привычные движения, но каждый раз узел либо распадался, либо получалось, что бант стоит строго вертикально. В течение десяти минут он, выбиваясь из сил, стоял перед зеркалом и наконец вынужден был позвонить и попросить о помощи. На следующий вечер и неизменно в дальнейшем он без труда выполнял это маленькое чудо ловкости рук. Так и теперь, тронутый искренностью этого пожилого полковника медицинской службы, он и хотел бы ответить ему, но был не в состоянии сделать это. Полковник посмотрел историю болезни, в которой были зарегистрированы неизменно нормальная температура Гая, его ровный пульс и координированные движения. Затем он вручил историю болезни старшей медсестре в красном колпаке, которая передала папку медсестре в полосатом колпаке, и вся процессия оставила его в одиночестве. Выйдя за дверь, полковник озабоченно и неохотно распорядился, чтобы Гая перевели для обследования в другую палату. Однако, сумасшедший или нормальный. Гай не давал наблюдавшим за ним никакой пищи для фантазии. Подобно миссис Барнет, он лежал, положив едва двигавшиеся руки поверх полотняной простыни. Избавление пришло, но не по официальным каналам. Однажды утром совершенно неожиданно новый звонкий голос неумолимо призвал Гая к порядку: - C'e scappeto il Capitano? [Где здесь беглый капитан? (ит.)] В дверях его палаты стояла миссис Ститч - лучезарная противоположность накрахмаленным и покрытым колпаками медицинским сестрам, единственным его посетительницам. Без усилий и раздумий Гай ответил: - No Capitano oggi, signora, Tenente [уже не капитан, синьора, лейтенант (ит.)]. Войдя, она уселась на кровати и немедленно пустилась рассказывать о часах, которые ей подарил король Египта, о том, как Элджи Ститч сомневался, следует ли ей принять их, а посол не сомневался совсем, а также о том, что сказала сестра главнокомандующего. - Я ничего не могу поделать, король мне нравится, - заявила она, доставая часы из сумочки - на этот раз не в виде корзинки, а в виде чего-то нового, скромного и изящного, прямо из Нью-Йорка, - и нажимая на них кнопку, чтобы продемонстрировать все, на что они способны. Это был увесистый, искусно сработанный уродливый механизм эпохи второй империи, усыпанный бриллиантами, покрытой эмалью и украшенный купидончиками, которые во время боя неуклюже танцевали гавот. Гай обнаружил, что разговаривает с миссис Ститч совершенно свободно. - Я только что виделась с Томми Блэкхаусом, - сказала она после демонстрации часов. - Он лежит в одной из палат в этом же коридоре с вытянутой к потолку ногой. Я хотела увезти Томми с собой, но они не разрешают трогать его с места. Он всячески старался связаться с вами. Ему необходимо помочь написать письма ближайшим родственникам солдат его отряда командос. Как ужасно все, что случилось с ними! - Да, Томми повезло, он не участвовал во всем этом. - С Эдди и Берти, да и со всеми остальными друзьями. - И с Айвором. В дни своего молчания Гай много думал об Айворе, этом молодом принце, которого Афины послали в качестве жертвоприношения в критский лабиринт. - О, с Айвором все в порядке! - воскликнула миссис Ститч. - Здоров и бодр, как никогда. Он жил у меня. - _Все в порядке_?! Каким образом? В такой же лодке, как я? - удивился Гай. - Ну не совсем в такой, как вы. С большими удобствами. Об Айворе можете не беспокоиться, он не растеряется. Подобно действию солевого раствора, по каплям стекавшего в вену на руке, возбуждение, вызванное этой новостью об Айворе, исцеляющее и оживляющее, медленно охватило все тело Гая. - Это замечательно, - обрадовался он. - Поистине это чудесно. Это лучшее из всего, что произошло. - Ну конечно же, _по-моему_, тоже, - присоединилась к нему миссис Ститч. - Я, как всегда, на стороне Айвора. В тоне, которым это было сказано, Гай не заметил ничего особенного. Он был слишком возбужден радостной вестью о спасении своего друга. - Он где-нибудь поблизости? Попросите его зайти ко мне. - Нет, он не поблизости. Дело в том, что вчера он отбыл в Индию. - Почему в Индию? - Его вызвали туда. Вице-король в некотором роде его кузен. Он потребовал Айвора к себе. - Я не могу представить, чтобы Айвора можно было заставить сделать что бы то ни было против его желания. - Я думаю, он сам хотел уехать. В конце концов, это почти единственное место, где еще осталось много лошадей. В эту минуту медицинская сестра внесла поднос. - Послушайте, и этим вас здесь кормят? Но это так отвратительно выглядит! - воскликнула миссис Ститч. - Да, действительно. Миссис Ститч взяла ложку и попробовала еду. - Вы не можете питаться этим. - Что и говорить, не очень-то вкусно. Но расскажите мне об Айворе. Когда он вырвался оттуда? - Больше недели назад. Вместе со всеми остальными. - Какими остальными? Разве из группы Хука спасся хоть кто-нибудь? - По-моему, да. Томми сказал мне, что несколько связистов и помощник начальника штаба бригады по тылу. - А отряд командос "Икс"? - Нет. Насколько мне известно, из них больше никто не спасся. - Но я не совсем понимаю... Что же, собственно, делал Айвор? - О, это целая история. Сейчас рассказывать ее у меня нет времени. - Она нажала кнопку часов, и купидончики пустились в пляс. - Я еще зайду к вам. Очень приятно, что вы в хорошем состоянии. Мне наговорили о вас совсем другое. - В последний вечер на Крите я виделся с Айвором. - В самом деле. Гай? - У нас состоялся длинный, тоскливый разговор о сдаче в плен. Я не могу понять, что произошло с ним после этого. - Представляю, какой невообраз

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору