подыскать себе какое-нибудь занятие. Всегда можно  устроиться
по квартирно-эксплуатационной части, например, или  обратиться  в  военное
министерство с просьбой об откомандировании в резерв офицерского  состава.
Для людей в вашем положении вакантных должностей сколько хотите.
   Гай ушел в отпуск и в день  капитуляции  Италии  находился  в  Мэтчете.
Известие о бегстве короля пришло в день высадки  бригады  в  Салерно.  Оно
принесло Гаю кратковременную радость.
   - Похоже, что это конец узурпации Пьемонтца [имеется в  виду  последний
король Италии, принадлежавший к Савойскому дому,  правившему  в  Пьемонте,
представитель которого занял королевский  престол  объединенной  Италии  в
1870 г. и лишил папу светской  власти,  т.е.  узурпировал  его  права],  -
обратился он  к  отцу.  -  Какой  ошибкой  оказался  Латеранский  договор?
[Соглашение между фашистским правительством Муссолини и папой, заключенное
в 1929 г., согласно  которому  территория  папского  дворца  в  Риме  была
признана суверенной, а папа получил статус  суверенного  государя.]  В  то
время он казался совершенным, но надолго ли? Пятнадцать лет.  Однако,  что
такое пятнадцать лет в истории Рима? Насколько лучше было бы, если бы папа
пересидел все это до конца, а затем явился миру со словами: "А  что  такое
все это? Рисорджименто?  [движение  итальянского  народа  за  национальную
независимость, окончившееся объединением Италии  в  единое  государство  в
1870 г.] Гарибальди? Кавур? Савойский  дом?  Муссолини?  Просто  хулиганье
какое-то из предместий, нарушающее порядок. Подумайте-ка, не было ли здесь
однажды бедняги  мальчугана,  которого  называли  Римским  королем?"  [сын
Наполеона] Вот что папа обязан был бы говорить сегодня.
   Мистер Краучбек печально посмотрел на сына.
   - Мой дорогой мальчик, - возразил он, - право же, ты  говоришь  чепуху,
да будет тебе известно. Это совсем не то, что представляет наша церковь. И
существует она совсем _не для_ этого.
   Они шли вдоль прибрежных скал, в вечерних сумерках возвращаясь в  отель
"Морской берег", и охотничий пес мистера Краучбека,  уже  постаревший,  не
резвящийся, как прежде, плелся позади. Мистер Краучбек тоже  состарился  и
впервые стал проявлять беспокойство о своем здоровье. Они умолкли,  Гай  -
расстроенный замечанием отца, мистер Краучбек,  по-видимому,  -  продолжая
обдумывать вопрос, поднятый Гаем, потому  что  когда  он  наконец  нарушил
молчание, то сказал:
   - Конечно, солдату естественно радоваться победе.
   - А я теперь, пожалуй, и не заинтересован в ней, - возразил Гай.
   - Тогда тебе незачем оставаться солдатом.
   - О, нет. Пока идет война, я хочу остаться в  армии,  мне  хотелось  бы
повоевать. Но теперь, по-видимому, не имеет значения, кто  побеждает.  Раз
мы объявили войну Финляндии...
   Гай не закончил фразу, и его отец сказал:
   - Солдат этот вопрос не касается.
   Когда они подошли к отелю, он добавил:
   - Мне кажется, я становлюсь похожим на школьного учителя. Прости  меня.
Мы не должны ссориться. Раньше я,  бывало,  часто  сердился  на  Айво,  на
Анджелу тоже. В тот год, когда Анджела начала выезжать в  свет,  она  была
довольно взбалмошной девицей. Но на тебя я, по-моему, никогда не сердился.
   За последние два года Мэтчет изменился. Армейская  часть,  для  которой
был очищен от постояльцев пансион "Монте-Роуз", выбыла так же быстро,  как
и появилась, оставив пансион пустующим. Его окна без занавесок и полы  без
ковров являли  собой  символ  краткосрочной  популярности  этого  городка.
Беженцы, спасавшиеся от  бомбежек,  разъехались  по  своим  домам.  Миссис
Тиккеридж перебралась поближе к школе, в которой училась Дженифер. Ушли  в
прошлое дни, когда Катберты могли сдать каждую комнату в два раза  дороже,
и теперь они нехотя смирились с необходимостью  быть  снова  покладистыми.
Конечно, миссис Вейвесаур несколько преувеличила, заявив, что им  пришлось
"встать на колени", чтобы удержать своих постояльцев, но довольно и  того,
что они предложили мистеру Краучбеку занять его бывшую гостиную за прежнюю
плату.
   - Нет, премного благодарен, - ответил он.  -  Если  помните,  я  обещал
снять ее снова после войны, и, если дела не слишком изменятся к худшему, я
сделаю это. Между прочим, моя немногочисленная мебель находится на  складе
и я не испытываю желания забирать ее оттуда.
   - О, мы сами меблируем гостиную для вас, мистер Краучбек.
   - Это было бы не одно и то же. Вы и так неплохо заботитесь обо мне.
   Его бывшая  арендная  плата  выдавалась  теперь  в  виде  еженедельного
пособия лишенному сана католическому священнику.
   Катберты были рады сдавать комнаты хотя бы родителям, навещавшим  своих
сыновей,  обучающихся  в   школе   Богородицы-Победительницы,   и   смутно
сознавали, что их враждебное отношение к мистеру Краучбеку  могло  бы  так
или иначе лишить их и этих клиентов.


   На  следующий  день  Гай  уехал  и,  явившись  в  казарменный   городок
алебардистов,  доложил  о  возвращении  из  отпуска.  Отдыхать  ему  вдруг
расхотелось.
   Через три дня он получил письмо от отца:

   "Отель "Морской берег", Мэтчет.
   20 сентября 1943 г.
   Мой дорогой Гай!
   Мне не принес радости наш разговор в твой последний  приезд.  Я  сказал
слишком много или слишком мало. Теперь я должен сказать больше.
   Конечно, в 1870-1880 годах каждый добропорядочный римлянин недолюбливал
Пьемонтца точно так же,  как  теперь  добропорядочные  французы  ненавидят
немцев. Их земля  подверглась  захвату.  И  конечно,  большинство  римлян,
которых мы знаем, не пали духом, сохранив в душе ненависть. Но не  церковь
тому причиной. Господь бог никогда не становится в позу и не  подчеркивает
своего превосходства. Он принимает страдания и несправедливости. Он  готов
даровать прощение при первых признаках раскаяния.
   Говоря о Латеранском договоре, подумал ли ты,  сколько  душ,  возможно,
примирилось и умерло успокоенными в  результате  его  заключения?  Сколько
детей, которые могли бы жить  в  неведении,  возможно,  было  воспитано  в
страхе божьем? Но количественные критерии здесь неприменимы. Если  спасена
хоть одна душа, то уже одно это является полным вознаграждением за  потерю
лица.
   Я пишу об этом потому, что беспокоюсь о тебе и  прихожу  к  заключению,
что жить мне осталось недолго. Вчера я  был  у  доктора,  и  он,  как  мне
показалось, считает, что мои дела довольно плохи.
   Как я сказал, меня беспокоит твое будущее. Мне думалось, что,  поступив
в армию, ты ожил. Я знаю, ты страдаешь оттого, что тебя оставили в Англии.
Но приходить в уныние из-за этого не следует.
   Ничего хорошего в том, что ты жил в одиночестве  и  за  границей,  нет.
Думал ли ты вообще о том, что будешь делать после войны? В Бруме есть дом,
который в деревне называют - совершенно неправильно - "малый дом". Во всех
документах он называется просто - "меньший  дом".  Тебе  понадобится  жить
где-нибудь, и я сомневаюсь, что ты захочешь возвратиться в свое  кастелло,
даже если оно уцелеет, что, судя по размаху и неразборчивости, с какими  в
Италии бомбят все подряд, мало вероятно.
   Как видишь, в настоящее время я много думаю о смерти.  Что  ж,  в  моем
возрасте и состоянии это вполне естественно.
   Всегда твой нежно любящий
   отец Дж.Краучбек".



3

   Когда оперативная группа Хука отплыла на фронт, оставив Джамбо Троттера
на берегу, он отказался от всех надежд  на  службу  в  действующей  армии.
Джамбо стал начальником транзитного лагеря N_6  Лондонского  округа.  Этот
пост требовал добродушия, спокойствия и вряд ли  чего-нибудь  еще,  кроме,
пожалуй, влиятельных друзей. Все эти качества у Джамбо имелись в изобилии.
Он больше не таил обиды на Бена Ритчи-Хука. Примирился он и с тем, что его
оставили в тылу. Над  Гаем  нависла  угроза  такой  же  капитуляции  перед
сложившимися обстоятельствами.
   Джамбо часто наведывался в казарменный городок алебардистов посмотреть,
как там идут дела. И вот в последних числах сентября он встретил там  Гая,
глубоко расстроенного официальным назначением на должность офицера местной
противовоздушной обороны и помощника начальника штаба.
   - Зайдите на прием к капитану-коменданту, - посоветовал Гаю  Джамбо.  -
Скажите ему, что на днях ожидаете чего-то важного для себя, в связи с  чем
вам  необходимо  находиться  в  Лондоне.  Добейтесь   откомандирования   в
офицерский резерв и  переходите  жить  в  мою  укромную  обитель.  Я  могу
устроить вас довольно комфортабельно.
   Так Гай перебрался в укромную обитель Джамбо. В "малый дом"? В "меньший
дом"? Нет. В  транзитный  лагерь  N_6  Лондонского  округа,  и  в  течение
нескольких  дней  он  заглядывал  в  глубины  армейской  преисподней  -  в
пристройке к зданию военного  министерства  имелась  приемная,  в  которую
ежедневно стекались офицеры всех возрастов, не нашедшие применения в своих
полках и службах.
   В те годы действовала директива о "живой  силе",  исходившая  от  самых
высших  инстанций,  которая  предписывала  немедленно   использовать   все
население страны в осуществлении "военных усилий". Принявший Гая  безногий
майор сказал:
   - Служба у  вас  шла,  по-видимому,  хорошо.  Не  понимаю,  почему  вас
отчислили в это  заведение.  Это  первый  случай,  когда  через  мои  руки
проходит алебардист. Вы что, натворили там что-нибудь?
   Он внимательно просмотрел личное дело, в котором была зафиксирована вся
официальная биография Гая за последние четыре года.
   - Возраст, - пояснил Гай.
   - Тридцать девять, уже  близко  к  сорока.  Да,  для  вашего  чина  это
многовато.  Теперь  вы,  конечно,  снова  снижены  до  капитана.  Что   ж,
единственное, что  я  могу  предложить  вам  в  настоящий  момент,  -  это
должность  в   подразделении   контрразведки   в   Адене   или   должность
хозяйственника в гражданском госпитале. Не  думаю,  чтобы  то  или  другое
слишком устроило бы вас.
   - Верно.
   - Вот видите. Наведывайтесь. Возможно, будет что-нибудь получше.  Но  в
моей конторе никто не ищет стоящих  парней.  Попробуйте  поискать  сами  в
других местах, может, что-нибудь и удастся найти.
   Действительно, однажды вечером в начале октября, после третьего  визита
к  безногому  майору,  который  с  нескрываемой  иронией   предложил   ему
административную должность в школе дешифрования аэрофотоснимков в  Уэльсе,
Гай еще раз повстречался в "Беллами"  с  Томми  Блэкхаусом.  Теперь  Томми
командовал бригадой командос. Он получил приказ в ближайшее время  отплыть
в Италию для участия  в  репетиции  высадки  в  Анцио  и  хранил  гробовое
молчание о предстоящей передислокации. Он сказал только:
   - Как было бы хорошо, если бы ты тогда решил пойти ко мне, Гай.
   - А теперь слишком поздно?
   - Да, слишком поздно.
   Гай объяснил ему свое затруднительное положение.
   - Да, положение чертовски неприятное.
   - По крайней мере, тот тип в военном министерстве был очень вежлив.
   - Конечно, но ты увидишь, что терпение у него  очень  быстро  иссякнет.
Кругом столько болтают об использовании живой силы. Они  могут  неожиданно
загнать тебя в какую-нибудь отвратительную дыру. Мне  хотелось  бы  помочь
тебе.
   Позже в этот вечер Томми вернулся к этому вопросу:
   - Ты знаешь,  я  кое-что  придумал  в  качестве  временного  выхода  из
положения. В управлении особо опасных операций я держу офицера связи. Черт
его знает, чем он занимается там. Так или иначе, но я забираю его в другое
место. Там есть несколько каких-то подразделений, которые  придаются  мне.
Вообще-то они подчинены управлению. Если хочешь, ты мог бы какое-то  время
выполнять роль офицера связи с ними.
   Узнав об этом назначении, Джамбо проворчал:
   -  Строго  говоря,  вы  тем   самым   лишились   статуса   "транзитного
военнослужащего".
   - Надеюсь, что да.
   - Хорошо. Но вы тем не менее можете оставаться здесь сколько угодно. Мы
отыщем способ отчитаться за вас в ведомостях. В Лондонском  округе  всегда
найдется выход из положения. Все биржевые маклеры  и  виноторговцы  раньше
служили в гвардейской пехоте. Дела с этими ребятами вести проще простого.
   Не  такому  делу  посвящал  себя  Гай,  когда  касался   меча   Роджера
Уэйброукского четыре года назад в то памятное и так много обещавшее утро.


   Из   множества   статуй,    которыми    уставлены    боковые    приделы
Вестминстерского аббатства, только одна - и это статуя моряка  -  обращает
на себя внимание воинственностью позы. Мужи средневековья, вложив  мечи  в
ножны, молитвенно сложили руки; мужи века разума облачились в  тоги.  Один
лишь капитан Монтегю в посмертной статуе работы Флэксмэна  крепко  сжимает
эфес шпаги. Потому, видимо, что у капитула хватало забот об укрытии  более
ценных сокровищ, его оставили  стоять  всю  войну  на  прежнем  месте,  не
обложенным мешками с песком, пристально глядящим прямо через  нижний  неф,
так же, как он смотрел на корабли революционной Франции в водах у  острова
Ушант в день победы и смерти.
   Его имя помнили не слишком хорошо, и его  портрет,  больше  натуральной
величины,  где  он  изображен  чересчур  дородным  для  своих  лет,  редко
привлекает к себе внимание посетителей. И в пятницу 29 октября  1943  года
он не привлек к себе внимания людей, выстроившихся в очередь по  четыре  в
ряд  и  медленно,  шаркая  подошвами,  продвигавшихся   от   Миллбэнка   в
направлении  Грейт-Колледж-стрит  вдоль  испещренной  выбоинами  кирпичной
стены, которую под покровом темноты какой-то коммунист украсил бросающейся
в  глаза  надписью:  "ВТОРОЙ  ФРОНТ  -  ТЕПЕРЬ  ЖЕ!"  Очередь   непрерывно
продвигалась вперед, устремляясь к двери  под  западным  окном,  вдребезги
разбитым взрывной волной во  время  бомбежки.  Англичане  уже  привыкли  к
очередям. Некоторые присоединились к этой процессии, даже не  ведая,  куда
она направляется, надеясь,  возможно,  купить  сигареты  или  башмаки,  но
большинство людей в  очереди  пребывало  в  молитвенном  настроении.  Лишь
изредка и немногие перебрасывались несколькими слонами; никто не смеялся.
   День стоял пасмурный, сырой, туманный и тихий. Зимние пальто еще  никто
не  носил.  Каждый  идущий  в  толпе  имел  при  себе  противогаз,  теперь
бесполезный, как по секрету признавались  эксперты,  против  любого  газа,
который, вероятно, мог  применить  противник,  но  по-прежнему  являвшийся
символом вооруженного  народа.  В  очереди  преобладали  женщины;  кое-где
встречались военнослужащие -  англичане,  американцы,  поляки,  голландцы,
французы, которые выделялись некоторой подтянутостью;  штатские  выглядели
убого и неряшливо.  Поскольку  подошло  время  обеденного  перерыва,  одни
уминали пирожки с мясом, другие сосали самокрутки,  свернутые  из  табака,
добытого из окурков, собранных  на  полу  в  столовых.  Бомбежки  временно
прекратились, однако наряды, в которых  отсиживались  в  бомбоубежищах  во
время воздушных налетов, оставались национальной формой одежды. Подходя  к
церкви аббатства, в  которую  многие  входили  первый  раз  в  жизни,  все
замолкали,  будто  приближаясь  к   телу   усопшего,   выставленному   для
торжественного прощания.
   Они прошли посмотреть на меч, который  стоял  вертикально  между  двумя
свечами на столе, подделанном под алтарь. С каждой  стороны  его  охраняли
полисмены. Он был изготовлен по повелению короля в качестве дара "людям со
стальными сердцами - жителям Сталинграда". Чтобы отковать его, поднялся со
своего ложа восьмидесятилетний старец, изготовлявший  церемониальные  мечи
для пяти монархов. Меч был украшен золотом, серебром, горным  хрусталем  и
эмалью. В этот год автоматов "стен" меч  являл  собою  выдающийся  образец
оружия. Сначала его демонстрировали в Гоулдсмит-холле и в музее Виктории и
Альберта как выдающийся образец мастерства. Некоторые расценивали его  как
свидетельство  живучести  древнего  искусства,  уцелевшего   под   напором
низкопробной импровизации нашего времени. Но не  этим  меч  тронул  сердца
людей.  В  те  дни,  когда   наступление   британских   войск   в   Италии
захлебывалось,  радио  ежедневно  объявляло  о  великих  победах  русских.
Англичане  были  преисполнены  чувством  благодарности  к  своим   далеким
союзникам и благоговели перед  этим  мечом  как  символом  их  собственных
щедрых, стихийно возникших чувств.
   Газеты и министерство информации ухватились за это. "Таймс" ударилась в
поэзию:

   ...Ты, меч Сталинграда! Склоняю главу
   Перед грозным сияньем твоим.
   И в сердце слова - я без них не живу, -
   И голос твой сердцем храним:
   "...О, смертный, узри - я судьбина твоя.
   Все люди сойдутся во мне...
   И реки мои. И леса, и моря.
   И синие звезды во мгле...
   Ты знай: твои дети и внуки твои,
   Что будут еще рождены,
   Моим, лишь моим, закаленным в крови,
   Сияньем озарены.
   Когда им расскажет счастливая мать
   О славе, рожденной в огне,
   Они будут песни победы слагать
   И петь обо мне, обо мне!.."

   Репортер отдела светской хроники "Дейли  Экспресс"  предложил  провезти
меч по всему королевству. Кардифф, Бирмингем, Глазго и  Эдинбург  в  своих
картинных галереях и залах гильдий оказали ему почести, какие  оказываются
раз в сто лет. Теперь, возвратившийся из своего  турне,  выставленный  для
всеобщего поклонения возле раки святого Эдуарда-Исповедника, на том месте,
где происходит миропомазание королей Англии, он достиг своего апофеоза.
   Направляясь  в  ресторан,  Гай  Краучбек  проехал  мимо  этой   очереди
ревностных почитателей меча. Равнодушный к всеобщему энтузиазму по  поводу
триумфа "Джо" Сталина, который, подобно Гаю и Эпторпу, теперь обрел  право
называться "дядюшкой", он не испытал желания влиться  в  их  благочестивые
ряды. День 29 октября 1943 года имел для него другое,  более  безрадостное
значение. Это был сороковой день его рождения, и, чтобы отпраздновать  это
событие, Гай пригласил Джамбо Троттера на завтрак.
   Именно благодаря любезности Джамбо он сейчас сидел развалившись  позади
шофера санитарной машины, вместо того чтобы ехать в автобусе. На четвертом
году войны Джамбо сохранил достаточно изворотливости, чтобы не поддаваться
действию различных правил, направленных на ограничение излишеств.  В  этом
отношении от него не отставал и Рубен. В охваченном голодом мире в  рыбном
ресторанчике Рубена, в зависимости от сезона,  подавали  такие  редкостные
яства, как колчестерские устрицы, шотландская лососина,  омары,  креветки,
яйца чаек - столь редкие блюда, что они  даже  не  упоминались  в  законе,
ограничивающем стоимость еды в гостиницах пятью шиллингами, -  а  часто  и
черную  икру,  получаемую  -  один  Рубен  знал   каким   образом   -   по
дипломатическим каналам. И что было, пожалуй, наиболее  удивительным  -  в
этом  ресторанчике  иногда  появлялись   сыры   из   Франции,   добываемые
бесстрашными парашютистами и доставляемые в Англию  на  подводных  лодках.
Хорошее вино здесь было тоже в изобилии - неимоверно  дорогое  в  те  дни,
когда винные погреба гостиниц опустели  и  виноторговцы  выделяли  скудные
месячные партии вина только своим старейшим клиентам. На  протяжении  ряда
лет ресторан Рубена посещала небольшая, но  ценившая  его  по  достоинству
клиентура. Когда-то Рубен служил в  "Беллами",  поэтому  в  его  ресторане
всегда находились столики для членов этого клуба. Теперь старая  клиентура
все больше разбавлялась странного вида людьми, у  которых  задние  карманы
брюк были набиты пачками  банкнот  и  которые  называли  хозяина  мистером
Рубеном. Этот ресторан был редкой свечой во мраке, окутавшем грешный  мир.
Кирсти Килбэннок,  предпринимавшая  опасные  для  желудка  эксперименты  с
концентратом заварного крема и различными  приправами,  однажды  спросила:
"Скажите мне, Рубен, в чем секрет вашего майонеза?" - и получила серьезный
ответ: "Очень просто, сударыня, свежие яйца и оливковое масло".
   Гай повел Джамбо к столику в  углу  зала.  Со  времени  возвращения  из
Египта он  пробыл  в  Лондоне  немного  и