ром,   не   гнушаясь
заглядывать и в Роже, он писал и переписывал заново своим мелким писарским
почерком многочисленные листы линованной бумаги, которой снабжалась армия;
он писал, не говоря никому ни слова о том, что задумал,  пока  наконец  не
исписал пятьдесят листов бумаги форматом тринадцать на шестнадцать дюймов,
которые и послал сэру Ральфу не для того, чтобы узнать его мнение,  а  для
того, чтобы тот подыскал издателя.
   В то время  в  книжной  торговле  наступил  золотой  век  в  миниатюре;
продавалось все что  угодно;  популярность  писателя  определялась  только
возможностью достать бумагу. Однако  издатели  имели  обязательства  перед
старыми клиентами и думали о будущем.  Эссе  Людовича  не  внушали  надежд
стать бестселлерами. Солидные фирмы интересовались  скорее  перспективами,
чем достоинствами. Поэтому-то сэр Ральф и послал рукопись Эверарду  Спрюсу
- основателю и редактору журнала "Севайвэл",  человеку,  который  не  имел
никаких честолюбивых замыслов, считая, несмотря на  название  [Survival  -
выживание  (англ.)]  его  ежемесячного  обозрения,  что  род  человеческий
обречен исчезнуть в хаосе.
   Спрюса, который в  предвоенные  годы  не  пользовался  слишком  большим
уважением  в  кругах  молодых  писателей  социалистического  толка,  война
подняла на недосягаемую высоту. Те из его друзей, кто не сбежал в Ирландию
или Америку, вступили в "пожарную команду"  [то  есть  стали  сторонниками
правительства]. В отличие от них Спрюс остался на своих позициях, и в  тот
суматошный  период,  когда  Гай,  сидя  в  "Беллами",  строчил   множество
бесплодных прошений о приеме на военную  службу,  он  объявил  о  рождении
журнала, посвященного "выживанию ценностей". Министерство информации взяло
журнал  под  свое  крыло,  освободило  его  сотрудников  от  всех   других
повинностей, назначило щедрое пособие бумагой и завалило этим журналом все
страны, куда еще был открыт доступ  британским  судам.  Эти  журналы  даже
разбрасывались с самолетов над районами,  находившимися  под  владычеством
немцев; партизаны терпеливо пытались читать их с  помощью  словарей.  Член
парламента, пожаловавшийся в палате общин на то, что, как он  мог  понять,
тон журнала пессимистичен и его содержание не имеет  отношения  к  военным
усилиям,  получил  отпор  со  стороны  министра,  указавшего  в   довольно
пространном  заявлении,  что  свободное  выражение  мыслей  имеет   важное
значение для демократии. "Лично я не сомневаюсь, - сказал министр, - и мое
мнение подтверждается многими сообщениями, что выживание того, что в нашей
стране в настоящих условиях является почти уникальным, а именно - журнала,
полностью не зависящего от официальных указаний (эти слова вызвали смех  в
зале), рождает большое воодушевление у наших союзников и сочувствующих нам
во всем мире".
   Спрюс жил в прекрасном доме на Чейни-уок, окруженный  заботами  четырех
секретарш. Сюда-то и направил Людовича  сэр  Ральф.  Он  пошел  пешком  по
неосвещенным улицам, в продолжавшем сгущаться тумане, вдыхая  доносившиеся
с реки запахи.
   Некоторое знакомство с литераторами у него уже было. Кое-кто из них был
частым гостем на Ибьюри-стрит, он сиживал с ними  за  одними  столиками  в
кафе на берегах Средиземного моря; однако в те  дни  он  всегда  оставался
придатком сэра Ральфа, иногда игнорируемым, иногда формально включаемым  в
беседу, часто бесцеремонно рассматриваемым, но никогда не воспринимаемым в
качестве возможного коллеги. Впервые  Людович  входил  в  их  общество  на
равных правах. Он  нисколько  не  нервничал,  наоборот,  горделиво  ощущал
изменение   в   своем   положении,   приносившем   ему   гораздо   большее
удовлетворение, чем военный чин.
   Спрюсу было за тридцать. В свое время он стремился иметь  пролетарский,
моложавый,  привлекательный  внешний  вид,  правда,  без  особого  успеха;
теперь,  возможно  ненамеренно,  он  выглядел  старше  своих  лет  и  имел
небрежно-элегантную внешность модного метра. Сегодня он был одет в рубашку
из плотного шелка в широкую полоску с галстуком бабочкой и неопределенного
цвета брюки. Туалеты его секретарш были  выдержаны  примерно  в  таком  же
духе, хотя из более простых материалов; их длинные волосы были распущены в
стиле, которому пятнадцатью годами позже  на  страницах  газет  предстояло
ассоциироваться с Кингс-роуд. Одна из секретарш  ходила  босиком,  как  бы
желая подчеркнуть свое подневольное положение. Иногда о них отзывались как
о "гареме Спрюса". Они отдавали ему свою преданную любовь  и  заодно  свой
паек масла, мяса и сахара.
   Одна из этих секретарш открыла  Людовичу  дверь  и,  не  спрашивая  его
имени, сказала сквозь завесу волос:
   - Входите быстрее. Затемнение не слишком эффективно. Все наверху.
   В гостиной на втором этаже собрались гости.
   - Который из них мистер Спрюс?
   - Разве вы  не  знаете  его?  Вон  тот,  и,  конечно,  разговаривает  с
Элегантной Женщиной.
   Людович осмотрел всю комнату. В компании человек из двадцати или  около
того большую часть составляли дамы, однако ни одна из них  не  производила
впечатления элегантно одетой. Тем временем хозяин дома сам обозначил себя,
выступив вперед с выражением острого любопытства на лице.
   - Я Людович, - представился Людович. - Ральф Бромптон  сказал,  что  вы
ждете меня.
   - Да, конечно. Не уходите, пока  мы  не  поговорим  с  вами.  Я  должен
извиниться  за  тесноту.  Министерство  информации   навязало   мне   двух
нейтралов-антифашистов. Они просили собрать каких-нибудь интересных людей.
Не  так-то  легко  это  в   наши   дни.   Вы   говорите   по-турецки   или
по-португальски?
   - Нет.
   - Жаль. Оба они преподаватели английской литературы, но не очень  бегло
говорят по-английски. Пойдемте, познакомитесь с леди Пердитой.
   Он повел Людовича к  женщине,  с  которой  стоял  перед  этим.  На  ней
красовалась  форма  уполномоченного  гражданской  обороны,  по  лицу  были
размазаны пятна сажи. "Элегантная!" Людович решил, что этим маскарадом она
скорее подчеркивала свою должность, чем элегантность.
   - Я присутствовал на вашем венчании, - заявил он.
   - Не может быть! На моем венчании никого не было.
   - На вашем первом венчании.
   - О да, конечно, _тогда_ были все.
   - Я держал саблю над вашей головой, когда вы выходили из собора.
   - Это было давным-давно, - заметила леди Пердита. - Подумать  только  -
_сабли_!
   К ним подошла босоногая секретарша с кувшином и стаканом:
   - Не хотите ли выпить?
   - А что это?
   - Ничего другого здесь нет, - сказала она. - Это  я  сама  приготовила.
Южноафриканский херес пополам с чем-то, называемым "оулд фальстаф джин".
   - Что-то не хочется, спасибо, - уклонился от угощения Людович.
   - Сноб, - сказала леди Пердита. - Налей мне, Фрэнки, дорогая.
   - Вряд ли здесь хватит всем.
   - А ты налей мне порцию этого гостя.
   В разговор вмешался хозяин дома:
   - Пердита, я хочу познакомить вас с доктором Яго из Коимбры. Он немного
говорит по-французски.
   Людович остался в обществе секретарши, скрывавшей свои глаза за длинной
челкой. Глядя на свои босые ноги, она сказала:
   - Единственная польза от гостей - они согрели комнату. А вы кто такой?
   -  Людович.  Мистер  Спрюс  принял   кое-что,   написанное   мной   для
опубликования в "Севайвэле".
   - Да, конечно, - обрадовалась она. - Теперь я знаю о вас  все.  Я  тоже
читала вашу рукопись. Она произвела на Эверарда колоссальное  впечатление.
Он сказал, что это звучит, как если бы Лоугэн Пирсолл Смит написал в стиле
Кафки. Вы знакомы с Лоугэном?
   - Только с его сочинениями.
   - Вы должны познакомиться с ним. Сегодня его здесь нет. Он не бывает  в
обществе. Такое утешение встретить настоящего писателя  вместо  всех  этих
остряков-самоучек, на которых Эверард тратит свое время.  -  Она  перевела
угрюмый взгляд со своих ног на уполномоченную гражданской  обороны.  -  Вы
знаете, у нас есть немного виски. Мы достали только одну бутылку,  поэтому
приходится экономить. Пройдите в следующую дверь, и я налью вам немного.
   За следующей дверью  была  контора  -  комната  поменьше,  обставленная
просто,  без  роскоши,  даже  скудно.  Пачки  старых  номеров  "Севайвэла"
громоздились на голых досках  пола,  рукописи  и  фотографии  -  на  голых
столах;  окна  были  занавешены  листами  черной  бумаги,   прикрепленными
кнопками. Здесь во время, свободное от  домашней  работы  -  приготовления
пищи, стояния в очередях или штопки, - четыре секретарши начиняли  горючим
светоч  культуры,  озарявший   ярким   интеллектуальным   светом   все   в
пространстве от Исландии до Аделаиды; здесь девушка, умевшая  печатать  на
пишущей машинке, отвечала на  многочисленные  смешные  письма  почитателей
Спрюса, а девушка, знавшая  грамматику,  корректировала  гранки.  Судя  по
стоявшим в комнате диван-кроватям, покрытым одними одеялами, и валявшемуся
Гребню, большому, без многих зубьев, некоторые из них, видимо,  тут  же  и
спали.
   Фрэнки подошла к стенному шкафу и достала бутылку. В  те  дни  получило
распространение много странного пойла, вроде "оулд фальстаф".  Извлеченная
из шкафа бутылка принадлежала к другой категории.
   - Еще не откупорена, - подчеркнула босая секретарша.
   Людович не был любителем спиртного, да и виски  вовсе  уж  не  какая-то
редкость  в  его  хорошо  обеспеченной  части;  тем  не  менее  он  принял
предложенную стопку с торжественностью, граничившей с  благоговением.  Это
было не просто угощение украдкой.  Фрэнки  приобщала  его  к  таинственной
компании Лоугэна и Кафки. В ближайшие дни  он  обязательно  найдет  время,
чтобы  узнать,  кто  такой  Кафка.  А  сейчас  Людович  осушил  стаканчик,
проглотив почти без отвращения этот высоко ценимый продукт перегонки.
   - Вы, кажется, выпили с удовольствием, - сказала Фрэнки. -  Боюсь,  что
предложить вам второй я не осмелюсь. Возможно, позже. Все зависит от того,
кто еще придет к нам.
   - Мне вполне достаточно одного. Это _все_, что я хотел, -  успокоил  ее
Людович, подавляя внезапный позыв к рвоте.



5

   Дом Килбэнноков на Итон-терэс не пострадал от прямых попаданий бомб;  в
нем не было разбито ни одного оконного стекла, не была разрушена  ни  одна
дымовая труба. Однако четыре года войны оставили  свои  следы  на  некогда
нарядном интерьере. Кирсти делала все возможное, но краски, обои, ситцевая
мебельная обивка и ковры покрылись пятнами и имели убогий вид. Несмотря на
такое   неприглядное   внутреннее   убранство,   Килбэнноки,   фактически,
оправились от сравнительной бедности 1939 года. Кирсти больше  не  сдавала
комнат. Из  столовой  при  транзитном  лагере  она  перевелась  на  хорошо
оплачиваемую работу шифровальщика;  жалование  Йэна  возрастало  вместе  с
числом нашивок на  обшлагах  рукавов  его  мундира;  его  тетушка  умерла,
оставив ему скромное наследство. К тому же жизнь в те  времена  не  давала
поводов к расточительности. Кирсти ловко переделала вечернюю пару  Йэна  в
добротный дамский костюм. Дети по-прежнему оставались на попечении бабушки
в Шотландии и приезжали в Лондон только от случая к случаю.
   В  этот  октябрьский  вечер  они  поджидали  Вирджинию  Трой,   некогда
квартирантку, а теперь довольно редкую гостью.
   - Тебе лучше было бы уйти в "Беллами" или еще куда-нибудь,  -  заметила
Кирсти. - Судя по телефонному разговору,  Вирджиния  хочет  поговорить  по
душам.
   - Триммер?
   - Видимо, Триммер.
   - Я подумываю об отправке его в Америку.
   - Это было бы самое лучшее.
   - Здесь, в Англии, мы выжали из него  все,  что  могли.  Съемку  фильма
закончили. Би-Би-Си не хочет  возобновлять  воскресную  вечернюю  передачу
"Голос Триммера".
   - Ничего удивительного.
   - Вначале идея  казалась  удачной.  Но  почему-то  передача  не  пошла.
Триммера надо видеть, когда слушаешь  его.  Кроме  того,  появилась  масса
соперничающих с ним героев, куда более правдоподобных.
   - Ты думаешь, американцы поверят его басням?
   - Для них он будет новинкой. Их уже  тошнит  от  летчиков-истребителей.
Между прочим, представляешь, ведь не кто иной, как Триммер, подал  монарху
мысль об этом мече Сталинграда. Косвенно, конечно. В большой сцене высадки
Триммера я дал ему в руки кинжал, которым вооружены отряды командос, чтобы
он размахивал им. Тебе вряд ли приходилось видеть что-либо подобное.  Этот
кинжал - выдумка Невесты Ванны. Их изготовили  несколько  сотен.  По  моим
точным данным, ни один из них не был  применен  по  назначению.  В  Глазго
таким кинжалом опасно пырнули одного полисмена. Большую часть этого  добра
пооставляли у шлюх. Но вещь красивая! Так вот, ты знаешь,  как  внимателен
король,  когда  дело  касается  любой  детали  военного   снаряжения.   Он
присутствовал на предварительном  просмотре  фильма  о  Триммере  и  сразу
обратил внимание на  кинжал.  Приказал  прислать  ему  один  такой.  Затем
королевский мозг поработал немного,  и  в  конечном  итоге  появилась  эта
штука, выставленная в аббатстве.  Необычный  эпизод  современной  истории,
правда?
   - Ты собираешься в "Беллами"?
   - Эверард Спрюс пригласил нас на прием. Возможно, я загляну к нему.
   Трель звонка у входной двери пронеслась по всему небольшому дому.
   - Вирджиния, наверное.
   Дверь  открыл  Йэн.  Вирджиния  поцеловала  его  с  холодным,  гадливым
чувством и поднялась наверх.
   - Я думала, ты выпроводишь его, - сказала она Кирсти.
   - Так я и сделаю. Убирайся, Йэн, нам надо поговорить.
   - Должен ли я напоминать вам, что являюсь вашим прямым начальником?
   - О боже, как мне надоела эта дурацкая шутка!
   - Я вижу, ты с багажом.
   - Да. Кирсти, могу ли я остановиться у тебя ненадолго?
   - Да. Ненадолго.
   - Пока  Триммер  не  уберется  за  границу.  Он  говорит,  что  получил
предварительное распоряжение быть готовым  к  поездке  в  какое-то  место,
куда, слава богу, не может взять меня с собой.
   - Я всегда надеялся, - сказал Йэн, - что в конце концов  он  понравится
тебе.
   - Я старалась два года.
   - Да, ты старалась не жалея сил. Вполне  заслужила  отдых.  Ну  что  ж,
пожалуй, оставлю вас вдвоем. Думаю, что вернусь довольно поздно.
   При этом заявлении ни одна из женщин не  проявила  никакого  сожаления.
Йэн спустился вниз и вышел в темноту.
   - В доме нет ничего выпить, - сказала  Кирсти.  -  Может  быть,  пойдем
куда-нибудь?
   - А кофе?
   - Это-то у меня найдется.
   - Тогда посидим дома.
   - Есть тоже почти нечего. Осталось лишь немного трески.
   - Никакой трески. Спасибо.
   - Послушай, Вирджиния, ты чем-то сильно расстроена.
   - Полная апатия. Что  случилось  со  всеми?  Лондон  всегда  был  полон
закадычных друзей. Теперь же мне просто кажется, что я никого не знаю.  Ты
представляешь, после того как убили моего брата,  у  меня  не  осталось  в
живых ни одного родственника.
   - Дорогая, мне очень жаль. Я не знала. Я даже не знала, что у тебя  был
брат.
   - Его звали Тим. Он на пять лет  моложе  меня.  Мы  никогда  с  ним  не
ладили. Его убили три года назад. У тебя так  много  детей,  Кирсти,  есть
родители, кузены. Ты даже не можешь представить, как  горько  быть  совсем
одинокой. У меня в Швейцарии мачеха. Она никогда не жаловала меня,  да  я,
так или иначе, и не могу добраться до нее. Я просто в ужасе, Кирсти.
   - Ну, рассказывай же!
   Вирджиния  никогда  не  принадлежала  к  числу  тех,  кого  надо  долго
уговаривать поделиться своими секретами.
   - Деньги, - призналась она. - Я прежде не знала, что это такое - совсем
не иметь денег. Право же, это очень странное ощущение.  Тим  завещал  все,
что имел, какой-то девице. Папа как-то ухитрился не оставить мне ни пенни.
Он считал, что я хорошо обеспечена.
   - Но ведь мистер  Трой  непременно  должен  выложить  денежки  в  конце
концов. Американцы очень щепетильны насчет алиментов.
   - И я так думала. Так мне сказали мой  управляющий  банком  и  адвокат.
Вначале они считали, что дело заключается просто  в  некоторых  трудностях
обмена валюты. Они написали ему целую кучу писем, сначала вежливых,  затем
твердых, потом угрожающих. Наконец, около шести месяцев назад, они  наняли
юриста в Нью-Йорке для подачи искового заявления.  Хорошеньким  делом  это
обернулось! Мистер Трой развелся со мной.
   - Но он же не мог сделать этого!
   - Сделал! Все подписано и подтверждено печатями.  По-видимому,  у  него
был человек, следивший за мной и собиравший письменные показания.
   - Как это отвратительно!
   - Таков уж мистер Трой. Я должна была  догадаться  об  этом,  когда  он
начал так оскорблять меня. Мы запросили копии показаний  на  случай,  если
обнаружится какая-нибудь возможность  подать  апелляцию.  Но  это  кажется
маловероятным. В конце концов, все это время я не слишком строго соблюдала
верность мистеру Трою.
   - Вряд ли он мог ожидать этого от тебя.
   - И вот, не только нет алиментов, но и превышение  кредита  в  банке  и
огромный счет от адвоката. Я сделала  единственно  возможный  шаг  в  моем
положении - продала свои драгоценности. Эти скоты дали мне половину  того,
что они стоят, сказав, что сейчас их никто не покупает.
   - То же самое сказали Бренде.
   - А тут еще сегодня утром приключилась очень неприятная история.  Среди
вещей, которые я продала, была пара серег, тех, что подарил мне Огастес. Я
совершенно забыла о них, а  они,  оказалось,  лежали  в  старом  чемодане.
Больше того, решив, что я потеряла их, я  сообщила  об  этом  в  страховую
компанию, и мне  уплатили  за  них.  По-видимому,  я  совершила  уголовное
преступление. Но люди оказались достаточно порядочными.  Они  не  намерены
заявлять в полицию или  предпринимать  еще  что-нибудь,  однако  я  должна
возвратить деньги - двести пятьдесят фунтов. Это не так  уж  много,  но  у
меня и этого нет. Поэтому сегодня,  всю  вторую  половину  дня,  я  ходила
повсюду и торговала мехами. Мне говорят, что _их_ тоже никто не  покупает,
хотя я была уверена, что меха-то сейчас каждый _захочет_  иметь,  учитывая
наступление зимы и отсутствие угля.
   - Я всегда завидовала твоим мехам, - заметила Кирсти.
   - Они твои за двести пятьдесят фунтов.
   - Какую наибольшую цену тебе предлагали?
   - Хочешь верь, хочешь нет - семьдесят пять фунтов.
   - В данный момент у  меня  случайно  есть  немного  денег  в  банке,  -
задумчиво проговорила Кирсти. - Я могла бы дать немного больше.
   - Мне надо в три раза больше.
   - У тебя должны остаться и _кое-какие_ другие вещи.
   - Все, чем я владею, находится внизу, в твоем холле.
   - Давай пойдем посмотрим, Вирджиния.  У  тебя  всегда  было  так  много
вещей. Я уверена, мы сможем  подобрать  что-нибудь.  Например,  портсигар,
которым ты сейчас пользуешься.
   - Он сильно помят.
   - Но раньше он был хорош.
   - Мистер Трой, Канн, тысяча девятьсот тридцать шестой год.
   - Уверена, что мы найдем достаточно,  чтобы  набрать  двести  пятьдесят
фунтов.
   - О Кирсти, ты просто утешение для девушки в беде.
   Так обе женщины, начавшие выезжать в свет в один и тот же год и  жившие
совершенно различной жизнью, одна - такой расточительной, другая  -  такой
умеренной и бережливой, разложили вещи Вирджинии  на  обшарпанной  софе  и
провели  весь  вечер,  как  цыганки-барышницы,  рассматривая  и   оценивая
немногие уцелевшие трофеи десятилетия соблазнительной женственности; затем
обе пошли спать, успокоенные  каждая  по-своему  и  довольные  заключенной
сделкой.



6

   Гай чувствовал себя так, будто ему преподнесли подарок в день рождения,
впервые неизвестно за сколько лет. Карточка с его фамилией, выскочившая из
электронного комплектатора личного состава, подобно билетику с судьбой  из
автомата на пляже, подобно настоящей реальной удаче - выигрышу  в  лотерее
или  тотализаторе  на  бегах,  вызвала  приятное  возбуждение,  какое   он
чувствовал разве только в первые дни службы в алебардийском корпусе или  в
первые минуты на  земле  неприятеля  в  Дакаре,  возбуждение,  похожее  на
чувство раскрепощения,