гда  раньше  не
нуждались в этом". Потом я долго подлизывалась к нему, напомнила,  как  он
всегда заботился, когда детей ждала я. Не думаю, что это было неоспоримо a
propos [кстати (фр.)], но, кажется, я все-таки несколько разжалобила  его,
и он стал мягче, ибо в конце концов сказал,  что  знает  одного  человека,
который, может быть, поможет нам. Однако он тут же оговорился, что назовет
мне этого человека не как врач, а как друг семьи. Надо заметить,  что  для
меня он всегда был доктором, а не другом семьи. Он никогда не  приходил  в
наш дом просто так, бесплатно; за каждый визит ему платили не менее гинеи.
Но я не стала разговаривать с ним на эту тему, а только сказала:  "Ну  что
ж, очень хорошо, напишите мне его адрес". И тут, Вирджиния,  он  буквально
потряс меня. Он заявил: "Нет. Вы _сами_ запишите его  адрес",  а  когда  я
протянула руку, чтобы взять листок бумаги с его стола, он  добавил:  "Одну
минутку!" - и, взяв ножницы, отрезал верхнюю  часть  бланка,  на,  котором
были напечатаны его фамилия и адрес. "Так вот, - продолжал  он,  -  я  уже
довольно давно не встречался с этим человеком и не знаю, продолжает ли  он
практиковать. Если ваша подруга хочет, чтобы ее приняли, пусть она возьмет
с собой сотню фунтов ассигнациями. Это все, что я могу сделать для вас.  И
запомните, я в этом деле не участвую. Мне ничего об этом не известно. Вашу
подругу  я  никогда  не  видел".   И   ты   знаешь,   Вирджиния,   я   так
разнервничалась, что едва смогла записать адрес.
   - А фамилию-то ты записала?
   Кирсти достала из сумочки листок бумаги и вручила его Вирджинии.
   -  Брук-стрит?  -  спросила  Вирджиния,  взглянув  на  листок.  -  Это,
наверное, где-то в Паддингтоне или в Сохо. И нет телефона. Давай посмотрим
в телефонной книге.
   Они  нашли  фамилию  под  соответствующим  адресом,  но,  позвонив   по
указанному в книге телефону, получили ответ, что абонент недоступен.
   - Я отправлюсь туда сейчас же, - сказала  Вирджиния.  С  сотней  фунтов
можно и подождать. Надо посмотреть, каков он  из  себя.  Ты,  конечно,  не
захочешь поехать со мной?
   - Нет.
   - Мне хотелось бы, чтобы ты поехала, Кирсти.
   - Нет. Меня от этого дела всю в дрожь бросает.
   Вирджиния поехала одна. Такси на Слоан-сквер не оказалось. Она  доехала
до Бонд-стрит на метро и пошла дальше  пешком,  беспрестанно  встречая  на
пути американских солдат. Брук-стрит  когда-то  была  тихой  фешенебельной
улицей. Дойдя до того места, где должен был бы стоять  разыскиваемый  дом,
Вирджиния увидела воронку от взорвавшейся здесь бомбы и множество мусора и
обломков вокруг. Обычно в таких местах  выставлялась  надпись,  в  которой
указывались новые  адреса  бывших  жителей  разрушенного  дома.  Вирджиния
осмотрела  участок,  воспользовавшись  своим  электрическим  фонариком,  и
прочитала на дощечке, что находившиеся по соседству фотография  и  шляпная
мастерская переехали но таким-то адресам. Никаких объявлений о  том,  куда
переехал подпольный  акушер,  не  было.  Возможно,  он  вместе  со  своими
инструментами лежал где-нибудь под обломками.
   Вирджиния находилась  рядом  с  отелем  "Клэридж"  и,  движимая  старой
привычкой, в отчаянии заглянула туда. Прямо перед  ней,  у  камина,  стоял
лейтенант Пэдфилд. Она отвернулась, сделав вид, что  не  заметила  его,  и
устало поплелась по коридору, выходящему на  Дэйвис-стрит,  но  в  тот  же
момент подумала: "Что за черт? Почему  я  начинаю  избегать  людей"  -  и,
повернувшись назад, улыбнулась:
   - Лут, я совсем не узнала вас. С затемненных улиц входишь,  как  слепая
лошадь из шахты. Не желаете ли вы угостить девушку чем-нибудь?
   - А я как раз намеревался предложить это.  Через  минуту-две  я  должен
поехать в "Дорчестер" к Руби.
   - А она  живет  теперь  там?  Я,  бывало,  ходила  к  ней  в  гости  на
Белгрейв-сквер.
   - Вам надо съездить повидать ее. Сейчас люди навещают ее не так  часто,
как  раньше.  Она  очень  впечатляющая   и   приятная   женщина.   У   нее
фантастическая память. Вчера она рассказывала мне о лорде Керзоне и Элинор
Глин.
   - Я не задержу вас, но мне хочется выпить.
   - Насколько я понял, они оба интересовались оккультизмом.
   - Да, Лут, да. Но все же дайте мне выпить что-нибудь.
   - Меня оккультизм никогда особенно не  интересовал.  Для  меня  гораздо
интереснее живые люди. Иначе говоря, не то, о чем помнит Руби, а сам факт,
что она помнит это. Несколько дней назад я был на католическом заупокойном
богослужении в графстве Сомерсетшир. Но  меня  там  больше  заинтересовали
живые люди. Их было много. Это были похороны мистера Джервейса Краучбека в
Бруме.
   - Я читала, что он умер, - сказала Вирджиния. - Мы  встречались  с  ним
много лет назад. Когда-то он очень нравился мне.
   - Замечательный человек, - сказал лейтенант.
   - Но ведь вы совершенно не знали его, Лут.
   - Личного знакомства между нами не было, я знаю его только  понаслышке.
Все считали его очень  хорошим  человеком.  Я  с  радостью  узнал,  что  и
финансовые дела у него в хорошем состоянии.
   - Только не у мистера Краучбека, Лут. Это какая-нибудь ошибка.
   - Как мне рассказали, дела здесь были неважными  после  первой  мировой
войны. Недвижимость не давала никакого дохода. Она  не  только  не  давала
дохода, но даже постоянно приносила убытки.  Когда  мистер  Краучбек  сдал
свое имение в аренду, он не только окупил стоимость земли, но и  сэкономил
все, что ежегодно расходовал на поддержание своего поместья в порядке.  Он
ведь не допускал, чтобы оно пришло  в  упадок.  Вскоре  он  распродал  все
недвижимое  имущество.  Таким  образом  он  расплатился  по   всем   своим
обязательствам. Он продал также некоторые ценные вещи из имения, поэтому к
концу своей жизни стал весьма состоятельным человеком.
   - Как вы много знаете о каждом, Лут.
   - Да, мне еще раньше говорили, что в этом  отношении  я  подозрительный
человек.
   Вирджиния не принадлежала к тем женщинам, которые могут долго  скрывать
свои мысли.
   - Я знаю о вас все в связи с моим разводом, - сказала она.
   - Мистер Трой - давний и ценный клиент моей фирмы, - ответил лейтенант.
- Никаких элементов личного порядка в этом деле нет. Главное -  служба,  а
потом уже дружба.
   - Вы по-прежнему считаете меня другом?
   - Конечно.
   - Тогда пойдите и найдите такси.
   Лейтенанту всегда это удавалось лучше,  чем  кому-либо  другому.  Когда
Вирджиния ехала обратно на Итон-терэс, в  тусклом  свете  фар  то  и  дело
возникали мужчины и женщины, энергично размахивающие  банкнотами,  пытаясь
привлечь ими  внимание  водителя  такси.  Она  испытывала  кратковременное
чувство торжества оттого, что без всяких хлопот  сидит  в  уютной  темноте
машины. Однако в следующий момент она  буквально  согнулась  под  огромным
весом нерешенной проблемы. Отчаяние ее было так велико, что  весь  остаток
пути до дома она ехала, стиснув голову руками и склонив ее на колени.
   Кирсти встретила ее на ступеньках крыльца.
   - Какое счастье! Не отпускай такси. Ну как, все в порядке?
   - Нет. Ничего не получилось. Я видела Лута.
   - У доктора?! Как он мог оказаться там? Ему-то это вроде бы совсем ни к
чему.
   - Нет, в "Клэридже". Он во всем признался.
   - А как насчет доктора?
   - О, с ним ничего не вышло. Дом разбомбили.
   - О, дорогая! Знаешь что, утром я спрошу  у  миссис  Бристоу.  Она  все
знает. (Миссис Бристоу была приходящей домашней работницей.) Ну, мне  надо
ехать. Поеду к бедняжке Руби.
   - Ты увидишь там Лута.
   - Я задам ему перцу!
   - Он говорит, что остается мне другом. Я,  наверное,  уже  лягу  спать,
когда ты вернешься.
   - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи.
   Вирджиния вошла в пустой дом одна. Йэна Килбэннока  не  было  дома  уже
несколько  дней,  он  возил  группу  журналистов  но  штурмовой  полосе  в
Шотландии. Стол в столовой накрыт не  был.  Вирджиния  пошла  в  кладовую,
нашла там полбуханки серого хлеба, немного  маргарина,  небольшой  кусочек
эрзац-сыра и, усевшись за кухонным столиком, съела все это в одиночестве.
   Вирджиния не принадлежала  к  категории  женщин,  которые  ропщут.  Она
смирилась с переменой,  хотя  в  душе  не  признавалась  себе  в  этом.  В
какой-нибудь миле темноты от Вирджинии, сидя в гостиной  своего  номера  в
отеле, Руби, наоборот, роптала. Одна ее бровь  и  кожа  вокруг  старческих
глаз  напряглись  от  раздражения.  Она   смотрела   на   четырех   совсем
непредставительных людей, сидящих за  ее  маленьким  обеденным  столом,  и
вспоминала   блистательных   гостей,   которых   принимала   когда-то   на
Белгрейв-сквер день за днем тридцать  лет  подряд,  -  ярких,  знаменитых,
многообещающих, красивых гостей. Тридцать лет усилий, направленных на  то,
чтобы утвердить свое имя и произвести впечатление на людей, привели теперь
к таким вот результатам... Кто эти люди? Как их фамилии? Что они  сделали?
О чем говорят эти люди, сидя на  стульях  перед  электрическими  каминами?
"Руби, расскажите нам о Бони де Кастеллане",  "Расскажите  нам  о  Маркезе
Касати", "Расскажите нам о Павловой".
   Вирджиния  никогда  не  старалась  произвести  впечатление.  Она   тоже
устраивала приемы, и это были блистательнее и  весьма  успешные  приемы  в
разных странах Европы и в некоторых избранных местах  в  Америке.  Она  не
могла вспомнить имена всех своих гостей; много было таких, чьих  имен  она
не знала  даже  тогда,  во  время  приемов.  И  теперь,  глотая  на  кухне
намазанный маргарином хлеб, она не сравнивала  свое  прежнее  положение  с
настоящим. Сейчас, вот уже  в  течение  целого  месяца,  она  была  объята
страхом за свое будущее.


   Утром следующего дня Кирсти пришла в комнату Вирджинии очень рано.
   - Миссис Бристоу уже здесь, -  сообщила  она.  -  Я  слышала,  как  она
возится там с чем-то. Пойду вниз и поговорю с ней. Ты пока  не  говори  ей
ничего.
   Утренний туалет Вирджинии не отнимал  теперь  так  много  времени,  как
раньше. Ни широкого выбора  нарядов,  ни  дорогостоящего  изобилия  на  ее
туалетном столике уже не было. Когда Кирсти наконец вернулась,  Вирджиния,
уже одетая, сидела в ожидании на кровати и неторопливо подправляла  пилкой
сломанный ноготь.
   - Кажется, все в порядке, - сказала Кирсти.
   - Миссис Бристоу спасет меня?
   - Я не сказала ей, что это нужно тебе. По-моему, она предполагает,  что
это Бренда, а к ней она всегда относилась хорошо.  Она  отнеслась  ко  мне
благосклонно, не то что доктор Патток. Она знает одного нужного  человека.
Несколько женщин из ее окружения ходили к нему  и  говорят,  что  на  него
можно положиться полностью. К тому же он берет за операцию только двадцать
пять фунтов. Боюсь только, что он иностранец.
   - Эмигрант?
   - Гм... хуже, чем эмигрант. Он, собственно, чернокожий.
   - А почему бы мне не обратиться к чернокожему?
   - Ну, знаешь, некоторые не доверяют им. Так или иначе, вот его  фамилия
и адрес: доктор Аконанга, Блайт-стрит, дом четырнадцать. Это улица, идущая
от Эджвер-роуд.
   - Это тебе не Брук-стрит.
   - Да, и берет он  четверть  той  цены.  Миссис  Бристоу  полагает,  что
телефона у него нет. Главное, по ее словам,  -  это  пойти  к  нему  утром
пораньше. Он пользуется в своем районе большой популярностью.
   Часом позднее Вирджиния уже  была  на  ступеньках  крыльца  дома  номер
четырнадцать по Блайт-стрит. На эту улицу не упала ни одна бомба. Это была
улица, где жили малоимущие и бедные табачные  торговцы,  имевшие,  видимо,
множество детей. В настоящий момент Пайд Пайпер [Pied Piper -  дудочник  в
пестром костюме - герой поэмы Браунинга] государственных школ увез детей в
загородные дома, а здесь остались лишь неряшливо одетые пожилые  люди.  На
витринном  стекле  бывшего  магазина  была  небрежно   выведена   надпись:
"Приемная врача". Около двери курила женщина в  брюках  и  с  тюрбаном  на
голове.
   - Простите, вы не знаете, доктор Аконанга дома?
   - Он уехал.
   - О боже! -  Вирджинию  снова  охватило  безумное  отчаяние  вчерашнего
вечера. Ее надежды никогда не были твердыми  или  слишком  претенциозными.
Это была сама судьба. Вот  уже  четыре  недели  ее  преследует  навязчивая
мысль, что в окружающем мире разорения и убийств одиозной жизни в ее чреве
предназначено выжить.
   - Уехал год назад. Его забрало  правительство,  -  пояснила  женщина  в
брюках.
   - Вы хотите сказать, что он в тюрьме?
   - Нет, что вы! На работе  государственной  важности.  Он  очень  умный,
несмотря на то что черный. А что вы  думаете,  есть  такие  вещи,  которые
черные знают, а эти цивилизованные белые - черта с два.  Вон,  прочитайте,
куда его взяли. - Она показала на прикрепленную к  косяку  двери  визитную
карточку, на которой было  написано:  "Доктор  Аконанга,  натуртерапевт  и
глубокий  психолог,  временно  прекратил   практику.   Почту   и   посылки
направлять..." Далее следовал адрес дома на  Брук-стрит  -  всего  в  двух
номерах от места, где вчера вечером Вирджиния нашла в темноте лишь воронку
от бомбы.
   - Брук-стрит? Какое совпадение...
   - Вышел в люди, - продолжала женщина в брюках. - А вы знаете, что я вам
скажу: выходит так, что умных людей оценивают только во время войны.
   Вирджиния нашла такси  на  Эджвер-роуд  и  поехала  по  новому  адресу.
Когда-то это был  большой  частный  дом,  сейчас  его  заняли  военные.  В
вестибюле сидел сержант.
   - Будьте любезны, ваш пропуск, мэм.
   - Мне нужен доктор Аконанга.
   - Ваш пропуск, пожалуйста.
   Вирджиния  показала  удостоверение  личности,  выданное  штабом   особо
опасных операций.
   - О'кей, - сказал сержант. - Вы застанете его. Мы всегда  знаем,  когда
доктор на работе. Проходите.
   Откуда-то с самого  верха  широкой  лестницы  доносились  звуки,  очень
похожие на удары в тамтам. Поднимаясь наверх по направлению к этим звукам,
Вирджиния вспомнила о Триммере,  который  бесконечно  и  невыносимо  нудно
напевал ей песенку под названием "Ночь и день". Звуки  тамтама,  казалось,
говорили: "Ты, ты,  ты".  Она  подошла  к  двери,  за  которой  раздавался
африканский музыкальный ритм. Стучать в дверь ей показалось бесполезным, и
она попробовала повернуть ручку, но дверь была  заперта.  На  стене  около
двери Вирджиния увидела кнопку звонка и  табличку  с  фамилией  доктора  и
нажала  кнопку.  Удары  в  тамтам  прекратились.  Щелкнул  замок  -  дверь
распахнулась. Перед Вирджинией  стоял  улыбающийся,  низкорослый,  опрятно
одетый негр далеко не первой молодости; в его реденькой нечесаной  бородке
проглядывала седина; множество  морщин  на  лице  делало  его  похожим  на
обезьяну, а белки глаз  были  такого  же  темного  цвета,  как  обожженные
табачным дымом пальцы Триммера;  из-за  его  спины  на  Вирджинию  дохнуло
слабым запахом - смесью чего-то пряного и гнилого. Улыбка  негра  обнажила
множество зубов в золотых коронках.
   - Доброе утро. Заходите. Как поживаете? Вы принесли скорпионов?
   - Нет, - ответила Вирджиния. - Сегодня никаких Скорпионов.
   - Ну, пожалуйста, входите.
   Вирджиния  вошла  в  комнату,  в  которой  кроме  обычной  мебели  было
множество маленьких барабанов, блестящая статуя Христа, различные кости от
скелета человека, в том числе и череп, прибитый гвоздями  к  столу  петух,
обезглавленный,  но  не  ощипанный,  с  распростертыми,  как  у   бабочки,
крыльями,  медная  кобра  работы  индийских  ремесленников  из   Бенареса,
горшочки с пеплом, лабораторные  колбы,  наполненные  темной  жидкостью  и
закупоренные  пробками.  На  стене  висел  увеличенный   портрет   мистера
Черчилля, сердито смотревшего  на  все  эти  богатства  доктора  Аконанги.
Другие предметы Вирджиния  разглядывать  не  стала.  Ее  внимание  привлек
петух.
   - Вы не из штаба особо опасных операций? - спросил доктор Аконанга.
   - Да, я действительно оттуда. А как вы догадались?
   - Я ожидаю скорпионов вот уже три дня. Майор Олбрайт заверил меня,  что
их переправляют из Египта  на  самолете.  Я  объяснил  им,  что  скорпионы
необходимы  мне  в  качестве  важнейшего  составного  элемента  одного  из
приготовляемых мной очень ценных препаратов.
   - В наше время все доставляется с большим опозданием,  правда,  доктор?
Боюсь, что майора Олбрайта я не знаю. Меня направила к вам миссис Бристоу.
   - Миссис Бристоу? Я не уверен, что имел честь...
   - Я пришла к вам  как  частный  пациент,  -  сказала  Вирджиния.  -  Вы
врачевали многих ее друзей.  Таких  женщин,  как  я,  -  объяснила  она  с
присущей ей прямотой и откровенностью. -  Тех,  кто  хотел  избавиться  от
ребенка.
   - Да, да. Возможно. Это было очень давно. В пору мирного веселья, я  бы
сказал.  Теперь  все  изменилось.  Сейчас  я  на  государственной  службе.
Генералу Уэйлу не понравится, если я возобновлю свою частную практику.  На
карту поставлена сама демократия.
   Вирджиния перевела взгляд с безглавого петуха на другие  незнакомые  ей
предметы.  Она  заметила  на  столе  экземпляр  книги  "Орхидеи  для  мисс
Блэндиш".
   - Доктор Аконанга, - спросила Вирджиния, - как вы полагаете, какие ваши
дела могут быть важнее чем я?
   - Герру фон Риббентропу снятся из-за меня самые ужасные сны, -  ответил
доктор Аконанга гордо и важно.


   Какие сны мучили Риббентропа в ту ночь, Вирджиния знать не могла. Ей же
самой приснилось, что она лежит распростертая на столе, крепко привязанная
к нему, обезглавленная, покрытая перьями с кровяными полосками, и какой-то
внутренний голос, выходящий из ее лона, непрерывно повторяет одно и то же:
"Ты, ты, ты..."



6

   Сверхсекретное    заведение    Людовича    размещалось    на    большой
реквизированной вилле в  тихом,  малонаселенном  районе  графства  Эссекс.
Владельцы виллы оставили большую  часть  мебели,  поэтому  в  апартаментах
самого  Людовича,  которые  по  замыслу  строителей  виллы  были  детскими
комнатами, имелось все необходимое. Он  никогда  не  разделял  пристрастия
сэра Ральфа и его друзей к bric-a-brac  [старье,  хлам,  подержанные  вещи
(фр.)]. Кабинет  Людовича  в  какой-то  мере  напоминал  гостиную  мистера
Краучбека  в  Мэтчете;  в  нем  недоставало   лишь   характерного   запаха
курительной трубки и собаки. Людович не курил, и у него  никогда  не  было
собаки.
   Когда его назначали, ему сказали:
   - Вас не касается, кто ваши "клиенты" и  куда  они  направляются.  Ваше
дело - просто позаботиться о том, чтобы в течение десяти дней, которые они
проведут у вас, им  было  хорошо  и  удобно.  Кстати,  вы  и  сами  можете
устроиться очень  удобно.  Полагаю,  что  данная  перемена...  -  дававший
указания заглянул в досье Людовича, - после вашего пребывания  на  Ближнем
Востоке такая перемена не может не оказаться для вас приятной.
   За весь период обучения у сэра Ральфа  Бромитона  Людовичу  недоставало
жадного стремления Джамбо Троттера к комфорту и  его  изобретательности  в
создании     такового.     Людовича     и     его      заместителя      по
административно-хозяйственным вопросам Фримантла обслуживал  один  денщик.
Поясной ремень и ботинки Людовича  всегда  были  начищены  до  блеска.  Он
высоко  ценил  необычное  пристрастие  старого   солдата   к   коже.   Его
сверхсекретное    заведение    получало    специальные    высококалорийные
продовольственные пайки, ибо оно обслуживало "клиентов", которые проходили
усиленную физическую подготовку  и  испытывали  -  большая  их  часть,  по
крайней мере, - огромное нервное напряжение. Людович ел много, но  не  без
разборчивости. Его деятельность была в  основном  умственной,  поэтому  на
него   возлагался   весьма   ограниченный   круг   официальных   служебных
обязанностей.  Всеми   административными   вопросами   ведал   заместитель
начальника учебного заведения, а  подготовкой  "клиентов"  занимались  три
атлетически сложенных офицера, и эти  храбрые  молодые  люди  основательно
побаивались Людовича. О том, кого и для каких целей они готовят,  им  было
известно гораздо меньше, чем  Людовичу.  Они  не  знали  даже  сокращенных