етов. Пыль осела, и стоявшие на склоне холма  наблюдатели
с биноклями увидели отчетливо выделявшиеся разрушения на массивных  стенах
блокгауза. Кое-кто из партизан открыл огонь. Однако противник  по-прежнему
оставался вне видимости.  Наблюдатель  от  военно-воздушных  сил  принялся
объяснять генералу Спейту сложность задачи, успешное выполнение которой он
только что наблюдал. Комиссар  и  партизанский  генерал  возбужденно  и  с
раздражением разговаривали на своем языке. Снизу к ним  прибыл  связной  с
докладом.
   - Похоже, что атаку придется отложить, - объяснил  переводчик  генералу
Спейту. - Сюда движется получившая оповещение немецкая танковая колонна.
   - Как поступают ваши люди в таком случае?
   - Перед немецкой танковой колонной они рассеиваются.
   - Пожалуй, "дядюшка", - обратился де Сауза к Гаю, - нам лучше  подумать
о завтраке для  наших  визитеров.  Они  уже  посмотрели  все  развлечения,
которые мы могли предложить им.
   Однако он ошибся. В тот момент, когда наблюдатели направились  к  своим
автомобилям, Йэн воскликнул:
   - Смотрите!
   Из зарослей, довольно близко подступавших к стенам блокгауза, вынырнули
две фигуры и бегом пустились по открытой местности. Гай вспомнил  заповедь
своего инструктора стрелкового дела:  "На  расстоянии  двухсот  ярдов  все
части тела человека видны отчетливо. На расстоянии трехсот ярдов очертание
лица человека расплывчатое. Четыреста  ярдов  -  лица  уже  совершенно  не
видно. На расстоянии шестисот  ярдов  голова  становится  точкой,  а  тело
сходит на конус". Он поднял бинокль и узнал нелепую пару.  Первым  из  ним
был Ритчи-Хук. Он неистово подавал знаки, призывая на  штурм  находившихся
позади него и уже повернувших назад  солдат;  генерал  бежал  медленной  и
неуклюжей рысью вперед - к тому месту  в  стене,  где  ракеты  разворотили
кладку. Он не оглядывался и потому не видел, следует ли кто-нибудь за ним.
Он не замечал, что за ним бежит всего один  человек  -  Снейфель.  Подобно
терьеру, подобно карлику-шуту, которому  позволено  болтаться  под  ногами
владетельного средневекового принца, Снейфель носился вокруг  генерала  со
своим фотоаппаратом, то припадая к земле, то вприпрыжку  забегая  со  всех
сторон, такой маленький и увертливый, что избегал огня снайперов со  стен.
Первая пуля попала в  Ритчи-Хука,  когда  он  находился  приблизительно  в
двадцати ярдах от стены. Он развернулся  на  триста  шестьдесят  градусов,
припал на одно колено, но тут  же  поднялся  и  медленно  снова  заковылял
вперед. Он уже приблизился к стене и стал нащупывать опору, как выпущенная
сверху пулеметная очередь уложила его  наповал.  Снейфель  остановился  на
мгновение,  достаточное  для  того,  чтобы  запечатлеть   последнюю   позу
генерала, затем стремглав помчался прочь от стены;  защитники  форта  были
настолько поражены всем происшедшим, что не возобновили  стрельбу  до  тех
пор, пока Снейфель не нырнул в ряды партизан.
   Немецкий патруль - не танковая колонна, как доложили разведчики, а  две
разведывательные бронемашины,  вызванные  по  телефону,  когда  прозвучали
первые выстрелы, - прибыл к блокгаузу  и  обнаружил  только  следы  взрыва
ракет и тело Ритчи-Хука. С дороги они не съезжали. Лес, куда попали ракеты
с первого, не поразившего цели самолета, осмотрело  отделение  домобранов.
Они нашли там дымящиеся стволы деревьев и тела  четырех  убитых  партизан.
Озадаченный немецкий капитан  составил  донесение  об  этом  происшествии,
копии которого были приобщены ко всем соответствующим делам  и  картотекам
разведывательной  службы;  скептические   толки   вокруг   этого   события
продолжались  до  тех  пор,  пока  разведывательный  отдел,   занимавшийся
Балканами, не  прекратил  свою  деятельность.  Атака  укрепленной  позиции
одиноким британским  генерал-майором,  сопровождаемым,  по  одним  данным,
маленьким мальчиком, а но другим - карликом, не имела  прецедента  даже  у
Клаузевица. В данном случае, считала немецкая разведка, видимо, имел место
какой-то глубоко скрытый мотив, который остался для них тайной.  Возможно,
это был труп не настоящего  Ритчи-Хука  -  им  была  известна  его  полная
биография, - а  какой-то  готовой  на  смерть  жертвы.  Значит,  настоящий
Ритчи-Хук был предназначен для какой-то секретной операции. Во  все  концы
"европейской крепости"  были  разосланы  оповещения,  требовавшие  усилить
бдительность и не упустить одноглазого человека.
   Смерть Ритчи-Хука превратила события этого дня из  фиаско  в  печальную
драму. Оснований для взаимных обвинений хватало, но факт  смерти  заставил
молчать даже комиссара.
   Снейфель торжествовал. Он  стал  обладателем  сенсационного  материала,
который  заполнит  полдюжины  страниц   иллюстрированного   еженедельника:
детальное фотографическое повествование об уникальном событии.
   Йэн выразил спокойную уверенность.
   - Вы  потеряли  не  так  уж  много,  Лут,  -  сказал  он  Пэдфилду,  не
наблюдавшему боя, - но цель всего этого представления достигнута.  Генерал
Спейт доволен, что партизаны - это люди дела и что они хорошо  разбираются
в тактике партизанской войны. Некоторое время  он  был  настроен  довольно
скептически, но действия  Ритчи-Хука  все  изменили.  Это  скорее  решение
сердца, чем рассудка. Странная вещь. За всю войну я только дважды принимал
какое-то участие в операциях. Обе позволили создать классические истории о
героизме. Вы никогда бы не подумали, что Триммер и Ритчи-Хук  имеют  много
общего, правда ведь?
   Гай взял на себя заботу  сообщить  алебардисту  Докинсу  о  смерти  его
хозяина.
   - Покрытый волдырями солдат  не  бог  весть  как  сокрушался,  узнав  о
тяжелой утрате.
   - Вот оно, значит, как было, - сказал он. - Не будь я болен, -  добавил
он с благоговением перед великодушной акцией провидения, - лежать  бы  мне
сейчас там вместе с ним. За последние три года, доложу  я  вам,  сэр,  мне
пришлось побывать не в одной жуткой переделке. И все из-за него. Он просто
напрашивался на пулю. Вы же помните, сэр, он всегда был очень  откровенным
и не раз так прямо и заявлял мне: "Докинс, как бы мне хотелось, чтобы  эти
мерзавцы стреляли более метко. Возвращаться  домой  у  меня  нет  никакого
желания". Конечно, с генералом я шел куда угодно. Обязан  был,  и  он  был
отличный человек, этого  у  него  отнять  нельзя.  Так  вот  как  оно  все
обернулось - по-хорошему и для него" и для меня: Плохо, конечно, что мы не
смогли похоронить его как подобает, но фрицы  сделают  как  надо.  В  этом
можно не сомневаться, он всегда был уверен в этом. Он ведь был не очень-то
набожным. Ему бы только, чтобы его могила не затерялась, а большего  он  и
не желал.


   Позднее военно-воздушные силы организовали дневной вылет под прикрытием
истребителей, чтобы вывезти генерала Спейта и остатки  его  группы.  Когда
Гай и де  Сауза  возвратились  с  аэродрома  домой,  они  обнаружили,  что
девушки-партизанки уже выносят оттуда буржуазную мебель.
   - Полководцы и повелители убывают, - заметил де  Сауза.  -  Чем  же  мы
теперь займемся, "дядюшка", чтобы не соскучиться?
   Работы для двух офицеров связи здесь явно не было. Ее едва хватало  для
одного. Посещая партизанские лагеря, де Сауза провез Гая на джипе по всему
освобожденному району.
   - Мне кажется, - сказал Гай, - они имеют все, что можно использовать  в
настоящее время. Если они намерены предпринять летнее наступление, пора бы
начинать его.
   - Здесь, в Хорватии, не будет никакого летнего наступления, - сказал де
Сауза.  -  Вы,  наверное,  заметили,  что  как  только   войска   получают
снаряжение, их отправляют  отсюда.  Они  перебрасываются  в  Черногорию  и
Боснию. Оттуда они будут преследовать немцев по пятам и  войдут  в  Сербию
раньше, чем ее смогут занять четники. Теперь это очень важно.  Бигой  свое
предназначение выполнил. Они оставят здесь солдат столько,  сколько  надо,
чтобы справиться с местными фашистами. У меня предчувствие, что и мне  уже
недолго оставаться здесь. Зимой вы вполне справитесь  здесь  один,  правда
ведь, "дядюшка"? Как только выпадет  снег,  посадочная  полоса  выйдет  из
строя, правильно?


   Зимой сады кажутся меньше, чем летом,  когда  они  одеты  листьями.  От
ограды до  ограды  простираются  занесенные  снегом  лужайки,  и  огороды;
дорожки прослеживаются только там, где их протоптали. Гай  ежедневно  брал
пригоршню раскрошенных сухарей и выходил во двор кормить белок в клетке.
   Прошло немного времени, прежде  чем  Гай  получил  телеграмму  о  своем
отзыве. Соединение, в которое он входил, переименовывалось и  подвергалось
реорганизации. Он должен был прибыть в Бари с первой оказией.
   Так Гай завершил крестовый поход, которому  посвятил  себя  у  гробницы
сэра  Роджера.  Его  карьера  алебардиста  закончилась.  Все  топанье   на
казарменном плацу и  "уничтожение  и  уничтожение"  воображаемых  твердынь
завершилось еще одним актом милосердия. Он покинул  Бигой  без  прощальных
слов, если  не  считать  формального  обращения  в  партизанский  штаб  за
разрешением на проезд. Свой небольшой штат он взял с собой.
   Дорога к побережью была свободна от противника, и  по  ней  можно  было
ехать на джипе. Она проходила по опустошенному плато Лика, где все селения
были разрушены и дома стояли без крыш,  и  спускалась  вниз,  к  роскошным
берегам Адриатики. Через сорок восемь часов после выезда из  Бигоя  Гай  и
его солдаты прибыли к стенам дворца Диоклетиана в Сплите, где обнаружили в
гавани английский крейсер, команде  которого  было  запрещено  сходить  на
берег. Партизаны навели на крейсер орудия береговых батарей.  Это  больше,
чем что-либо другое,  виденное  в  Югославии,  поразило  подчиненного  Гаю
сержанта: "Кто бы мог подумать, что флот заслужит  такое  обращение,  сэр?
Это все политика, вот что это такое".
   В Сплите они встретили британского офицера связи, который  передал  Гаю
пришедший для него приказ следовать в Дубровник, где находились британские
силы, главным образом полевой артиллерии, которые, высадившись,  оказались
в положении связанных по рукам и ногам. Гая назначили туда для поддержания
связи между этими силами и партизанами.
   Наконец в середине февраля британские силы были отведены. Гай отплыл  с
передовой группой. Он сошел на берег в Бриндизи  и  добрался  до  Бари  на
автомобиле ровно через год после своего первого прибытия туда. Снова  цвел
миндаль. Гай явился с докладом к майору  Марчпоулу,  когда  тот  обедал  в
клубе.
   - Здесь все пакуют чемоданы, - сообщил майор. - Я останусь на месте  до
последней возможности.  Бригадир  уже  уехал.  Ответственным  остался  Джо
Каттермоул. Вы возвратитесь в Соединенное Королевство, когда захотите.
   Свои последние дни в Бари Гай провел, посещая  все  органы,  в  которых
согласно телеграмме он когда-то начал работу по освобождению  перемещенных
лиц.
   Один его старый знакомый по Александрии, служивший  в  военно-воздушных
силах, имел квартиру в Посиллино и пригласил Гая остановиться у него.  Для
путешествия, которое предстояло совершить Гаю, чтобы попасть домой,  важно
было все время находиться около летчиков, чтобы воспользоваться местом  на
самолете,  от  которого  в  последнюю  минуту  внезапно  могла  отказаться
какая-нибудь шишка поважнее Гая.
   На следующий день Гай поселился в Посиллино.
   - Для парня, который собирается возвратиться  домой,  ты  выглядишь  не
особенно веселым, - заметил его хозяин и тут же сменил тему разговора, так
как через его руки прошло много людей, возвращавшихся  к  проблемам  более
острым, чем те, которые стояли  перед  ними  на  действительной  службе  в
армии.




ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ. БЕЗОГОВОРОЧНАЯ КАПИТУЛЯЦИЯ

   В 1951 году,  желая  отметить  начало  более  счастливого  десятилетия,
правительство издало приказ о проведении фестиваля. На южном берегу  Темзы
появились  уродливые  сооружения,  был  торжественно  заложен   камень   в
фундамент будущего национального театра, однако  среди  утомленных  войной
людей это событие не вызвало бурного  веселья,  народного  празднества  не
получилось. Туристы  с  карманами,  набитыми  долларами,  сократили  сроки
пребывания и поспешили в страны континента, где, как  бы  ни  были  скудны
условия, имелась возможность заказывать вещи получше.
   Состоялось несколько частных приемов. Два из них  прошли  в  Лондоне  в
один и тот же июньский вечер.
   Томми Блэкхаус возвратился в Англию в мае. Он возвращался  из  армии  с
множеством наград, новой хорошенькой  женой  и  чином  генерал-майора.  За
последние годы он продвинулся намного  выше  должности  командира  бригады
командос, поднимаясь на все более и  более  ответственные  посты,  никогда
явно не стремясь к продвижению, никогда не вызывая озлобления у тех,  кого
он обгонял  по  службе;  и  все  же  первая  часть,  которой  он  когда-то
командовал, была и сегодня его сердцу ближе  других.  Повстречав  Берти  в
"Беллами",  он  предложил  собрать  на  обед  старых  сослуживцев.   Берти
согласился, что организовать такую встречу было бы  не  плохо.  "Но  такая
встреча потребует страшно много организационных хлопот", -  сказал  бывший
адъютант. Как обычно, проделать всю работу поручили Томми.
   Офицеров, когда-то служивших на острове Магг, жизнь разбросала по свету
не так сильно,  как  их  собратьев  из  других  частей  военного  времени.
Большинство находились в одном месте -  в  лагере  военнопленных.  Лаксмор
ухитрился бежать. Айвор Клэр провел шесть месяцев в Бирме среди  чиндитов,
присоединил к своей коллекции орден  "За  выдающиеся  заслуги"  и  получил
почетную рану, сделавшую его непригодным к дальнейшей  службе.  Теперь  он
стал завсегдатаем "Беллами". На короткий период его  бесчестья  больше  не
обращали внимания, и он почти стерся из памяти.
   - Вы намерены пригласить всех? - спросил Берти.
   - Всех, кого смогу найти. Как зовут того старого алебардиста?  Кажется,
Джамбо. Пригласим и пожирателя  водорослей.  Впрочем,  не  думаю,  что  он
приедет. Гая Краучбека, конечно.
   - Триммера?
   - Непременно.
   Однако Триммер  исчез.  Все  настойчивые  поиски,  предпринятые  Томми,
потерпели неудачу. Никаких следов. Кто-то сказал,  что  Триммер  сбежал  с
судна, зашедшего в Южную Африку. Ничего определенного известно не было.  В
конце концов собралось пятнадцать человек, включая. Гая.
   К второму, совпавшему по времени с  первым,  празднеству  частично  был
причастен  Артур  Бокс-Бендер.  В  1945  году  он  потерял  свое  место  в
парламенте. В Лондоне в последующие годы он бывал редко, но в тот июньский
вечер ему пришлось уплатить свою долю расходов на  небольшой  танцевальный
вечер, данный в честь его восемнадцатилетней дочери и ее дружка. В течение
часа или двух он и Анджела встречали тощих молодых людей, пришедших к  ним
в гости. Некоторые из мужчин  были  во  фраках,  взятых  напрокат,  другие
бесстыдно появились в смокингах, одетых на ненакрахмаленные рубашки. Он  и
его соучастник в расходах - отец дружка его дочери - приложили все усилия,
чтобы найти на рынке самое дешевое шампанское. Почувствовав жажду,  он  не
спеша прошелся по Пиккадилли и завернул на Сент-Джеймс.  Только  "Беллами"
сохранил еще кое-какие признаки былых более счастливых дней.
   В среднем холле сидел Элдерберри,  погруженный  в  чтение  воспоминаний
маршала авиации Бича. Он тоже потерял свое место в парламенте.  Его  более
удачливый соперник Джилпин не пользовался популярностью  в  палате  общин,
однако сделал карьеру и позже стал заместителем министра. У Элдерберри  не
было пристанища за городом. Там ему нечем было заняться. Большинство своих
дней и вечеров он проводил в  одиночестве  в  одном  и  том  же  кресле  в
"Беллами".
   Он неодобрительно покосился на крахмальную манишку Бокс-Бендера.
   - Вы по-прежнему бываете в свете?
   - Сегодня вечером я должен дать прием в честь моей дочери.
   - А, что-то такое, за что полагается  платить?  Это  другое  дело.  Мне
правится, чтобы меня _приглашали_. Но теперь меня никогда не приглашают.
   - Не думаю, чтобы вам понравился этот прием.
   - Нет, нет, конечно, нет. Но я привык, чтобы меня приглашали.  Пожалуй,
и вы тоже. Там  всегда  болтали  массу  всякой  чепухи,  но  это  помогало
скоротать вечер. Здесь теперь стало очень тихо.
   Это суждение было немедленно опровергнуто появлением участников обеда -
офицеров командос, которые с шумом, спотыкаясь, спускались по  лестнице  в
бильярдную.
   Гай задержался, чтобы поздороваться со своим зятем.
   - Я не пригласил тебя на наш танцевальный вечер, - начал  оправдываться
Бокс-Бендер. - Все было очень скромно, для  молодежи.  Не  думаю,  что  ты
пожелал бы прийти. Фактически, я даже не знал, что ты бываешь в Лондоне.
   - А я и в самом деле не бываю.  Просто  приехал  повидать  юристов.  Мы
продали кастелло.
   - Рад слышать. Кто же может  теперь  позволить  себе  купить  имение  в
Италии? Американцы, наверное?
   -  Вовсе  нет.  Один  из  наших  соотечественников,  который  не  может
позволить себе жить в Англии, - Людович.
   - Людович?
   - Автор "Желания смерти". Вы, наверное, слышали о нем.
   - Анджела, кажется, читала эту вещь. Сказала, что это чепуха какая-то.
   - В Америке книга разошлась почти миллионным  тиражом,  ее  только  что
экранизировали. Автор - человек, с которым я случайно встретился во  время
войны.
   - Он один из вашей компании, присутствующей здесь?
   - Нет. Наша компания не совсем подходит Людовичу.
   -  Да,  кастелло,  наверно,  окажется  очень  подходящим   местом   для
литератора. Это хорошо, что ты нашел покупателя.
   - Это сделал для меня еще один человек,  с  которым  я  познакомился  в
войну. Вы, может быть, помните его. Некий американец по  фамилии  Пэдфилд.
Был здесь завсегдатаем. Он стал теперь фактотумом Людовича.
   - Пэдфилд? Нет, не могу сказать, что помню его. Как дела в Бруме?
   - Очень хорошо, благодарю вас.
   - Доменика и мальчик здоровы?
   - Да.
   - Ферма окупается?
   - В настоящий момент, да.
   - Хотел бы я, чтобы и моя окупалась. Ну, передай ей поклон.
   Послышался голос:
   - Гай, иди сыграем на бутылку пива.
   - Иду, Берти.
   Когда он ушел, Элдерберри заметил:
   - Это ваш шурин, да? Он прибавляет в весе.  Кажется,  с  ним  случилось
что-то печальное во время войны?
   - Его жена была убита по время бомбежки.
   - Да, да. Теперь я вспомнил. Но он женился снова?
   -  Да.  Первый  разумный  поступок  за  всю  его  жизнь.  На   Доменике
Плессингтон, дочери Элоиз. Когда Гай был за границей, Элоиз  присматривала
за  малышом.  Доменика   очень   полюбила   его.   Брак   стал   очевидной
необходимостью. Элоиз, видимо, приложила руку к его устройству.  Фермой  в
Бруме управляет Доменика. Они поселились в доме управляющего. Жаль, что  у
них нет своих  детей.  Они  совсем  не  плохо  обеспечены.  Дядя  Анджелы,
Перегрин, оставил ребенку небольшое наследство. И не такое уж небольшое.
   Элдерберри  вспомнил,  что  у  Бокс-Бендера  были  неприятности  с  его
собственным сыном. Что же это было такое? Развод? Долги? Нет, что-то более
необычное. Он ушел в  монастырь!  С  непривычной  для  него  деликатностью
Элдерберри не стал расспрашивать Бокс-Бендера. Он только сказал:
   - Значит, Гай устроился удачно?
   - Да, - ответил Бокс-Бендер не без едва заметной, но ясной нотки обиды,
- для Гая все сложилось очень даже неплохо.