сам начал утверждать это. А потом старик зашел слишком  далеко,  и
поправить его уже было невозможно.
   - Однако он _должен_ каким-то образом  узнать  правду.  По-моему,  тебе
надо написать ему об этом.
   - Не валяй дурака.
   -  Но  это  ведь  вовсе  не  шутка.  Мне  кажется,  ты  в  этом  случае
здорово-таки смошенничал. Воспользовался болезнью друга и  выдал  себя  за
него. Такой поступок может привести к серьезным последствиям. Ты что же, и
фамилию мою присвоил?
   - Нет. Разумеется, не присваивал.
   - Ну что ж, если ты не напишешь, то мне придется сделать это самому.
   - На твоем месте я не  стал  бы  делать  этого.  Он  подумает,  что  ты
свихнулся.
   - Да, придется подумать, как поступить наилучшим  образом.  Все  это  -
очень деликатное дело. Я просто  не  представляю,  как  ты  мог  допустить
подобное.
   Эпторп не стал писать подполковнику Ритчи-Хуку, но затаил на Гая  обиду
и с тех пор всегда был настороже в его компании.



3

   Незадолго до рождества курс начальной подготовки закончился, и Гаю, как
и всей группе стажирующихся,  был  предоставлен  недельный  отпуск.  Перед
отъездом офицеров, и главным образом в  их  честь,  был  устроен  вечер  с
приглашением гостей. Предполагалось, в тот момент  по  крайней  мере,  что
этот  вечер  будет  для  них  последним  в  казарменном  городке.   Каждый
постарался сделать все возможное, чтобы  приглашенный  гость  делал  честь
избравшему его. Эпторп гордился своим выбором, пожалуй, больше, чем кто бы
то ни было.
   - Мне чертовски повезло, - сказал он. - Ко мне придет  Чатти  [грязный,
неряшливый, вшивый (англ.)] Корнер. Я и не знал, что он в Англии, пока  не
наткнулся на его имя в газете.
   - А кто такой Чатти Корнер?
   - Э-э, старина, по-моему, ты должен был бы слышать о нем.  Впрочем,  на
этих шикарных фермах в Кении о нем могли и не знать. Если бы ты задал этот
вопрос в _настоящей_ Африке, в любом месте от Чада до Мозамбика,  то  люди
подумали бы, что ты шутишь. Чатти - большой оригинал. Сущий  дьявол,  если
смотреть со стороны. Никак не подумаешь даже, что  он  умеет  пользоваться
вилкой и ножом. В действительности же он сын епископа,  Итонский  колледж,
Оксфордский университет и все  такое.  Играет  на  скрипке,  как  завзятый
профессионал. О нем упоминают во всех книгах.
   - В книгах о музыке, Эпторп?
   - Да нет, в книгах об обезьяноподобных  страшилищах,  конечно.  А  кого
приглашаешь ты, старина, позволь спросить, если это не секрет?
   - Я еще никого не нашел.
   - Странно. Я считал, что у такого человека, как ты, должно  быть  очень
много знакомых.
   Эпторп все еще носил в душе обиду за то, что Гай выдал себя за него.
   Гай  написал  семье  Бокс-Бендеров  о  том,  что  получает  отпуск   на
рождественские праздники. Анджела ответила, что  Тони  тоже  приезжает  на
праздник. Гаю  посчастливилось  перехватить  Тони  в  последний  момент  в
Лондоне и завлечь его на вечер алебардистов. И Гай, и Тони впервые увидели
друг друга в военной форме.
   - Я ни за что на свете не упустил бы возможности увидеть  вас,  дядюшка
Гай, щеголяющим в форме новоиспеченного офицера, - сказал Тони по приезде.
   - Здесь тоже все зовут меня "дядюшкой", вот увидишь.
   Они шли по усыпанному гравием  плацу  к  дому,  в  котором  размещались
прибывающие гости. Им встретился и отдал  честь  алебардист.  Увидев,  как
небрежно ответил на приветствие его племянник, Гай пришел в ужас.
   - Послушай, Тони, может быть, в  вашем  батальоне  этому  не  придается
такого важного значения, но у нас отвечать на приветствие  полагается  так
же четко, как приветствуют тебя.
   - Дядя Гай, неужели необходимо напоминать вам,  что  я  старше  вас  по
чину?
   Однако вечером, когда они подходили в буфетной к председателю  столовой
офицерского собрания, Гай испытал приятную гордость за своего  племянника,
который привлек к себе  общее  внимание  ярко-зеленой  парадной  формой  и
ремнями из черной кожи.
   - Вы только что из Франции? В таком случае я  воспользуюсь  привилегией
председателя и посажу вас рядом с собой. Мне очень  хотелось  бы  услышать
рассказ очевидца  о  том,  что  там  происходит.  Разобраться  в  этом  по
сообщениям газет совершенно невозможно.
   Чатти Корнера  узнали  все  без  представления:  темнокожий,  с  седыми
волосами en brosse [волосы, остриженные  бобриком  (фр.)],  он  с  мрачным
видом стоял рядом с  Эпторпом.  Легко  было  понять,  почему  он  приобрел
известность среди страшилищ; столь же  легко  было  заметить  и  иронию  в
данном ему прозвище. Он крутил головой из стороны в сторону,  рассматривая
все из-под мохнатых бровей, словно прикидывая, как бы ему подскочить вверх
и, ухватившись за балки, раскачиваться там в одиночестве. Чатти так  и  не
почувствовал себя свободно до тех пор, пока  оркестр  не  заиграл  "Старый
добрый английский ростбиф". Услышав эту  мелодию,  он  наклонился,  кивнул
головой и пробормотал что-то нечленораздельное на ухо Эпторпу.
   Пройдя под хорами, на которых находился оркестр, они вошли в столовую и
встали на свои места около стола.
   Председатель столовой офицерского собрания стоял у средней части стола,
напротив вице-председателя. Тони, стоявший рядом  с  председателем,  начал
садиться еще до молитвы, но  Гай  поспешно  одернул  его.  Оркестр  умолк,
раздался удар председательского молотка, священник прочитал молитву, после
чего одновременно снова  заиграл  оркестр  и  возобновился  гул  множества
голосов.
   Вызванный на разговор сидевшими рядом старшими  офицерами,  Тони  начал
рассказывать о своей службе во Франции, об умении всесторонне использовать
местность, о ночных патрулях, о минах-ловушках, о необычайной молодости  и
энтузиазме горстки пленных солдат противника, которых ему довелось видеть,
о замечательной тактике наступательных действий немцев. Гай бросил  взгляд
на Чатти Корнера, интересуясь, демонстрирует ли он  особое  мастерство  во
владении вилкой и ножом, но увидел лишь, как  тот  пьет,  сопровождая  это
действие каким-то забавным легким вращательным движением головы и руки.
   Наконец, после того как на стол подали  десерт,  начальство  удалилось,
музыканты спустились вниз и устроились  у  оконного  проема.  Гул  голосов
прекратился, музыканты склонились к своим инструментам и начали перебирать
струны. Все это казалось очень далеким от того места на фронте,  где  Тони
делал  вылазку  на  ничейную  землю,  и  еще  более  далеким  от   границы
христианского мира, где было дано и проиграно  большое  сражение,  от  тех
затерянных лесов, где даже в тот момент,  когда  алебардисты  и  их  гости
сидели, одурманенные вином и музыкой, на запад и на восток  шли  поезда  с
обреченными на смерть.
   Музыканты сыграли две пьесы,  причем  во  второй  прозвучал  мелодичный
колокольный перезвон. Затем дирижер оркестра представился  в  традиционной
манере председателю столовой офицерского собрания. Для него поставили стул
рядом с Тони, капрал-официант принес  ему  стакан,  наполненный  до  краев
портвейном. У дирижера было красное лоснящееся лицо. "Судя по его внешнему
виду, он так же далек от искусства, как Чатти", - подумал Гай.
   Председатель ударил молотком но столу. Все встали со своих мест.
   - Мистер  вице-президент,  наш  почетный  командир  -  великая  русская
княгиня Елена.
   - Великая княгиня. Да хранит ее господь!
   Эта старая леди жила в небольшой комнате в Пицце,  но  алебардисты  все
еще чествовали ее, как и в 1902 году, когда она, будучи  юной  красавицей,
великодушно согласилась быть почетным командиром части.
   Горящие свечи начали окутываться клубами дыма. В столовую внесли рог  с
нюхательным табаком. На этом массивном, намертво закрепленном на подставке
приборе висели маленькие  серебряные  инструменты  -  ложечка,  молоточек,
щеточка, которыми надо было пользоваться в  соответствии  с  установленным
ритуалом и в определенном порядке; с тех, кто нарушал ритуал или  порядок,
взимался штраф в размере полкроны. Гай рассказал  своему  племяннику,  как
надо пользоваться прибором.
   - А в вашем батальоне есть такие вещи?
   - Нет, у нас более скромно, - ответил Тони. - Все здесь  производит  на
меня огромное впечатление, - добавил он после короткой паузы.
   - На меня тоже, - сказал Гай.
   Когда Гай выходил из столовой, никто там не был ни слишком трезвым,  ни
слишком пьяным, за  исключением,  пожалуй,  Чатти  Корнера.  Этот  дикарь,
несмотря на свое епископское происхождение, не устоял  перед  достижениями
цивилизованного мира, в результате чего его пришлось увести, и в тот вечер
Чатти никто больше не видел. Если бы Гай заботился о своем  престиже  -  а
Эпторп ни минуты не сомневался в этом, - то для него. Гая, этот  час  стал
бы триумфальным часом. Вместо этого весь вечер оказался не чем  иным,  как
простым веселым времяпрепровождением.
   В буфетной  организовали  импровизированный  концерт.  Майор  Тиккеридж
сыграл наивно-непристойную сценку под  названием  "Однорукий  флейтист"  -
давно знакомую и тем не менее восторженно воспринятую алебардистами, новую
для Гая,  бурно  одобренную  всеми  другими.  Официанты  начали  разносить
серебряные кубки, обычно используемые для пива, но теперь  наполненные  до
краев шампанским. Гай не заметил, как пустился  в  разговор  о  религии  с
военным священником.
   -  ...Вы  согласны,  -  серьезно   спрашивал   он,   -   что   вера   в
сверхъестественное  вовсе  не  является  каким-то  дополнением  к  вере  в
естественное, таким же, например, как скрашивающие нашу жизнь  музыкальные
произведения или картины художников? Это  то,  с  чем  мы  сталкиваемся  в
повседневной  жизни.  Сверхъестественное  -  это  реальное;  мы   называем
"реальным" всего лишь тень, мимолетное воображение. Вы  согласны  с  этим,
отец мой?
   - В известных пределах - да.
   - Позвольте мне выразить это иными словами...
   Когда майор Тиккеридж начал представлять свою сценку,  улыбка  на  лице
священника застыла и стала похожей на улыбку акробата  -  профессиональный
прием, скрывающий страх и истощение сил.
   Вскоре начальник штаба начал играть в футбол  корзинкой  для  бумаг.  С
футбола перешли на регби. Корзинка оказалась в руках Ленарда. Его схватили
и повалили на пол. Все молодые офицеры начали прыгать  на  кучу  борющихся
тел.  Прыгнул  Эпторп.  Прыгнул  Гай.  Другие   прыгнули   на   них.   Гай
почувствовал, что вывихнул колено, затем его ударили  так,  что  несколько
секунд  он  лежал,  как  парализованный.  Выпачкавшись  в  пыли,   смеясь,
обливаясь потом, запыхавшись, они освободились друг от друга  и  поднялись
на ноги. Гай чувствовал тупую, но довольно сильную боль в колене.
   - Послушайте, дядя, у вас болит что-нибудь?
   - Нет, нет, так, пустяки.
   Кто-то где-то распорядился разойтись. Тони поддерживал  Гая  под  руку,
когда они шли по плацу.
   - Надеюсь, тебе не было скучно, Тони?
   - Я ни за что не согласился бы пропустить такой вечер.  Вам,  наверное,
надо показаться доктору, дядюшка?
   - Ничего, до утра заживет. Маленький вывих, вот и все.
   Однако утром, очнувшись от глубокого сна, Гай увидел, что колено сильно
распухло, наступать на больную ногу оказалось совершенно невозможно.



4

   Тони ехал домой. Как они договорились раньше, он взял с собой Гая, и  в
течение четырех дней он пролежал в доме Бокс-Бендеров с туго забинтованной
ногой. В канун рождества Бокс-Бендеры свозили Гая  к  полуночной  мессе  и
снова уложили в постель в библиотеке. Возвращение Тони внесло своеобразную
разрядку в напряженность. Вся театральная бутафория сохранилась: и корзины
с прикрепленными к ним дощечками-бирками, написанными на хеттском языке, и
сделанные на скорую руку кровати. Однако драмы  никакой  больше  не  было.
После жизни в просторных помещениях казарменного  городка  Гай  чувствовал
себя в  доме  Бокс-Бендеров  как  в  тюрьме,  поэтому,  когда  после  "дня
подарков" его зять возвращался в Лондон, Гай поехал с ним.  Последние  дни
своего отпуска он провел в отеле.
   Эти дни хромоты, как он понял намного позднее, были для него прямо-таки
медовым месяцем, днями окончательного вызревания его любви к  королевскому
корпусу алебардистов. После них наступила семейная рутина:  необыкновенная
верность и преданность, много радостей и хороших переживаний  теряли  свою
прелесть из-за незначительных,  но  прискорбных  открытий  брачной  жизни,
утраты новизны, раздражительности, несовершенства, мелких ссор.  В  то  же
время  было  приятно  просыпаться  и  лежать  в   постели.   Дух   корпуса
алебардистов  витал  над  ним,  стоит  только  позвонить  -  и  обо   всем
позаботится его невидимая новобрачная.
   Лондон еще не лишился своих прелестей и богатств. Это был  все  тот  же
город, которого Гай избегал всю свою жизнь,  историю  которого  он  считал
такой низменной, а внешний вид - таким серым и монотонным.  Вот  она,  эта
королевская столица, такая, какой Гай никогда  не  видел  ее  раньше.  Гай
изменился.  Он  хромает  по  ее  улицам,  глядя  на  все  иными   глазами,
воспринимая все по-новому.
   Клуб "Беллами", в укромных  уголках  которого  Гай  недавно  уединялся,
чтобы писать свои прошения,  стал  для  него  теперь  удобным  местом  для
свободного общения с постоянно меняющимися посетителями бара. Он пил много
и с удовольствием, запросто произнося такие слова, как "привет!"  и  "ваше
здоровье!", нисколько не смущаясь  от  того,  что  непривычные  слова  эти
вызывали кое у кого некоторое удивление.
   Однажды вечером  в  театре  Гай  услышал  позади  себя  голос  молодого
человека:
   - О, пророк ты мой! Дядюшка Краучбек!
   Гай обернулся и увидел Франка де Саузу. На  нем  была  одежда,  которую
алебардисты называли штатской или гражданской, а более экзотично -  мафти.
Одежда Франка, впрочем, не была гражданской в полном  смысле  слова,  она,
скорее, была смешанной: коричневый  костюм,  зеленая  шелковая  рубашка  и
оранжевый галстук. Около него сидела девушка. Гай  знал  Франка  де  Саузу
мало. Это был смуглый, необщительный,  по-своему  забавный,  знающий  свое
дело молодой человек. Гай смутно припоминал, что в Лондоне у  Франка  была
девушка, к которой он ездил на уик-энды.
   - Пат, познакомься, это "дядюшка" Краучбек.
   Девушка улыбнулась, но неприветливо и не проявив никаких эмоций.
   - Вы, наверное, весельчак? - спросила она.
   - Вам нравится постановка? - спросил Гай. Они  смотрели  представление,
которое все называли "Интимное ревю".
   - О да, более или менее.
   Гай находил представление весьма ярким и веселым.
   - Вы все время живете в Лондоне? - спросил он девушку.
   - У меня квартира на Эрл-Корт, - ответила та. - Он живет со мной.
   - Это, должно быть, замечательно, - проговорил Гай.
   - О да, более или менее, - согласилась девушка.
   Дальнейшему разговору помешали возвратившиеся из бара соседи  и  начало
второго акта.  Эта  часть  представления  показалась  Гаю  менее  яркой  и
веселой. Его все время беспокоила мысль, что позади  сидит  эта  странная,
неприветливая спутница Франка. Когда ревю окончилось, он предложил:
   - Не хотите ли пойти со мной поужинать?
   - Мы идем в кафе, - сказала девушка.
   - А это далеко? - спросил Гай.
   - Кафе "Ройял", - объяснил Франк. - Пойдемте с нами.
   - Но ведь Джейн и Констант сказали, что, возможно, придут туда к нам, -
возразила девушка.
   - Они ни за что не придут, - сказал Франк.
   - Приглашаю вас отведать устриц, - предложил Гай. - Это близко.  Совсем
рядом.
   - Я ненавижу устриц, - ответила девушка.
   - Тогда мы лучше не пойдем, - сказал Франк. -  Но  все  равно,  спасибо
вам.
   - Ну ладно, до скорой встречи.
   - У Филипп [Филиппы - город во Фракии, где  в  42  г.  до  н.э.  войска
Антония и Октавиана победили Брута и Кассия; фраза "Встретимся  у  Филипп"
стала крылатой и означает "Придет час расплаты"], - сказал Франк.
   - О боже, - проворчала девушка, - пойдем же, наконец!


   Вечером в последний день старого года, стоя после обеда у бара в  клубе
"Беллами", Гай услышал знакомый голос:
   - Привет, Томми, как поживают штабные офицеры?
   Обернувшись,  Гай  увидел   рядом   с   собой   майора   Колдстримского
гвардейского полка. Это был Томми Блэкхаус, которого он видел в  последний
раз из окна гостиницы "Линкольн",  когда  Гай  и  денщик  Томми  Блэкхауса
должны были произвести формальное опознание для бракоразводного  процесса.
Томми и Вирджиния, весело смеясь, прошли тогда но площади,  задержались  у
двери и, как было  условлено,  показали  свои  лица:  Вирджиния  -  из-под
прелестной новой шляпки, а Томми - из-под  котелка.  Затем  они  сразу  же
ушли, не посмотрев вверх, хотя знали, что у одного  из  окон  стоят  люди,
которые наблюдают за ними. Гай, как свидетель,  сказал:  "Это  моя  жена".
Солдат-денщик сказал: "Это капитан Блэкхаус,  а  леди  с  ним  -  это  та,
которую я видел у него, когда вошел к нему  утром  четырнадцатого  числа".
Каждый из них подписал после этого протокол, а когда Гай попытался в  знак
благодарности дать солдату десятишиллинговую банкноту,  адвокат  остановил
его словами: "Это категорически запрещено,  мистер  Краучбек.  Предложение
вознаграждения может поставить под сомнение законность наших действий".
   Томми Блэкхаус был вынужден уйти из Колдстримского гвардейского  полка,
но, поскольку в душе Томми был солдатом, он  решил  податься  в  армейский
пехотный полк. Теперь он,  по-видимому,  снова  вернулся  в  Колдстримский
гвардейский полк. До этого Гай и Томми Блэкхаус  знали  друг  друга  очень
мало.
   - Привет, Гай, - сказал Томми.
   - Привет, Томми, - сказал Гай.
   - Так ты, значит, в корпусе алебардистов? Говорят, у них очень  высокая
подготовка, правда?
   - Для меня, я бы сказал, даже слишком  высокая.  Недавно  они  чуть  не
сломали мне ногу. А ты, как я вижу, вернулся в Колдстримский гвардейский.
   - Ты знаешь, я сам не представляю, где нахожусь. Я нечто вроде  волана,
летающего между  военным  министерством  и  командиром  Колдстримского.  В
прошлом году я действительно вернулся в Колдстримский - адюльтер в военное
время, видимо, не имеет значения, - но два  или  три  последних  года  мне
пришлось, как мальчишке, посещать  штабной  колледж,  и  я  кое-как  сдал.
Теперь меня величают инструктором но разведке, но все свое время  я  трачу
на то, чтобы снова вернуться на командную должность. Я знал одного  вашего
алебардиста в штабном колледже. Очень хороший  парень  с  большими  усами.
Забыл его фамилию...
   - У них у всех большие усы.
   - Вам, по-моему, предстоит очень интересная  работа.  Я  видел  сегодня
документ об этом.
   - Мы ни о чем еще не знаем.
   - Ну что ты, война будет долгой. В конечном счете нам всем будет  очень
весело.
   Все это говорилось без особых раздумий.
   Через полчаса компания разошлась. Томми предложил:
   - Послушай, ты же _хромаешь_. Давай я подвезу тебя.
   Они ехали по Пиккадилли молча. Затем Томми сказал:
   - Вирджиния вернулась в Англию.
   Гаю никогда не приходило в голову, что Томми может думать о  Вирджинии.
Он точно не знал даже, при каких обстоятельствах они разошлись.
   - А она разве уезжала куда-нибудь? - спросил он.
   - Да, и довольно надолго. В Америку. Вернулась из-за войны.
   - На нее это похоже. Все другие, наоборот, уезжают из Англии.
   - Она выглядит очень хорошо. Я видел ее сегодня вечером  в  "Клэридже".
Она спрашивала о тебе, но я не знал тогда, где ты находишься.
   - Она спрашивала обо мне? - удивился Гай.
   - Откровенно говоря, она спрашивала обо всех своих старых друзьях, но о
тебе - особенно. Если есть время,  поезжай,  встреться  с  ней.  Нам  всем
следует поддерживать друг друга.
   - А где она?
   - В "Клэридже", наверное.
   - Не думаю, что она действительно хотела бы увидеть меня.
   - У меня создалось впечатление, что ей  хотелось  бы  увидеть  всех  на
свете. Со _мной_ у нее все кончено.
   Доехав до отеля, в котором остановился Гай, они расстались. При отъезде
старшег