Тонино Гуэрра
   Дождь над всемирным потопом

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Тонино Гуэрра
     © Copyright Перевод С. Степанова
     © Copyright Виктор Гайдук (viktorgaiduk2(@)hotmail.com), послесловие
     Date: 25 Dec 2003
---------------------------------------------------------------

Просветленное одиночество


ЯНВАРЬ
Следы на снегу
     Среда 3 -- Погода стоит скверная. Уже два дня, как мы в Пеннабилли. Все
в полном  порядке. Правда, полно скорпионов, коих мы безжалостно уничтожаем.
Мичико -- кот, наследство римского  антиквара, и Джанни -- друг, ему  шестой
десяток, он  цирюльник, историк  и  помощник, помогает нам преодолевать  все
трудности жизни.
     В мои годы неплохо  пожить в окружении гор. Слышно,  как дождь  орошает
листья  деревьев,  а не болтовню прохожих под окнами. Всегда лучше жить там,
где  слова  способны  превращаться в листву, обретать цвет в  тон облакам  и
мчаться по  ветру. Слово  должно хранить настроение времени года  и звучание
места,  где оно появилось  на  свет.  Неправда,  будто  слово  равнодушно  к
воздействию  шума  или  тишины  у его колыбели.  Слова звучат по-разному под
дождем или на солнце, способном обжечь гортань.
     Я  помню в  этой долине держали  путь Данте,  Джотто и Паунд, я все еще
здесь на скалах Мареккьи, и мое слово тоже уносит ветер.

     Пятница 5 -- Болит горло. Дня три не выхожу из дома.  Заплаты снега так
и не  растаяли на вершине, сверкающей в окнах  моего дома. Ничего не хочется
делать. Смотрю  то на камин, то на кота. Читаю  житие старца,  давшего  обет
молчания. Не  имея возможности выйти, замечаю  -- дом становится просторней.
Из кресла пересаживаюсь на диван. Или  наоборот. Брожу  по комнатам. Переход
из  гостиной в  столовую  --  целое путешествие.  Целиком погружен в тишину.
Считаю дни и  тороплю весну  -- цветение яблонь и тюльпанов.  За окном серое
небо.  Туманная  вуаль скрывает  от  меня горный  кряж, застывший  напротив.
Завитки апельсиновой и  мандариновой кожуры догорают в сумерках на цементном
крыльце. Вчера утром ко мне  явился -- по-видимому,  со словами утешения  --
пожилой   господин.  По-восточному  размеренные  движения.  Представился  на
японском, которого я не понимаю. Продолжил по-итальянски: Я поступил так же,
как ты -- удалился от мира. После атомной катастрофы  поселился близ Киото в
долине -- там, где раскинулся сад. Не знаю, кто я теперь -- монах-отшельник,
сторож, садовник?  Главное -- я наедине с  природой.  Время от времени  пишу
какое-нибудь  слово.  Опасаюсь  потерять  искусство  каллиграфии.  В   руках
тростинка, на столе тушь и  белый  лист рисовой  бумаги. Я сам изготовил ее.
Значение слова не играет роли. Важны лишь  завитки, из коих оно состоит. Еще
важней -- свободное пространство между знаками. Их осязаемость -- это и есть
тайна общения.  Дарю  свои  слова  тем,  кто  приходит  в  сад.  В спокойном
созерцании окружающей  меня  красоты  я  ощущаю  жизнь  вселенной. Время  от
времени  тишину нарушает взрыв первой атомной  бомбы.  Я увидел  его из окна
госпиталя  в  Хиросиме,  где  тогда  работал  врачом.  Поразительна  красота
атомного гриба. Он вырос всего в нескольких километрах от меня и был подобен
чуду стремительного восхода солнца. Неведомо как -- но я не погиб. С тех пор
я раб красоты.
     На самом краю деревни у околицы живет маленькая девочка. С наступлением
темноты она  выходит в  поле  с  ведром воды -- ловит  отражение луны. Затем
ходит  с уловом от дома к дому: "Глядите -- в небе луна  большая,  а у  меня
умещается на дне ведерка.
     Воскресенье 28  --  К  вечеру  похолодало. Сидим  взаперти.  Вчера Лора
перевела главу из  одной удивительной  русской книги, название которой  1185
год. Автор -- Можейко.  Он тщательно изучил все знаменательные события этого
времени -- в политической жизни и в литературе. В  Сибири тогда существовало
великое   царство  Си-Ся.  Его  жителей  звали  тангутами.  Орды  Чингисхана
истребили  тангутов  и  их  столицу  Хара-Хото  --  Черный  город.  Миновали
столетия.  Об  этом  царстве  никто больше не  вспоминал.  В конце  XIX века
русский  путешественник Потанин, собиратель монгольских легенд, спускаясь по
пересохшему руслу Эдзингола, обнаружил на  песчаном обрыве среди окаменевших
вязов черепки и неизвестные монеты. Потанин дошел  до пустыни Гоби, где река
пропадает в солончаках. Так  был открыт Черный город. В 1907 году известие о
находке побудило Козлова, тоже великого русского путешественника,отправиться
с экспедицией в эти места. До  Потанина никто не бывал в разрушенном городе.
Монгольские кочевники  никого не подпускали к развалинам. Они  верили -- там
хранится сокровище  уничтоженного Чингисханом  народа.  Однако  со  временем
монголы утратили бдительность.  В конце XIX века во время раскопок археологи
потревожили двух огромных змей. Монгольский мудрец объяснил -- это души двух
жен тангутского  царя, убитых незадолго до  прихода Чингисхана. Так  русская
экспедиция оказалась  в таинственной тангутской столице.  Сотрудники Козлова
облазили все развалины, обошли берега древних каналов, вдоль которых замерли
окаменевшие стволы. Солнце восходит здесь  из-за зубцов черных камней. Заход
его -- в  ощетинившейся колючим  бурьяном степи. В городе уцелели купола над
зданиями без  дверей. Это субурганы -- жилища богов. Опасаясь мести, монголы
не дерзнули разрушить их храмы.  В субурганах было найдено до  десяти  тысяч
рукописей. Столь громадное количество слов заставило мир вспомнить о царстве
Си-Ся, его истории и науке.
     Среда  30 -- Сегодня утром взял газету и долго внимательно рассматривал
цветную фотографию на первой странице  -- театр Фениче в Венеции.  Он сгорел
этой  ночью. Первый  раз  в жизни  увидел его  сказочный интерьер.  Внезапно
что-то (может  быть,  желание пережить  случившееся) заставило меня чиркнуть
спичкой и  поджечь  газетную страницу --  со  всех  четырех углов. Дерево  и
позолота  театральных  лож  превратились в  кучку золы. Ветер  сдул пепел со
стола, который стоит на террасе.
МОРОЖЕНОЕ СТАЛИНА
     Выпал  снег.  Долина  стала  похожа на  ажурное покрывало, а  птицы  на
крохотные темные точки.  Прыгая с ветки на ветку, они клюют оставленную мной
на дереве мушмулу и хурму. Постоянно звонят из Москвы. Сообщают, что батареи
в некоторых  районах чуть теплятся.  Старики не выходят  на  улицу. Сидят по
домам, укутав голову теплым платком и взгромоздив одеяло на плечи. Мать Лоры
тоже замерзает. Ей восемьдесят, и  она живет одна. Кто-то из знакомых застал
ее  сидящей в  оцепенении с грелкой у ног. Она укрылась от холода  в вышитую
скатерть,   поверх   которой  набросила   огромное  черное   пальто.  Часами
просиживает она в одной из двух комнат, уставившись в пол. Мой друг-режиссер
предложил  ей вытащить из  шифоньера и развесить  по  комнате самые красивые
платья.  Пусть воспоминания затмят сегодняшние невзгоды. Она воспользовалась
советом и в окружении старых платьев  почувствовала себя гораздо  лучше. Она
всегда  дорожила своими нарядами. Вот  -- летнее  цветастое  платье.  Работа
знаменитой Ефимовой.  Память  об отпуске в Сочи --  на Черном море.  Впервые
надела его в день приезда Сталина. Вождь прибыл в сопровождении генералов. В
то утро охрану, оцепившую парк, она прошла без труда. Прямиком направилась к
беседке,  нависшей  над   пляжем  из  морской  гальки.  Заметив  приближение
обворожительной женщины, Сталин поднялся для приветствия. Успела заметить --
мал  ростом, лицо изъедено оспой. Рукопожатие оказалось  сильным --  Эльвира
даже  вскрикнула.  Боль причинил ей собственный украшенный камнями перстень.
Генералы  вскочили с  кресел --  она  протянула им свое кольцо, сняв  его  с
пальца. Диктатор поцеловал ее поцарапанную  руку  и указал на кресло. Подали
мороженое. Один  генерал протянул прекрасной даме свою вазочку.  Постаревшая
Эльвира одиноко  сидит  посреди комнаты, кутаясь от холода в шали. Перед ней
зеленый костюм -- пуговицы  в виде  позолоченных стрелок.  Работа Данилиной.
Эльвира в  геббельсовском "Мерседесе". Это трофей  маршала Осликовского. Сам
он с дочерью  Лорой  на  заднем сиденье. Катание по Москве.  Драже "Клюква в
сахарной пудре" плотно прижато кончиком языка  к небу. Надо  ждать,  пока не
растает заиндевелая оболочка. Внутри  -- кисло-сладкая северная ягода. В  то
утро она  впервые  надела мягкие из  натуральной  кожи туфельки с  ремешком.
Какой был мастер этот глухой еврей Гольдин, сапожник! Нынче  у  нее на ногах
расквашенные шлепанцы. Она оглядела свою  комнату. Снова назад -- в прошлое.
Старомодные наряды навевают воспоминания. Вот и он -- летний льняной жакет с
юбкой. Подарок  от дочери, вышедшей замуж за итальянца. Эльвира  была в этом
костюме во время круиза.  "Тарас Шевченко" покинул Одессу. Стоит неслыханная
жара. Эльвира  отирает  капельки пота  вышитым  платочком.  На  не  тронутых
загаром  пальцах  поблескивают  кольца.  Теплоход  идет  через   Дарданеллы.
Константинопольские купола и мечети  выглядят  белыми голубями в  золотистой
пыльце.  К Эльвире приближается худая, элегантная, припудренная старая дама.
Взволнованным голосом  выражает свое  восхищение Эльвирой. Будто они  сестры
или  близкие родственницы.  Дама  -- совсем  старуха, выходец с  того света.
Присаживается рядом с Эльвирой. Берет за руку. Пытается приложить ее к своим
впалым  щекам.  Заговаривает вдруг  о  былых  временах.  Необычайная красота
Эльвиры  гремела тогда легендой по всей России. Особенно на южных  окраинах.
Дама  напомнила  о  зиме  в   Бакуриани.  Эльвира  любила  прогуливаться  по
грузинскому селению с деревянными домами и бросать апельсиновую кожуру прямо
на белоснежные сугробы  вдоль улиц. Воздыхатели  не  отступали от нее  ни на
шаг, но вели себя прилично  -- держали  дистанцию. Самое большее, на что они
осмеливались,  так это подобрать кусочек  кожуры " хоть что-нибудь взять  на
память.  Напомнила дама  и о том,  как  в самом конце войны Эльвира неспешно
ехала  по  улице  Горького  в  бывшем лимузине Геббельса.  Знала  дама и про
сочинский пляж и Воздушный замок на  Дорзакосе, где дирижер  оркестра стакан
за стаканом  осушал шипучую воду, про московский ресторанчик "Эрмитаж", куда
одно время ездили лакомиться форелью. Не забыла дама упомянуть и  праздник в
честь   дня  Победы   на  Красной   площади,  где   каждый  так  и  норовил,
воспользовавшись случаем, расцеловать Эльвиру. А знаменитый черный костюм на
похоронах Сталина! Несмотря на давку, Эльвиру надежно  защищали ее спутники,
чтобы никто  не  посмел  прикоснуться к ней.  Затем  Эльвира  все реже стала
бывать в театрах, ресторанах и  на  модных курортах. Эльвира поняла -- время
ее  миновало.  Однажды на громадном птичьем рынке она заметила, что никто не
обращает на  нее внимания. Долго не потревоженная никем, стояла она в толпе,
разглядывая рыбку, закупоренную в бутылке с  водой. Никого не привлекал даже
запах  ее  духов, которыми благоухало  ее  розовое  роскошное тело. Это  был
первый  звоночек. Наконец-то,  подвела  итог  старая  дама, они  встретились
снова. И она заключит Эльвиру  в объятия. Напудренная дама любовно взглянула
на Эльвиру своими светлыми, чуть покрасневшими от  волнения  глазами: Вы  не
забыли  времена  молодости?  --  спросила  она внезапно.  Эльвира  испуганно
вздрогнула. Напудренная не спускала с нее глаз. Наконец -- под слоем  пудры,
по  которой струйками струился пот,  уничтожая следы долгого и скрупулезного
макияжа, Эльвира узнала черты дирижера оркестра. Когда-то она была  влюблена
в него. В старости  он  дал  волю  своей скрытой женской натуре. К  счастью,
корабль вошел в небольшой турецкий порт. Эльвира решила посидеть в маленьком
баре  на  базарной  площади.  Дирижер оркестра  присоединился  к  автобусной
экскурсии по выжженному солнцем Эфесу. В баре, пока русские туристы покупали
на площади дешевые кожаные пальто, вдруг появился капитан с огромным букетом
роз -- для Эльвиры. Эти цветы оказались последним галантным подношением в ее
жизни. Так она никогда и не узнала, как звали того красавца в форме морского
офицера. Сейчас,  когда холодно, ее ноги  укрыты старой  вышитой  скатертью.
Скатерть напомнила о бегстве из Карса. В 1918-м его  сдали  туркам.  Ей было
тогда семь лет. С матерью и младшей сестренкой они пробирались  в Харьков --
на Украину. Отец, генерал Белой армии, был сослан вместе со своими солдатами
в  лагерь  под Архангельском  --  на  Белое  море.  Три женщины оказались  в
брошенном харьковском особняке. Мамины сестры бежали в Америку. По счастью в
огромном особняке сохранилась ценная мебель,  картины и книги от деда-грека,
известного ученого-химика. Он умер за  несколько лет до описываемых событий.
В городе иногда появлялись полки, верные царю, но чаще всего  большевистские
батальоны.  В  Харькове Эльвира просто  влюбилась в эту  расшитую  скатерть.
Опасаясь, как бы ее не продали, она  решила никогда с  ней не расставаться и
стала  использовать  вместо накидки. В семь лет она уже торговала клюквенной
водой,  которую  покупали  солдаты.  Наконец,  в длинном  товарном поезде  с
матерью и сестрой  они отправились  в  Архангельск.  Грудь Эльвиры согревали
вышитые цветы. В  полку, где служил отец, мороз и тиф пощадили едва ли сотню
солдат. Отца и других офицеров освободили из лагеря. Своим трудом они должны
были помочь восстановлению и подъему индустрии. В Архангельске семья провела
три года. Эльвира ходила в школу по деревянным настилам, переброшенным через
уличную  жижу.  Теперь,  сидя  в  своей  ледяной  комнате,  она   вспоминает
сокрушительный  грохот  весеннего  ледохода.  Перед   ее   взором  по  Двине
проплывают громоздящиеся друг на друга льдины. Их направление -- Белое море.
Нынешние  московские холода -- весенняя оттепель по  сравнению  с заполярной
стужей. К  счастью, в Москву  пришли  настоящие  солнечные  деньки.  Эльвира
скинула с головы теплую шаль  и сняла пальто. Она поняла, что ей до чертиков
надоели старые  тряпки. Эльвира  затолкала  их в сумку. Вышла из  дома -- на
солнце. Надо же отдать кому-нибудь свои наряды и распрощаться с прошлым. Мне
вспомнились  слова  из  сочинения,  написанного  одним  старшеклассником  из
Савиньяно. На  тему об  отношении к старикам.  Вместе с молодым человеком  в
доме  жил девяностолетний  старик.  Он  часто  сетовал,  что  жизнь  слишком
коротка.  Однажды парень не  выдержал: Дед,  тебе  грех жаловаться. Ты у нас
долгожитель.  Старик  возразил:  Думаешь,  Джорджо,  жизнь  бывает  чересчур
длинной? Ерунда. Наступит  пора  помирать  и  поймешь, что  вся  твоя  жизнь
сосредоточена в этих последних часах. О прошлом даже не вспомнишь .
ФЕВРАЛЬ
Цвет бальных платьев
     В часовне Кастельдельчи было особое  овальное  оконце.  В  девять часов
утра через него входил солнечный луч и освещал надгробную плиту крестоносца,
возвратившегося  из Иерусалима  и  принесшего в Италию  первые  розы.  Плита
пропала.  Оконце   замуровали,   чтобы   укрепить  наружную   стену.  Кровля
обрушилась,  и на ее обломках выросли дикие кусты, закрывшие небо. Старик из
Сенателло тем не менее называет это место "Часовней роз", хотя здесь ни разу
не росла ни одна роза.
     Вчера  был радостный день-- снегопад развесил свое  рукоделие на ветках
около  дома, кто  мог заподозрить  в эту минуту,  что жизнь  праздника столь
коротка?
     Суббота 10 -- Во второй половине дня площадь  Пеннабилли освещена живым
рубиновым  светом. Джиджи  Маттей  показал мне старый ботанический  атлас. К
обложке  подклеены две страницы из дневника местного  священника, которому и
принадлежал  прежде сей  обстоятельный  том. Беглые строчки --  в основном о
погоде. Выпал  снег. День солнечный. Под датой  "Июль  29-го  дня 1849 года"
записано: Из  Баньо  ди Романья пришла в Пеннабилли  тысяча  австрийцев. Они
направлялись  в  Сан-Марино.  Там  скрывался  бежавший  из Рима  Гарибальди.
Сегодня в  горах  тоже  бело. На Альпе делла  Луна снежные пятна. Ее вершина
похожа  на  громадного  дремлющего  леопарда.  С  нашей  стороны  солнце  --
настоящая  весна.  Вместе с Джанни  побывали на  поляне  у Мадоннуччи. Возле
зарослей   кровянки  тайком   накопали  луковиц  жонкиля.   Бутоны   вот-вот
распустятся. Прикопали луковицы вдоль дорожки  от калитки к крыльцу. Вечером
Джанни принес пару плоских картофелин. Завернул в серебряную фольгу  и зарыл
в раскаленной золе. Деликатес был  вскоре готов. Преломили клубни. Подули на
обжигающую мякоть. Опять за окном повалил  снег. Пора спать.  В спальне меня
ждал  Тео. Пес погиб  два  года назад --  из-за  отравленной  котлетки.  Тео
растянулся возле  меня на кровати и лизнул в руку. Где был ты все это время?
Где  ты  был? Не дождавшись  ответа, я  заснул.  Вижу степь. Звенящая  жара.
Покосившиеся оградки забытых могил. Киргизия -- край, где в кожаных бурдюках
держат кумыс. По вкусу напоминает нашу еще не созревшую горгонцолу.
     Четверг  15 -- Два  дня в Лозанне.  Чтение  лекций.  Остальное время  в
гостинице.  Наблюдаю  за постояльцами. Расплывшиеся  черты  под  элегантными
шляпами. Неуверенная походка обожателей коровьего масла и сливок. Облизывают
дряблые  губы. При  этом  -- неотступная  мысль о  внезапной смерти. Правда,
привычка  нежить  кости  в  пуховых  перинах  --  сильней. На  закате  озеро
вздувается  и сливается  с небом.  Вдалеке  игрушечные вагоны  с прозрачными
крышами. Плавно скользят по горной круче. Вершины нахлобучили снежную шапку.
Украсили себя ожерельем  из деревянных шале. Запах сыра и  плесени. Еще выше
-- горный приют великого Бальтюса.  В окнах --  лица японских  гейш.  Караул
замковых башенок в восточном стиле.
     Суббота  24 -- Побывали в гостях у человека, почитаемого мной одним  из
самых  великих  художников  мира.  Он  живет  на  окраине  Москвы  в  районе
новостроек, где все так широко и просторно. За исключением квартир. С трудом
преодолев сугробы и гололед, наконец оказались  у его двери. Мне показалось,
что  Михаил  Матвеевич  Шварцман  еще  больше  поседел,  его  борода  совсем
побелела.  Глаза полузакрыты  --  ему  почти  неинтересно все окружающее, он
сосредоточен  лишь на  своих мыслях. В одной из двух  комнат его квартиры, в
той, где обедают  и угощают чаем, свалены в кучу, но в определенном порядке,
его  работы.  Милейшая жена -- Ира. Показывает одно за другим полотна. Затем
складывает их вдоль стены, разделяющей комнату и коридор. В коридоре рядом с
картинами горы тапочек. Это  для  гостей, оставляющих в прихожей  грязные от
налипшего  снега сапоги. И вот какая мысль  возникла у  меня  при  виде  его
полотен:  Михаил  Матвеевич  Шварцман замыслил построить Собор.  Грандиозное
сооружение в разобранном виде умещается  в московской  комнатушке.  Время от
времени,  когда  к  нему  попадают  счастливцы,  которым он  решил  показать
результаты  своего  труда,  Собор растет на глазах  -- деталь за деталью. Он
напоминает  готический  храм.  В  нем,  правда,  отсутствует  вязь  уступов,
удерживающих  на   лету  каменные  кружева.  У  Шварцмана  ввысь  вздымаются
механические   структуры,   образуя  некое   одухотворенное   индустриальное
сооружение. В его недрах трепещут отблески фресок и великой живописи прошлых
эпох.  Любуясь великим  старцем, я вдруг  понял-- по  мере возведения Собора
автор все более превращается в его узника. И  правда -- когда Лора  спросила
художника, погрузившегося  на  мгновение в свои мысли: Михаил Матвеевич, где
вы только что  были? --  он  откликнулся  по-детски  наивно: Похоже -- был у
себя.
     По  вечерам  порой  необходимоприкоснуться  к камням.  Теперь они часть
стены крестьянского хлева -- прежде на них держался фасад церкви.
МАРТ
Цветущий миндаль для изголодавшихся пчел
     Понедельник 4 -- От порога дома миндальные деревья взбегают по косогору
вверх  до  развалин  замка Малатеста. Ветки сгибаются под  тяжестью  цветов.
Забираемся с Лорой в сердцевину душистой кроны. Сразу же в ушах громозвучное
гудение