Эдуард Дворкин
   Мелодия для карлика

                                   рассказы


                             _Мелодия для карлика_

_Погоже-ненастным днем шла по улице женщина с плохими ногами.
Она была на высоких каблуках и очень торопилась, отчего все в ней трепетало и
звенело: скакали вверх-вниз тренькающие молодые груди, упруго подрагивал и
гулко ухал упрятанный под шерстяной юбкой округлый металлический таз, и даже
нарумяненные сочные щечки - и те ходили ходуном, почмокивая и посвистывая.
Женщина была натянута, как струна, и все в ней было подобающе, и тело у нее
было отменное, и лицо хоть куда, и, судя по всему, она была подготовлена к
успешному деторождению, вот только ноги у нее действительно никуда не
годились.
Уличные мужчины на женщину не смотрели. Заросшие и несвежие, в одежде с
оборванными пуговицами, мутноглазые и щербатые, они не имели в своих засохших
душах камертонов, способных уловить и оценить такую прекрасную женщину (ноги
не в счет!), да и заняты они были совсем другим: безобразно гримасничая, они
размашисто жонглировали обкусанными пивными кружками, стараясь не пролить на
разбитый асфальт ни капли разведенного скверного суррогата.
А женщина была не кто иная, как Софья Агаповна Турксибова, и торопилась она
жить, и спешила чувствовать...
Нет, безусловно, это не была женщина для Веденяпина.
Веденяпин, эмоционально глухой и слепой мужчина, жил по другим канонам, и в
его жизни не было места для проявления чувств. Спектры, пассажи и гаммы
окружающего мира Веденяпина не затрагивали, он жил измерениями. Сто граммов
колбасы на завтрак, три километра до службы, восемь часов внутри, тридцать
пять тысяч в месяц, одна женщина в неделю.
Женщин он приводил по пятницам после вечерней прогулки.
Обыкновенно он шел, погруженный в какие-то свои выкладки и вычисления, и,
поравнявшись с какой-нибудь женщиной, брал ее за руку и вел к себе. Иногда,
если того требовали обстоятельства, он говорил что-нибудь успокаивающее, но
чаще молчал, экономя слова и мысли.
Дома он варил суп из пакета, временами выглядывая из кухни, чтобы не давать
женщине свободу рук, потом выходил с кастрюлькой, ставил на стол бутылку вина,
блюдце с рассыпными конфетами, помогал женщине раздеться, гасил свет и с
головой уходил под одеяло. Рано утром он открывал дверь, и женщина уходила.
Веденяпин шел в душ и начисто смывал женщину из памяти.
Была как раз пятница, Веденяпин чувствовал этот день без всякого календаря, по
пятницам он начинал ощущать сильное томление плоти, перерастающее к вечеру в
откровенно безобразную фазу.
А Софья Агаповна как на грех решила больше не ждать и довериться первому на
нее посягнувшему (за исключением, конечно, мутноглазых и щербатых). Веденяпин
был выбрит, опрятен, яснолиц, все пуговицы и молнии были у него на месте, его
ладонь была суха и горяча, и Софья Агаповна пошла за ним, гордясь собой и
презирая себя.
Для Веденяпина все было обычно, а вот Софья Агаповна оказалась в подобной
ситуации всего в десятый раз, она волновалась и не знала, как себя вести, но
Веденяпин все сделал сам, начиная от супа и кончая...
Он не был музыкально одаренным человеком, этот Веденяпин, он равнодушно
проходил мимо филармонии и никогда не покупал себе пластинок с увертюрами, но
даже он был удивлен и взволнован звуками, исходившими от Софьи Агаповны.
Пронзительные и чистые, они разливались, заполняя все пространство, и нужно
было только чувство, его, Веденяпина, чувство, чтобы собрать их в совершенную
и прекрасную симфонию. Но Веденяпин, как и девять его предшественников, не
стал композитором - он не был гармонически развитой личностью и примитивно
понимал непростую гамму человеческих отношений.
Утром, открывая Софье Агаповне дверь для ухода, Веденяпин впервые в жизни
засомневался - а не оставить ли ему вообще такую необычную женщину у себя. Уже
одно это было для него внутренней революцией, но перевесила привычка, к тому
же он посмотрел вниз, прикинул пропорциональность ног Софьи Агаповны и решил
ее не задерживать.
Он горько пожалел потом, как пожалели девять его предшественников, но было
поздно. Вернулись из Китая два друга: Ухтомский Панфил Семенович (силач и
великан) и Шапиро Лазарь Моисеевич (горбатый карлик) - мужчины умные, щедрые и
одухотворенные. Повстречали на своем пути Софью Агаповну и пленились ею.
Панфил Семенович принял в Тибете обет безбрачия и поэтому стал Софье Агаповне
добрым приятелем, а Лазарь Моисеевич накормил женщину сочным пуримом и сделал
ей предложение.
Софья Агаповна подумала и согласилась. Теперь она Горбунова.
Лазарь Моисеевич - прекрасный музыкант, техничный и страстный. По вечерам он
вдохновенно ласкает жену длинными нервными пальцами, и извлекаемые им звуки
сплетаются в прекрасную и шумную симфонию любви.
Музыка разливается окрест, Веденяпин слышит ее и идет к маленькому домику на
отшибе. Подходят и девять его предшественников. Они уже знакомы и кивками
приветствуют друг друга. Общая потеря сблизила их. У всех с собой маленькие
складные стульчики и сумочки с едой, все тепло одеты. Иногда симфония звучит
всю ночь, и тогда они остаются до утра в надежде увидеть Софью Агаповну и с
безумной идеей вернуть ее.
Тщетно.
Счастливая и гордая, она проходит мимо. Ее провожает Ухтомский, способный при
необходимости расшвырять всех десятерых.
Десять мужчин смотрят Софье Агаповне вслед и удивляются - ноги у нее вроде бы
стали ничего. _


  "Знамя" 12'98



 _


-------------------------------------------------------------------------------




              --===Журнальный зал, "Знамя" 12'98 / "ИнфоАрт"===--
 '); return(' '); } // -->







_


      _"Мелодия для карлика"_
 *Эдуард Дворкин*





      _2_


__
                                   Приговор
_
Началось с того, что школа, которую ему предстояло окончить, в одночасье
сгорела, и Александр Александрович Забродин, тогда еще просто Коля, был
переведен в коммерческую структуру на должность разъездного агента.
К руке Забродина прикрепили цепь, на другом конце которой болтался
непроницаемый чемоданчик. Его следовало доставлять в заданную точку, иногда за
многие тысячи километров, и там опорожнять перед клиентом. После этого можно
было возвращаться.
Александр Александрович (Коля) получал у начальника предписание и шел в
бухгалтерию. Бухгалтерша Лия Дормидонтовна, немолодая одышливая женщина с
добрыми материнскими глазами, по-своему отметила безусого и безбрового (после
пожара) парня. Она сажала Забродина рядом, водружала ему на плечо свой
массивный бюст и как бы невзначай забрасывала на колени юноше коротковатую
полную ногу. Иногда она кусала его в шею. От бухгалтерши зависело все. Она
могла вообще не дать денег на поездку, и тогда Александру Александровичу
пришлось бы идти пешком или добираться поездостопом. Могла, расшалившись,
выдать вместо рублей монгольские тугрики или вьетнамские донги, но могла
подбросить и лишний миллиард или собственноручно набить ему карманы золотыми
слитками. Забродин никогда не перечил Лие Дормидонтовне, он привязался к ней и
охотно терпел ее милые чудачества.
Однажды, отработав уже год или полтора и заслужив первый орден, Забродин
возвратился из очередной поездки и узнал, что Лия Дормидонтовна приговорена к
расстрелу.
- Приговор приведен в исполнение? - содрогнулся он.
- Нет, - ответили сослуживцы. - Мы ждем тебя.
Они крепко подхватили Забродина под локотки и повели в подвал учреждения.
Полустертые склизкие ступени привели их в большой каменный мешок. Внутри было
прохладно, ярко горели лампы дневного света. Александр Александрович увидел
всех сотрудников организации, были среди них и уже не работавшие пенсионеры.
Возбужденно переговариваясь, люди смотрели в одну сторону. Там, у дальней
стены, привязанная веревками к торчащим прутьям арматуры, стояла Лия
Дормидонтовна. Она была бледна, неудачно накрашена и выглядела хуже обычного.
Ей совершенно не шло какое-то белое мешковатое платье, явно с чужого плеча.
- А-а, вот и он! - обрадовались в толпе.
К Александру Александровичу подошел начальник. Забродин впервые видел его в
маршальской форме с жезлом. Начальник снял болтавшийся у него за спиной
короткоствольный карабин и протянул его юноше.
- Не хочу! - предчувствуя ужасное, тоненько закричал Александр Александрович.
- Ты должен застрелить ее! - объяснил начальник. - Так гласит должностная
инструкция, и кроме того - такова последняя воля покойной.
Александр Александрович протестующе замахал руками и спрятал их за спину.
- Стыдитесь, молодой человек! - сказала Забродину старушка пенсионерка, бывшая
руководительница первого отдела. - Люди ждут!
Толпа зашумела. Александру Александровичу вложили в руки оружие. Лия
Дормидонтовна ободряюще улыбнулась ему и запела "Интернационал". Пальцы
Забродина дрожали, и первые пять выстрелов ушли "в молоко".
- Вычтем с вас за перерасход патронов! - пригрозил молодому человеку новый
бухгалтер.
Александр Александрович прицелился получше и сразил Лию Дормидонтовну наповал.
На третий день в организации был объявлен субботник по уборке территории, и
тело Лии Дормидонтовны вывезли на кладбище.
Похороны были пышные и торжественные.
Сослуживцы один за другим говорили о больших заслугах покойной перед
учреждением, высоко оценивали деловые и человеческие качества усопшей.
На могиле было много цветов, играл духовой оркестр, молодежь рапортовала телу
о своих достижениях в труде и личной жизни. Немного потанцевали.
Александр Александрович, как требовал того обычай, женился на дочери Лии
Дормидонтовны и унаследовал несколько особняков, парк автомобилей и
крупнотоннажный океанский лайнер с командой и опытным капитаном-наставником.
Забродин по-настоящему счастлив, у него любящая жена и трое детей, один из
которых мальчик, а другие - девочки. Девочку, естественно, назвали Лия
Дормидонтовна.
Александр Александрович немного располнел, у него отросли густые усы и брови.
"Интересно, - думает он временами, - как бы сложилась моя жизнь, не подожги я
тогда школу с учителями внутри?" _


  "Знамя" 12'98



 _


-------------------------------------------------------------------------------




              --===Журнальный зал, "Знамя" 12'98 / "ИнфоАрт"===--
 '); return(' '); } // -->







_


      _"Мелодия для карлика"_
 *Эдуард Дворкин*





      _3_


_
                                    _Аорта_

Сердечная аорта была у Веткина зеленая, но только с мая по сентябрь.
Когда же наступала осень, солнце скрывалось за тучами, и наружная температура
падала, аорта желтела, ссыхалась и была готова вот-вот отвалиться. Веткин
пребывал на грани небытия, но врачи всякий раз не давали ему уйти вместе с
опавшими листьями. Приезжала "Скорая", и редкого пациента увозили в институт
физиологии. Там ему создавали тепличные условия, в избытке кололи импортным
чистым хлорофиллом, и мало-помалу Веткин оживал.
Чувствуя себя вполне сносно, он тем не менее продолжал индифферентно лежать
под толстым одеялом или же садился у батареи и молча барабанил пальцами по
пыльному треснувшему стеклу.
- Вам бы в Африку, - замечал знаменитый врач Белобров, - на зной и
вечнозеленую природу!
- Не смогу! - вздыхал Веткин. - Мои корни здесь.
- Почитайте газету, - предлагал больному профессор. - Телевизор посмотрите.
- Зачем? - пожимал плечами Веткин. - Чего я там не видел?
- Поймите, - начинал горячиться Белобров, - так нельзя! Вы полностью выпали из
обоймы! Ведете растительный образ жизни - оттого и ваши неприятности!
- Знаю, - вяло реагировал Веткин. - Так уж я устроен.
- Странный вы человек! Будьте, как все.
- Как все?! - вскидывался Веткин. - Вы призываете меня ведрами заглатывать
водку, воровать, развратничать, ни во что не ставить закон... может быть,
убить кого-нибудь?! Нет уж! Животный образ жизни, конечно, более естествен, но
полностью для меня неприемлем. Я сделал свой выбор.
- Да, - вынужден был отступать Белобров. - Третьего действительно не дано.
- Но почему? - вмешалась однажды практикант Агапова. - А духовная сторона?
Наука, искусство, литература, наконец?!
Мужчины расхохотались.
- Так называемая духовная сторона, - начал Веткин, - разрушающий здоровье
самообман и пустая трата времени!..
- ...Человек, нахватавшийся духовности, - с жаром подхватил Белобров, -
подобен наркоману! Не удовлетворяясь достигнутым, он начинает стремиться к
познанию, все более глубокому. Дозы ежедневно увеличиваются. Пару лет такой
жизни - и подавай ему уже познание высшее, абсолютное. Суть вещей! Смысл
жизни! Основу мироздания!..
- ...Ответа на извечные вопросы нет, - продолжил Веткин. - Интеллектуал ищет,
мучается, впадает в отчаяние. У него происходит ломка организма. Наступает
горькое прозрение. Он был на ложном пути! Пока он тешился иллюзиями, другие
жили и делали дело! Они наворовали кучи денег, покрыли стада самок, пожрали
тонны икры, вылакали декалитры шампанского!..
- ...И тут уже, - перекричал пациента профессор, - от выбора не уйти! Либо ты
признаешь свое поражение, отрешаешься от всего и существуешь подобно растению
- либо уподобляешься животному...
- ...Абсолютное большинство опоздавших, - закруглил тезис Веткин, - встает на
животный путь. Их девиз: наверстать! Эти люди не выбирают средств. Это даже не
животные, а просто скоты, вурдалаки, каннибалы...
- Но я знаю многих порядочных и высокодуховных людей, - практикант Агапова
едва не плакала. - Вот вы, например, профессор...
- Я?!! - Белобров с треском рванул на груди белый халат. - Все это уже не
более чем ширма! Я прозрел! Лучшие годы жизни промотаны на медицину, всякие
там музеи и филармонии! Я нищий! Месяцами не получаю зарплату! Живу в
малогабаритной квартире! - Он заметался по палате, сшиб капельницу, опрокинул
фанерную тумбочку. - Но ничего, время еще есть, и вы обо мне услышите!..
Сильнейшим пинком он выбил дверь, выскочил из палаты и с воем пронесся по
коридору...
Более в клинике профессор не появлялся, и практикант Агапова стала лечащим
врачом Веткина.
Исследуя пациента во всем объеме, она сделала несколько побочных и не
обязательных для науки открытий. Так, ею было установлено, что Веткин красив,
строен, как кипарис, и обладает завидными мужскими достоинствами.
К молодой женщине пришло большое светлое чувство. Она не отходила от постели
больного, и ей казалось, что узенькая больничная койка чрезмерно широка для
него одного.
Весной Веткина выписали. Агапова стала ежедневно посещать его на дому,
оставалась на ночные дежурства, а потом и вовсе перевезла вещи. Веткин не
возражал. Он получал пенсию, которой не хватало на самое необходимое, и
Агапова с радостью подкармливала его из своих средств.
По выходным они вместе принимали на балконе солнечные ванны, а если оставались
деньги, ходили в ботанический сад. Возвратив любимого к жизни биологической,
Агапова, как могла, пыталась вызвать у него интерес к жизни окружающей, Веткин
же продолжал оставаться безучастным ко всем ее культурным и общественным
проявлениям.
Впрочем, было одно исключение.
В городе появился преступник. Его деяния были ужасны. Действуя всегда в
одиночку, он был удачлив, дерзок, похотлив и кровожаден. Издеваясь над
сбившимися с ног правоохранительными органами, он всякий раз оставлял на месте
преступления окровавленный скальпель. По телевизору (Агапова перевезла свой)
каждодневно показывали следы учиненных им безобразий, и Веткин, удивляя
подругу, жадно внимал поступающим сводкам.
- Это он! - всякий раз восклицал Веткин. - Точно он!
Агапова догадывалась, кого из общих знакомых имеет в виду возлюбленный, но
само предположение казалось ей таким диким и пугающим, что его не хотелось
принимать всерьез. К тому же мысли женщины вертелись вокруг события более
личного и интимного. Где-то в июне Агапова убедилась, что носит в себе плод.
Определенно, это был счастливейший период их жизни. Лето выдалось жарким,
Агапова регулярно поливала Веткина в ванной теплой водой, не забывала
подмешивать ему калий, фосфор, марганец - и ее любимый человек буквально
расцвел. Он налился свежими соками, отпустил длинные ветвистые усы, его тело
сделалось еще более упругим и благоуханным.
Счастливые сожители стали выезжать на природу, а вечерами, обнявшись, сидели у
телевизора, смотрели и слушали криминальные сводки. Неуловимый преступник
продолжал будоражить общественное мнение, но кольцо вокруг него неотвратимо
сжималось. На экране замелькал фоторобот. Видоизменяясь от показа к показу, он
приобретал несомненное сходство с хорошо известным им индивидуумом. В августе
личность злодея была установлена, а он сам взят с поличным при очередном
ограблении банка.
Суд был скорым и справедливым. Белобров получил двадцать лет колонии
усиленного режима.
Лето заканчивалось. Веткин загрустил, поблек, стал прижимать руки к груди, и
Агаповой пришлось снова поместить его в клинику. Жизнь любимого была в ее
руках, и она знала, что, пока она рядом, с ним ничего не случится. _


  "Знамя" 12'98



 _


-------------------------------------------------------------------------------




              --===Журнальный зал, "Знамя" 12'98 / "ИнфоАрт"===--
 '); return(' '); } // -->







_


      _"Мелодия для карлика"_
 *Эдуард Дворкин*





      _5_


__
                            Маленький вонючий урод
_
_Симаков обязательно женился бы на Верочке, не помешай ему маленький вонючий
урод.
Ситуация повторялась от раза к разу.
Симаков приходил, снимал в прихожей шляпу, дарил цветы. Верочка радовалась
ему, открывала холодильник, расставляла тарелки, включала музыку. Он опускался
на диван, любовался возлюбленной и ждал, когда она окажется рядом.
Верочка садилась совсем близко. Симаков обнимал девушку, его голова опускалась
к ней на грудь, он упивался блаженством, возносился на седьмое небо, полностью
забывался... и вдруг все срывалось, комкалось, летело к чертовой матери!
Переменяя позу или отстранившись, чтобы перевести дух, он замечал маленького
вонючего урода, который ластился к Верочке, нахально лез на колени и
омерзительно сопел. И Верочка, вместо того чтобы сбросить страшилище на пол,
гладила его и даже целовала!
Это было невыносимо. Симаков вскакивал, хватал шляпу и опрометью выбегал вон.
Он перестал бывать у нее, назначал свидания на улице, чтобы провести время в
кафе или кино. Верочка приходила, целовала его первая и говорила, что
последует за ним на край света, но Симаков опять видел рядом с ней
ненавистного ему маленького вонючего урода. Наскоро придумав предлог, Симаков
тут же уходил.
Они виделись все реже, а потом перестали встречаться. Верочка вышла замуж за
толстого грека и куда-то уехала. Симаков до сих пор одинок...
- Вот такая история, - задумчиво произносит он и красиво разводит руками.
- Неужели это вы из-за собаки? - участливо интересуется кто-нибудь.
- Какой собаки? - акцентируя, переспрашивает Симаков.
- Ну этой, - смущается любопытствующий, - которая урод...
- Маленький вонючий урод, - очень четко выговаривает Симаков, - вовсе не
собака.
- Кошка? - торопится угадать еще кто-то из слушателей.
- Нет, - показывает Симаков.
- Курица! - кричат из партера. - Обезьяна!
- Нет.
- Змеюка! - несется с галерки. - Ящерка!
Снова мимо.
- Лемур! Панда! - не выдерживает ложа. - Вуалехвост!
Симаков молча качает головой.
Тишина.
Публика ждет.
Симаков цепляет со столика бутылку минеральной, наливает полстакана и медленно
выпивает. У кого-то в зале из вспотевшей руки выпадает номерок и длинно
прокатывается по полу.
- Маленький вонючий урод - это я! - с болезненным наслаждением объявляет
Симаков, и прожекторы тотчас выхватывают из сценической полутьмы его всего. -
Просто в отличие от большинства я умею видеть себя со стороны!
Поклонившись, он делает попытку уйти за кулисы.
Два-три неуверенных хлопка. Публика в шоке. Все пожимают плечами. Никто ничего
не понял. Что это - провал?!
Отнюдь! Все построено на тонком расчете.
Сейчас... сейчас... секунду. Ну вот, наконец! Вскакивает экзальтирова