Джеймс Джонс.
   Отныне и вовек

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. - А.Михалев.
   Изд. "Правда", М., 1989.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 15 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


                                      ...Бравые солдатики пьют, гуляют,
                                      Прокляты судьбою отныне и вовек.
                                      Пожалей ты, господи, нас, пропащих:
                                      Бравые солдатики - ух, брат! Эх!
                                      Редьярд Киплинг. "Бравые солдатики".
                                            Из цикла "Казарменные баллады"



                         Этот роман - произведение,  созданное  творческой
                      фантазией писателя. Все персонажи вымышленные, любое
                      сходство с реальными лицами чисто случайно.  Тем  не
                      менее отдельные  эпизоды  в  книге  "Тюрьма"  вполне
                      достоверны, и, хотя события происходили не в  тюрьме
                      гарнизона Скофилд на Гавайских островах, а  в  одном
                      из военных городков  на  территории США,  где  автор
                      служил в  армии,  эти  события  действительно  имели
                      место - автор  своими  глазами  видел  описанные  им
                      сцены и на собственном опыте познал многое из  того,
                      о чем пишет.
                                                              Джеймс Джонс


                              Посвящается армии Соединенных Штатов Америки


                                       ...Я хлеб твой ел, я вино твое пил.
                                       Я и радость, и горе с тобой делил.
                                       Боль смертей твоих - это боль моя,
                                       Твоя каждая жизнь - это я.
                                                 Редьярд Киплинг. "Прелюд"

                              ...Сфинкс должен сам разгадать свою загадку.
                           Если вся история человечества умещается в одном
                           человеке,  то  всю  совокупность  процессов   и
                           явлений,    составляющих    историю,    следует
                           толковать, исходя из личного жизненного опыта.
                                    Эмерсон. Эссе. Цикл первый - "История"



         * КНИГА ПЕРВАЯ. ПЕРЕВОД * 


        1

   Когда вещи были сложены, он распрямился и,  отряхивая  руки,  вышел  на
галерею четвертого  этажа  -  аккуратный,  подтянутый,  на  первый  взгляд
щупловатый парень в еще хранящей утреннюю свежесть летней форме хаки.
   Он облокотился о перила и замер,  глядя  сквозь  проволочную  сетку  на
знакомую  картину:  распростершийся  внизу  казарменный  двор  замыкали  в
квадрат четырехэтажные бетонные корпуса с  темными  ярусами  галерей.  Ему
было немного стыдно своей привязанности к завидному местечку, с которым он
сегодня расставался.
   Под натиском знойного гавайского солнца двор обессиленно задыхался, как
вымотанный боксер. Сквозь марево февральской жары и тонкую утреннюю  дымку
горячей красноватой пыли неслось приглушенное многоголосье звуков: лязгали
по булыжнику стальные ободья, хлопали промасленные кожаные ремни, ритмично
шаркали покоробившиеся  подошвы  солдатских  ботинок,  хрипло  выкрикивали
ругательства сержанты.
   Когда-то, в какой-то миг, все это входит в твою плоть  и  кровь,  думал
он. Ты - это каждый из множества звуков, которые ты слышишь. И отречься от
них нельзя, это все равно что отречься от того, ради чего живешь. И все же
ты отрекаешься, говорил он себе, ты отказываешься  от  места,  отведенного
тебе в этом привычно звучащем мире.
   На утрамбованном земляном плацу в центре двора солдаты пулеметной  роты
вяло  проделывали  стандартный  набор  упражнений,  заряжая   и   разряжая
пулеметы.
   За спиной у него,  в  спальне  отделения,  большой  комнате  с  высоким
потолком,  все  окутывал  негромкий  гул,  сотканный  из  шумов,  шорохов,
сопровождающих пробуждение людей,  которые,  встав  с  постели,  в  первые
минуты двигаются осторожно, словно заново привыкают к  миру,  забытому  за
ночь. Он прислушивался к этому гулу, а еще слышал, как сзади  приближаются
шаги, но не оборачивался; как  все-таки  здорово  было  служить  здесь,  в
команде горнистов, думал он: рано  вставать  не  надо,  спи  себе  сколько
хочешь, пока не разбудит шум со двора, где уже гоняют по плацу строевиков.
   - А те две пары на тонкой подошве? Ты их уложил? -  спросил  он,  когда
шаги  приблизились  вплотную.  -  Кстати,   знаешь,   они   очень   быстро
снашиваются.
   - На койке они, - ответил голос за  спиной.  -  Форма  у  тебя  чистая,
ненадеванная, зачем все валить в одну кучу? Иголки с  нитками,  вешалки  и
полевые ботинки я положил в другой вещмешок.
   - Тогда вроде все. - Он выпрямился и вздохнул, не от избытка чувств,  а
просто снимая напряжение. - Пошли поедим. У меня еще целый час в запасе.
   - И все-таки ты делаешь большую  глупость,  -  сказал  тот,  что  стоял
сзади.
   - Я это уже слышал. Две недели долбишь одно и  то  же.  Тебе,  Ред,  не
понять.
   - Может, и не понять. Меня не озаряет, как  некоторых  гениев.  Зато  я
другое понимаю. Я приличный горнист. Без дураков. Но до тебя  мне  далеко.
Ты в этом полку - лучший, второго такого у нас нет. Может,  даже  во  всем
гарнизоне нет.
   - Это верно, - задумчиво согласился парень.
   - Тогда чего же ты хочешь все бросить и перевестись?
   - А я и не хочу.
   - Но ведь переводишься.
   - Да нет. Ты все время путаешь. Не я перевожусь, а меня переводят.  Это
не одно и то же.
   - Брось ты, честное слово!
   - Сам ты брось. Пойдем лучше к Цою, позавтракаем. А то сейчас эта орава
туда завалится и все  подчистит,  -  он  кивнул  в  сторону  спальни,  где
просыпалось отделение.
   - Тебя послушать, ты будто вчера родился, - оказал Ред.  -  Что  значит
"переводят"? Не наорал бы на Хьюстона, никто бы тебя не перевел.
   - Это точно.
   - Пусть Хьюстон дал "первого горниста" не тебе, а своему губошлепу - ну
и что? Что это меняет? Звание твое осталось при тебе. А эта козявка  будет
только дудеть на похоронах и трубить отбой на ученьях первогодков - вот  и
весь его навар.
   - Все так.
   - Если бы Хьюстон тебя разжаловал, а твое звание отдал  козявке,  я  бы
тебя еще понял. Но звание-то осталось у тебя.
   - Не осталось. Хьюстон подал  Старику  официальный  рапорт,  чтоб  меня
перевели. А значит, я теряю звание.
   - Так я ж тебе говорю, сходи к Старику. Тебе через  пять  минут  вернут
звание, Хьюстона и не опросят. Кто он против командира полка?
   - Правильно.  А  хьюстоновский  губошлеп  все  равно  останется  первым
горнистом. И потом, приказ уже готов. Подпись на месте, печать  на  месте,
все бумажки переслали - обратного хода нет.
   - Да иди ты! - поморщился Ред. - Кого они  волнуют,  эти  бумажки?  Ими
разве что подтереться. Пруит, чего ты  стесняешься?  Ты  же  здесь,  можно
сказать, свой человек.
   - Короче, ты идешь со мной к Цою или не идешь? - перебил Пруит.
   - У меня денег нет.
   - А разве я сказал, что ты будешь платить? Пойдем  -  угощаю.  В  конце
концов, это же я перевожусь, а не ты.
   - Чего зря деньги тратить? Можем и в столовке поесть.
   - Мне это дерьмо жрать неохота. Тем более сегодня.
   - Сегодня у них яичница, - возразил Ред. - И, наверно, еще не остыла. А
на новом месте денежки тебе ой как пригодятся.
   - Ну прав ты, прав, - устало сказал парень. - Нельзя, что ли, в  кои-то
веки прилично пожрать? Просто так? Может, я хочу эти деньги  просадить.  Я
перевожусь, понимаешь? Короче, идешь или нет?
   - Иду, - сквозь зубы сказал Ред.
   Они спустились по лестнице, вышли  на  дорожку  перед  казармой  первой
роты, где жили горнисты, пересекли улицу и зашагали вдоль штабного корпуса
к "боевым воротам". Солнце набросилось на  них,  едва  они  оказались  под
открытым небом, и так же резко отпрыгнуло назад, как только  они  вошли  в
тоннель, насквозь прорезавший здание штаба и  в  память  о  далекой  эпохе
фортов именовавшийся "боевыми воротами". Стены здесь были ярко покрашены в
цвета полка, а в центре,  в  застекленном  лакированном  шкафу,  хранились
важнейшие призы полковых спортсменов.
   - Паршиво получается, - осторожно начал Ред. - Тебя скоро в  большевики
запишут. Ты, Пруит, сам себе яму роешь.
   Пруит молчал.
   В ресторанчике было пусто. Молодой Цой и его отец о чем-то  болтали  за
стойкой. Седая борода и черная шапочка старика тотчас  исчезли  за  дверью
кухни, а молодой Цой, молодой Сэм Цой подошел к их столику.
   - Пливет, Плу, - сказал молодой Цой. - Моя слысала,  твоя  пелеводицца.
Моя так думает сколо, да?
   - Скоро, - сказал Пруит. - Сегодня.
   - Сегодня? -  Молодой  Цой  улыбнулся.  -  А  не  свистись?  Сегодня  и
пелеводисся?
   - Да, сегодня, - нехотя подтвердил Пруит.
   Молодой Цой, продолжая улыбаться, с сожалением показал  головой.  Потом
повернулся к Реду:
   - Сумаседсий! Из голнистов уйти на стлоевую?!
   - Слушай, - сказал Пруит, - ты принесешь нам поесть или нет?
   - Холосо, холосо. - Молодой Цой снова расплылся в улыбке. - Сицас несу.
   Он отошел от  стойки  и  скрылся  за  качающейся  дверью  кухни.  Пруит
проводил его взглядом и буркнул:
   - У, морда косоглазая!
   - Чего ты? Молодой Цой - хороший мужик, - вступился Ред.
   - Это точно. И старый Цой тоже хороший мужик.
   - Он тебе добра желает.
   - Это точно. Мне все добра желают.
   Ред смущенно пожал плечами. Они молча сидели в полутемном, сравнительно
прохладном зале и слушали, как высоко на стене лениво  жужжит  вентилятор,
пока наконец молодой Цой не поставил перед ними яичницу с ветчиной и кофе.
Сквозь сетку входной двери вялый ветерок доносил  ленивое  позвякивание  -
четвертая рота по команде заряжала и разряжала пулеметы,  -  и  монотонный
лязг затворов  зловещим  пророчеством  вторгался  в  уши  Пруита,  нарушая
чудесное ощущение покоя,  которым  наслаждаешься,  когда  утренняя  работа
давно идет своим чередом, а сам ты бездельничаешь.
   - Ти - палень сто надо. Пелвый  солт.  -  Молодой  Цой  вернулся  к  их
столику и, улыбаясь, вновь с сожалением покачал головой. - Тебе  долога  в
свелхслоцники.
   Пруит рассмеялся:
   - Золотые слова, Сэм. Я тут на весь тридцатник. На все тридцать лет.
   - А что скажет твоя девчонка? - спросил Ред, отрезая кусок  яичницы.  -
Что она скажет, когда узнает про твой фортель с переводом?
   Пруит неопределенно мотнул головой и принялся сосредоточенно жевать.
   - Все против тебя, - рассудительно заметил Ред. - Даже твоя девчонка  и
та на тебя накинется.
   - Пусть кидается хоть сейчас, я не возражаю, - ухмыльнулся Пруит.
   Но Ред не собирался обращать все в шутку.
   - Такую бабу, чтоб жила с  тобой  одним,  еще  поискать  надо.  Они  на
деревьях не растут. Проститутки - это пожалуйста. Но они для сосунков, для
первогодков. А порядочную бабу, чтоб надолго, найти непросто.  И  уж  если
нашел, не рискуй. Между прочим, из стрелковой роты ты  не  сможешь  каждый
вечер мотаться в Халейву.
   Пруит долго смотрел на круглую косточку от ветчины,  потом  взял  ее  с
тарелки и высосал мозг.
   - Это уж пусть она сама решает. Своим умом. Всем  нам,  Ред,  рано  или
поздно приходится что-то решать. И ты знаешь, к этому давно шло. Дело ведь
не только в том, что Хьюстон назначил первым горнистом не  меня,  а  этого
своего пупсика.
   Ред внимательно посмотрел на  Пруита:  наклонности  начальника  команды
горнистов ни для кого не были секретом, и Ред сейчас гадал, не пробовал ли
Хьюстон подкатиться и к  Пруиту.  Нет,  ерунда.  Пруит  избил  бы  его  до
полусмерти, чихать ему, что Хьюстон - начальник.
   - Прекрасно, пусть она решает своим умом, - с  досадой  сказал  Ред.  -
Только где он у нее, ум-то? В голове или, может, в другом месте, пониже?
   - Ты язык не распускай. И вообще, чего тебе далась моя личная жизнь?  А
ум у нее, к твоему сведению, как раз в том самом месте, пониже. И меня это
вполне устраивает. - Зачем вру-то? - подумал он.
   - Ладно, не лезь в бутылку. Переводись на  здоровье,  мне-то  что?  Мое
дело сторона. - И, словно ставя на  этом  точку,  Ред  взял  кусок  хлеба,
собрал им с тарелки желток, проглотил и запил кофе.
   Пруит закурил и, отвернувшись от  Реда,  стал  наблюдать  за  компанией
ротных писарей, которые только что вошли в зал и уселись  в  дальнем  углу
пить кофе, хотя им сейчас полагалось сидеть в штабной канцелярии. Все  они
были чем-то похожи друг на друга: высокие,  худые,  с  мелкими  чертами  -
ребята с такими лицами  всегда  тянутся  к  "интеллектуальной"  работе  за
письменным столом. "...Ван-Гог... Гоген..."  -  донеслось  до  него.  Один
говорил, а остальные ждали, когда можно будет  вставить  слово,  и  стоило
говорившему  на  секунду  замолчать,  чтобы  перевести  дух,  как   тотчас
заговорил кто-то другой. Тот, которого перебили, нахмурился,  а  остальные
все так же нетерпеливо ждали своей очереди. Пруит усмехнулся.
   Странное дело, думал он, почему все  время  необходимо  что-то  решать?
Поднатужишься, примешь наконец  правильное  решение  и  думаешь:  ну  вот,
теперь можно передохнуть. Не  тут-то  было  -  назавтра  возникает  что-то
другое. И пока ты знаешь, что идешь верным путем, приходится решать  снова
и снова. Каждый день, всю жизнь. Впрочем, можно и иначе. Вот,  пожалуйста.
Ред и эти ребята там, в углу, - они вольны ничего больше не решать, и лишь
потому, что  один-единственный  раз  решили  неправильно.  Ред,  например,
сделал ставку на Покой (от Постоянности и Конформизма).  Как  и  следовало
ожидать, фаворит вышел на первое место. Теперь Ред может выбыть из игры  и
спокойно тратить свой выигрыш. Ред никогда не бросил бы теплое местечко  в
команде горнистов из-за того, что  кто-то  задел  его  гордость.  Но  нить
рассуждений ускользала от Пруита, и он не  мог  припомнить,  что  же  было
первопричиной, неизбежно повлекшей за собой нескончаемую цепочку все новых
и новых решений.
   Ред пытался давить на него логикой:
   - У тебя РПК [рядовой первого класса  -  солдатское  звание]  и  диплом
специалиста четвертого класса. Ты занят два часа в день,  остальное  время
делаешь, что хочешь, - чем тебе плохо? Барабанщики и трубачи есть в каждом
полку.  Так  уж  заведено.  Это  все  равно  что  иметь  специальность  на
гражданке. Мы люди особые, потому у нас и кусок пожирнее.
   - На гражданке специалистам что-то пока не раздают жирных кусков. Им бы
работу найти - и то счастье.
   Ред невольно поморщился.
   - Это к делу не относится. Сейчас кризис. Как по-твоему, почему я пошел
в эту нашу распрекрасную армию?
   - Не знаю. Почему?
   - А потому! - Ред торжествующе помолчал. -  Потому  же,  почему  и  ты.
Потому что на гражданке мне жилось бы хуже. А голодать я не собирался.
   - Логично, - улыбнулся Пруит.
   - Еще бы. У меня с логикой полный порядок. Здравый смысл - это главное.
А почему я в команде горнистов, как ты думаешь?
   - Потому, что это тоже логично. Только я-то  пошел  в  армию  вовсе  не
поэтому. И вовсе не поэтому служу, вернее, служил в горнистах.
   - Знаем, знаем, - поморщился Ред. - Сейчас опять заведешь: "Я - солдат,
я в армии на все тридцать лет..."
   - Хорошо, не будем. Но вообще-то, на что еще я гожусь? На что? Куда мне
податься, кроме армии? Надо же хоть куда-то приткнуться.
   - Понимаю. Но если ты твердо решил долбать весь тридцатник, да еще  так
любишь горн, спрашивается, какого черта ты уходишь из горнистов?  Ни  один
сверхсрочник так бы не сделал.
   - Ладно, хватит про  меня.  Давай  лучше  разберемся  с  тобой.  Кризис
кончается, заводы начали поставлять оружие Англии, в мирное время объявлен
призыв, а ты застрял в армии и отбываешь срок, как в тюрьме. Где  же  твой
здравый смысл? Тебя дожидается работа на гражданке, но объявили призыв, и,
значит, ты уже не можешь заплатить неустойку и послать армию подальше.
   - У меня свой расчет. Пока наше знаменитое  процветание  не  надо  было
охранять гаубицами, я все-таки не голодал. А контракт мой успеет кончиться
еще до того, как мы влезем в  эту  идиотскую  войну.  Так  что  я  отлично
устроюсь на гражданке, буду себе тихо-мирно делать перископы для танков, а
дураки вроде тебя будут ползать под пулями.
   Пруит слушал, и на его глазах живое, подвижное  лицо  Реда,  постепенно
тая, превратилось в обугленный  череп,  словно  струя  огнемета  мимоходом
скользнула по нему небрежным поцелуем. А череп все бодрился и строил планы
на будущее. И тут вдруг Пруит вспомнил, почему  человек  должен  принимать
только правильные решения. Это как с девственностью: один опрометчивый шаг
- и она потеряна, ты уже не  тот,  что  прежде.  Кто  слишком  много  ест,
обязательно жиреет, и единственный  способ  не  толстеть  -  это  поменьше
жрать. Бросивших спорт ничто другое не спасет: ни эспандеры, ни тренажеры,
ни диеты. Когда сел играть в карты с самой Жизнью, свою колоду из  кармана
не вынешь.
   Загвоздка в  том,  что  он  действительно  хотел  быть  горнистом.  Ред
прилично играет на горне только потому, что он  в  душе  не  горнист.  Все
очень просто, проще некуда, как это он раньше не  догадался.  Он  вынужден
уйти из горнистов как раз потому, что он - настоящий горнист. Реду  никуда
уходить не надо. А он должен уйти - потому что больше всего на свете хочет
остаться.
   Пруит встал и посмотрел на часы.
   - Четверть десятого. В девять тридцать мне надо быть в седьмой роте.  У
командира.
   Последнее слово он, улыбаясь, растянул, и лицо его  чуть  перекосилось,
словно отраженное в кривом зеркале.
   - Подожди, присядь еще на минуту, - попросил  Ред.  -  Я  вообще-то  не
хотел тебе этого говорить, но теперь скажу.
   Пруит посмотрел на него и снова сел, заранее зная, что сейчас услышит.
   - Только не тяни. Мне пора.
   - Ты ведь знаешь, кто командир седьмой роты?
   - Знаю.
   Но Реду этого было мало.
   - Капитан Дейне Хомс, - сказал Ред. - Он же -  Динамит.  Динамит  Хомс,
полковой тренер по боксу.
   - Что дальше?
   - А то. Я знаю, почему ты в прошлом году перевелся в нашу часть. И  про
Дикси Уэлса знаю. Ты мне не рассказывал, но я знаю. И весь полк знает.
   - А мне плевать. Я так и думал, что узнают.
   - Из двадцать седьмого ты перевелся, потому что у тебя не было  выхода.
Ты  ушел  из  полковой  команды,  бросил  бокс,   и,   конечно,   пришлось
перевестись. Оно и понятно - тебя же не оставляли в покое. На тебя давили,
жали. И допекли. Ты перевелся.
   - Никто меня не заставлял. Я сам так захотел.
   - Да ну? Неужели  ты  ничего  не  понимаешь?  От  тебя  же  никогда  не
отстанут, ты не сможешь жить, как хочешь.  В  наше  время  об  этом  и  не
мечтай. Умей приноравливаться. Наверно, в старину, при первых  поселенцах,
человек еще мог жить, как ему хотелось. Но тогда вокруг были леса, забреди
поглубже - и сам себе хозяин. А в лесу жилось неплохо. Если  тебя  все  же
начинали донимать, ты забирался в лес еще глубже.  Лесу-то  конца-краю  не
было. Теперь такое не пройдет. Теперь никуда не спрячешься, так  что  умей
приноравливаться и никому не верь. Я тебе раньше не говорил,  -  продолжал
Ред, - но я в прошлом году видел, как ты выступал  на  чемпионате.  И  еще
тысячи ребят тебя видели. Хомс тоже видел. Я с тех пор все ждал, когда  он
начнет тебя обрабатывать.
   - Я тоже ждал. Он, наверно, просто не знал, куда я перевелся.
   - Ничего, теперь ты в  его  роте.  Он,  как  увидит  твою  форму  номер
двадцать,  мигом  все  сообразит.  И  будь  уверен,  уж  постарается  тебя
захомутать.
   - Спорт не принудиловка. В уставе об  этом  ничего  не  сказано.  Силой
никто на меня перчатки не наденет.
   - Брось! - Ред ехидно сощурился. - Будет он считаться с уставом,  когда
сам Большой Белый Отец требует у