еще во младенчестве захлебнуться материнским молоком,  чем  дожить  до
сего дня.
     Хотя мистера Пинча и устрашила эта ужасная угроза, однако у него все же
хватило духу крикнуть Марку Тэпли, чтобы он вошел в дом и поднялся наверх, и
тот повиновался оклику с такой быстротой, что не успели Том  и  мистер  Тигг
убрать свои головы из окна и снова закрыть его, как обвиняемый уже  предстал
перед ними.
     - Скажите, Марк! - обратился к нему мистер Пинч. - Боже мой, что  такое
могло произойти между миссис Льюпин и этим джентльменом?
     - Каким джентльменом, сэр? - сказал Марк. - Я здесь  не  вижу  никакого
джентльмена, сэр, кроме вас и вновь прибывшего джентльмена, - и он  довольно
неуклюже поклонился Мартину,  -  а  ведь,  насколько  мне  известно,  ничего
особенного не произошло между вами обоими и миссис Льюпин.
     - Какие пустяки, Марк! - воскликнул Том. - Вы же видите мистера...
     - Тигга, - вставил этот джентльмен. - Погодите.  Я  еще  его  уничтожу.
Всему свое время.
     - Ах, этого! - возразил Марк с презрительным задором. - Ну да, его-то я
вижу. И видел бы еще лучше, если б он побрился и постригся.
     Мистер Тигг свирепо затряс головой и ударил себя кулаком в грудь.
     - Нечего, нечего тут, - сказал Марк. - Сколько ни  стучите,  все  равно
толку не будет. Меня вы не проведете. Ничего у вас там нет, кроме ваты, да и
та грязная.
     - Ну, Марк, -  вмешался  мистер  Пинч,  предупреждая  открытие  военных
действий, - ответьте же на мой вопрос. Или вы сейчас не в духе?
     - Да нет, сэр, с чего же мне быть не в духе? - ответил Марк, ухмыляясь.
- Не так-то легко  быть  веселым,  когда  по  свету  разгуливают  такие  вот
молодчики, аки львы рыкающие, если только бывает такая порода - один рев  да
грива. Что может быть между ним и миссис Льюпин? Что же другое, кроме счета!
И я еще думаю, что миссис Льюпин зря  им  мирволит,  надо  бы  с  них  брать
втридорога за то, что они срамят "Дракон". По-моему, выходит так. У  себя  в
доме я бы такого мошенника и держать не стал, даже за  бешеную  цену,  какую
дерут на ярмарках. От одного его вида может скиснуть пиво  в  бочках!  Да  и
скисло бы, кабы могло понимать!
     - А ведь вы так и не ответили на мой вопрос,  Марк,  -  заметил  мистер
Пинч.
     - Да что ж, сэр, - сказал Марк,  -  тут  особенно  и  отвечать  нечего.
Приезжают они с приятелем, останавливаются в "Луне и Звездах",  живут  и  по
счету не платят, потом переезжают к нам, живут и  тоже  не  платят.  Что  не
платят, это дело обыкновенное, мистер Пинч, мы  не  против  этого,  -  а  не
нравится нам, как он себя держит, этот молодчик. Все ему не так, все  никуда
не годится, все женщины, видите ли, по нем с ума сходят, - только подмигнет,
они уже на седьмом небе; все мужчины для того только и созданы, чтобы быть у
него на посылках. Это еще с полбеды, а  нынче  утром  он  мне  говорит,  как
обыкновенно, медовым голосом: "Мы вечером уезжаем, любезный".  -  "Уезжаете,
сударь? - говорю. - Не прикажете ли приготовить вам счет?" - "Нет, любезный,
говорит, не трудитесь. Я велю Пекснифу, чтоб он об этом позаботился". На это
"Дракон" ему отвечает: "Очень вам благодарны, сударь,  за  такую  честь,  но
только как мы ничего хорошего от вас не видали, а багажа с вами нет  (мистер
Пексниф уехал, вам это, сударь, может, еще неизвестно?), то мы предпочли  бы
что-нибудь более существенное". Вот как обстоит дело. И я сошлюсь  на  любую
даму или джентльмена, не  лишенных  простого  здравого  смысла,  -  заключил
мистер Тэпли, указывая шляпой  на  мистера  Тигга,  -  ну,  не  противно  ли
смотреть на этого молодчика?
     -  Позвольте  спросить,  -  прервал  Мартин  эту  откровенную  речь   и
предупреждая ответные проклятия мистера Тигга, - как велик весь долг?
     - В смысле денег очень невелик, сэр, - отвечал  Марк.  -  Фунта  три  с
чем-нибудь. Да дело-то не в деньгах, а в его...
     - Да, да, вы уже говорили, - сказал Мартин. - Пинч, на два слова.
     - Что такое? - спросил Том, отходя с ним в угол комнаты.
     - Да просто в том - стыдно сказать, что мистер Слайм мой родственник, о
котором я  никогда  ничего  хорошего  не  слыхал,  и  что  мне  хочется  его
выпроводить отсюда; полагаю, три-четыре фунта не жаль за это отдать. У  вас,
я думаю, не найдется денег заплатить по счету?
     Том Пинч замотал головой  так  энергично,  что  не  оставалось  никаких
сомнений в его полной искренности.
     - Вот беда, у меня тоже ничего нет, и если б вы были при деньгах, я  бы
у вас занял. А нельзя ли сказать хозяйке, что  мы  берем  долг  на  себя?  Я
думаю, это будет все равно.
     - Ну, еще бы! - сказал Том. - Она меня знает, слава богу!
     - Тогда пойдем сейчас же к ней и так и скажем: чем скорей мы  избавимся
от его общества, тем будет  лучше.  До  сих  пор  вы  разговаривали  с  этим
джентльменом, так, может быть, вы и сообщите ему,  какие  у  нас  намерения,
хорошо?
     Мистер Пинч согласился и тут же довел это до  сведения  мистера  Тигга,
который стал горячо пожимать ему руку, уверяя, что  теперь  он  снова  готов
уверовать во все высокое и святое. Их помощь, говорил он, дорога ему не тем,
что временно  облегчит  его  удел,  но  прежде  всего  тем,  что  она  вновь
подтверждает высокий принцип, согласно которому избранные  натуры  всегда  и
везде сочувствуют избранным натурам, а истинное величие души находит  отзвук
в истинном величии души. Это показывает, говорил  он,  что  они  тоже  умеют
ценить талант, - хотя, поскольку дело касается Слайма, в благородном металле
заметна лигатура. - и он благодарит  их  от  имени  друга  так  же  тепло  и
сердечно, как если бы  благодарил  за  самого  себя.  Тут  все  двинулись  к
лестнице, и, будучи прерван на середине речи, он,  во  избежание  дальнейшей
помехи, уже при выходе на улицу ухватил мистера Пинча  за  лацкан  пальто  и
занимал его высокопоучительной беседой всю дорогу до самого "Дракона",  куда
следом за ними явились и Марк Тэпли с новым учеником.
     Румяная хозяйка едва ли нуждалась в поручительстве мистера Пинча, чтобы
отпустить на все четыре стороны постояльцев, от которых была рада избавиться
любой ценой. И в самом  деле,  кратковременным  лишением  свободы  они  были
обязаны прежде всего мистеру Тэпли, который по своему  характеру  видеть  не
мог благородных оборванцев, охотников поживиться на чужой счет,  и  особенно
невзлюбил мистера Тигга и его приятеля как  образцовых  представителей  этой
породы. Таким образом, без труда уладив дело, мистер Пинч с Мартином ушли бы
немедленно, если бы не настойчивые просьбы мистера Тигга оказать ему честь и
познакомиться  с  его  другом  Слаймом,  которым   было   настолько   трудно
противиться, что, уступая отчасти  этим  просьбам,  а  отчасти  собственному
любопытству, они согласились, наконец,  предстать  пред  светлые  очи  этого
джентльмена.
     Мистер Слайм сидел  в  мрачном  раздумье  за  графинчиком  с  остатками
вчерашнего коньяка, погруженный в глубокомысленное  занятие:  мокрой  ножкой
своей рюмки он отпечатывал на столе кружок за  кружком.  Мистер  Слайм  имел
жалкий и опустившийся вид, но в свое время  ,что  был  отъявленный  хвастун,
выдававший себя за человека с тонким вкусом и редкими  талантами.  Для  того
чтобы прослыть знатоком в области изящного, капитал  требуется  небольшой  и
всякому доступный: стоит только задирать нос повыше и  презрительно  кривить
губы, изображая снисходительную усмешку, - и в любом случае этого  хватит  с
избытком. Нелегкая, однако, дернула незадачливого отпрыска семьи  Чезлвитов,
от  природы  ленивого  и  не  способного  ни  к  какому  усидчивому   труду,
растранжирив все свои денежки, объявить себя, пропитания ради, наставником в
вопросах изящного вкуса; обнаружив, однако, хотя и слишком поздно,  что  для
этого занятия нужно побольше данных, чем у него имеется, он быстро опустился
до своего нынешнего уровня, и уже ничего не оставалось в нем прежнего, кроме
хвастовства и желчи, - вряд ли  мог  бы  он  существовать  самостоятельно  и
отдельно от своего приятеля Тигга. И  теперь  он  был  так  жалок  и  низок,
соединяя плаксивость с нахальством и заносчивость с пресмыкательством, - что
даже его друг и приживал, стоявший рядом с ним, по контрасту  возвышался  до
уровня человека.
     - Чив, - сказал мистер Тигг, хлопая его по спине, - мистера Пекснифа не
было дома, и я уладил наше дельце с мистером Пинчем  и  его  другом.  Мистер
Пипч с другом - мистер Чиви Слайм! Чив, мистер Пинч с другом!
     - Нечего сказать, приятно  знакомиться  при  таких  обстоятельствах,  -
сказал Чиви Слайм, глядя на Тома Пинча налитыми кровью глазами.  -  Я  самый
жалкий из смертных, поверьте мне!
     Том, видя, в каком он состоянии, попросил его не беспокоиться  и  после
неловкой паузы вышел вместе с Мартином. Но мистер Тигг так усиленно заклинал
их кашлем и разными знаками задержаться в темном углу за дверью, что они его
послушались.
     - Клянусь, -  воскликнул  мистер  Слайм,  бессильно  стукнув  по  столу
кулаком, а затем подперев голову рукой и утирая  пьяные  слезы,  -  я  самое
несчастное существо, какое известно миру. Общество в заговоре  против  меня.
Образованней меня нет человека на свете; какие сведения, какие  просвещенные
воззрения на все предметы, а посмотрите, как я живу!  Разве  сейчас,  в  эту
самую минуту,  я  не  принужден  одолжаться  двум  посторонним  лицам  из-за
трактирного счета!
     Мистер Тигг наполнил рюмку своего друга, подал ему  и  многозначительно
кивнул гостям в знак того,  что  сейчас  они  его  увидят  в  гораздо  более
выгодном свете.
     - Одолжаться двум посторонним лицам из-за трактирного счета, каково?  -
повторил мистер Слайм, скорбно прикладываясь к  рюмочке.  -  Очень  мило!  А
тысячи самозванцев тем временем стяжали себе славу! Люди, которые  мне  и  в
подметки не... Тигг, призываю тебя в свидетели, что самую  последнюю  собаку
так не травили, как травят меня.
     Испустив нечто вроде завывания, живо напомнившего слушателям только что
названное животное в крайней степени унижения,  мистер  Слайм  опять  поднес
рюмку ко рту. Как видно, он почерпнул в этом некоторое утешение, потому что,
ставя рюмку на стол, презрительно усмехнулся. Тут мистер  Тигг  опять  начал
усиленно и весьма выразительно кивать гостям, давая этим понять, что  сейчас
они узрят Чива во всем его величии.
     - Ха-ха-ха! - рассмеялся мистер Слайм. -  Одолжаться  двум  посторонним
из-за трактирного счета! А ведь, кажется, Тигг, у меня есть богатый дядюшка,
который мог бы купить полсотни чужих дядюшек? Кажется мне это или нет?  Ведь
я как будто из приличной семьи? Так это или не так? Я ведь  не  какая-нибудь
посредственность без капли дарования. Скажи, да или нет?
     - Дорогой Чив, ты  среди  человечества  -  американское  алоэ,  которое
цветет всего один раз в столетие! - отвечал мистер Тигг.
     -  Ха-ха-ха!  -  опять  рассмеялся  мистер  Слайм.  -  Одолжаться  двум
посторонним из-за  трактирного  счета!  И  это  мне,  мне!  Одолжаться  двум
архитекторским ученикам - людям, которые меряют  землю  железными  цепями  и
строят дома, как простые каменщики! Назовите мне фамилии этих двух учеников.
Как они смеют делать мне одолжения!
     Мистер Тигг был в совершенном восторге  от  этой  благородной  черты  в
характере своего друга, что и дал понять Тому Пинчу  при  помощи  маленького
мимического балета, сочиненного экспромтом для этой цели.
     - Они у меня узнают, все узнают, - кричал мистер Слайм, - что я  не  из
тех подлых, низкопоклонных смиренников, с которыми они привыкли иметь  дело!
У меня независимый характер. У меня пылкое сердце. У меня душа, которая выше
всяких низменных расчетов.
     - Ах, Чив, Чив, - бормотал мистер  Тигг,  -  какая  благородная,  какая
независимая натура, Чив!
     - Ступайте и выполните ваш долг, сэр, - сурово произнес мистер Слайм, -
займите денег на дорожные расходы; и у кого бы вы их ни  заняли,  дайте  там
понять, что я по натуре горд и независим и адски утонченные фибры души  моей
не переносят никакого покровительства. Слышите? Скажите там, что я  их  всех
ненавижу и только благодаря этому  сохраняю  еще  уважение  к  самому  себе.
Скажите, что ни один человек на свете не уважал так самого себя, как я  себя
уважаю!
     Он мог бы прибавить, что  ненавидит  два  рода  людей:  всех  тех,  кто
оказывает ему помощь, и всех тех, кто больше преуспел в жизни, ибо и в том и
в другом случае  их  превосходство  было  оскорблением  для  человека  столь
замечательных достоинств. Однако он этого не сказал,  и  с  вышеприведенными
заключительными словами мистер  Слайм  -  слишком  гордый,  чтобы  работать,
попрошайничать, одолжаться или красть, допускавший, однако,  чтобы  за  него
работали, попрошайничали, одолжались и  крали  другие,  слишком  заносчивый,
чтобы лизать руку, питавшую его в черный  день,  однако  достаточно  подлый,
чтобы  куснуть  или  рвануть  исподтишка,  -   с   этими   весьма   удачными
заключительными словами мистер Слайм повалился  головой  на  стол  и  заснул
пьяным сном.
     - Где вы найдете, - воскликнул мистер Тигг,  догоняя  молодых  людей  у
порога и осторожно притворяя за собой дверь, - такую независимость духа, как
у этого необыкновенного человека? Где вы найдете такого римлянина,  как  наш
друг Чив? Где вы найдете такой чисто классический склад ума, такую  простоту
характера, достойную тоги? Где  вы  найдете  человека  с  таким  неистощимым
красноречием? Я спрашиваю  вас,  господа,  разве  он  не  мог  бы  сидеть  в
древности на треножнике и прорицать без конца, лишь бы ему  давали  побольше
джина с водой за общественный счет?
     Мистер Пинч с обычной кротостью  собирался  было  что-то  возразить  на
последнее замечание Тигга, но, увидев, что его товарищ уже сошел с лестницы,
двинулся за ним.
     - Разве вы уже уходите, мистер Пинч? - спросил Тигг.
     - Да, благодарю вас, - ответил Том. - Пожалуйста, не провожайте меня.
     - А мне, знаете ли, хотелось бы сказать вам два слова  наедине,  мистер
Пинч, - сказал Тигг, не отставая от  него.  -  Одна  минутка  в  кегельбане,
проведенная в вашем обществе, весьма облегчила бы мне душу. Смею ли  просить
вас о таком одолжении?
     - Да, разумеется, - ответил Том, -  если  вы  этого  желаете.  -  И  он
последовал за мистером Тиггом в названное им убежище; добравшись  туда,  сей
джентльмен извлек из своей  шляпы  что-то  похожее  на  остатки  допотопного
носового платка и вытер себе глаза.
     - Сегодня вы видели меня, - сказал мистер Тигг, - в невыгодном свете.
     - Не будем говорить об этом, - сказал Том, - прошу вас.
     - Да, да,  в  невыгодном!  -  воскликнул  мистер  Тигг.  -  Я  на  этом
настаиваю. Если бы вам довелось видеть меня перед моим полком на африканском
побережье, во главе атакующего каре, с детьми, женщинами и  полковой  казной
посередине, вы бы меня просто не узнали. Тогда вы почувствовали  бы  ко  мне
уважение, сэр.
     У Тома Пинча были свои понятия о том, что такое доблесть, и потому  эта
картина не так его потрясла, как хотелось бы мистеру Тиггу.
     - Впрочем, не беда! - воскликнул этот джентльмен.  -  Один  школьник  в
письме к родителям, описывая чай с молоком, которым его  угощают,  выразился
так: "Это сплошная слабость". Повторяю эти слова, относя их к самому себе  в
настоящее время, и прошу у вас извинения. Сэр, вы видели моего друга Слайма?
     - Конечно, видел, - сказал мистер Пинч.
     - Сэр, мой друг Слайм произвел на вас впечатление?
     - Не очень приятное, должен сказать, -  ответил  Том  после  некоторого
колебания.
     - Я огорчен, но не удивляюсь, - воскликнул  Тигг,  хватая  его  за  оба
лацкана, - ибо вы пришли к тому же заключению, что и я. Однако, мистер Пинч,
хотя я чело-пек грубый и легкомысленный, я  уважаю  Разум.  Следуя  за  моим
другом, я выказываю уважение к Разуму. К вам,  предпочтительно  перед  всеми
людьми, обращаюсь я, мистер Пинч, от лица Разума, который не может отвоевать
себе место под солнцем. Итак,  сэр,  не  ради  себя,  -  я  не  имею  к  вам
притязаний, - но ради моего друга,  сокрушенного  горем,  чувствительного  и
независимого друга, который их имеет, - я прошу у вас взаймы  три  полкроны,
решительно и не краснея. Прошу, ибо имею на это право. А  если  я  прибавлю,
что они будут возвращены вам по почте не далее как на этой же неделе,  то  я
предчувствую, что вы меня даже осудите за эту меркантильную оговорку.
     Мистер Пинч достал из  кармана  старомодный  кошелек  красной  кожи  со
стальным замочком, вероятно принадлежавший когда-то его покойной бабушке.  В
нем был один полусоверен и ничего больше. Все богатство  Тома  до  следующей
четверти года.
     - Одну минуту, -  воскликнул  мистер  Тигг,  зорко  следивший  за  этой
процедурой. - Я только что хотел сказать, чтобы вы  лучше  дали  эти  деньги
золотом, для удобства пересылки. Благодарю вас. Адресовать, я думаю, мистеру
Пинчу в доме мистера Пекснифа - так дойдет?
     - Дойдет, конечно, - сказал Том. - Пожалуйста,  не  забудьте  прибавить
"эсквайр" к фамилии мистера Пекснифа *, это будет лучше. На мое имя,  знаете
ли, в доме Сета Пекснифа эсквайра.
     - Сета Пекснифа эсквайра, - повторил мистер Тигг, старательно записывая
адрес огрызком карандаша. - Мы, кажется, говорили - на этой неделе?
     - Да, но можно и в понедельник, - заметил Том.
     - Нет, нет, уж извините. В понедельник никак нельзя,  -  сказал  мистер
Тигг. - Если мы условились на этой неделе, значит  суббота  последний  день.
Ведь мы условились на этой неделе?
     - Ну, если вы уж так хотите, - сказал Том, - пускай будет на этой.
     Мистер Тигг приписал эти условия к своей памятке, сурово  нахмурившись,
прочел про себя запись и, для большей солидности и деловитости,  скрепил  ее
своими инициалами. Покончив с этим, он заверил мистера Пинча, что теперь все
в полном порядке, и, пожав ему руку с большим чувством, удалился.
     У Тома имелись весьма основательные опасения насчет  того,  что  Мартин
будет вышучивать эти переговоры,  и  ему  хотелось  на  время  избежать  его
общества. Поэтому он прогулялся несколько раз взад и вперед по кегельбану  и
вошел в дом только после ухода мистера Тигга  с  приятелем,  как  раз  в  ту
минуту, когда Марк с новым учеником смотрели на них в окно.
     - Я только что говорил, сэр, что если бы можно было этим  прокормиться,
- заметил  Марк,  указывая  пальцем  вслед  недавним  гостям,  -  вот  самое
подходящее для меня место. Служить таким молодчикам, сэр, это будет  почище,
чем копать могилы.
     - А еще того  лучше  -  оставайтесь  здесь,  Марк,  -  отвечал  Том.  -
Послушайтесь моего совета: оставайтесь в тихой пристани.
     - Теперь уже поздно слушаться, сэр, - сказал  Марк.  -  Я  объявил  ей.
Уезжаю завтра утром.
     - Уезжаете! - воскликнул мистер Пинч. - Куда же?
     - В Лондон, сэр.
     - Что же вы там будете делать? - спросил мистер Пинч.
     - Ну, я еще и сам не знаю, сэр. В  тот  день,  когда  я  вам  открылся,
ничего не подвернулось подходящего. О каком занятии ни подумаю, все уж очень
легко, - что за честь быть веселым при такой работе.  Наняться,  что  ли,  к
кому-нибудь в услужение, сэр? Может, какое-нибудь  очень  строгое  семейство
пришлось бы мне по плечу, мистер Пинч?
     - А может быть, вы, Марк, пришлись бы  не  ко  двору  в  очень  строгом
семействе?
     -  Возможное  дело,  сэр.  Ежели  бы  я  попал  к  каким-нибудь   особо
придирчивым хозяевам, я бы еще мог показать себя; да ведь  как  это  узнаешь
наперед, нельзя же напечатать в газетах, что вот-де молодой  человек  желает
поступить в услужение  и  не  столько  гонится  за  жалованьем,  сколько  за
придирчивыми хозяевами; ведь этого нельзя, сэр?
     - Да, пожалуй, - сказал мистер Пинч, - мне тоже кажется, что нельзя.
     - Завистливое семейство, - продолжал Марк в раздумье, -  или  сварливое
семейство, или зложелательное семейство,  или,  на  худой  конец,  очень  уж
прижи