Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
плешь
случайного происхождения, - напоминает нам, что мы всего-навсего... - он
хотел было сказать "черви", но, вспомнив, что черви не отличаются густотой
волос, закончил: - ...бренная плоть.
- И это, - воскликнул мистер Пексниф после паузы, во время которой он,
по-видимому без особого успеха, искал новой темы для поучения, - и это также
весьма утешительно. Мерси, дорогая моя, помешай в камине и выгреби золу.
Младшая мисс Пексниф послушно принялась мешать в камине, потом снова
уселась на скамеечку и, положив на отцовское колено руку, прильнула к ней
румяной щекой. Мисс Чарити придвинула стул поближе к огню, готовясь к
беседе, и устремила взор на отца.
- Да, - произнес мистер Пексниф после краткого молчания, во время
которого он, безмолвно улыбаясь и покачивая головой, глядел в камин, - мне
опять посчастливилось достигнуть своей цели. У нас в доме в самом скором
времени появится новый жилец.
- Молодой человек, папа? - спросила Чарити.
- Да, молодой, - ответил мистер Пексниф. - Ему представляется редкая
возможность соединить все преимущества наилучшего для архитектора
практического образования с семейным уютом и постоянным общением с лицами,
которые, как бы ни были ограничены их способности и скромна их сфера, тем не
менее вполне сознают свою моральную ответственность.
- Ах, папа! - воскликнула Мерси, лукаво грозя ему пальчиком. -
Точь-в-точь объявление!
- Веселая... веселая певунья! - сказал мистер Пексниф.
Тут кстати будет заметить по поводу того, что мистер Пексниф назвал
свою дочку "певуньей", что у нее совсем не было голоса, но что мистер
Пексниф имел привычку ввертывать в разговор любое слово, какое только
попадалось на язык, не особенно заботясь о его значении, лишь бы оно было
звучно и хорошо закругляло фразу. И делал он это так уверенно и с таким
внушительным видом, что своим красноречием нередко ставил в тупик первейших
умников, так что те только глазами хлопали.
Враги мистера Пекснифа утверждали, кстати сказать, будто он во всем
полагался на силу пустопорожних фраз и форм и что в этом заключалась
сущность его характера.
- Он хорош собой, папа? - спросила младшая дочь.
- Глупышка Мерри! - сказала старшая: - "Мерри" употреблялось
ласкательно вместо "Мерси". - Скажите лучше, сколько он будет платить?
- Ах, боже мой, Черри! - воскликнула мисс Мерси, всплескивая руками и
самым обворожительным образом хихикая. - Какая же ты корыстная! Хитрая,
расчетливая, гадкая девчонка!
Совершенно очаровательная сцена во вкусе века пасторалей: обе мисс
Пексниф сначала слегка отшлепали друг друга, а после того бросились
обниматься, проявив при этом всю противоположность своих натур.
- Он, кажется, недурен собой, - произнес мистер Пексниф с расстановкой
и очень внятно, - довольно-таки недурен. Не могу сказать, чтобы я ожидал от
него немедленной уплаты денег.
Хотя обе сестры были совсем разные, но. при этих словах они одинаково
широко раскрыли глаза и посмотрели на папашу таким удивленным взглядом,
будто они в самом деле только и думали, что о презренной пользе.
- Ну, и что же из этого! - говорил мистер Пексниф, по-прежнему улыбаясь
огню в камине. - Надеюсь, есть еще на свете бескорыстие? Не все же мы в
разных лагерях - одни обидчики, а другие обиженные. Есть среди нас и такие,
которые оказываются посередине, подают помощь тем, кому она нужна, и не
примыкают ни к одной из сторон. А - гм?
В этой филантропической окрошке скрывался все же некий смысл,
успокоивший сестер. Они обменялись взглядами и повеселели.
- Ну, к чему постоянно рассчитывать, строить какие-то планы,
заглядывать в будущее, - говорил мистер Пексниф, улыбаясь все шире и глядя
на огонь с таким выражением, словно это с ним он вел шутливую беседу. - Мне
противны все эти хитрости. Если мы склонны быть добрыми и великодушными,
смело дадим себе волю, хотя бы это принесло нам убыток вместо прибыли. А,
Чарити?
Впервые подняв глаза после того, как он начал размышлять вслух, и
увидев, что обе дочери улыбаются ему, мистер Пексниф подарил их таким
игривым взглядом, что младшая, получив это поощрение, тут же перепорхнула к
нему на колени, обняла его за шею своими прелестными ручками и поцеловала
раз двадцать подряд. Во все время этой трогательной сцены она смеялась так
заразительно, что к ее необузданной веселости присоединилась даже степенная
и благоразумная Черри.
- Ну, будет, будет, - сказал мистер Пексниф и, слегка отстранив младшую
дочь, пригладил пальцами волосы и снова принял достойное выражение лица. -
Что за безрассудство! Остережемся смеяться без причины, чтобы после нам не
плакать. Какие у нас дома новости со вчерашнего дня? Надеюсь, Джон Уэстлок
уехал?
- В том-то и дело, что нет, - сказала Чарити.
- Почему же нет? - вопросил отец. - Срок ему вышел еще вчера. И вещи
его уложены, я знаю; я сам видел утром, что его сундук стоит в прихожей.
- Вчера он ночевал в "Драконе", - отвечала молодая девушка, - и
пригласил мистера Пинча отобедать с ним. Вечер они провели вместе, и мистер
Пинч до самой поздней ночи не являлся домой.
- А когда я встретила его утром на лестнице, папа, - вмешалась Мерси с
обычной своей живостью, - господи, до чего он был страшный! Цвет лица просто
необыкновенный какой-то, глаза тусклые, как у вареного судака, голова,
должно быть, трещит ужасно, я это сразу заметила, а от самого несет бог
знает как, ну просто до невозможности, - тут молодая особа содрогнулась, -
пуншем и табаком.
- Мне кажется, - произнес мистер Пексниф с привычной для него
мягкостью, но в то же время с видом жертвы, безропотно сносящей обиду, - мне
кажется, мистер Пинч напрасно выбрал себе в товарищи такого человека,
который в завершение долголетнего знакомства пытался, как ему известно,
оскорбить мои чувства. Я не вполне уверен, что это любезно со стороны
мистера Пинча. Я не вполне уверен, что это тактично со стороны мистера
Пинча.
Я пойду дальше и скажу, что не вполне уверен, есть ли тут самая
обыкновенная благодарность со стороны мистера Пинча.
- Но чего же можно ожидать от мистера Пинча, - воскликнула Чарити,
делая такое сильное и презрительное ударение на фамилии, что, казалось, она
с величайшим наслаждением ущипнула бы прямо за ляжку этого джентльмена, если
бы разыгрывала шараду *.
- Да, да, - возразил ее отец, кротко поднимая руку. - легко нам
говорить "чего мы можем ожидать от мистера Пинча", но ведь мистер Пинч наш
ближний, душа моя; это единица в общем итоге человечества, душа моя, и наше
право, даже наш долг, - ожидать от мистера Пинча некоторого развития тех
лучших свойств характера, коими мы по справедливости гордимся. Нет, -
продолжал мистер Пексниф, - нет! Боже меня сохрани, чтобы я стал говорить,
будто ничего хорошего нельзя ожидать от мистера Пинча, или чтобы я стад
говорить, будто ничего хорошего нельзя ожидать от какого бы то ни было
человека (даже самого развращенного, каким нельзя считать мистера Пинча,
отнюдь нет); но мистер Пинч разочаровал меня; он меня огорчил; поэтому
несколько изменилось к худшему мое мнение о мистере Пинче, но не о
человеческой природе! Нет, о нет!
- Тише! - сказала мисс Чарити, подняв кверху палец, так как в это время
кто-то осторожно постучался в парадную дверь. - Явилось наше сокровище!
Попомните мои слова, это он вернулся вместе с Джоном Уэстлоком за его вещами
и намерен помочь ему донести сундук до остановки дилижанса. Попомните мои
слова, вот что у него на уме!
Должно быть, в то самое время как она это говорила, сундук выносили из
дома, но после кратких переговоров шепотом его снова поставили на пол, и
кто-то постучался в дверь гостиной.
- Войдите! - воскликнул мистер Пексниф, - сурово, но добродетельно. -
Войдите!
Этим разрешением не преминул воспользоваться человек мешковатый,
неловкий в движениях, крайне близорукий и преждевременно облысевший, но,
заметив, что мистер Пексниф сидит к нему спиной, глядя на огонь, он
нерешительно остановился, держась за дверную ручку. Он был далеко не
красавец, и его фигуру облекал табачного цвета костюм, который и снову был
скроен неладно, а теперь от долгой носки весь съежился и сморщился, потеряв
всякий покрой; однако, несмотря на костюм и нескладную фигуру, которую
отнюдь не красила сильная сутуловатость и смешная привычка вытягивать голову
вперед, никому не пришло бы в голову считать его дурным человеком, разве
только полагаясь на слова мистера Пекснифа. Ему было, вероятно, лет около
тридцати, а с виду можно было дать сколько угодно, от шестнадцати до
шестидесяти: он принадлежал к тем странным людям, которые никогда не
становятся вполне дряхлыми, но выглядят стариками уже в ранней юности, а
после того становятся все моложе.
По-прежнему держась за ручку двери, он несколько раз переводил глаза с
мистера Пекснифа на Мерси, с Мерси на Чарити, с Чарити опять на мистера
Пекснифа; но так как обе дочки глядели в огонь с тем же упорством, что и
папаша, и никто из них троих не обращал на него ни малейшего внимания, он
вынужден был, наконец, сказать:
- Извините меня, мистер Пексниф: я, кажется, помешал вам...
- Нет, вы не помешали, мистер Пинч, - возразил тот очень кротко, но не
оглядываясь на него. - Садитесь, пожалуйста, мистер Пинч. И будьте так
любезны закрыть дверь, мистер Пинч, прошу вас, если вам нетрудно.
- Да, сэр, конечно, - сказал Пинч, не закрывая, однако, дверей, а,
наоборот, открывая их еще шире и боязливо кивая головой кому-то стоявшему за
порогом. - Мистер Уэстлок, сэр, узнав, что вы уже вернулись домой...
- Мистер Пинч, мистер Пинч! - произнес Пексниф, поворачиваясь кругом
вместе со стулом- и глядя на Пинча с выражением глубочайшей скорби: - Я не
ожидал этого с вашей стороны. Я не заслужил этого с вашей стороны!
- Но, право же, сэр... - настаивал Пинч.
- Чем меньше будет вами сказано, мистер Пинч, - остановил его Пексниф,
- тем будет лучше. Я не жалуюсь ни на что. Не оправдывайтесь, пожалуйста.
_ Нет, позвольте, сэр, - воскликнул Пинч с большим жаром, - прошу пас!
Мистер Уэстлок, СЭР, уезжая из этих мест навсегда, желает расстаться с вами
по-дружески. У вас с мистером Уэстлоком, сэр, вышло на днях маленькое
недоразумение; у вас и прежде бывали маленькие недоразумения...
- Маленькие недоразумения! - воскликнула Чарити.
- Маленькие недоразумения! - эхом отозвалась Мерси.
- Дорогие мои! - сказал мистер Пексниф, все с тем же возвышенным
смирением простирая руку к небесам. - Милые! - Выдержав торжественную паузу,
он кротко кивнул мистеру Пинчу, как бы говоря: "Продолжайте", - но мистер
Пинч до того растерялся, не зная, что говорить дальше, и так беспомощно
глядел на обеих девиц, что разговор, вероятно, и закончился бы на этом, если
бы красивый юноша, едва достигший возмужалости, не переступил в эту минуту
порога и не подхватил нить беседы на том самом месте, где она оборвалась.
- Послушайте, мистер Пексниф! - сказал он, улыбаясь, - пусть между нами
не останется никакого враждебного чувства, прошу вас. Я очень сожалею о том,
что мы с вами не ладили, и сожалею как нельзя более, если я вас чем-нибудь
оскорбил. Не поминайте меня лихом, сэр.
- Я ни одному человеку на свете не желаю зла, - кротко отвечал мистер
Пексниф.
- Я же вам говорил, - громким шепотом вмешался мистер Пинч, - я так и
знал! Я это от него всегда слышал.
- Так вы подадите мне руку, сэр? - воскликнул Джон Уэстлок, делая
вперед шага два и взглядом приглашая мистера Пинча внимательно следить за
происходящим.
- Гм! - произнес мистер Пексниф самым кротким голосом.
- Вы подадите мне руку, сэр?
- Нет, Джон, - отвечал мистер Пексниф с почти неземным спокойствием, -
нет, я не подам вам руки. Я простил вас. Я давно уже простил вас, еще в то
время, когда вы корили меня и издевались надо мной. Я примирился с вами во
Христе, а это гораздо лучше, нежели подавать вам руку.
- Пинч, - сказал юноша, уже не скрывая своего презрения к бывшему
наставнику, - что я вам говорил?
Бедняга Пинч, совершенно потерявшись, взглянул было на мистера
Пекснифа, который с самого начала беседы не сводил с него глаз, но так и не
найдя, что ответить, перевел взгляд на потолок.
- Что касается вашего прощения, мистер Пексниф, - сказал юноша, - то на
таких условиях я его не приму. Я не желаю, чтобы меня прощали.
- Не желаете, Джон? - отвечал мистер Пексниф с улыбкой. - Но вам
придется его принять. Вы не можете этому противиться. Прощение есть дар
небес, оно есть самая возвышенная добродетель; оно вне вашей сферы и не
подвластно вам, Джон. Я все-таки прощу вас. Вы не заставите меня помнить
зло, которое вы мне причинили, Джон.
- Зло! - воскликнул тот со всем жаром юности. - Хорош голубчик! Зло! Я
ему делал зло! Он и думать забыл про пятьсот фунтов, которые выманил у меня
под всякими предлогами, и про семьдесят фунтов в год за стол и квартиру,
когда за них много было бы и семнадцати! Нечего сказать, мученик!
- Деньги, Джон, - сказал мистер Пексниф, - это корень всякого зла.
Прискорбно видеть, что вы уже поддались их пагубному влиянию. А я не хочу
даже помнить, что они существуют на свете. Не хочу помнить и о поведении
того заблудшего, - здесь мистер Пексниф, до сих пор изъяснявшийся со всей
кротостью миротворца, возвысил голос, словно желая сказать: "Я тебя,
негодяя, насквозь вижу", - того заблудшего, который привел вас сюда, пытаясь
нарушить (к счастью, тщетно) покой и душевный мир человека, которому не жаль
было бы отдать за него последнюю каплю крови.
Тут голос мистера Пекснифа задрожал, в ответ послышались глухие рыдания
его дочерей. Более того, в воздухе реяли и звучали два незримых голоса, -
один восклицал: "Скотина!", другой: "Свинья!"
- Способность прощать, - произнес мистер Пексниф, - прощать вполне и до
конца, бывает иногда совместима и с сердечными ранами: быть может, если
сердце ранено, тем больше в этом чести. Душа моя все еще содрогается и
глубоко скорбит о неблагодарности этого человека, но я испытываю гордость и
радость, говоря, что прощаю ему. Нет! Прошу этого человека, - возвысил голос
мистер Пексниф, видя, что Пинч собирается заговорить, - прошу его не
перебивать меня замечаниями; он премного меня обяжет, если не произнесет
сейчас ни слова. Я не уверен, что у меня найдутся силы перенести это
испытание. Через самое короткое время, надеюсь, я найду в себе достаточно
твердости, чтобы продолжать беседу с ним так, как если бы ничего этого не
произошло. Но не сейчас, - закончил мистер Пексниф, снова поворачиваясь к
огню и махая рукой по направлению к дверям, - не сейчас!
- О! - воскликнул Джон Уэстлок со всем презрением и негодованием, какие
могло выразить это односложное восклицание. - Всего наилучшего, барышни!
Идем, Пинч, не стоит над этим задумываться. Я был прав, а вы ошибались. Это
не так важно, в другой раз будете умнее.
С этими словами он похлопал по плечу своего приунывшего товарища,
повернулся на каблуках и вышел в коридор, куда, нерешительно потоптавшись
сначала в гостиной, последовал за ним и бедный мистер Пинч, с выражением
глубочайшей подавленности и печали на лице. Затем они вдвоем подхватили
сундук и отправились навстречу дилижансу.
Этот быстроходный экипаж проезжал каждый вечер мимо перекрестка на
углу, куда оба они и направились теперь. Несколько минут они шли по улице
молча, пока, наконец, молодой Уэстлок не расхохотался громко. Потом он
замолчал, потом опять расхохотался, и так несколько раз подряд. Однако его
спутник ни разу не отозвался тем же.
- Вот что я скажу вам, Пинч! - начал вдруг Уэстлок после новой
продолжительной паузы. - В вас мало злости. Какое там мало! Ни капли нет!
- Ну что ж! - сказал Пинч со вздохом. - Не знаю, право. Это, может
быть, даже лестно. Может, еще тем лучше, что во мне ее нет.
- Тем лучше! - передразнил его спутник. - Тем хуже, хотите вы сказать.
- И все-таки, - продолжал Пинч, занятый собственными мыслями и не слыша
этих последних слов своего друга, - во мне, должно быть, немало того, что вы
называете злостью; иначе как бы я мог до такой степени огорчить Пекснифа?
Мне бы очень не хотелось его обижать - не смейтесь, пожалуйста! - не
хотелось бы ни за какие деньги; а, видит бог, они мне крайне были бы нужны,
Джон. Как он огорчился!
- Он огорчился! - возразил его друг.
- Разве вы не заметили, что у него навернулись слезы! - воскликнул
Пинч. - Боже ты мой, Джон, ведь это далеко не пустяки - видеть человека до
такой степени взволнованным и знать, что ты этому виной! А слышали вы, как
он сказал, что ему не жаль было бы отдать за меня последнюю каплю крови?
- А вам нужна эта последняя капля? - довольно резко возразил Джон. -
Вот если бы он не жалел для вас того, что вам действительно нужно, - тогда
другое дело. А то ведь ему жаль для вас порядочной работы, жаль карманных
денег, жаль обучить вас хоть чему-нибудь! Ему жаль для вас даже баранины в
сообразной пропорции с картошкой и овощами!
- Боюсь, - сказал Пинч, снова вздыхая, - что я очень много ем! Не могу
же я не видеть, что очень много ем. И вы это знаете, Джон.
- Вы много едите? - переспросил его спутник с не меньшим возмущением,
чем прежде. - Откуда вам это может быть известно?
По-видимому, этот вопрос заключал в себе большую убедительную силу, так
как мистер Пинч только повторил полушепотом, что питает сильное подозрение
на этот счет и очень боится, что так оно и есть.
- Впрочем, так оно или не так, - прибавил он, - это к делу не
относится, важно то, что мистер Пексниф считает меня неблагодарным. Джон, на
мой взгляд, нет на свете преступления более вопиющего, чем неблагодарность,
и если он упрекает меня в неблагодарности и думает, что я действительно
заслужил такой упрек, для меня это - просто нож острый!
- А по-вашему, он этого не знает? - отвечал тот пренебрежительно. - Ну
вот что, Пинч, не буду я с вами спорить, но только вы сами отдайте себе
отчет, какие у вас резоны быть ему благодарным, хорошо? Сначала переменим
руки, а то сундук тяжелый. Ну, вот так. А теперь говорите.
- Во-первых, - начал Пинч, - он принял меня в ученики и взял с меня
гораздо меньше, чем просил сначала.
- Положим, - ответил его друг, ничуть не тронувшись таким великодушием.
- А что во-вторых?
- Как что во-вторых? - воскликнул Пинч с некоторым даже вызовом. - Да
все решительно! Моя бедная бабушка умерла счастливой, успокоенная мыслью,
что поместила меня к такому превосходному человеку. Я вырос у него в доме, я
теперь его доверенное лицо, его помощник, он назначил мне жалованье; а когда
дела пойдут лучше - и мои перспективы тоже изменятся к лучшему. Вот это все
и есть во-вторых, и многое другое тоже! А в качестве пролога и предисловия и
к во-первых и к во-вторых, Джон, вы должны принять во внимание, что я
родился для более простой и бедной жизни, что в его профессии я смыслю мало
и таланта к ней у меня нет, да, в сущности, нет способностей и ни к чему
другому, кроме разных пустяковых дел, которые никому не могут быть особенно
нужны и полезны.
Он говорил все это с такой искренностью и с таким чувством, чт