а  это
других причин, кроме собственных тайных опасений, было бы  неприлично  и  не
по-джентльменски. Поэтому он поблагодарил генерала за  обещание  познакомить
его с агентом и условился зайти  к  этому  важному  лицу  завтра  утром.  Он
попросил  генерала  объяснить  ему,  что  такое   Уотертостская   Ассоциация
Сочувствующих, о которой тот упомянул, обращаясь с речью к мистеру  Лафайету
Кеттлу, и чему она, собственно, сочувствует. На это  генерал  ответил  очень
важно, что он может вполне просветиться на этот счет завтра  в  том  городе,
куда они едут, посетив общее собрание  Ассоциации,  "на  котором,  сэр,  мои
сограждане просили меня быть председателем".
     Они прибыли к месту своего назначения поздно вечером. Рядом с  железной
дорогой высилось огромное белое здание, похожее на безобразную  больницу,  с
вывеской: "Национальный отель". По его фасаду тянулась  деревянная  галерея,
или веранда, являвшая довольно странный вид, ибо, когда  поезд  остановился,
на ней можно было заметить торчавшие кверху сапоги и ботинки, а также  клубы
сигарного  дыма  -  и  никаких  других  следов  человеческого   присутствия.
Постепенно, однако, показались головы  и  плечи,  принадлежавшие  сапогам  и
ботинкам, и тогда обнаружилось, что некоторые постояльцы наслаждаются  таким
образом вечерней прохладой,  оригинальности  ради  задрав  пятки  туда,  где
полагалось бы быть голове, если бы дело происходило в другой стране.
     В отеле оказался большой бар и большая общая зала,  где  уже  накрывали
общий стол к ужину. Тут имелись бесконечные выбеленные  известкой  лестницы,
длинные выбеленные коридоры и внизу и наверху десятки  маленьких  выбеленных
спален на всех этажах и веранда, которая шла вокруг всего дома; самый же дом
представлял собой большой  прямоугольник  с  неуютным  двориком  посередине.
Зевавшие джентльмены расхаживали взад и вперед, засунув руки в карманы; но и
внутри дома, и перед домом, и везде, где только ни собиралось вместе человек
десять,  все  они  своим  видом,  костюмом,  нравами,  привычками,  умом   и
разговором повторяли мистера Джефферсона Брика, полковника  Дайвера,  майора
Паукинса, генерала Чока и мистера Лафайета Кеттла, -  повторяли  без  конца.
Все они делали одно и то  же,  говорили  одно  и  то  же,  судили  обо  всем
одинаково и подходили ко всему с одной и той же меркой.  Наблюдая,  как  они
живут и как вращаются в очаровательном обществе  друг  друга,  Мартин  начал
понимать,  почему  из   них   вышли   такие   общительные,   жизнерадостные,
привлекательные и покладистые люди.
     Под заунывные звуки гонга это приятное общество сошлось со всех  концов
дома в общую залу; из  соседних  лавок  явились  толпы  постояльцев,  ибо  в
"Национальном отеле" жило полгорода,  и  семейные  и  одинокие.  Чай,  кофе,
копченое мясо, языки, ветчина, пикули, печенье, гренки, варенье, консервы  и
хлеб с маслом уничтожались с обычной быстротой,  после  чего,  как  водится,
общество разошлось - кто в контору, кто на склад, а кто и в бар. У дам  была
своя столовая, поменьше, куда, по желанию, допускались  мужья  и  братья;  а
время они проводили совершенно так же, как у Паукинсов.
     - Ну, милый мой Марк, - сказал Мартин, закрывая дверь  своей  маленькой
комнатки, - надо нам с  вами  серьезно  посоветоваться,  потому  что  завтра
решается наша судьба. Вы твердо  намерены  присоединить  ваши  сбережения  к
общему капиталу?
     - Если бы я не был намерен рискнуть, сэр, - отвечал мистер Тэпли,  -  я
бы сюда и не поехал.
     - Сколько тут, вы говорили? - спросил Мартин, показывая  ему  маленький
мешочек.
     - Тридцать семь фунтов десять шиллингов и шесть пенсов. По крайней мере
так мне сказали в сберегательной кассе, сам я не считал. Они там  уж  знают,
что вы! - сказал  Марк,  кивнув  головой  в  знак  безграничного  доверия  к
мудрости и счетным талантам этого учреждения.
     - Из тех денег, что мы привезли с собой, - сказал  Мартин,  -  осталось
восемь фунтов без нескольких шиллингов.
     Мистер Тэпли улыбнулся, всеми силами стараясь показать, что он этому не
придает никакого значения.
     - За кольцо - ее кольцо, Марк... - сказал Мартин, с  грустью  глядя  на
свой палец без кольца.
     - Да! - вздохнул мистер Тэпли. - Извините меня, сэр.
     - ...мы получили четырнадцать фунтов, считая на английские деньги.  Так
что даже с этим, как видите, ваша доля капитала гораздо больше, чем моя. Ну,
Марк, - сказал Мартин совсем по-старому, как он,  бывало,  говорил  с  Томом
Пинчем, - я придумал, чем отплатить вам за это, и не только  отплатить,  но,
надеюсь, изменить к лучшему ваши виды на будущее.
     - Давайте не будем об этом говорить, сэр, - возразил Марк. - Мне ничего
не надо. Я всем доволен, сэр, право, доволен.
     - Нет, выслушайте меня, - сказал Мартин, - это очень важно для  вас,  и
мне будет очень приятно. Марк, я вас сделаю  своим  компаньоном,  на  равных
правах со мной. В добавление к капиталу я  вкладываю  свои  профессиональные
знания и способности и уступаю вам половину годовой прибыли, пока  мы  ведем
дело вместе.
     Бедный Мартин! Он вечно строил воздушные  замки.  В  своем  эгоизме  он
вечно забывал обо  всем,  кроме  своих  радужных  надежд  и  оптимистических
планов. Даже в эту минуту он  воображал,  будто  покровительствует  Марку  и
щедро вознаграждает его, и гордился этим.
     - Не знаю, сэр, что и сказать вам  в  благодарность,  -  возразил  Марк
далеко не так весело, как обыкновенно, хотя и совсем по другой причине,  чем
думал Мартин. - По мере сил буду служить вам, сэр, до самого  конца.  Вот  и
все.
     - Мы с вами во всем согласны, мой милый, - сказал Мартин, становясь еще
самодовольнее и снисходительнее. - Мы больше не господин и слуга, а друзья и
компаньоны, к обоюдной выгоде. Если мы решим ехать в Эдем,  то,  как  только
туда приедем, начнем дело под фирмой, - Мартин всегда ковал железо, пока оно
горячо, - Чезлвит и Тэпли.
     - Господь с вами, сэр, - воскликнул Марк, - зачем  вам  мое  имя?  Я  и
дела-то не знаю. Пускай я буду "и  Кь",  согласен.  Мне  часто  приходило  в
голову, как бы узнать, что это за "и Кь" такая. Вот уж  не  думал,  что  сам
туда попаду.
     - Пусть будет по-вашему, Марк.
     - Благодарю вас, сэр. Если какому-нибудь тамошнему помещику понадобится
устроить кегельбан для трактира или для себя лично, я бы  справился  с  этим
делом, сэр.
     - Не хуже любого архитектора в Штатах, - сказал Мартин. -  Принесите-ка
два шерри-коблера, мы с вами выпьем за успехи фирмы.
     Он или забыл уже (как и потом частенько забывал),  что  они  больше  не
хозяин и слуга, или считал такого рода услуги  входящими  в  обязанности  "и
Кь". Марк повиновался приказу  с  обычной  своей  живостью;  и,  прежде  чем
разойтись на ночь, они условились, что завтра утром вместе пойдут к  агенту,
но что Мартин один будет решать вопрос об Эдеме,  по  своему  усмотрению.  И
Марк не ставил себе этой уступки в заслугу, хотя бы наедине  с  самим  собой
или во имя пущей веселости. Он отлично знал, что дело так или иначе кончится
этим.
     На следующий день генерал появился за общим  столом  и  после  завтрака
предложил им не теряя времени отправиться к агенту. Оба компаньона, не желая
ничего лучшего, согласились; и все они втроем тут же отправились  в  контору
эдемской компании, которая находилась на расстоянии  ружейного  выстрела  от
"Национального отеля".
     Она была очень невелика - что-то вроде будки  при  шлагбауме.  Но  если
большой участок земли может уместиться в стаканчике для игральных костей, то
почему же нельзя торговать целой территорией в сарае? К  тому  же  помещение
было временное; эдемцы собирались выстроить великолепное здание для торговли
участками и даже присмотрели место, а в Америке это уже половина дела. Дверь
конторы была распахнута настежь, и в дверях они увидели самого  агента;  без
сомнения, это был ловкач по своей части, ибо все дела,  как  видно,  были  у
него уже сделаны, и он качался в качалке, упираясь одной ногой в  притолоку,
а другую подложив под себя, словно высиживал ее, как курица яйца.
     Это был костлявый  человек  в  громадной  соломенной  шляпе  и  зеленом
сюртуке. По случаю жаркой погоды  он  был  без  галстука  и  с  расстегнутым
воротничком рубашки, так что когда он говорил, видно было,  как  в  горле  у
него что-то дергается и подскакивает, будто молоточки  в  клавикордах.  Быть
может, истина пыталась пробиться к его устам? Если так, это ей не удалось.
     Два серых глаза прятались глубоко в глазницах агента, но  один  из  них
ничего не видел и был совершенно неподвижен. Одна сторона лица  у  него  как
будто прислушивалась к  тому,  что  делает  другая.  Таким  образом,  каждая
сторона профиля имела свое выражение, и когда подвижная сторона  была  всего
оживленней - неподвижная хладнокровно наблюдала.  Это  было  все  равно  что
вывернуть человека в самом лучезарном настроении наизнанку и увидеть,  какое
холодное и расчетливое у него лицо изнутри.
     Каждый длинный черный волос  на  его  голове  висел  прямо,  как  нитка
отвеса, зато над глазами вместо бровей были какие-то  взъерошенные  кустики,
словно гусь, чьи лапки глубоко отпечатались по углам  его  глаз,  исщипал  и
выклевал их, признав в нем хищную птицу.
     Таков был  человек,  к  которому  они  подходили  и  которого  генерал,
здороваясь, назвал Скэддером.
     - Ну, генерал, - отвечал тот, - как поживаете?
     - Бодр и деятелен; тружусь на пользу отечеству и для общего блага.  Два
джентльмена к вам, мистер Скэддер.
     Скэддер пожал руку и тому и другому (в Америке ничего не  делается  без
рукопожатия) и продолжал раскачиваться в качалке.
     - Кажется, я знаю, по какому делу пришли сюда эти  незнакомцы,  не  так
ли, генерал?
     - Да, сэр, думаю, что знаете.
     - У вас длинный язык,  генерал.  Много  болтаете,  вот  что,  -  сказал
Скэддер. - Вы отлично выступаете на  общественных  собраниях,  но  только  в
частных разговорах надо быть поосмотрительнее. Вот что!
     - Ничего ровно не понимаю, хоть повесьте! - ответил генерал, подумав.
     - Вы  же  знаете,  что  мы  не  собирались  продавать  участки  первому
встречному, -  сказал  Скэддер,  -  а  решили  приберечь  их  для  природных
аристократов. Да!
     - Так ведь вот же они, сэр! - с жаром воскликнул генерал.  -  Вот  они,
сэр.
     - Ну и ладно, когда так, - укоризненным тоном ответил Скэддер. - Нечего
вам на меня злиться, генерал.
     Генерал шепнул Мартину, что Скэддер честнейший малый и что он  даже  за
десять тысяч долларов не решился бы его обидеть.
     - Я выполняю свой долг, охраняю интересы моих ближних, а они же на меня
и  злятся,  -  негромко  сказал  Скэддер,  глядя  на  дорогу  и  по-прежнему
раскачиваясь в качалке. - Они сердятся, что я мешаю им распродавать Эдем  по
дешевке. Вот вам человеческая природа! Да!
     - Мистер Скэддер, - произнес генерал, принимая позу оратора. - Сэр! Вот
вам моя рука, и вот вам мое сердце.  Я  уважаю  вас,  сэр,  и  прошу  вашего
прощения. Эти джентльмены мои друзья, сэр, иначе я не  привел  бы  их  сюда,
хорошо зная, что участки теперь продаются слишком  дешево.  Но  это  друзья,
сэр, мои близкие друзья.
     Мистер Скэддер был так  доволен  этим  объяснением,  что  горячо  пожал
генералу руку и даже встал для этого с  качалки.  После  чего  он  пригласил
"близких друзей" генерала войти в контору. Сам же генерал заметил с  обычной
своей благожелательностью, что  не  хочет  мешаться  в  их  дела,  поскольку
состоит в земельной компании,  и,  усевшись  в  качалку,  стал  смотреть  на
дорогу, подобно доброму самаритянину, поджидающему путника *.
     - Ого! - воскликнул Мартин, заметив большой план, занимавший всю  стену
конторы. Впрочем, в конторе, кроме этого плана, не было почти  ничего,  если
не считать  ботанических  и  геологических  образцов,  двух-трех  засаленных
конторских книг да некрашеной конторки и стула. - Ого! Это что такое?
     -  Это  Эдем,  -  сказал  Скэддер,  ковыряя  в   зубах   чем-то   вроде
микроскопического штыка, выскочившего  из  перочинного  ножика  при  нажатии
пружинки.
     - Я понятия не имел, что это целый город!
     - Не имели? Да, это целый город.
     И цветущий город! Застроенный город! Тут были  банки,  церкви,  соборы,
фабрики, рынки,  гостиницы,  магазины,  особняки,  пристани,  биржа,  театр,
общественные здания всякого  рода,  вплоть  до  редакции  ежедневной  газеты
"Эдемский скорпион", - все это было очень точно нанесено на план.
     - Боже мой! Да ведь это  в  самом  деле  большой  город!  -  воскликнул
Мартин, оборачиваясь.
     - Да, очень большой, - заметил агент.
     - Боюсь только, - сказал Мартин, опять разглядывая общественные здания,
- что мне там нечего будет делать.
     - Ну, он не весь отстроен, - возразил агент. - Не совсем еще.
     Мартин вздохнул свободнее.
     - Например, вот этот рынок? - спросил Мартин. - Он построен?
     - Вот этот? - сказал агент, тыча зубочисткой  во  флюгер  на  крыше.  -
Позвольте-ка! Нет, этот еще не построен.
     - Недурно было бы начать с него. А, Марк? -  прошептал  Мартин,  толкая
своего компаньона локтем.
     Марк, который с самым невозмутимым видом, поглядывал то на  агента,  то
на план, ответил только:
     - Еще бы!
     Наступила мертвая тишина;  мистер  Скэддер,  по  временам  давая  отдых
зубочистке, насвистывал "Янки Дудл" * и сдувал пыль с крыши театра.
     - Я думаю, - - сказал Мартин, делая вид,  что  пристально  разглядывает
план, но с дрожью в голосе, которая показывала, с какой тревогой он  ожидает
ответа, - я думаю, там... уже есть архитекторы?
     - Ни единого, - сказал Скэддер.
     - Марк, - прошептал Мартин, дергая его за рукав, - вы слышите?  Но  кто
же тогда строил все это? - спросил он вслух.
     - Земля там очень плодородная, так постройки, может, сами из нее лезут?
- предположил Марк.
     Он стоял рядом с агентом, с незрячей его стороны, но Скэддер  мгновенно
повернулся и устремил на него свой зрячий глаз.
     - Пощупайте мои руки, молодой человек, - сказал он.
     - Зачем? - спросил Марк, отклоняя это предложение.
     - Грязны они или чисты, сэр? - протягивая руки, вопросил Скэддер,
     В прямом смысле слова они были решительно грязны. Но было очевидно, что
мистер Скэддер предлагал исследовать их  в  переносном  смысле,  в  качестве
символов его нравственности, и потому Мартин поторопился объявить,  что  они
чище только что выпавшего снега.
     - Прошу вас, Марк, - сказал он  с  раздражением,  -  не  вмешиваться  с
такими замечаниями; хотя они и безобидны, однако совершенно неуместны и вряд
ли интересны для посторонних. Я вам удивляюсь.
     "Вот "и Кь" и села в лужу, - подумал Марк. -  Видно,  придется  "и  Кь"
быть без голоса, все равно как болвану в картах".
     Мистер Скэддер ничего не ответил, но прислонился спиной к плану  и  раз
двадцать подряд ткнул зубочисткой в конторку, глядя на Марка, словно он  его
пронзал этим оружием.
     - Вы не сказали, кто все это строил?  -  отважился,  наконец,  заметить
Мартин кротким, примирительным тоном.
     - Ладно, кто бы ни выстроил! - недовольно сказал агент. - Вам-то  какое
дело? Может, он укатил с целой кучей долларов,  а  может,  не  заработал  ни
цента. Может, он был лодырь, а может, и делец, каких мало. Да!
     - Это все вы наделали, Марк! - сказал Мартин.
     - Может, - продолжал агент, - эти  растения  вовсе  не  из  Эдема.  Да!
Может, эта конторка и стул не из эдемского леса. Да! Может, туда не  поехала
целая  орда  поселенцев.  Может,  и  совсем  нет  такого  города  в  великих
Соединенных Штатах! Все может быть!
     - Надеюсь, вы довольны успехом вашей шутки, Марк? - сказал Мартин.
     Но тут,  как  раз  вовремя,  вмешался  генерал.  Он  с  порога  крикнул
Скэддеру, чтобы тот дал его друзьям подробные сведения о небольшом участке в
пятьдесят акров с домом, который раньше принадлежал компании и теперь  снова
вернулся в ее руки.
     - Вы уж слишком расщедрились, генерал,  -  ответил  агент.  -  На  этот
участок надо бы повысить цену. Да, да!
     Тем не менее он, ворча, раскрыл свои книги и, все время повертываясь  к
Мартину зрячей половиной лица, каких трудов это ему ни стоило,  показал  ему
одну страницу. Мартин прочел ее с жадностью и спросил:
     - А где же это место на плане?
     - На плане? - переспросил Скэддер.
     - Да.
     Агент повернулся к плану и с минуту раздумывал, как будто,  задетый  за
живое, он решил быть  точным  до  микроскопической  доли  волоска.  Наконец,
медленно описав зубочисткой несколько кругов в воздухе,  словно  только  что
выпущенный почтовый голубь, он вдруг ткнул  зубочисткой  в  чертеж,  пронзив
посредине главную пристань.
     - Вот! - произнес он, оставляя в стене дрожащий ножик. - Вот это где!
     Мартин оглянулся на своего компаньона сияющими глазами,  и  тот  понял,
что дело кончено.
     Заключить сделку оказалось,  однако,  не  так  легко,  как  можно  было
ожидать, потому что Скэддер был не в духе, ко всему придирался и то  и  дело
ставил им палки в колеса:  то  просил  еще  подумать  и  зайти  опять  через
неделю-другую; то предсказывал, что участок им не понравится;  то  предлагал
им отступиться и уйти и, не стесняясь в выражениях,  отчитывал  генерала  за
безрассудство. Но в конце концов удивительно скромная сумма, которую просили
за участок, всего сто  пятьдесят  долларов,  или  немногим  больше  тридцати
английских фунтов, внесенных "и Кь" в архитектурную  фирму,  были  уплачены;
Мартин сразу вырос от сознания, что владеет землей в цветущем городе  Эдеме,
и голова его стала дюйма  на  два  ближе  к  деревянному  потолку  маленькой
конторы.
     - Если участок вам не подойдет, -  сказал  Скэддер,  получив  деньги  и
вручая Мартину все нужные документы, - на меня не обижайтесь.
     - Нет, нет, - отвечал тот весело, -  мы  на  вас  обижаться  не  будем.
Генерал, вы идете?
     - Я к вашим услугам,  сэр,  и  поздравляю  вас  с  покупкой,  -  сказал
генерал, снисходительно и важно подавая Мартину  руку.  -  Теперь,  сэр,  вы
гражданин самой могущественной и высокопросвещенной страны,  какая  украшает
мир; страны, сэр, где человека связывают с человеком всеобъемлющие узы любви
и справедливости. Будьте же достойны вашего нового отечества, сэр!
     Мартин поблагодарил его и простился с мистером Скэддером, который занял
свой пост в качалке, не успел генерал с нее слезть, и опять  раскачивался  с
таким видом, как будто его и не беспокоили. Марк несколько  раз  оглядывался
на него, пока они шли к "Национальному отелю", но теперь к ним обращена была
поврежденная сторона профиля, не выражавшая ничего,  кроме  сосредоточенного
внимания. Удивительный контраст с другой стороной! Агент был  не  смешлив  и
никогда не смеялся открыто, но каждая черточка гусиных лапок и каждая  жилка
на поврежденной стороне морщилась от смеха. Половинки двойной фигуры "Смерть
и красавица" на заставке к старой балладе не  разделены  более  резко  и  не
отличаются так страшно друг от друга, как  отличались  две  стороны  профиля
Зефании Скэддера.
     Генерал очень спешил, так как время подходило к двенадцати, а  ровно  в
двенадцать должно было состояться большое собрание Уотертостской  Ассоциации
Сочувствующих в общей зале "Национального  отеля".  Мартин  не  отставал  от
генерала, любопытствуя побывать на собрании и узнать, в чем же,  собственно,
дело, и, когда они вошли  в  залу,  пробрался  вслед  за  ним  на  маленькую
платформу из сдвинутых вместе  столов,  где  для  генерала  было  поставлено
кресло и где  мистер  Лафайет  Кеттл,  в  качестве  секретаря,  торжественно
раскладывал  на  столе  какие-то  документы,  должно   быть   из   категории
"Забористых статеек".
     - Ну, сэр, - сказал он, пожимая Мартину  руку,  -  надеюсь,  вы  сейчас
увидите такое зрелище, после  которого  британскому  льву  останется  только
поджать хвост и завыть от страха!