ится для мисс Грейм, хотя оно и пользуется доброй славой  (миссис  Льюпин
одна из достойнейших женщин в наших местах).
     Мартин раздумывал с минуту, а потом сказал, пожав ему руку:
     - Да. Вы совершенно правы, не годится.
     - Один вид кеглей, - красноречиво продолжал  мистер  Пексниф,  -  может
подействовать неблагоприятно на чувствительную душу.
     - Это, разумеется, забава черни, - сказал старый Мартин.
     - Самой низкой черни, - отвечал мистер Пексниф.  -  Так  почему  же  не
перевезти мисс Грейм сюда, сэр? Чем это не дом для вас?  И  я  в  нем  один,
потому что Томаса Пинча я не считаю за человека. Наш прелестный друг  займет
спальню моей дочери, вы сами  выберете  для  себя  комнату;  мы  с  вами  не
поссоримся, надеюсь!
     - Вряд ли возможно, чтобы мы поссорились, - сказал Мартин.
     Мистер Пексниф сжал его руку.
     - Я вижу, мы понимаем друг друга, дорогой мой сэр! "Я его вокруг пальца
могу обвести!" - подумал он торжествующе.
     - Вопрос о вознаграждении вы,  конечно,  предоставите  мне?  -  спросил
старик, помолчав с минуту.
     - Ах, не будем говорить о вознаграждении! - воскликнул Пексниф.
     - Слушайте, - повторил  Мартин,  с  проблеском  прежнего  упрямства,  -
предоставьте вопрос о вознаграждении мне. Согласны?
     - Если вы этого желаете, мой дорогой сэр.
     - Я всегда этого желаю, - сказал старик. -  Вы  знаете,  что  я  всегда
этого желаю. Я желаю платить наличными, даже если покупаю у вас. И все же  я
ваш должник, Пексниф, - настанет день, и вы получите все сполна.
     Архитектор был так  взволнован,  что  не  мог  говорить.  Он  попытался
уронить слезу на руку своего покровителя, но не мог выжать ни  единой  капли
из пересохшего источника.
     - Пусть этот день придет как можно позже! - благочестиво воскликнул он.
- Ах, сэр! Не могу выразить, как глубоко я сочувствую вам и  всем  вашим!  Я
намекаю на нашего прелестного юного друга.
     - Это верно, - отвечал старик. - Это верно. Она нуждается в сочувствии.
Я неправильно ее воспитывал и этим принес ей вред. Хотя она  и  сирота,  она
могла бы найти себе защитника,  которого  и  полюбила  бы.  Когда  она  была
девочкой, я льстил себя мыслью, что, потворствуя своему капризу и ставя Мэри
между собой и  вероломными  плутами,  делаю  ей  добро.  Теперь,  когда  она
выросла, у меня нет такого утешения. Ей не на  кого  надеяться,  кроме  себя
самой. Я поставил ее в такие отношения с миром, что любая собака может лаять
на нее или ластиться к ней, если вздумает.  Она  действительно  нуждается  в
добром отношении. Да, действительно нуждается.
     - Нельзя ли изменить ее положение на  более  определенное?  -  намекнул
мистер Пексниф.
     - Как же это устроить? Не сделать же мне из нее швею или гувернантку!
     - Боже сохрани! - сказал мистер Пексниф. -  Дорогой  мой  сэр,  имеются
другие пути. Да, имеются. Но я сейчас очень  взволнован  и  смущен,  мне  не
хотелось бы продолжать этот разговор. Я сам не знаю, что  говорю.  Позвольте
мне возобновить его как-нибудь в другой раз.
     - Вы не заболели? - встревожился Мартин.
     - Нет, нет! - воскликнул Пексниф. - Я совершенно здоров. Позвольте  мне
возобновить этот разговор как-нибудь в  другой  раз.  Я  пройдусь  немножко.
Благослови вас господь!
     Старый Мартин тоже благословил его в ответ и пожал ему руку.  Когда  он
повернулся и медленно побрел к дому. мистер Пексниф долго глядел ему  вслед,
совершенно оправившись от  недавнего  волнения,  которое  во  всяком  другом
человеке можно было бы принять за притворное, за хитрость,  пущенную  в  ход
для того, чтобы нащупать почву. Происшедшая  в  старике  перемена  так  мало
отразилась на его осанке, что мистер Пексниф, глядя ему  вслед,  не  мог  не
сказать себе: "И мне ничего не стоит обвести  его  вокруг  пальца!  Подумать
только!"
     Тут Мартин как раз оглянулся  и  ласково  кивнул  ему  головой.  Мистер
Пексниф ответил тем же.
     "А ведь было время, - продолжал мистер Пексниф, - и совсем еще недавно,
что он и смотреть на меня не хотел! Утешительная перемена. Такова  нежнейшая
ткань человеческого сердца, таким весьма сложным путем  оно  смягчается!  По
внешности он кажется все таким же, а  я  могу  обвести  его  вокруг  пальца.
Подумать только!"
     И в самом деле, не было, по-видимому,  ничего  такого,  на  что  мистер
Пексниф не мог бы отважиться с Мартином Чезлвитом, ибо, что бы ни  сделал  и
ни сказал мистер Пексниф, он всегда  оказывался  правым,  и  что  бы  он  ни
посоветовал, его всегда  слушались.  Мартин  столько  раз  избегал  ловушек,
расставленных охотниками до чужих денег, и столько лет прятался  в  скорлупу
недоверия и подозрительности - лишь для того, чтобы стать орудием и игрушкой
в руках добродетельного Пекснифа. Вполне убежденный в  этом,  с  сияющим  от
счастья лицом, архитектор отправился на утреннюю прогулку.
     Лето царило в природе точно так же, как и в груди мистера Пекснифа.  По
тенистым аллеям, где ветви зеленым сводом сходились над головой, открывая  в
перспективе солнечные прогалины, через заросли росистых папоротников, откуда
выскакивали испуганные зайцы и  мчались  прочь  при  его  приближении,  мимо
затянутых ряской прудов и поваленных деревьев,  спускаясь  в  овраги,  шурша
прошлогодней листвой, аромат которой будил воспоминания о былом, - шествовал
кротчайший  Пексниф.  Мимо  лугов  и  живых  изгородей,  источавших   аромат
шиповника, мимо крытых соломою хижин, обитатели которых  смиренно  кланялись
ему как добродетельному и мудрому человеку, - спокойно размышляя,  шествовал
почтенный Пексниф. Пчела пролетела мимо,  жужжа  о  предстоящих  ей  трудах;
праздные мошки толклись столбом, то сужая, то расширяя  круг,  но  неизменно
сопутствуя мистеру Пекснифу и весело выплясывая перед ним; высокая трава  то
отсвечивала на солнце,  то  темнела,  когда  на  нее  ложилась  легкая  тень
облаков, плывущих в высоте; птицы, безгрешные, как совесть мистера Пекснифа,
весело распевали на каждой ветке, - точно так же и мистер  Пексниф  оказывал
честь летнему дню, обдумывая во время прогулки свои планы.
     Споткнувшись в рассеянности о торчащий корень старого дерева, он поднял
благочестивый  взор,  обозревая  окрестности,  и  встрепенулся,  ибо  совсем
недалеко впереди себя завидел предмет своих размышлений. Мэри, сама Мэри!  И
совсем одна. Сначала  мистер  Пексниф  остановился,  как  будто  намереваясь
уклониться от встречи с  ней;  однако  тут  же  передумал  и  быстрым  шагом
двинулся вперед, напевая на ходу так безмятежно и с такой невинностью  души,
что ему не хватало только перьев и крыльев, чтобы сделаться пташкой.
     Заслышав позади себя звуки, исходившие отнюдь не от лесных певцов, Мэри
оглянулась. Мистер Пексниф послал ей воздушный поцелуй и  немедленно  нагнал
ее.
     - Общаетесь с природой? - сказал он. - Я тоже.
     Утро было такое  прекрасное,  ответила  Мэри,  что  она  зашла  гораздо
дальше, чем хотела, и теперь намерена вернуться. Мистер Пексниф сказал,  что
и с ним произошло совершенно то же самое, и потому он вернется вместе с ней.
     - Обопритесь на мою руку, милая девушка, - сказал мистер Пексниф.
     Мэри  отклонила  это  предложение  и   пошла   так   быстро,   что   он
запротестовал.
     - Вы шли медленно, когда я нагнал вас, - сказал мистер Пексниф. - Зачем
же такая жестокость, зачем так торопиться? Ведь вы  же  не  избегаете  меня,
правда?
     - Да, избегаю, - ответила она и обернулась  к  нему,  пылая  негодующим
румянцем,  -  и  вы  это  знаете.  Оставьте  меня,  мистер   Пексниф.   Ваше
прикосновение мне неприятно.
     Его прикосновение. Патриархальное, целомудренное прикосновение, которое
миссис Тоджерс - такая добродетельная дама - терпела не только без жалоб, но
даже с видимым удовольствием! Это решительно какое-то недоразумение. Мистеру
Пекснифу было очень прискорбно это слышать.
     - Если вы не заметили, что это  так,  -  сказала  Мэри,  -  пожалуйста,
поверьте моим словам и, если вы джентльмен, перестаньте оскорблять меня.
     - Так, так! - сказал мистер Пексниф кротко. - Пожалуй, я бы счел  такие
слова весьма уместными со стороны своей родной дочери, так с какой стати мне
возражать, когда я слышу их от такой красавицы! Это очень тяжело.  Это  меня
обижает до глубины души, - сказал мистер Пексниф, - но  я  не  могу  с  вами
ссориться, Мэри.
     Она хотела сказать, что ей очень грустно это слышать, но  не  могла,  и
расплакалась. Тогда мистер Пексниф повторил ту же комедию, что  и  с  миссис
Тоджерс,  но  уже  под  флагом  утешения:  обстоятельно,  не   торопясь   и,
по-видимому, намереваясь протянуть комедию подольше, он  захватил  свободной
рукой руку Мэри и, перебирая ее пальцы в своих и время от времени целуя  их,
продолжал разговаривать в таком духе:
     - Я рад, что мы с вами встретились. Я очень, очень рад. Теперь  я  могу
облегчить душу, поговорив с вами откровенно. Мэри! - лепетал мистер  Пексниф
самым нежным голосом, до того нежным, что он звучал почти как писк.  -  Душа
моя! Я люблю вас!
     Невероятно, до  чего  доходит  девическое  жеманство!  Мэри  как  будто
вздрогнула.
     - Я люблю вас, - говорил мистер Пексниф, - я люблю вас, жизнь моя, я  к
вам привязан так сильно, что даже сам этому удивляюсь. Я  полагал,  что  это
чувство похоронено в безгласной могиле той, которая  уступала  одной  только
вам по душевным и телесным достоинствам, но оказалось, что я ошибался.
     Она попробовала вырвать руку, но  с  таким  же  успехом  она  могла  бы
вырваться из объятий влюбленного удава, если только позволительно сравнивать
мистера Пекснифа с такой мерзкой тварью.
     - Хоть я и вдовец, - говорил мистер Пексниф, разглядывая кольца  на  ее
руках и проводя толстым  большим  пальцем  вдоль  нежной  голубой  жилки  на
запястье, - вдовец с двумя дочерьми, однако  могу  считать  себя  бездетным,
душа моя. Одна дочь, как вам  известно,  замужем.  Другая,  по  собственному
почину, но также, имея в виду, - должен сознаться, а почему бы и нет! - имея
в виду мое желание переменить образ  жизни,  собирается  покинуть  отцовский
дом. Моя репутация вам известна, я надеюсь.  Людям  доставляет  удовольствие
отзываться обо мне хорошо. По внешности и манерам я  не  совсем  урод,  смею
думать. Ах, проказница ручка  !  -воскликнул  мистер  Пексниф,  обращаясь  к
сопротивляющейся добыче, - зачем ты взяла меня в плен? Вот тебе, вот!
     Он слегка шлепнул ручку,  чтобы  наказать  ее,  но  потом  смягчился  и
приголубил снова, засунув себе за жилет.
     - Мы будем  счастливы  друг  с  другом  в  обществе  нашего  почтенного
родственника, душа моя, - говорил мистер Пексниф, - мы будем жить счастливо.
Когда он вознесется на небеса и упокоится в тихой обители, мы будем  утешать
друг друга. Что вы скажете на это, моя прелестная фиалка?
     - Возможно, я должна чувствовать благодарность к вам за ваше доверие, -
отвечала Мэри торопливо. - Не могу сказать, чтобы я  ее  чувствовала,  но  я
готова согласиться, что вы заслужили мою  благодарность.  Примите  же  ее  и
оставьте меня, мистер Пексниф, прошу вас.
     Добрый Пексниф улыбнулся елейной улыбкой и привлек Мэри ближе к себе.
     - Мистер Пексниф, оставьте меня, пожалуйста. Я не могу вас  слушать.  Я
не могу принять ваше предложение. Многие, вероятно,  были  бы  рады  принять
его, но только не я. Хотя бы из сострадания, хотя бы из жалости  -  оставьте
меня!
     Мистер Пексниф шествовал дальше, обняв Мэри за талию и держа ее за руку
с таким довольным видом, как будто  они  были  всем  друг  для  друга  и  их
соединяли узы самой нежной любви.
     - Хоть вы и заставили меня силой, - говорила Мэри, которая, увидев, что
добрым словом с ним ничего сделать нельзя,  уже  не  старалась  скрыть  свое
негодование, - хоть вы и заставили меня силой идти вместе  с  вами  домой  и
выслушивать по дороге ваши дерзости, вы не запретите мне говорить то, что  я
думаю. Вы мне глубоко ненавистны. Я знаю ваш истинный  характер  и  презираю
вас.
     - Нет, нет! - кротко возразил мистер Пексниф. - Нет, нет, нет!
     - Мне неизвестно, какой хитростью или по какой  несчастной  случайности
вы приобрели влияние на мистера Чезлвита, - продолжала  Мэри,  -  оно,  быть
может, достаточно сильно, чтобы оправдать даже теперешнее ваше поведение, но
мистер Чезлвит узнает о нем, можете быть уверены, сэр.
     Мистер Пексниф чуть приподнял свои тяжелые веки и потом  снова  опустил
их, словно говоря с совершенным хладнокровием: "Вот как! В самом деле!"
     - Мало того, - говорила Мэри, - что  вы  оказали  самое  дурное,  самое
пагубное влияние на его характер, воспользовались  его  предубеждениями  для
своих целей и ожесточили сердце, доброе от природы, скрывая от него правду и
не допуская к нему ничего, кроме лжи; мало того, что это в  вашей  власти  и
что вы ею пользуетесь, неужели вам надо еще вести себя так грубо, так низко,
так жестоко со мной?
     Но мистер Пексниф по-прежнему спокойно вел ее вперед и глядел  невинней
барашка, пасущегося на лугу.
     - Неужели вас ничто не трогает, сэр? - воскликнула Мэри.
     - Душа моя, - заметил мистер Пексниф, преспокойно, строя ей  глазки,  -
привычка к  самоанализу  и  постоянное  упражнение...  можно  ли  сказать  в
добродетели?..
     - В лицемерии, - поправила она.
     - Нет, нет,  в  добродетели,  -  продолжал  мистер  Пексниф,  с  укором
поглаживая плененную ручку,  -  в  добродетели...  настолько  приучили  меня
сдерживать свои порывы, что меня действительно трудно рассердить. Любопытный
факт, но это, знаете ли, в самом деле трудно,  кто  бы  за  это  ни  взялся.
Неужели она думала, - говорил мистер Пексниф, как  бы  в  шутку  все  крепче
сжимая руку Мэри, - что может меня рассердить? Плохо же она меня знает!
     В самом деле  плохо!  У  нее  был  такой  странный  характер,  что  она
предпочла бы ласки жабы, ехидны или змеи  -  нет,  даже  объятия  медведя  -
заигрываниям мистера Пекснифа.
     - Ну, ну, - сказал мистер Пексниф, - одно-два слова уладят это дело,  и
мы с вами отлично поймем друг друга. Я не сержусь, душа моя.
     - Вы не сердитесь!
     - Да, не сержусь, - сказал мистер Пексниф. - Я это утверждаю. И вы тоже
не сердитесь.
     Сердце, сильно бившееся под его рукой, говорило совсем другое.
     - Я уверен, что вы не сердитесь, - повторил мистер Пексниф, - и  сейчас
скажу вам почему. Есть два Мартина Чезлвита, моя  прелесть,  и  то,  что  вы
расскажете в гневе одному, может - кто знает! - очень  дурно  отразиться  на
другом. А ведь вы не хотите повредить ему, не так ли?
     Мэри  сильно  вздрогнула  и  посмотрела  на  него  с  таким  горделивым
презрением, что он отвел глаза в сторону - без сомнения, для того, чтобы  не
обидеться на нее, вопреки лучшим сторонам своей натуры.
     - Не забывайте, моя прелесть, что простое несогласие  может  перейти  в
ссору. Было бы очень грустно еще больше испортить будущее молодого человека,
когда оно и без того испорчено. Но как легко это  сделать!  Ах,  как  легко!
Имею я влияние на нашего почтенного друга, как вы думаете? Что  ж,  пожалуй,
имею. Пожалуй - имею.
     Он заглянул ей в глаза и кивнул головой с очаровательной игривостью.
     - Так-то, - продолжал он глубокомысленно. - В общем, моя прелесть, будь
я на вашем месте, я бы не стал  разглашать  своих  секретов.  Я  не  уверен,
отнюдь не уверен, что это хоть сколько-нибудь удивит  нашего  друга,  потому
что мы имели с ним беседу не дальше как нынче утром, и он  весьма  и  весьма
озабочен тем, чтобы устроить вас и дать вам  более  определенное  положение.
Однако удивится  он  или  нет,  разговор  этот  приведет  только  к  одному:
Мартин-младший  может  серьезно  пострадать.  Я  бы,  знаете   ли,   пожалел
Мартина-младшего, - говорил мистер Пексниф, вкрадчиво улыбаясь. - Да, да. Он
этого не заслуживает, но я его пожалел бы.
     Она заплакала так горько, с таким отчаянием, что  мистер  Пексниф  счел
уже неудобным обнимать ее за талию и только держал за руку.
     - Нет, что касается нашего с вами участия в  этой  маленькой  тайне,  -
продолжал мистер Пексниф, - то мы никому ничего не скажем, а хорошенько  обо
всем потолкуем, и вы измените свое решение. Вы  согласитесь,  душа  моя,  вы
согласитесь, я знаю. Что бы вы ни думали, вы согласитесь.  Мне  помнится,  я
слышал где-то, не знаю, право, от кого,  -  прибавил  он  с  обворожительной
прямотой, - что вы с Мартином-младшим в детстве питали привязанность друг  к
другу. Когда мы с вами поженимся, вам будет приятно думать, что это  чувство
оказалось недолговечным и не погубило его, а прошло... к его же  пользе;  мы
тогда  посмотрим  с  вами,  нельзя  ли  будет  немножко  помочь   чем-нибудь
Мартину-младшему. Имею я какое-нибудь влияние на  нашего  почтенного  друга?
Что ж! Пожалуй, что да. Пожалуй, что имею.
     Опушка леса, где происходила эта нежная сцена, находилась  недалеко  от
дома мистера Пекснифа. Они подошли теперь так  близко  к  дому,  что  мистер
Пексниф остановился и, поднеся к  губам  мизинец  Мэри,  игриво  пошутил  на
прощание:
     - Не укусить ли мне этот пальчик?
     Не получив ответа, он вместо этого поцеловал мизинчик,  потом  нагнулся
и, приблизив к ее лицу свои отвислые щеки  -  у  него  были  отвислые  щеки,
несмотря на все его добродетели,  -  дал  ей  свое  благословение,  которое,
исходя из подобного источника, должно было облегчить  ей  жизненный  путь  и
обеспечить благоденствие отныне и  навеки,  -  после  чего  в  конце  концов
позволил ей уйти.
     Предполагается, что истинная  галантность  облагораживает  и  возвышает
человека; известно, что любовь благотворно влияла на многих и многих. Однако
мистер Пексниф - быть может потому, что для такой возвышенной натуры все это
было слишком грубо, - решительно ничего не выиграл, судя по  внешнему  виду.
Напротив, оставшись в одиночестве,  он  как  будто  весь  съежился  и  усох;
казалось, он рад был бы спрятаться, уйти в себя и, будучи  не  в  силах  это
сделать, чувствовал  себя  весьма  неважно.  Его  башмаки  казались  слишком
велики, рукава слишком длинны, волосы слишком прилизаны, шляпа слишком мала,
черты лица слишком незначительны, обнаженная шея как будто просила  веревки.
Минуту  или  две  он  краснел,   бледнел,   злился,   робел,   прятался   и,
следовательно, совсем не походил на Пекснифа. Однако он скоро пришел в  себя
и вернулся домой с таким благожелательным видом, как будто  чувствовал  себя
верховным жрецом благодатного лета.
     - Я решила ехать завтра, папа, - сказала ему Чарити.
     - Так скоро, дитя мое?
     - Чем раньше, тем лучше в таких обстоятельствах, - ответила Чарити. - Я
написала миссис Тоджерс письмо с предложением  условий  и  попросила  ее  на
всякий случай встретить меня у остановки дилижанса. Уж теперь-то  вы  будете
сами себе господин, мистер Пинч!
     Мистер Пексниф только что вышел из комнаты, а Том только что вошел.
     - Сам себе господин? - повторил Том.
     - Да, теперь вам никто препятствовать не будет, - сказала Чарити. -  По
крайней мере я так надеюсь. Гм! Все на свете меняется.
     - Как! Вы тоже выходите замуж, мисс Пексниф? - спросил Том и величайшем
изумлении.
     - Не совсем, - смущенно пролепетала Черри. - Я еще не решила,  выходить
мне или нет. Но думаю, что выйду, коли захочу, мистер Пинч.
     - Конечно выйдете! - сказал Том, и сказал вполне  убежденно.  Он  верил
этому от всего сердца.
     - Нет, - сказала Черри. - Я еще не выхожу замуж. И  никто  не  выходит,
насколько мне известно. Гм! Но я расстаюсь с папой. У меня есть на  то  свои
причины, пока не могу сказать какие. Я всегда буду к вам  как  нельзя  более
расположена, за то что вы так смело себя вели в тот вечер. Мы с вами, мистер
Пипч, расстаемся самыми лучшими друзьями!
     Том поблагодарил ее за  доверие  и  дружбу,  однако  за  этим  доверием
скрывалась тайна, перед которой он решительно становился в  тупик.  В  своей
чудаческой преданности всему сем