риналег  на  булку,
Фледжби счел бы необходимым воздержаться  от  употребления  хлеба  до  конца
завтрака, а то и за обедом.
     Ухитрялся ли этот молодой джентльмен (ведь ему было всего двадцать  три
года)  сочетать  в  своей  натуре  стариковский  порок  -   скаредность,   с
расточительностью,   пороком,   свойственным   молодежи,   загадка    трудно
разрешимая, так как проникнуть в его тайны было невозможно. Он понимал,  что
приличная  внешность  -  это  надежное  капиталовложение,  и  любил   хорошо
одеваться. Однако все его движимое имущество, начиная с сюртука на плечах  и
кончая  фарфором,  который  украшал  его  стол,  покупалось  по  случаю,  за
бесценок, и каждая такая покупка, свидетельствуя  о  чьем-то  разорении  или
чьем-то просчете, имела для Фледжби особую прелесть. Из-за скупости он играл
на скачках очень осторожно, и если ему везло, становился еще  прижимистее  в
делах, если же нет - морил себя голодом до следующего выигрыша. Странно, что
деньги имели такую притягательную силу для этого осла, неспособного по своей
тупости и скупости тратить их с большей пользой. Но  кто  во  всем  животном
царстве так любит навьючивать на себя  деньги?  Конечно,  осел,  который  не
видит иных начертаний на небе и на земле, кроме трех сухих букв "Ф. Ш.  П.",
означающих не "фешенебельность, шик, пороки", как это бывает сплошь и рядом,
а всего лишь "фунты, шиллинги, пенсы". Лисы тоже большие  стяжательницы,  но
не всякая лиса сравняется в стяжательстве с ослом.
     Очаровательный  Фледжби  выдавал  себя  за  молодого   джентльмена   со
средствами, но на самом деле он разбойничал на бирже в  качестве  маклера  и
давал деньги в рост под высокие проценты. Во всех его знакомых, включая сюда
и мистера Лэмла, было что-то разбойничье,  так  как  все  они  пошаливали  в
веселой зеленой дубраве мошенничества, начинающейся на окраинах  Сити  и  на
Фондовой бирже.
     - А вы, Лэмл, - сказал Фледжби, уписывая  хлеб  с  маслом,  -  наверно,
всегда были дамским угодником.
     - Всегда, - ответил Лэмл, заметно помрачневший после недавней отповеди.
     - Вам это ничего не стоит, правда? - продолжал Фледжби.
     - Я имею честь нравиться прекрасному полу, сэр, - проговорил Лэмл, хоть
и хмуро, но с видом человека, который в таких вещах не волен.
     - И женились тоже удачно? - спросил Фледжби.  Лэмл  улыбнулся  (злобной
улыбкой) и щелкнул себя по носу.
     - Мой покойный родитель попал впросак с женитьбой, - сказал Фледжби.  -
Но Джор... как ее правильно - Джорджина или Джорджиана?
     - Джорджиана.
     - А я вчера все удивлялся, какое странное имя! Первый раз такое  слышу.
По-моему, оно должно кончаться на "ина".
     - Почему?
     - Да потому что музыкальный инструмент, на котором играешь, -  конечно,
если умеешь играть, - называется  окарина,  -  заговорил  Фледжби,  медленно
ворочая мозгами. - А болезнь, которой болеют, - конечно, когда заразятся,  -
называется скарлатина. А с воздушного шара прыгаешь с  парашюти...  нет,  не
то. Так вот, эта Джор-джетта... то есть Джорджиана...
     - Вы хотели что-то сказать о Джорджиане, - недовольным  тоном  напомнил
ему Лэмл, так и не дождавшись продолжения.
     - Я хотел сказать о Джорджиане, сэр, - заговорил Фледжби,  рассерженный
намеком на свою забывчивость, - что она как будто не очень напористая. Не из
тех, которые берут приступом.
     - Она кротка, как голубица, мистер Фледжби.
     - Ну, разумеется, что же вы еще можете сказать! -  огрызнулся  Фледжби,
немедленно ставший на стражу своих интересов. - Но пусть будет  так:  говорю
я, а слушаете - вы. А я говорю, имея перед глазами  пример  моего  покойного
родителя и моей покойной родительницы, что Джорджиана, кажется, не  из  тех,
которые берут приступом.
     Уважаемый мистер Лэмл был наглец и по природе своей, и по всем навыкам.
Видя, как Фледжби смелеет все больше и больше, он  понял,  что  заискиванием
тут ничего не добьешься,  и  грозно  уставился  в  маленькие  глазки  своего
хозяина, пробуя, не подействует ли на него иное  обращение.  Удовлетворенный
ответом, полученным от этих маленьких глазок, он  пришел  в  бешенство  и  с
такой силой ударил кулаком по  столу,  что  посуда  на  нем  задребезжала  и
пустилась в пляс.
     - Вы слишком  много  себе  позволяете,  сэр!  -  крикнул  мистер  Лэмл,
поднимаясь со стула. - Вы  дерзкий  негодяй!  Как  прикажете  понимать  ваше
поведение?
     - Слушайте, - запротестовал Фледжби. - Перестаньте буянить!
     - Вы слишком много себе позволяете, сэр! - повторил мистер Лэмл.  -  Вы
дерзкий негодяй!
     - Да нет, слушайте! - взывал к нему Фледжби, сдавая позиции.
     - Вы низкая, грубая скотина! - гремел мистер Лэмл, свирепо озираясь  по
сторонам. - Вы бы у меня получили хорошего пинка в зад, если  бы  ваш  лакей
дал мне шесть пенсов из хозяйских денег, чтобы я почистил  потом  сапоги,  -
потому что на вас и тратиться-то жалко!
     - Нет, нет! - взмолился Фледжби. - Что вы говорите! Одумайтесь!
     - Слушайте, мистер Фледжби,  -  сказал  Лэмл,  надвигаясь  на  него.  -
Поскольку вы осмеливаетесь перечить мне, я  вам  сейчас  покажу,  с  кем  вы
имеете дело. Позвольте мне ваш нос!
     Но Фледжби прикрыл нос ладонью и пробормотал, пятясь назад:
     - Нет, пожалуйста, не надо!
     - Позвольте мне ваш нос! - повторил Лэмл.
     Все еще прикрывая эту часть своего лица ладонью и пятясь назад,  мистер
Фледжби твердил (по-видимому, схватив сильный насморк):
     - Нед! Божалуйста, не дадо!
     -  И  этот  молокосос,  -  воскликнул  Лэмл,  останавливаясь  и   самым
внушительным образом  выпячивая  грудь,  -  этот  молокосос  позволяет  себе
кривляться передо мной, тогда как я,  из  всех  известных  мне  молокососов,
одному ему предложил  воспользоваться  такой  блестящей  возможностью!  Этот
молокосос позволяет себе зазнаваться только потому,  что  у  меня,  в  ящике
письменного стола, лежит документ,  написанный  его  грязной  рукой,  -  его
обязательство выдать мне мизерную сумму в уплату за  одно  событие,  которое
может свершиться  только  с  моей  помощью  и  с  помощью  моей  жены.  Этот
молокосос, этот Фледжби, осмеливается дерзить мне, Лэмлу! Позвольте ваш нос,
сударь!
     - Нет! Стойте! Я прошу прощения! - униженно пролепетал Фледжби.
     - Что вы сказали, сэр?  -  спросил  мистер  Лэмл,  прикидываясь,  будто
ярость затуманила ему рассудок.
     - Я прошу прощения, - повторил Фледжби.
     -  Громче,  сэр!  Кровь  бросилась  мне  в  голову   от   справедливого
негодования. Я вас не слышу.
     - Я сказал, - из учтивости Фледжби подчеркивал каждое слово, - прошу  -
прощения. Мистер Лэмл выдержал паузу.
     - Будучи джентльменом и человеком чести, - проговорил  он,  бросаясь  в
кресло, - я складываю оружие.
     Мистер Фледжби, хоть и  не  так  эффектно,  но  тоже  сел  в  кресло  и
медленно, постепенно отнял руку от носа.
     Чувство скромности помешало ему высморкаться сразу после того, как  эта
часть его лица  удостоилась  чуть  ли  не  всенародного  внимания.  Впрочем,
мало-помалу  он  преодолел  свою  нерешительность  и  позволил  себе   такую
вольность.
     - Лэмл, - залебезил мистер Фледжби, высморкавшись. - Надеюсь, мы с вами
снова друзья?
     - Мистер Фледжби, - провозгласил Лэмл, - ни слова больше.
     - Я, кажется, слишком уж разошелся, -  сказал  Фледжби,  -  но  это  не
намеренно.
     - Ни слова, ни слова больше! -  величественным  тоном  повторил  мистер
Лэмл. - Позвольте... - Фледжби вздрогнул. - Позвольте вашу руку.
     Последовал обмен рукопожатиями и всяческими любезностями, в особенности
со стороны мистера Лрмла, который был таким же  трусом,  как  и  Фледжби,  и
наравне с ним подвергался опасности навсегда проиграть борьбу за  первенство
в их отношениях. Впрочем, он вовремя собрался с духом и  сумел  использовать
сведения, прочтенные в глазах своего собеседника.
     К концу завтрака между ними установилось полное  взаимопонимание.  Было
условлено,  что  мистер  и  миссис  Лэмл  продолжат  свои  махинации,  будут
ухаживать вместо Фледжби и обеспечат ему победу. Он же,  со  своей  стороны,
смиренно признавшись в  нехватке  светской  любезности,  умолял,  чтобы  его
искусные помощники оказали ему всяческую поддержку.
     Мог ли мистер Подснеп подозревать,  какие  козни  плетутся  вокруг  его
Молодой особы, какие капканы расставлены на ее пути!  Он  полагал,  что  его
Молодая особа живет в покое и безопасности в храме подснепизма, выжидая того
часа, когда она,  Джорджиана,  сочетается  браком  с  избранником  Подснепа,
который предоставит ей пользоваться и владеть его достоянием  нераздельно  с
ним. Молодую особу мистера Подснепа бросило бы в  краску  при  одной  только
мысли, что можно иметь другие соображения по этому поводу, а не  идти  замуж
за того, кого ей укажут, и, согласно брачному контракту, нераздельно  с  ним
пользоваться и владеть его достоянием. Кто отдает эту женщину в  жены  этому
мужчине? Я, Подснеп. И да зачахнет в корне  дерзновенное  помышление,  будто
какое-либо иное, низшее существо может стать между нами!

     День был субботний, а Фледжби смог выйти из дому,  восстановив  наперед
бодрость духа и обычную температуру носа, только  после  полудня.  Шагая  по
направлению к Сити, он двигался  навстречу  людскому  потоку,  выливавшемуся
оттуда, и  на  Сент-Мэри-Экс  попал  лишь  тогда,  когда  эта  улица  совсем
обезлюдела и притихла. В нависшем над  мостовой  светло-желтом  доме,  около
которого Фледжби задержал шаги, тоже стояла  полная  тишина.  Шторы  наверху
были спущены, и дощечка с надписью "Пабси и Кo" словно  дремала  за  стеклом
конторы в нижнем этаже, смотревшей своим единственным оком на сонную улицу.
     Фледжби постучал, позвонил, Фледжби позвонил, постучал, но дверь ему не
открывали.
     Фледжби пересек узкую улочку и посмотрел на  окна  верхнего  этажа,  но
оттуда никто не посмотрел на Фледжби. Он рассердился,  снова  пересек  узкую
улочку и, видимо вспомнив о  своих  недавних  испытаниях,  дернул  за  ручку
звонка, будто это был нос у дома. Ухо, прижатое к замочной скважине, уверило
его наконец,  что  внутри  кто-то  есть.  Взгляд,  устремленный  в  замочную
скважину, вероятно, подтвердил показания уха, так как Фледжби сердито дернул
дом за нос и дергал и дергал его до тех пор, пока в темном дверном проеме не
появился нос, но уже человеческий.
     - Эй вы, сударь! - крикнул Фледжби. - Это что за шутки?
     Его слова относились к еврею в  старомодном  длиннополом  лапсердаке  с
глубокими карманами - к  почтенному  старцу  с  большой  блестящей  лысиной,
окаймленной длинными седыми волосами, переплетающимися с бородой; к  старцу,
который приветствовал его по-восточному учтиво, склонив  голову  и  протянув
руки ладонями вниз, словно стараясь этим исполненным благородства  движением
умилостивить своего разгневанного властелина.
     - Как прикажете понимать ваше поведение? - бушевал Фледжби.
     - Добрый хозяин, - отвечал старик. -  Сегодня  праздник,  я  никого  не
ждал.
     - К черту праздники! - крикнул Фледжби, входя в дом. - Тебе-то  что  за
дело до наших праздников! Запри дверь.
     Старик повиновался, снова склонив голову. В передней за  дверью  висела
его ветхая широкополая шляпа с низкой тульей, такая же  старомодная,  как  и
лапсердак; в углу стоял его посох - не палка,  а  настоящий  посох.  Фледжби
вошел в контору, взобрался на высокую табуретку и сдвинул  шляпу  набекрень.
По  стенам  конторы  были  развешаны  нитки  стекляруса,  на  полках  стояли
небольшие ящики, дешевые часы, дешевые цветочные вазы - все иноземный товар.
     Фледжби в заломленной набекрень шляпе сидел на табурете, болтая  ногой,
и молодость его явно проигрывала по сравнению со  старостью  еврея,  который
стоял, склонив непокрытую голову, и поднимал глаза на  хозяина  лишь  тогда,
когда тот спрашивал его о  чем-нибудь.  Одежда  на  старике  была  такая  же
ветхая, как и шляпа, висевшая в передней, но, несмотря на свой  убогий  вид,
он не вызывал к себе неприязненного чувства. А в  молодом  Фледжби,  хоть  и
щеголевато одетом, было что-то мерзкое.
     - Вы, сударь, так и не объяснили мне,  что  значит  ваше  поведение,  -
сказал Фледжби, почесывая голову полями шляпы.
     - Хозяин, я пошел подышать воздухом.
     - Уж не в погребе ли, где ничего не слышно!
     - На крыше.
     - Вот это я понимаю! Так-то ты печешься о деле!
     - Хозяин, - серьезно и терпеливо отвечал Старик, -  для  каждой  сделки
требуется по крайней мере два человека, а  сегодня  праздник,  и  я  остался
один.
     - Вот оно что! Нельзя сразу быть и за продавца и  за  покупателя?  Так,
кажется, говорят у вас, у евреев?
     - Если так говорят, значит это правда, - с улыбкой ответил старик.
     - Не мешает вам сказать кое-когда и правду, уж очень много вы лжете,  -
заметил Очаровательный Фледжби.
     - Хозяин, - сдержанно, но веско  отвечал  старик,  -  лжи  очень  много
повсюду, у людей всех вероисповеданий.
     Несколько  огорошенный  таким  ответом,  Очаровательный  Фледжби  снова
почесал полями шляпы свою умную голову, чтобы выиграть время и  собраться  с
мыслями.
     - Да вот, например, - заговорил он наконец,  словно  последняя  реплика
ему и принадлежала. - Кому, кроме нас  с  тобой,  приходилось  слышать,  что
еврей может быть бедняком?
     - Самим же евреям, - с улыбкой поднимая на него глаза, сказал старик. -
Им часто приходится слышать о бедных евреях и помогать бедным евреям.
     - Чепуха! - отрезал Фледжби. - Ты прекрасно понимаешь, к чему я  клоню.
Тебе очень хотелось бы прикинуться бедняком, да меня не проведешь. Признайся
лучше, сколько ты заработал на моем покойном родителе. Может, тогда я  стану
лучшего мнения о тебе.
     Вместо ответа старик  склонил  голову  и,  как  прежде,  протянул  руки
вперед.
     -  Перестань  кривляться!  Тут  не  школа  для  глухонемых,  -   сказал
остроумный  Фледжби.  -  Веди  себя  по-христиански...  насколько  тебе  это
удастся.
     - Болезни и несчастья довели меня до нищеты, - ответил старик, - и весь
мой капитал вместе с процентами перешел в руки вашего отца. А вы, наследник,
были настолько милостивы, что простили мне долги и определили меня сюда.
     Он  сделал  легкое  движение  руками,  словно  поднес  к   губам   край
воображаемой мантии, ниспадавшей с плеч благородного  юноши,  который  сидел
перед ним. Жест этот, при всей его смиренности, был настолько живописен, что
не унизил старика.
     - Больше от тебя, видно,  ничего  не  добьешься,  как  ни  старайся,  -
пробормотал Фледжби и бросил свирепый взгляд на  своего  собеседника,  будто
примериваясь, не выбить ли ему два-три зуба. - Признайся мне  только  вот  в
чем, Райя: кто-нибудь теперь считает тебя бедняком?
     - Никто, - сказал старик.
     - Вот так и надо, - одобрительно заметил Фледжби.
     - Никто, - повторил старик, медленно и грустно покачав головой.  -  Все
думают, это небылица. Если б я  сказал:  "Эти  товары  не  мои",  -  быстрым
движением своей гибкой руки он показал на вещи, лежавшие по полкам, - если б
я сказал: "Это все принадлежит молодому  джентльмену,  христианину,  который
поставил меня торговать здесь и которому  я  обязан  отчитываться  в  каждой
проданной бусинке", - мне рассмеялись бы в лицо. А когда  сюда  приходят  по
более серьезным делам, за ссудой, я говорю...
     - Берегись, старик! - перебил его Фледжби. - Смотри не проболтайся!
     - Сударь, от меня слышат только то, что вы сейчас сами услышите.  Когда
я говорю: "Я ничего не обещаю,  я  не  могу  решать  за  другого,  я  должен
спросить хозяина. Все зависит от него, у меня  нет  своих  денег,  я  бедный
человек", - мне не верят и так сердятся, что иной раз призывают гнев  Иеговы
на мою голову.
     - Вот и отлично! - воскликнул Очаровательный Фледжби.
     - А бывает и так, что мне говорят: "Неужели нельзя  обойтись  без  этих
уверток, мистер  Райя?  Бросьте,  мистер  Райя,  бросьте!  Ваш  народ  любит
хитрить". - Мой народ! - "Если вы согласны дать ссуду, выкладывайте  деньги,
и поскорее! Если же не согласны, так и скажите!" Мне никогда не верят.
     - Вот и хорошо, - сказал Очаровательный Фледжби.
     - Мне говорят: "Понятно, мистер Райя, все  понятно!  Достаточно  только
посмотреть на вас, и все становится понятно".
     "Молодец! Такого мне и надо! - подумал Фледжби. - И я тоже молодец, что
выискал тебя. Я, может,  соображаю  не  так  быстро,  но  зато  уж  действую
наверняка".
     Ни звука из этого мысленного монолога не произнес мистер Фледжби вслух,
из опасений, как бы его слуга не возомнил о  себе.  Но,  глядя  на  старика,
который неподвижно стоял перед  ним  со  склоненной  головой  и  потупленным
взором, он думал, что если уменьшить ему хотя бы на дюйм  лысину,  укоротить
на дюйм волосы, на дюйм полы лапсердака, на дюйм поля шляпы, на дюйм посох -
тогда доходы его хозяина, Фледжби, уменьшатся на сотни фунтов.
     - Слушай, Райя. - снова заговорил он,  умиротворенный  столь  приятными
для себя размышлениями. - Я хочу  скупить  побольше  просроченных  векселей.
Займись этим.
     - Будет сделано, сударь.
     - Я подвел недавно кое-какие итоги и  убедился,  что  эти  операции,  в
общем, недурно окупаются. Надо их расширить.  Кроме  того,  меня  интересуют
финансовые дела некоторых людей. Так что не зевай.
     - Все будет исполнено без промедления, сударь.
     - Намекни, где следует, что ты скупаешь просроченные векселя пачками  -
на вес, разумеется, если тебе дадут предварительно просмотреть их.  Да,  вот
еще что. Счетные книги принеси мне на проверку, как всегда, в понедельник, к
восьми часам утра.
     Райя вынул из-за пазухи складную грифельную  дощечку  и  сделал  в  ней
пометку.
     - Вот и все, что я хотел тебе  сказать,  -  ворчливо  буркнул  Фледжби,
слезая с табуретки. - Разве только добавлю еще: будьте любезны, сэр,  дышать
воздухом в таком месте, откуда слышен звонок, или стук дверного молотка, или
и то и другое. Да, кстати, как это ты ухитряешься дышать воздухом на  крыше?
Высовываешь голову из дымовой трубы, что ли?
     - Здесь крыша плоская, сударь, и я развел на ней маленький садик.
     - Деньги там прячешь, старый лис?
     - Мой клад, хозяин, вполне поместился бы в горстке земли, что я насыпал
для своего сада, - отвечал Райя. - Двенадцать шиллингов  в  неделю  -  такое
жалованье и мне, старику, прятать нечего.
     - Хотел бы я знать, сколько ты на самом деле накопил, - сказал Фледжби,
которого весьма устраивала собственная выдумка,  будто  старик  богатеет  на
таком жалованье. - Ну, ладно! Надо еще полюбоваться твоим садом на крыше.
     Старик растерянно попятился от него.
     - Простите, сударь, но у меня там гости.
     - Вот как! - воскликнул Фледжби. - А ты разве  не  знаешь,  кто  хозяин
этого дома?
     - Хозяин вы, сударь, а я здесь только слуга.
     - То-то же! Я уж подумал, что ты упустил это из виду, - сказал  Фледжби
и, уставившись на бороду Райи, стал ощупывать себе щеки. - Принимает гостей!
И где - в моем доме!
     - Пойдемте, сударь, я покажу вам своих гостей! Вы сами  признаете,  что
они никому и ничему повредить не могут.
     Склонившись на ходу в почтительном поклоне, так непохожем  на  все  то,
что мистер Фледжби мог бы проделать с помощью своих рук и головы, Райя  стал
подниматься вверх по лестнице. Глядя, как старик медленно  шагает,  опираясь
на деревянные перила, подметая  ступеньки  длинными  полами  своего  черного
широкого, словно плащ, лапсердака, можно было подумать, что  он  возглавляет
процессию, шествующую  на  поклонение  гробнице  какого-нибудь  пророка.  Но
Очаровательный Фледжби, вместо того чтобы обременять свое воображение  таким
вздором, прикидывал в уме, когда у старика  начала  расти  борода,  и  снова
восхитился - до чего же он подходит для роли, на которую его определили.
     Последние  две-три  ступеньки  подвели  их  к  низкой   притолоке,   и,
согнувшись под ней,