ому  обращался,  смотрели
только друг на друга. Они понимали друг друга безошибочно, и это скрытое  от
посторонних взаимопонимание ожесточало их.
     - Мои ученики, мистер Юджин Рэйберн, - побелевшими, трясущимися  губами
проговорил Брэдли, - не лишены чувств, вполне естественных и высоких чувств,
которых не заглушить учительскими наставлениями.
     - Смею думать, что  это  относится  ко  всем  их  чувствам,  не  только
высоким, но  и  низменным,  -  ответил  Юджин,  с  наслаждением  затягиваясь
сигарой. - Вы, оказывается, совершенно  точно  знаете  мое  имя  и  фамилию.
Будьте любезны назвать себя.
     - Вряд ли вам интересно это знать, но...
     - Вы правы. - Юджин сразу воспользовался его оплошностью и  нанес  удар
со всей силой. - Меня ваше имя совершенно не интересует. Я могу называть вас
просто учитель, тем  более  что  это  весьма  почтенное  звание.  Вы  правы,
учитель.
     Боль от этого удара была  особенно  чувствительна  еще  и  потому,  что
Брэдли Хэдстон, не остерегшись в запальчивости, сам дал  к  нему  повод.  Он
сжал губы, чтобы они не дрожали, но дрожь все же пробежала по ним.
     - Мистер  Юджин  Рэйберн,  -  сказал  мальчик,  -  мне  давно  хотелось
поговорить с вами. Так хотелось, что мы отыскали ваш адрес в  справочнике  и
были у вас в конторе, а из конторы пришли сюда.
     - Вы не пожалели трудов, учитель,  -  заметил  Юджин,  сдунув  пушистый
пепел с сигары. - Надеюсь, они не пропадут даром.
     - И я очень рад, - продолжал мальчик, - что буду говорить в присутствии
мистера Лайтвуда, потому что благодаря мистеру Лайтвуду вы и  встретились  с
моей сестрой.
     На один только миг Рэйберн отвел глаза  от  учителя,  чтобы  проверить,
какое впечатление произвело последнее слово на Мортимера, а тот, услышав это
слово, сейчас же повернулся лицом к камину и уставился на огонь.
     - И благодаря мистеру Лайтвуду вы увиделись с ней во второй раз, потому
что вы были с мистером Лайтвудом, когда нашли тело  моего  отца.  На  другой
день я опять застал вас у сестры. С тех пор вы много раз виделись с ней.  Вы
встречаетесь с моей сестрой все чаще и чаще. И я хочу знать, зачем?
     - Стоило ли трудиться, учитель? И ради чего?  -  протянул  Юджин  таким
тоном, будто его все это совершенно не касалось.  -  Разумеется,  вам  лучше
знать, но, по-моему, не стоило.
     - Я не понимаю, мистер Рэйберн, - ответил Брэдли, свирепея все больше и
больше, - почему вы обращаетесь ко мне?
     - Не понимаете? - сказал Юджин. - Тогда я не буду к вам обращаться.
     Он проговорил это таким презрительным  и  в  то  же  время  безмятежным
тоном, что рука, сжимавшая приличную волосяную цепочку от приличных часов, с
наслаждением накинула бы эту цепочку ему на шею и задушила бы его. Не считая
нужным добавить  больше  ни  слова,  Юджин  стоял,  облокотившись  о  камин,
попыхивая сигарой, и  с  невозмутимым  видом  смотрел  на  кипевшего  Брэдли
Хэдстона, на его судорожно стиснутую правую руку, - до тех пор, пока тот  не
почувствовал, что теряет рассудок от ярости.
     - Мистер Рэйберн, - снова заговорил мальчик, - мы Знаем не только то, в
чем я вас обвинил сейчас, а гораздо больше. Сестра еще  не  догадывается  об
этом, но нам все известно. Мы с мистером Хэдстоном решили  дать  образование
моей сестре, и руководить ею будет сам мистер Хэдстон.  Вот  вы  покуриваете
сигару и  всем  своим  видом  показываете,  что  он  не  заслуживает  вашего
уважения, а лучшего  учителя  вам  не  найти,  как  ни  старайтесь.  Мы  все
обдумали,  и  что  же  оказывается?   Что   оказывается,   мистер   Лайтвуд?
Оказывается, мою сестру уже кто-то учит без нашего ведома! Оказывается, мне,
брату, и мистеру Хэдстону, лучшему учителю, какого  только  можно  найти,  -
почитайте его аттестаты! - не удалось склонить мою сестру  на  свою  сторону
ради ее же блага! Оказывается, моя сестра  самовольно  и  с  большой  охотой
приняла помощь от кого-то другого и трудится, не жалея сил. Ведь я-то  знаю,
каких трудов это стоит, и  мистер  Хэдстон  тоже  знает!  Разумеется,  мы  с
мистером Хэдстоном догадались, что за ее уроки кто-то платит. Но кто же?  Мы
решили доискаться правды, и мы доискались, мистер Лайтвуд. Платит ваш  друг,
вот этот самый мистер Юджин Рэйберн. И я спрашиваю его, кто  дал  ему  такое
право, и зачем он так делает, и как он  осмелился  позволить  себе  это  без
моего согласия? Я стараюсь выбиться в люди собственными силами и  с  помощью
мистера Хэдстона и не могу допустить, чтобы кто-то губил мое будущее, бросая
тень на меня, на мое доброе имя! И все из-за сестры!
     Эта по-мальчишески беспомощная, к тому же  полная  эгоизма  речь  могла
произвести только самое жалкое впечатление. Однако Брэдли Хэдстон, привыкший
иметь дело со школьниками,  а  не  с  людьми  зрелого  ума,  выслушал  ее  с
торжествующим видом.
     - И вот  я  заявляю  мистеру  Юджину  Рэйберну,  -  продолжал  мальчик,
вынужденный говорить в третьем лице, так как обращаться к Юджину прямо  было
бесполезно. - Я заявляю ему, что мне не нравятся его встречи с моей сестрой,
и я требую, чтобы он прекратил всякое знакомство  с  нею.  Только  пусть  не
думает, будто я опасаюсь, как бы моя сестра не заинтересовалась им.
     (Мальчик презрительно усмехнулся, вслед за ним усмехнулся и учитель,  а
Юджин снова сдунул пушистый пепел с сигары.)
     - Довольно и того, что мне это не нравится. Я  значу  для  моей  сестры
гораздо больше, чем мистер Юджин Рэйберн может предположить. Я сам  выйду  в
люди и ее выведу вместе с собой.  Она  знает  это,  знает,  что  ее  будущее
зависит от меня. Мы с мистером Хэдстоном отлично все  понимаем.  Моя  сестра
хорошая девушка, только большая фантазерка. Разумеется, она фантазирует не о
каких-нибудь Юджинах Рэйбернах, ее  голова  полна  романтических  бредней  о
долге перед покойным отцом  и  о  других  таких  же  вещах.  Мистер  Рэйберн
поощряет фантазии моей сестры, чтобы выиграть в ее  глазах,  и  она  считает
себя  обязанной  ему.  Может  статься,  ей  даже  приятно  быть  ему  чем-то
обязанной. Но я не желаю, чтобы моя сестра была обязана кому бы то ни  было,
кроме меня и мистера Хэдстона. И я заявляю  мистеру  Рэйберну:  если  он  не
прислушается к моим словам, ей же  будет  хуже.  Пусть  вникнет  в  это  как
следует. Ей же будет хуже!
     Наступило молчание, по-видимому очень тягостное для Брэдли Хэдстона.
     - А  теперь,  учитель,  -  проговорил  Юджин,  вынимая  изо  рта  почти
докуренную сигару и разглядывая ее, - может быть, вы уведете  отсюда  своего
ученика?
     - Мистер Лайтвуд! - Мальчик весь вспыхнул оттого, что ему не только  не
ответили, но и оставили его речь вовсе без внимания. -  Надеюсь,  вы  учтете
каждое слово, которое я сказал вашему приятелю, каждое  слово,  которое  ваш
приятель услышал от меня, хоть он и притворяется, будто ему ничего  не  было
сказано. Вам придется учесть все это, мистер Лайтвуд, потому что вы,  как  я
уже говорил, вы-то и свели вашего приятеля с моей сестрой. Только  по  вашей
милости мы его и узнали. Видит бог, он нам вовсе не нужен, и скучать по  нем
мы не будем. А  теперь,  мистер  Хэдстон,  поскольку  мистер  Юджин  Рэйберн
волей-неволей выслушал то, что я хотел ему сказать,  а  я  высказал  все  до
последнего слова, нам больше нечего здесь делать, и мы можем уйти.
     - Сойди вниз, Хэксем, а я задержусь  тут  на  минутку,  -  ответил  ему
Брэдли. Мальчик покорился с негодующим видом и, стараясь  топать  как  можно
громче, вразвалку вышел из комнаты. Лайтвуд отвернулся к  окну,  облокотился
на подоконник и выглянул во двор.
     - Вы думаете, я не больше стою, чем грязь у вас под  ногами.  -  Брэдли
старался говорить раздельно и внятно, иначе он не выговорил бы ни слова.
     - Поверьте мне, учитель, - ответил ему Юджин, - я о вас вовсе не думаю.
     - Неправда! - сказал тот. - Вы сами понимаете, что это неправда!
     - Фи! Как грубо! - проговорил Юджин. - Впрочем, где вам это понять.
     - Во всяком случае, мистер Рэйберн, я  понимаю  хотя  бы  то,  что  мне
нечего тягаться с вами в надменности и в умении оскорблять  людей.  Мальчик,
который только что вышел отсюда, мог бы за  каких-нибудь  полчаса  посрамить
вас своими познаниями в науках, но  вы  отнеслись  к  нему  как  к  существу
низшему. Вам, вероятно, ничего не стоит поступить точно так же и со мной.
     - Весьма возможно, - согласился Юджин.
     - Но я не мальчик, сэр, - добавил Брэдли, сжимая цепочку в правой руке.
- И я заставлю себя выслушать.
     - Учителей слушают в классе, - сказал Юджин. - На вашем месте я бы этим
удовольствовался.
     - А я не удовольствуюсь,  -  ответил  Хэдстон,  побелев  от  ярости.  -
Неужели вы думаете, что человек, который избрал такое поприще и  изо  дня  в
день следит за собой и сдерживает  себя  во  всем,  чтобы  как  можно  лучше
выполнять свои обязанности, - неужели вы думаете, что  такой  человек  лишен
человеческих чувств?
     - На мой взгляд, - сказал Юджин, -  вы  даже  слишком  пылки.  Хорошему
учителю не пристало давать волю своим чувствам.  -  И  с  этими  словами  он
швырнул окурок в камин.
     - С вами, сэр, я действительно таков. И я уважаю себя за это, сэр. - Но
ведь среди моих учеников нет дьяволов.
     - А среди учителей? - спросил Юджин.
     - Мистер Рэйберн!
     - Да, учитель?
     - Сэр! Меня зовут Брэдли Хэдстон.
     - Как вы совершенно справедливо изволили заметить,  уважаемый,  мне  до
этого нет никакого дела. Что вы еще хотите сказать?
     - Еще?.. Боже! Какое это несчастье! - перебил самого себя Брэдли, дрожа
всем телом и вытирая мокрое от пота лицо. - Какое несчастье, что я  не  могу
справиться с собой и выказываю свою слабость человеку,  который  держится  с
таким спокойствием, хотя ему за всю его жизнь не пришлось испытать того, что
я испытал за один день! - Он выкрикнул это  с  болью  и  судорожно  вцепился
руками в грудь, словно собираясь растерзать себя на части.
     Юджин Рэйберн не сводил с него глаз, видимо заинтересовавшись им.
     - Мистер Рэйберн, я хочу сказать вам кое-что и от своего имени.
     - Ну, говорите, говорите! - Глядя, как учитель пытается  взять  себя  в
руки, Юджин снизошел до того,  что  даже  выказал  легкое  нетерпение.  -  И
позвольте мне напомнить вам: дверь открыта, а ваш юный друг  дожидается  вас
на лестнице.
     - Я шел сюда, сэр, и думал:  если  мистер  Юджин  Рэйберн  не  пожелает
выслушать мальчика, то со мной ему никто не позволит так обойтись,  и  пусть
он узнает от меня, что, повинуясь чувству, мой ученик  поступает  разумно  и
правильно. - Брэдли стоило огромных усилий сказать это.
     - Теперь все? - спросил Юджин.
     - Нет, сэр, - яростно выкрикнул учитель. - Я разделяю возмущение  моего
ученика по поводу ваших визитов к его сестре и по поводу той назойливости...
хуже, чем назойливости! - с которой вы навязываете ей свои услуги.
     - Теперь все? - спросил Юджин.
     - Нет, сэр. Я должен сказать вам, что вы не имеете никакого  права  так
поступать и что ваше поведение оскорбительно для его сестры.
     - Вы наставляете не только брата, но и сестру?  Или,  может  быть,  вам
хочется стать ее наставником? - сказал Юджин.
     Кровь бросилась Брэдли Хэдстону в лицо так бурно, словно этот удар  был
нанесен кинжалом.
     - Как вас понимать? - Больше учитель ничего не мог выговорить.
     -  Желание  вполне  естественное,  ничего  не  скажешь,  -  преспокойно
продолжал Юджин. - Его сестра... пожалуй, это слово слишком часто у  вас  на
языке... Его сестра так выделяется в своей среде, она  так  отлична  от  той
мелкоты, которая окружает ее, что ваше желание вполне естественно.
     - Вы издеваетесь над моей безвестностью, мистер Рэйберн?
     - Ну что вы, учитель! Ведь я о вас ничего не знаю и не стараюсь узнать.
     - Вы попрекаете меня моим происхождением, моим воспитанием. Так  знайте
же, сэр, что, несмотря ни на что, я пробил себе дорогу в жизни. У меня  есть
все основания считать себя выше вас,  я  с  большим  правом  могу  гордиться
собой.
     - Каким образом можно чем-то попрекать человека, когда ничего о нем  не
знаешь, и как можно побивать его камнями, когда  их  нет  в  руке,  -  такая
задача под силу только учителю. Ну, теперь все?
     - Нет, сэр. Если вам кажется, что этот мальчик...
     - Которому, право, скоро наскучит ждать, - вежливо вставил Юджин.
     - Если вам кажется, что у этого мальчика нет друзей, мистер Рэйберн, то
вы ошибаетесь. Я ему друг, и вы скоро убедитесь в этом.
     - А вы скоро убедитесь в том, что он ждет вас на лестнице,  -  повторил
Юджин.
     - Вы, вероятно, полагали, сэр, будто с неопытным мальчиком, у  которого
нет ни друзей, ни наставников, можно не церемониться. Но ваши низкие расчеты
неправильны, предупреждаю  вас.  Вам  придется  иметь  дело  и  со  взрослым
мужчиной.  Вам  придется  иметь  дело  со  мной.  Я  поддержу  его  и,  если
понадобится, добьюсь, что он будет отомщен. Я протяну ему руку  помощи.  Мое
сердце открыто для него.
     - Какое совпадение! И дверь тоже открыта, - сказал Юджин.
     - Я презираю ваши увертки!  -  воскликнул  учитель.  -  У  вас  хватает
низости глумиться над моим низким  происхождением.  Вы  презренный  человек!
Если мы приходили напрасно и все останется по-прежнему, я  буду  действовать
так, как действовал бы, когда б считал вас своим личным врагом, хоть вы и не
заслуживаете такой чести.
     С этими  словами  он  круто  повернулся  и  вышел,  шагая  с  нарочитой
угловатостью, назло Юджину, стоявшему в спокойной,  непринужденной  позе,  и
тяжелая дверь захлопнулась за ним, словно заслонка горна, скрывая  за  собой
его раскаленную добела ярость.
     - Вот одержимый! -  сказал  Юджин.  -  Воображает,  будто  его  матушка
известна всем и каждому!
     Он окликнул Мортимера Лайтвуда. Тот  отошел  от  окна,  куда  деликатно
удалился во время предыдущего разговора, и стал медленно ходить по комнате.
     - Мои нежданные гости, кажется, утомили тебя, - сказал Юджин, закуривая
вторую сигару. -  Если  в  качестве  контрпретензии  (прости  мне  судейскую
терминологию)  ты  захочешь  пригласить  к  чаю  леди  Типпинз,  я  обязуюсь
ухаживать за ней.
     - Юджин, Юджин, Юджин! - воскликнул Мортимер, продолжая шагать  взад  и
вперед. - Как это тяжело! И  подумать  только,  что  я  мог  проявить  такую
слепоту!
     - При чем тут слепота, милый? - осведомился его невозмутимый друг.
     - Ты помнишь свои слова той ночью в харчевне на берегу Темзы? -  сказал
Лайтвуд, останавливаясь. - О чем ты спросил  меня  тогда?  Не  кажусь  ли  я
самому себе, при мысли об этой девушке, этакой дрянной комбинацией предателя
с карманным воришкой?
     - Да, припоминаю, - ответил Юджин.
     - Кем же ты считаешь себя теперь, когда думаешь о ней?
     Прямого ответа на этот вопрос не последовало. Его  друг  несколько  раз
затянулся сигарой, а потом сказал:
     - Ты ошибаешься, Мортимер. Более порядочной девушки, чем Лиззи  Хэксем,
нет во всем Лондоне. Нет более порядочной девушки  и  среди  моих  родных  и
среди твоих.
     - Допустим. Что же дальше?
     - А вот теперь, -  сказал  Юджин,  с  сомнением  во  взгляде  следя  за
Мортимером, снова зашагавшим по комнате, - теперь ты опять заставляешь  меня
отгадывать загадку, перед которой я давно спасовал.
     - Юджин, ты решил обольстить и бросить эту девушку?
     - Разумеется, нет, друг мой!
     - Ты решил жениться на ней?
     - Разумеется, нет, друг мой!
     - Ты решил преследовать ее?
     - Друг мой! Никаких таких решений я не принимал. Я вообще  не  способен
что-либо решать. Если бы в голове у меня вдруг возникло какое-либо  решение,
я изнемог бы от умственных усилий и немедленно махнул бы на него рукой.
     - Ах, Юджин, Юджин!
     - Мортимер,  дорогой  мой!  Умоляю  тебя,  оставь  этот  меланхолически
укоризненный тон. Я могу сказать тебе только то, что  знаю,  и  покаяться  в
своем неведении относительно самого  себя.  Помнишь  ту  старинную  песенку,
которая почему-то считается веселой, а на деле самая мрачная из всех,  какие
только мне приходилось слышать?

                         Гоните меланхолию! *
                         Зачем нам тосковать
                         И жизнь с ее безумством
                         Слезами обливать!
                         Так пойте, пойте весело.
                         Тра-ля-тра-ля-ля-ля...

     "Тра-ля-тра-ля-ля-ля" петь не стоит, мой дорогой  Мортимер,  тем  более
что эти звукосочетания довольно бессмысленны. Давай лучше споем про загадку,
которая нам не по силам.
     - Ты встречаешься с этой девушкой, Юджин? Значит, то, что говорили  эти
люди, правда?
     - Я признаюсь моему почтенному и ученому другу и в том и другом.
     - Так чем же это кончится? Что ты делаешь? Куда ты идешь?
     - Мой дорогой Мортимер! Можно подумать, что  этот  учитель  занес  сюда
заразу - ты закидал меня вопросами, как на экзамене! Тебе надо выкурить  еще
одну сигару для восстановления душевного равновесия. Вот возьми, прошу тебя.
Прикури о мою, она еще не потухла. Та-ак! А  теперь  воздай  мне  должное  и
согласись, что я изо  всех  сил  стремлюсь  к  самосовершенствованию  и  что
недавние события пролили свет на нашу кухонную утварь, которую до сих пор ты
видел как в тумане и потому поторопился - да, да,  поторопился!  -  осмеять.
Сознавая свои недостатки, я окружил себя вещами, моральное воздействие  коих
способствует   зарождению   в   человеке   домовитости.   Этому   моральному
воздействию, а также благотворному влиянию моего  закадычного  друга  можешь
спокойно препоручить меня со своими наилучшими пожеланиями.
     - Ах, Юджин! - ласково проговорил Лайтвуд, остановившись перед ним, так
что теперь их обоих окутывало облачко сигарного дыма. - Почему ты не  хочешь
ответить на мои вопросы? Чем же это кончится? Что ты делаешь? Куда ты идешь?
     - Дорогой Мортимер! - сказал Юджин, разгоняя рукой дым, чтобы друг ясно
видел его лицо, его открытый взгляд. - Верь мне, я  ответил  бы  на  них  ни
минуты не медля, если бы только мог. Но для этого мне надо снова попробовать
разгадать одну мучительную загадку, на которую я  давно  махнул  рукой.  Вот
она: Юджин Рэйберн. - Он похлопал себя по лбу и по груди. -  "Думай,  голову
ломай! Кто я, кто я, отгадай!" Нет! Разве отгадаешь? И пытаться нечего!


        ^TГЛАВА VII, в которой двое заключают дружеский договор^U

     Расписание занятий, установленное  мистером  Боффи-ном  и  его  чтецом,
мистером Сайласом  Веггом,  претерпело  изменения  в  связи  с  изменившимся
образом жизни мистера Боффина, и Римская империя стала  приходить  теперь  в
упадок больше по утрам, в великолепном аристократическом особняке,  а  не  в
вечерние часы и не в "Приюте Боффина", как было  заведено  раньше.  Впрочем,
иногда, ища хотя бы ненадолго передышки от стеснительных  условностей  моды,
мистер Боффин с наступлением темноты сам появлялся в "Приюте" и, усевшись на
тот же деревянный ларь,  внимал  рассказу  о  быстро  клонившихся  к  закату
судьбах безвольных, растленных властителей мира, которые уже находились  при
последнем издыхании. Если бы Вегг получал меньшую мзду от своего патрона или
больше подходил бы для должности чтеца, он, вероятно,  считал  бы  посещения
мистера Боффина приятными  и  лестными  для  себя.  Но,  будучи  шарлатаном,
получающим за свое шарлатанство хорошее жалованье, мистер Сайлас  Вегг  весь
кипел от таких посещений. Это только подтверждало общее правило, что  плохой
слуга, у кого бы он ни  находился  в  услужении,  всегда  ополчается  против
своего хозяина. Даже те правители, те  вельможные  и  достопочтенные  особы,
которые занимают высокие посты по праву рождения и выглядят  сущими  ослами,
даже они, все до единого, - недоверием ли, ничем не  оправданным,  тупой  ли
надменностью, - выказывают враждебность к своему хозяину. То, что  верно  по
отношению к слуге и к господину в государственных масштабах, с полным правом
можно