погибель, мне ничего не стоило бы  разорвать
семейные узы, словно тонкую нить!
     Она испуганно посмотрела на него и подалась назад. Он  воскликнул,  как
бы отвечая на ее невысказанные слова:
     - Нет, нет! Это произошло бы независимо от моей воли. Ведь  не  зависит
же от моей воли то, что я сейчас здесь. Вы притягиваете меня к себе. Если  б
я сидел в глухом каземате, вы исторгли бы меня оттуда! Я пробился бы  сквозь
тюремные стены и пришел бы к вам! Если б я был тяжело болен, вы  подняли  бы
меня с одра болезни, я сделал бы шаг и упал к вашим ногам!
     Дикая сила, звучавшая в словах этого человека, - сила, с которой  спали
все оковы, - была поистине страшна. Он замолчал и ухватился рукой за  выступ
кладбищенской ограды, точно собираясь выворотить камень.
     - Ни одному человеку не дано знать до поры  до  времени,  какие  в  нем
таятся бездны. Некоторые так никогда и не узнают этого. Пусть живут в мире с
самими собой и благодарят судьбу. Но мне эти бездны открыли вы. Вы заставили
меня познать их, и с тех пор это море, разбушевавшееся до самого дна,  -  он
ударил себя в грудь, - не может успокоиться.
     -  Мистер  Хэдстон,  я  не  хочу  больше  вас  слушать!   Остановитесь,
замолчите! Так будет лучше для нас обоих. Пойдемте поищем моего брата.
     - Нет, подождите! Мне надо высказать все. Я не знаю покоя с того самого
дня, как заговорил об этом и  остановился,  не  высказавшись  до  конца.  Вы
встревожились? Мое несчастье заключается еще и в том, что, говоря с вами или
о вас, я запинаюсь на каждом слове, а если  даю  себе  волю,  то  дохожу  до
безумия! Вон фонарщик. Он сейчас уйдет. Умоляю вас, сделаем еще  один  круг.
Вы напрасно тревожитесь. Я могу сдержать себя и сдержу, обещаю вам.
     Она покорилась его мольбе - что же ей  оставалось?  -  и  они  еще  раз
обошли кладбище, молча ступая по каменным плитам.  Фонарщик  зажег  один  за
другим фонари; при их свете суровая серая колокольня будто отступила  вдаль,
и они опять остались наедине. Он не произнес ни слова до тех  пор,  пока  не
дошел до того места, где несколько минут назад  прервал  свою  речь,  и  там
опять задержал шаги и опять ухватился  за  выступ  ограды.  И  потом,  начав
говорить, он смотрел не на нее, а на этот выступ, и все сильнее  впивался  в
него пальцами.
     - Вы знаете, что я хочу сказать. Я люблю вас. Какой смысл вкладывают  в
эти слова другие люди, мне неведомо, а я  вкладываю  в  них  вот  что:  меня
влечет к  вам  непреодолимая  сила,  она  владеет  всем  моим  существом,  и
противостоять ей нельзя. Вы можете послать меня в огонь и в воду, вы  можете
послать меня на виселицу, вы можете послать меня на любую смерть, вы  можете
послать меня на все, чего я до сих пор страшился, вы можете послать меня  на
любую опасность, на любое бесчестье. Мысли мои  мешаются,  я  перестал  быть
самим собой, вот почему вы моя погибель. Но если вы примете мое  предложение
и согласитесь стать моей женой, в вашей же власти будет подвигнуть  меня  на
все самое лучшее, самое доброе. Я вполне обеспечен, и вы ни в чем не  будете
нуждаться. Репутация у  меня  безукоризненная,  она  послужит  вам  надежной
защитой. Когда вы увидите меня за работой, которую я выполняю хорошо,  когда
увидите, как меня уважают, может быть вы будете даже гордиться  мною.  Я  не
пожалею сил на это. Все доводы против такого предложения я откинул  и  делаю
его от чистого сердца. Ваш брат всецело на моей стороне, и весьма  вероятно,
что мы с ним будем жить и работать вместе. Во всяком случае,  я  не  оставлю
его без своей помощи, без своей моральной поддержки. По-моему, больше  того,
что сказано, сказать нельзя. Лишними словами только все испортишь, а я и так
говорил плохо. Добавлю только одно: если серьезность моих  намерений  что-то
значит для вас, то верьте - они серьезны, предельно серьезны!
     Куски извести из-под камня,  который  он  все  выворачивал  из  ограды,
посыпались на мостовую, как бы в подтверждение его слов.
     - Мистер Хэдстон...
     - Подождите! Прежде чем отвечать мне, давайте еще раз обойдем кладбище.
У вас будет лишняя минута подумать, а мне это поможет хоть немного собраться
с силами.
     Она снова уступила его мольбе, и они снова вернулись на прежнее  место,
и снова он вцепился пальцами в выступ ограды.
     - Так как же, - спросил он, не отводя глаз от камня, - да или нет?
     - Мистер Хэдстон, я благодарю вас со всей искренностью, я благодарю вас
со всей признательностью и надеюсь, что вы скоро найдете себе достойную жену
и будете счастливы с ней. А я должна сказать - нет.
     - Может быть, вам надо время на раздумье - неделю,  несколько  дней?  -
спросил он сдавленным голосом.
     - Нет, не надо.
     - Это окончательное решение? И нет надежды, что вы измените его  в  мою
пользу?
     - Это решение окончательное, мистер Хэдстон, и я вынуждена сказать вам,
что не изменю его.
     - Тогда... - голос у Брэдли сразу окреп, и, круто повернувшись  к  ней,
он с такой силой ударил кулаком по  камню,  что  до  крови  содрал  кожу  на
суставах, - тогда дай-то бог, чтобы я не убил его!
     Злоба и ненависть, которые слышались в этих словах, сорвавшихся  с  его
посиневших губ, окровавленная рука, которую он сжимал, точно в ней был  нож,
нанесший смертельный удар, - все это так напугало Лиззи, что она повернулась
и бросилась бежать. Но он удержал ее.
     - Мистер Хэдстон, пустите меня! Мистер Хэдстон, я буду звать на помощь!
     - Это мне надо звать на помощь! - сказал он. - Если бы вы только знали,
как я в ней нуждаюсь!
     Чуть не закричав, она отшатнулась от этого искаженного  судорогой  лица
и, не зная, что делать, стала искать глазами брата.  Но  прошла  секунда,  и
лицо Брэдли застыло, точно на него легла печать смерти.
     - Вот! Видите, я овладел собой. Выслушайте меня!
     Она вспомнила, что всю жизнь ей приходилось надеяться только  на  самое
себя, вспомнила, что не обязана отчитываться перед этим  человеком  в  своих
поступках, и, с достоинством отведя его руку, смело взглянула ему в лицо. Он
словно впервые увидел, как она красива. Глаза его  померкли  -  взгляд  этой
девушки отнял весь их свет и взял его себе.
     - Теперь по крайней мере я ничего не оставлю недосказанным, - продолжал
он, сложив руки на груди, чтобы  не  взмахнуть  ими  в  порыве  отчаяния.  -
Теперь, после этого разговора, я по  крайней  мере  не  буду  мучиться,  что
упустил возможность высказать все до конца. Мистер Юджин Рэйберн.
     - Так это он  причина  вашей  необузданной  ярости?  -  с  негодованием
воскликнула Лиззи Хэксем.
     Брэдли закусил губы, посмотрел ей в лицо и не ответил ни слова.
     - Так вы угрожали мистеру Рэйберну? Он снова закусил губы, посмотрел ей
в лицо и не ответил ни слова.
     - Вы просили выслушать вас, а теперь не хотите говорить! Пустите  меня,
я пойду поищу брата.
     - Стойте! Я никому не угрожал.
     Взгляд Лиззи упал на его окровавленную руку. Он поднял ее ко рту, вытер
о рукав и снова положил на грудь, повторив:
     - Мистер Юджин Рэйберн.
     - Зачем вы твердите это имя, мистер Хэдстон?
     - Затем! что в нем заключено то немногое, что  осталось  недосказанным.
Заметьте! Я никому не угрожаю!  Если  вы  услышите  в  моих  словах  угрозу,
остановите меня, поставьте мне это в вину. Мистер Юджин Рэйберн.
     В том, как он произносил это имя, чувствовалась такая угроза,  страшнее
которой не могло и быть.
     - Он преследует вас. Вы  принимаете  его  услуги.  И  его  вы  слушаете
охотно. Мне это известно не хуже, чем ему.
     - Мистер Рэйберн очень внимательно  и  душевно  отнесся  ко  мне  после
смерти моего несчастного отца,  -  гордо  проговорила  Лиззи,  -  и  проявит
большую заботу о его памяти.
     - Ну, разумеется! Мистер  Юджин  Рэйберн  человек  очень  заботливый  и
душевный!
     - К вам-то, по-моему, он не  имеет  никакого  касательства,  -  сказала
Лиззи, не в силах сдержать негодование.
     - Нет, имеет. Тут вы ошибаетесь. Он имеет ко мне прямое касательство.
     - Какое?
     - Хотя бы как соперник, - ответил Брэдли.
     - Мистер Хэдстон! - воскликнула Лиззи, вся вспыхнув. - С вашей  стороны
низко так говорить со мной. Но я воспользуюсь этим и скажу, что  вы  мне  не
нравитесь, что вы мне сразу не понравились, с первой нашей встречи, и никто,
ни один человек в мире не виноват в том, как я к вам отношусь.
     Его голова упала на грудь, точно придавленная тяжестью, но не прошло  и
секунды, как он снова взглянул Лиззи в лицо и провел языком по губам.
     - Я говорю вам то  немногое,  что  осталось  недосказанным.  Я  знал  о
существовании мистера Юджина Рэйберна с тех самых пор, как вы приковали меня
к себе. Знал, - и тщетно старался побороть свое чувство к вам. Это ничего не
меняло. Полный мыслей о мистере Юджине Рэйберне, я жил все это время. Полный
мыслей о мистере Юджине Рэйберне, я говорил с вами сегодня, и, полный мыслей
о мистере  Юджине  Рэйберне,  убедился,  что  мной  пренебрегают,  что  меня
отвергли.
     - Если вам угодно именно так понимать мою благодарность и мой отказ  от
вашего предложения, то я тут не виновата, мистер Хэдстон, -  сказала  Лиззи,
чувствуя жалость к этому человеку, мучительно боровшемуся с самим  собой,  -
жалость, быть может, не меньшую, чем отвращение и страх.
     - Я ни на что не сетую, - продолжал он, -  а  просто  говорю  вам,  как
обстоит дело. Меня тянуло к вам вопреки  чувству  собственного  достоинства,
вопреки тому, что существует мистер Юджин Рэйберн. Вы понимаете, как я низко
пал теперь в собственных глазах?
     Ее обида и гнев не утихли, но она не давала им воли, видя  его  муки  и
помня, что он друг ее брата.
     - И теперь мое чувство собственного достоинства брошено ему под ноги. -
Брэдли рывком развел руки, скрещенные на груди, и яростно показал  вниз,  на
камни мостовой. - Запомните! Оно брошено  под  ноги  этому  человеку,  и  он
торжествует, топча его.
     - Неправда! - воскликнула Лиззи.
     - Нет, это правда! - сказал Брэдли. - Я столкнулся с ним лицом к  лицу,
и он растоптал меня в грязи своего презрения. Почему? Потому, что  он  знал,
что мне будет уготовано сегодня, и торжествовал заранее!
     - Мистер Хэдстон, вы как в бреду!
     - Нет, я спокоен. Я отдаю себе полный  отчет  в  своих  словах.  Теперь
сказано все. Запомните, у меня не  вырвалось  ни  единой  угрозы.  Я  только
объяснил вам, как обстоит дело... как обстоит дело сегодня, сейчас.
     В  эту  минуту  невдалеке  появился  ее  брат.  Она  кинулась  к  нему,
ухватилась за него. Брэдли подошел к мальчику с  другой  стороны  и  положил
свою тяжелую руку ему на плечо.
     - Чарли Хэксем, я ухожу. Я пойду один  и  запрусь  у  себя  в  комнате.
Говорить со мной сегодня не надо. Выжди полчаса после моего ухода,  дай  мне
побыть одному. Увидимся мы завтра. Утром я приду в школу как обычно.
     Сжав руки, он вскрикнул не своим голосом и зашагал прочь. Брат и сестра
стояли теперь одни под фонарем на пустынном кладбище.  В  упор  поглядев  на
Лиззи, мальчик потемнел в лице, нахмурился и грубо сказал:
     - Как это понять? Что ты сделала  с  моим  лучшим  другом?  Признавайся
немедленно!
     - Чарли! - проговорила его сестра. - Имей хоть каплю жалости ко мне.
     - Брось глупости! Какая там  жалость!  -  ответил  мальчик.  -  Что  ты
натворила? Почему мистер Хэдстон вдруг ушел от нас?
     - Он просил меня... ты знаешь, о чем... он просил меня стать его женой,
Чарли.
     - Ну? - нетерпеливо крикнул мальчик.
     - И я была вынуждена сказать ему, что не могу стать его женой.
     - Ах, не можешь!  -  злобно,  сквозь  зубы  повторил  мальчик  и  грубо
оттолкнул ее от себя. - Не можешь!
     А тебе известно, что он один стоит пятидесяти таких, как ты?
     - Очень может быть, Чарли, и все-таки выйти за него я не могу.
     - То есть ты сознаешь, что не заслуживаешь такого мужа, что он тебе  не
пара? Так надо понимать твои слова?
     - Нет, Чарли, мои слова надо понимать так, что он мне не нравится и что
я никогда за него не выйду.
     - Нечего сказать, хорошая у меня сестра! - воскликнул мальчик. - Нечего
сказать, сестра у меня бескорыстная! Значит,  все  мои  старания  зачеркнуть
прошлое, выйти в люди и вместе с собой вывести в люди и  тебя  должны  пойти
прахом из-за твоих нелепых капризов? Так, что ли?
     - Я не хочу упрекать тебя, Чарли.
     - Нет, вы только послушайте  ее!  -  Мальчик  оглянулся  в  темноте  по
сторонам. - Она не хочет упрекать меня! Она сделала все,  чтоб  разрушить  и
мое и свое счастье, и она же не хочет упрекать меня!  Чего  доброго  ты  еще
скажешь: не надо упрекать мистера Хэдстона за то, что он спустился  к  твоим
ногам из тех кругов, которые гордятся им, и  снизошел  до  тебя  только  для
того, чтобы ты его оттолкнула!
     - Нет, Чарли, как я ему сказала, так скажу и тебе: я благодарю  мистера
Хэдстона за предложение, но жалею, что оно было сделано, и надеюсь,  что  он
найдет себе лучшую жену, с которой будет счастлив.
     Чувство, близкое раскаянию, сжало черствеющее сердце мальчика, когда он
поглядел на нее -  на  терпеливую  маленькую  нянюшку,  ходившую  за  ним  в
детстве, на терпеливую воспитательницу, советчицу,  подругу  его  отроческих
лет, на беззаветно преданную сестру, которая ради него была готова  на  все.
Он взял ее под руку и сказал совсем другим тоном:
     - Полно, Лиз! Зачем нам ссориться! Давай обсудим все спокойно,  трезво,
поговорим, как подобает брату и сестре. Ты согласна выслушать меня?
     - Ах, Чарли! - ответила она сквозь слезы. - Разве я  не  слушала  тебя?
Разве не мне ты говорил все эти жестокие слова?
     - Ну, прости, Лиз, прости! Я искренне раскаиваюсь. Но ты сама  выводишь
меня  из  терпения.  Так  вот  слушай.  Мистер  Хэдстон  полюбил  тебя.   Он
чистосердечно признался мне, что в нем словно все перевернулось с той  самой
минуты, как я познакомил его с тобой. У нас есть учительница, мисс  Пичер  -
молодая, хорошенькая и все такое прочее. Она  очень  расположена  к  мистеру
Хэдстону, это всем известно, а он даже не глядит на нее и слышать о  ней  не
хочет. Его чувства к тебе совершенно бескорыстны! Жениться на мисс Пичер ему
было бы гораздо выгоднее во всех отношениях, а от женитьбы на тебе он ничего
не выиграет. Ведь правда?
     - Да, правда, видит бог, правда!
     - Ну вот, - сказал мальчик. - Это  говорит  в  его  пользу,  что  очень
важно. Теперь насчет меня. Мистер Хэдстон всегда старался дать мне ход, а от
него многое зависит. Став моим шурином, он будет еще больше  заботиться  обо
мне. Мистер Хэдстон  самым  деликатным  образом  поделился  со  мной  своими
чувствами и сказал: "Надеюсь, Хэксем, моя женитьба  на  твоей  сестре  будет
тебе и приятна и полезна?" Я говорю:  "Мистер  Хэдстон!  Да  это  мое  самое
заветное желание!" Тогда мистер  Хэдстон  говорит:  "Следовательно,  я  могу
рассчитывать, Хэксем, что, хорошо зная своего учителя, ты замолвишь за  него
доброе словечко перед сестрой?" А я ему говорю: "Разумеется, мистер Хэдстон,
ведь сестра меня очень слушается". Верно, Лиз?
     - Верно, Чарли.
     -  Вот  и  отлично!  Видишь?  Когда  толково  обо  всем  говоришь,  как
полагается брату и сестре, дело сразу идет на  лад.  Хорошо!  Теперь  насчет
тебя. Как жена мистера Хэдстона, ты будешь  занимать  почетное  положение  и
гораздо лучшее место в обществе. Ты, наконец, избавишься от Темзы и от всего
неприятного, что с ней издавна  связано,  разделаешься  навсегда  с  разными
кукольными швейками, с их пьянчугами отцами и тому подобной публикой.  Я  не
хочу сказать ничего дурного о мисс Дженни Рен, она в своем роде  не  так  уж
плоха, но то, что пристало ей, не пристало будущей  жене  мистера  Хэдстона.
Теперь ты понимаешь, Лиз, что для нас троих - для мистера Хэдстона, для меня
и для тебя - ничего лучшего не придумаешь.
     Мальчик говорил все это, медленно шагая рядом с сестрой, но  теперь  он
остановился, решив проверить, как  подействовали  его  слова.  Сестра  молча
смотрела ему в лицо, и, не прочтя в этом взгляде уступки, мальчик  повел  ее
дальше. Когда он заговорил снова, в  его  голосе  прозвучала  плохо  скрытая
неуверенность.
     - Ты меня во всем  слушаешься,  Лиз,  и  мне,  должно  быть,  следовало
поговорить с тобой, не дожидаясь, пока мистер Хэдстон объяснится сам. Но тут
все  настолько  ясно  и  бесспорно,  а  ты  всегда  была   такая   умная   и
рассудительная, что мне это показалось совершенно лишним. Не знаю,  может  я
ошибся? Но мы быстро поправим дело. А для этого нужно только,  чтобы,  придя
домой, я мог передать от тебя  мистеру  Хэдстону,  что  твой  ответ  был  не
окончательный и что мало-помалу все уладится.
     Он снова остановился и поглядел на бледное лицо сестры. Ее  взгляд  был
полон тревоги и нежности  к  нему,  и  все-таки  она  отрицательно  покачала
головой.
     - Что же ты молчишь? - резко спросил он.
     - Мне очень не хочется это говорить, Чарли, но сказать придется.  Я  не
могу передать с тобой такой ответ мистеру Хэдстону, я не могу отпустить тебя
к мистеру Хэдстону с таким ответом. К тому, что  я  сказала  ему  сегодня  -
сказала окончательно, добавить нечего.
     -  И  она  считает  себя  хорошей  сестрой!  -  воскликнул  мальчик,  с
презрением отталкивая ее от себя.
     - Чарли, милый! Вот  ты  опять  чуть  меня  не  ударил.  Ты  только  не
обижайся. Я понимаю, видит бог, понимаю, что у тебя не было злого умысла, но
зачем ты так отшатнулся от меня?
     - Я все знаю! - сказал мальчик, будто и не  слыша  ее  упрека  и  думая
только о своей обиде, о своем разочаровании, - я знаю, что за этим  кроется,
и опозорить себя не позволю.
     - Я сказала тебе все, как  есть,  Чарли.  Ничего  другого  за  этим  не
кроется.
     - Неправда! - злобно крикнул он. - И ты сама знаешь, что это  неправда!
Все дело в твоем драгоценном мистере Рэйберне - вот в ком!
     - Чарли! В память наших прежних дней - перестань, замолчи!
     - Опозорить себя я не позволю, - упрямо продолжал он. - Я  выбрался  из
грязи, и тебе не удастся столкнуть меня в эту грязь обратно. Позор сестры не
ляжет на брата, если он отречется от нее, и я отрекаюсь от тебя навсегда!
     - Чарли! Сколько ненастных вечеров, таких,  как  этот,  и  худших,  чем
этот, сидела я на улице с тобой на руках! Возьми назад  свои  слова,  просто
возьми назад, не прося прощения за них, и мои объятия откроются тебе так же,
как и мое сердце!
     - Нет, я не возьму их назад! Я повторю их еще раз. Ты плохая сестра, ты
бесчестная, и я отрекаюсь от тебя, отрекаюсь навсегда!
     Он  поднял  свою  неблагодарную,  безжалостную  руку,  точно  воздвигая
преграду между собой и сестрой, круто повернулся и зашагал прочь. Она так  и
осталась на месте, безмолвная, неподвижная, и простояла там до тех пор, пока
бой башенных часов  не  заставил  ее  очнуться.  И  первое  же  ее  движение
растопило слезы, скованные точно льдом словами  себялюбца  брата.  "Умереть,
лечь вот тут в могилу!" и "Чарли, Чарли! Так вот  к  чему  привели  картины,
которые виделись нам среди углей!" - это было все, что она  сказала,  закрыв
лицо руками и припав головой к каменному выступу ограды.
     Какой-то человек поравнялся с ней, прошел мимо и вдруг,  задержав  шаг,
оглянулся на нее. Это был согбенный старик  в  широкополой  шляпе  с  низкой
тульей и в длинном сюртуке. Нерешительно  переступив  с  ноги  на  ногу,  он
повернул назад и проговорил голосом, полным мягкости и участия:
     - Простите, что я обращаюсь к вам, сударыня, но вы чем-то опечалены.  Я
не могу пройти, как бы ничего не заметив, не могу оставить вас здесь одну, в
слезах. Чем помочь вам? Как вас утешить?
     Она подняла голову, услышав эти ласковые слова, и радостно воскликнула:
     - Мистер Райя, неужели это вы?
     - Дочь моя! - сказал старик. - Удивлению моему нет конца! Я заговорил с
вами, не зная, что это вы. Возьмите мою руку, обопритесь о нее. Что вас  так
огорчило? Кто тому виной? Б