бы  не  сказать  безнадежно)
влюбленный в какую-то девицу, не подозревающую о его достоинствах.  Несмотря
на простодушие, этот наивный юноша не мог не учуять истинного положения дел,
но ограничивался при исполнении своих обязанностей тем, что с  томным  видом
стоял  у  буфета,  восхищенно  поглядывая  на  Беллу,  когда  ей  ничего  не
требовалось, и опрометью кидаясь к ней, когда она требовала  что-нибудь.  Но
его милость, архиепископ, то и дело вставлял  своему  подчиненному  палки  в
колеса, оттирал его локтем в самые выигрышные  моменты,  давал  унизительные
поручения,  как,  например,  принести  растопленного  масла,  и  когда  тому
удавалось заполучить в свои руки какое-нибудь стоящее блюдо, сам  завладевал
им и приказывал юнцу отойти в сторону.
     - Вы уж извините этого  молодого  человека,  сударыня,  -  внушительным
голосом проговорил архиепископ. - Его держат здесь на испытании, и он у  нас
долго не продержится.
     Это побудило Джона Роксмита заметить как бы невзначай:
     -  Белла,  душенька,  наше  сегодняшнее   празднество   удалось   лучше
прошлогодних, и мы и впредь будем справлять годовщину нашей свадьбы здесь.
     На что Белла  ответила,  сделав  в  высшей  степени  неудачную  попытку
принять вид солидной замужней женщины:
     - Да, ты прав, милый.
     Тут архиепископ Гринвичский солидно кашлянул, чтобы  привлечь  внимание
своего причта, состоявшего из трех человек, и зорко  глянул  на  каждого  по
очереди, как бы говоря:
     - Призываю вас именем господа бога принять сие на веру.
     Далее он собственноручно подал на стол десерт, что  гости  должны  были
истолковать следующим образом: "Пришло время, когда мы сможем  обойтись  без
услуг этих ничтожеств, не удостоенных нашего доверия", -  и  удалился  бы  с
полным достоинством, если бы этому не воспрепятствовал  отчаянный  поступок,
мысль о котором могла родиться только  в  затуманенном  мозгу  принятого  на
испытание юноши. Найдя, как на грех, в недрах гостиницы букетик флердоранжа,
он, никем не замеченный, приблизился с ним к столу и поставил  его  в  миске
для омовения пальцев возле прибора Беллы. Архиепископ незамедлительно изгнал
и отлучил от церкви дерзновенного... но сделанного, не воротишь.
     - Сударыня, - сказал  архиепископ,  вернувшись  в  комнату  один,  -  я
полагаю,  вы  сочтете  возможным  пренебречь  этой  выходкой,  так  как  она
совершена совсем молодым человеком, которого взяли на испытание  и  который,
разумеется, не отвечает нашим требованиям.
     С этими словами он склонился в торжественном поклоне и вышел, а они все
трое расхохотались и хохотали долго и весело.
     -  Стоило  притворяться!  -  воскликнула  Белла.  -  Все  равно  их  не
проведешь. Это,  должно  быть,  потому,  папа  и  Джон,  что  у  меня  такой
счастливый вид!
     Тут  Роксмит  счел   необходимым   потребовать   от   жены   очередного
исчезновения, на что она покорно согласилась, сказав приглушенным голосом из
своего тайника:
     - Папа, ты помнишь, как мы с тобой толковали однажды о кораблях?
     - Помню, друг мой.
     - А разве не странно, папа, что ни на одном из  тех  кораблей  не  было
Джона?
     - Нисколько не странно, друг мой.
     - Как же так? Папа!
     - А вот так,  друг  мой.  Откуда  узнаешь  заранее,  что  есть  на  тех
кораблях, которые идут к нам и сейчас из неведомых морей?
     Белла молчала, продолжая оставаться невидимкой,  а  ее  отец  продолжал
есть и пить до тех пор, пока не вспомнил, что ему пора домой, в Холлоуэй.
     - Я не могу так сразу убежать от вас, - добавил херувим. - Просто  грех
не выпить за то, чтобы мы не последний раз праздновали этот счастливый день.
     - Правильно! Еще десять тысяч раз отпразднуем!  -  воскликнул  Джон.  -
Наливаю бокал моему сокровищу и себе.
     - Джентльмены! -  начал  херувим,  как  истый  англосакс  облекая  свои
чувства в форму спича и адресуясь к мальчишкам внизу, которые наперебой друг
перед другом ныряли с головой в прибрежную тину за монетами в шесть  пенсов.
- Джентльмены... и  Белла  с  Джоном,  вы,  разумеется,  знаете,  что  я  не
собираюсь утруждать вас  своими  разглагольствованиями  по  поводу  имевшего
места события. И вам не трудно угадать, каков будет мой тост и  даже  какими
словами я его выражу. Джентльмены... и Белла с Джоном, это событие так  меня
взволновало, что я боюсь дать волю  своим  чувствам.  Но,  джентльмены...  и
Белла с Джоном, за то участие, которое мне удалось  принять  в  нем,  за  то
доверие, которое вы мне оказали, за то, что вы не сочли меня  лишним,  хотя,
разумеется, в какой-то степени я лишний здесь, за всю вашу ласку  и  доброту
примите мою сердечную благодарность. Ваше здоровье, джентльмены... и Белла с
Джоном! И да позволят мне надеяться, что нынешний наш праздник не последний.
Другими словами, джентльмены... и Белла  с  Джоном,  пусть  нам  будет  дано
праздновать это счастливое событие еще много, много раз!
     Закончив свою речь, добрейший херувим обнял дочь и побежал на  пароход,
который должен был доставить его в Лондон,  а  пока  что  стоял  у  плавучей
пристани и старался во  что  бы  то  ни  стало  разнести  ее  вдребезги.  Но
счастливая парочка не хотела расставаться с херувимом, и  не  пробыл  он  на
пароходе и двух минут, как они появились на набережной, высоко  у  него  над
головой.
     - Папочка! - крикнула  Белла,  зонтиком  подавая  ему  знак,  чтобы  он
подошел к борту, и грациозно склоняясь над парапетом.
     - Да, друг мой?
     - Больно я  тебя  колотила  своим  отвратительным  капором?  -  громким
шепотом спросила она.
     - Да нет, пустяки, друг мой.
     - А за ноги я тебя щипала, папа?
     - Так, самую малость, моя любимица.
     - Папа, ты правда все мне простил? Прости, папа, умоляю тебя! -  Не  то
посмеиваясь над ним, не то плача, Белла взывала к нему так мило, так весело,
так неотразимо и с такой искренностью, что херувим сделал умильную  гримасу,
будто его дочка была все еще маленькой, и сказал:
     - Какая ты у меня глупышка!
     - Прощаешь, папа, за все, за все прощаешь?
     - Да, моя радость.
     - И тебе не грустно уезжать одному, папа, тебе не кажется,  что  мы  от
тебя отступились?
     - Да господь с тобой, жизнь моя! Нет, нет!
     - До свидания, папочка! До свидания!
     - До свидания, родная! Уведите ее, Джон, поезжайте домой.
     И, опершись на руку мужа, Белла пошла вместе с ним по розовой  дорожке,
которую милостиво бросило им под ноги заходящее солнце. Ах! Выпадают  же  на
нашу долю дни, ради которых стоит и жить и умереть! И как  весело  поется  в
одной старинной мудрой песенке:  "Любовь,  любовь,  одна  любовь  повелевает
миром!" *


     ГЛАВА V, где говорится о супруге нищего

     Гнетущая мрачность, с которой  миссис  Уилфер  встретила  мужа  по  его
возвращении со свадьбы, так громко постучала в дверь херувимской  совести  и
так ударила в  херувимские  ноги,  что  люди  менее  озабоченные,  чем  наша
трагическая героиня, ее дочь мисс  Лавиния  и  почтенный  друг  дома  мистер
Джордж Самсон, видя столь шаткое состояние души и тела преступника, могли бы
заподозрить тут что-то неладное. Но поскольку мысли всех троих были  целиком
поглощены свершившимся событием - замужеством Беллы, на  долю  перепуганного
заговорщика, к счастью, не осталось ничего, и этому удачному обстоятельству,
а никак не самому себе, он и был обязан своим спасением.
     - Р. У., - обратилась к нему миссис Уилфер, величественно восседавшая в
дальнем углу комнаты. - Вы ничего не спрашиваете о своей дочери Белле!
     - Да, действительно, голубушка, - сказал он с вопиющим  по  притворству
спокойствием. - Это серьезное упущение с моей стороны. Как  наша...  Вернее,
где сейчас наша Белла?
     - Ее здесь нет, - провозгласила миссис Уилфер, не разнимая сложенных на
груди рук.
     Херувим пролепетал что-то невнятное в смысле: "Ах, вот как!".
     - Ее нет здесь! - строго и зычно  повторила  миссис  Уилфер.  -  Короче
говоря, вы лишились своей дочери Беллы.
     - Лишился дочери Беллы, голубушка?
     - Да! Ваша дочь Белла, -  миссис  Уилфер  говорила  таким  укоризненным
тоном, будто она не имела ни малейшего отношения к  этой  молодой  особе,  и
упоминала о ней лишь как о предмете роскоши, которым Р. У. обзавелся вопреки
ее советам. - Ваша дочь Белла связала свою судьбу с нищим.
     - Боже правый!
     - Лавиния! Покажи твоему отцу письмо его дочери Беллы,  -  без  всякого
выражения,  будто  читая  парламентский  акт,  произнесла  миссис  Уилфер  и
взмахнула рукой. - Надеюсь, твой отец сочтет этот документ  достаточным  для
подтверждения моих слов. Полагаю,  твоему  отцу  знаком  почерк  его  дочери
Беллы. Впрочем, не знаю. Он может от всего отречься. Теперь  меня  ничем  не
удивишь.
     - Отправлено из Гринвича, помечено  сегодняшним  числом,  -  отчеканила
Неукротимая,  ринувшись  к  отцу  и  сунув  ему  в  руки  это   вещественное
доказательство. - Выражает надежду,  что  мама  не  рассердится,  счастлива,
вышла замуж за мистера Джона  Роксмита,  скрыла  это,  чтобы  дома  не  было
скандала, и, пожалуйста, расскажите все дорогому  папочке,  мне  поцелуй,  и
хотела бы я знать, что бы  ты  сказал,  если  бы  другой  член  нашей  семьи
поступил точно так же!
     Р. У. прочитал письмо и чуть слышно пробормотал:
     - Боже мой!
     - Да! Теперь  ничего  другого  не  остается,  как  взывать  к  богу,  -
замогильным голосом протрубила миссис Уилфер. Поощренный  ею,  Р.  У.  снова
повторил свое "боже мой!", но результат этого повторения получился несколько
неожиданный, так как язвительная супруга заметила с крайним раздражением:
     - Это мы уже слышали!
     - Да, признаюсь...Но, по-моему, голубушка, - после  неловкого  молчания
робко сказал херувим, складывая письмо, - по-моему, нам надо  примириться  с
этим. Ты не будешь возражать, голубушка, если я напомню  тебе,  что,  строго
говоря, мистер Джон Роксмит  (насколько  мне  известны  его  обстоятельства)
далеко не нищий.
     - Ах так? - ужасающе вежливым тоном вопросила миссис  Уилфер.  -  Вы  в
этом уверены? Следовательно,  у  мистера  Джона  Роксмита  имеются  обширные
поместья? Вот не подозревала! Спасибо, что вы сообщили мне об этом.
     - Я тебе ничего такого не сообщал, - неуверенно ответил херувим.
     -   Благодарю   вас,   -   сказала   миссис   Уилфер.   -   Значит,   я
лжесвидетельствую? Ну что ж! Если моя собственная дочь дерзит  мне,  так  от
мужа ничего иного и ждать не  приходится.  И  то  и  другое  в  равной  мере
противоестественно.  Все  одно   к   одному.   Прекрасно!   (Легкая   дрожь,
свидетельствующая о покорности судьбе, и устрашающая улыбка на устах.)
     Но тут, увлекая за собой упирающегося мистера Самсона, в  бой  вступила
Неукротимая.
     - Мама! - крикнула эта юная девица. - С вашей стороны было  бы  гораздо
лучше, если бы вы держались ближе к делу, а не толковали о том, будто кто-то
кому-то дерзит, - ведь это невообразимая чепуха!
     - Что-о? - воскликнула миссис Уилфер, насупив свои черные брови.
     - Не-воо-брази-мая че-пу-ха! -  повторила  Лавви.  -  И  Джордж  Самсон
понимает это не хуже меня.
     Миссис  Уилфер  так  и  окаменела,  устремив   негодующий   взгляд   на
злосчастного Джорджа, который не знал, кому он обязан оказывать поддержку  -
предмету своей любви или мамаше предмета, и поэтому не мог  поддержать  даже
самого себя.
     - Дело заключается вот в чем, - продолжала Лавви. - Белла поступила  не
по-родственному и могла все испортить мне с Джорджем  и  с  семьей  Джорджа,
потому что  она  сбежала  из  дому  и  обвенчалась  совершенно  неприличным,
постыдным  образом,  -  наверно,  в   присутствии   какой-нибудь   церковной
старушонки вместо подружек. А ей следовало бы довериться мне, посвятить меня
во все и сказать: "Лавви, если ты, невзирая на помолвку с Джорджем, захочешь
удостоить нас своим присутствием, Лавви, я прошу тебя быть в церкви,  только
ничего не говори папе и маме". И, конечно, я бы ничего не сказала!
     - Ты бы ничего не сказала? Неблагодарная! - возопила миссис  Уилфер.  -
Змея!
     - Помилуйте! Сударыня! Клянусь  честью,  так  нельзя!  -  запротестовал
мистер Самсон, укоризненно потряхивая головой. - При всем  моем  уважении  к
вам, сударыня, так нельзя!  Помилуйте!  Человек  -  по  благородству  чувств
истинный джентльмен - обручается с девушкой, и вдруг - змеи! Хотя эти змеи и
исходят от одного из членов семьи, но знаете ли... Я взываю к  вашим  лучшим
чувствам, сударыня! - несколько вяло заключил он.
     Взгляд, которым миссис Уилфер  подарила  мистера  Самсона  за  любезное
участие в разговоре, был таков,  что  мисс  Лавиния  ударилась  в  слезы  и,
кинувшись на защиту своего Джорджа, повисла у него на шее.
     - И это называется мать! - пронзительно вскрикнула Лавви.  -  Какая  же
это мать, если она хочет изничтожить Джорджа! Но я не дам тебя  изничтожить,
Джордж! Скорее умру!
     Мистер  Джордж  рвался  из  объятий  своей  возлюбленной  и,  продолжая
укоризненно потряхивать головой, говорил:
     - Заверяю вас в своем глубочайшем уважении, сударыня, но "змеи", знаете
ли, не делают вам чести!
     - Я не дам тебя изничтожить, Джордж! - кричала мисс Лавиния. -  Сначала
пусть мама погубит меня и пусть тогда радуется! О-о!  О-о!  Для  того  ли  я
увлекла Джорджа, для того ли он покинул родной  дом,  чтобы  терпеть  такое!
Милый Джордж, ты свободен! Оставь меня, ненаглядный, наедине с моей  матерью
и с моей судьбой!  Передай  поклон  твоей  тете,  Джордж,  и  пусть  она  не
проклинает змею, которая пересекла  твой  жизненный  путь  и  отравила  тебе
существование!  О-о!  О-о!  -  Юная  девица,  только-только  достигшая  того
возраста, когда можно закатывать истерики и еще ни разу в жизни не  падавшая
в обморок, проделала все, что в таких случаях  требуется  от  дебютантки,  в
высшей  степени  успешно.  Склонившись  над   бесчувственным   телом   своей
возлюбленной,  мистер  Самсон  потерял  всякую  способность   соображать   и
обратился к миссис Уилфер  с  некоторой  непоследовательностью  в  выражении
своих чувств:
     - Демон! Со всем моим почтением к вам... Полюбуйтесь на дело рук ваших!
     Взирая на все происходящее, херувим беспомощно потирал подбородок,  но,
в общем, был склонен приветствовать отклонение от основной темы - в надежде,
что всепоглощающие свойства истерики поглотят и се. Так  оно  и  получилось.
Как только Неукротимая мало-мальски пришла  в  себя  и  спросила  сдавленным
голосом: "Милый Джордж, ты жив? - и далее: - Дорогой Джордж, что  случилось?
Где  мама?"  -  мистер  Самсон,  бормоча  слова  утешения,  поднял  с   полу
распростертое тело своей возлюбленной и подал его миссис  Уилфер  как  некое
освежающее яство. Миссис Уилфер с достоинством вкусила  от  него,  поцеловав
дочку в лоб (будто глотая  устрицу),  после  чего  мисс  Лавиния  нетвердыми
шагами вернулась под крылышко мистера Самсона.
     - Милый Джордж, я, кажется, наделала глупостей... но у меня до сих  пор
кружится голова, не отпускай моей руки, Джордж, - сказала она  и  потом  еще
долго приводила его в замешательство, неожиданно  издавая  странный  звук  -
нечто среднее между всхлипыванием и шипением бутылки с содовой,  -  который,
казалось, того и гляди разорвет по швам корсаж ее платья.
     В числе самых разительных следствий этого истерического  припадка  было
то, что он  произвел  необъяснимое  действие  на  возвышенные  чувства  мисс
Лавинии, миссис Уилфер и мистера Джорджа Самсона и не распространился только
на Р. У., как на человека постороннего и  крайне  черствого.  Мисс  Лавиния,
скромно потупив глазки, наслаждалась выпавшим на  ее  долю  успехом,  миссис
Уилфер имела вид благостный и всепрощающий, мистер Самсон точно очистился от
скверны и познал свет истины. В таком настроении они  вернулись  к  основной
теме.
     - Милый Джордж, - с меланхолической улыбкой проговорила Лавви. -  После
того, что произошло, мама, наверно, скажет папе, чтобы он сказал Белле,  что
мы будем рады видеть ее с мужем.
     Мистер Самсон вполне согласился с ней и пробормотал вполголоса, что  он
глубоко уважает миссис Уилфер и что он должен  ее  уважать  и  всегда  будет
уважать. Особенно после того, что произошло.
     - Я никогда не позволю себе, - глухим голосом протянула  миссис  Уилфер
из своего угла, - идти наперекор чувствам  моей  родной  дочери  и  чувствам
юноши... (последнее слово пришлось не по вкусу  мистеру  Самсону)...  юноши,
который стал избранником ее девического сердца. Может быть, я и  чувствую...
нет, знаю! что меня ввели в заблуждение, меня  обманули.  Может  быть,  я  и
чувствую... нет, знаю! что мною пренебрегли, со мною не  посчитались.  Может
быть, я и чувствую... нет, знаю! что, поборов в себе отвращение к мистеру  и
миссис Боффин, удостоив их приема в этом доме, а вашу дочь Беллу, - тут  она
повернулась к мужу, - своим согласием на переезд к ним, я  старалась  помочь
вашей дочери Белле, - снова вполоборота к мужу, - занять положение в  свете,
пусть даже ценой столь низменного и не делающего нам  чести  знакомства!  Но
теперь мне ясно, что, сочетавшись браком с  мистером  Роксмитом,  ваша  дочь
Белла, - снова поворачиваясь  к  мужу,  -  стала  супругой  нищего,  как  бы
некоторые ни старались его выгородить. И  она  не  осчастливила  свою  семью
таким замужеством. Впрочем, я не намерена распространяться о своих  чувствах
и поэтому умолкаю.
     Мистер Самсон пробормотал, что ничего другого и не следовало ожидать от
той, которая всегда служила примером для членов своей  семьи  и  никогда  не
пятнала ее позором. Тем более служила и тем менее пятнала (несколько туманно
пояснил он), если вспомнить все, что произошло. Кроме того, он позволит себе
присовокупить, что какова мать, такова и младшая  дочь,  и  ему  никогда  не
забыть тех сильных чувств, которые  пробудило  в  нем  поведение  их  обеих.
Напоследок мистер Самсон выразил уверенность, что на  всем  белом  свете  не
найдется человека, который  отважится...  на  что  именно,  так  и  осталось
невыясненным, ибо тут он окончательно сбился, и мисс Лавиния одернула его.
     - Итак, Р. У., - сказала миссис Уилфер, возвращаясь к предыдущей теме и
снова поворачиваясь к своему повелителю, -  пусть  ваша  дочь  Белла  придет
сюда, когда ей будет угодно, и ее примут здесь. Примут и вашу дочь  Беллу  и
ее...  -  короткая  пауза  и  страдальческая  гримаса,   будто   эта   пауза
понадобилась на то, чтобы принять лекарство... - и ее мужа.
     - А я, папа, - сказала мисс Лавиния, - прошу  тебя,  не  говори  Белле,
сколько всего мне пришлось вытерпеть. Пользы от этого  будет  мало,  а  она,
пожалуй, начнет корить себя.
     - Душенька! - воскликнул мистер Самсон. - Она должна знать все!
     - Нет, Джордж, - жертвенным тоном  проговорила  мисс  Лавиния.  -  Нет,
милый Джордж, предадим это забвению.
     Мистер Самсон усмотрел в таком ответе "излишнее благородство".
     -  Благородство  никогда  не  бывает  излишним,  мой  милый  Джордж,  -
возразила Лавиния. - И еще, папа,  прошу  тебя  вот  о  чем:  постарайся  не
говорить Белле о моей помолвке с Джорджем. Как бы это не напомнило  ей,  что
она загубила  себя.  И  надеюсь,  папа,  ты  не  станешь  также  говорить  в
присутствии Беллы о видах Джорджа на будущее. Не то  она  подумает,  что  мы
попрекаем ее их бедностью. Нет, я никогда, никогда не  забуду,  кто  из  нас
младшая сестра, и никогда, никогда  не  позволю  себе  подчеркивать  разницу
между нами, чтобы не ущемлять ее самолюбия.
     Мистер Самсон выразил уверенность, что так ведут  себя  только  ангелы.
Мисс Лавви ответила проникновенным голосом:
     - Нет, милый Джордж, я только человек.
     Миссис Уилфер, со своей стороны, еще больше  подчеркнула  драматичность
момента, устремив на мужа глаза, похожие на два черных вопросительных знака,
сурово осведомляющиеся: "Заглянул ли ты себе в душу? Чиста ли твоя  совесть?
Можешь ли ты сказать,