и; два буфетика,  и  на
каждом три рюмки и бокал; на каминной полке крестьянин и  крестьяночка:  она
перебирается через изгородь, он налегает грудью на вилы;  на  окнах  длинные
белые кисейные занавески - короче говоря, все изысканно до крайней степени.
     А самый обед! Запеченная баранья нога на  одном  конце  стола,  вареная
баранья нога - на другом; две утки и окорок - посредине; кувшины с  портером
- по углам; перец,  горчица  и  уксус  -  в  центре;  овощи  -  на  полу;  и
плумпудинг, и яблочный пирог, и пирожки без числа. не  говоря  уже  о  сыре,
сельдерее, кресс-салате и тому подобном. А общество! Мисс Амелия Мартин сама
впоследствии заявляла, что, хотя ей много  приходилось  слышать  о  светских
знакомых подручного драпировщика, она и представления  не  имела,  к  какому
избранному кругу они принадлежат. На обеде присутствовали:  его  отец  такой
чудный старичок, и его мать - такая прелестная  старушка,  и  его  сестра  -
такая очаровательная девушка, и его брат - такой мужественный юноша, с таким
взглядом! Но даже и они меркли  перед  его  друзьями-артистами,  мистером  и
миссис  Дженнингс  Родольф  из  "Белого  Акведука",  с  которыми   подручный
драпировщика  имел  счастье  завязать  близкое  знакомство,   пока   украшал
концертную залу вышеупомянутого почтенного заведения. Их пение - даже  когда
они пели соло - было божественно, но их дуэт "Удались, злодей  кровавый",  -
как впоследствии выразилась мисс  Мартин,  -  "просто  потрясал".  А  почему
(заметил мистер Дженнингс Родольф), почему им  не  предложили  ангажемент  в
Ковент-Гарден или Друри-Лейн? Если ему  попробуют  сказать,  что  их  голоса
недостаточно сильны и не заполнят залы, то он готов предложить пари на любую
сумму, что его голос легко заполнит даже Рассел-сквер; общество, которое уже
прослушало дуэт, вполне  согласилось  с  этим  заявлением  и  выразило  свое
негодование, и мистер и миссис Дженнингс Родольф тоже выразили  негодование:
мистер Дженнингс Родольф, помрачнев, объявил, что он  знает,  кто  интригует
против него, и советовал бы им не заходить слишком далеко, иначе,  если  они
не перестанут ему досаждать, он, пожалуй, решит обратиться  в  парламент;  и
все согласились, что "так им и надо" и что "таких следует учить";  и  мистер
Дженнингс Родольф обещал об этом подумать.
     Когда разговор вернулся  в  прежнюю  колею,  мистер  Дженнингс  Родольф
сказал, что желает обратиться с просьбой к кому-нибудь из дам и, получив  на
то разрешение, выразил надежду, что мисс Мартин согласится  доставить  своим
пением удовольствие собравшимся; все единодушно поддержали его  предложение,
и мисс Мартин, после  долгих  колебаний  и  откашливаний,  объявила  в  виде
предисловия, что ужасно боится  выступать  перед  столь  тонкими  ценителями
искусства,  а  затем  принялась   испускать   фистулой   нежное   чириканье,
содержавшее  частые  упоминания  о  некоем  молодом  джентльмене  по   имени
"Ге-е-енри", а также отдельные ссылки на безумие и разбитые  сердца.  Мистер
Дженнингс Родольф  несколько  раз  прерывал  пение,  восклицая:  "Чудесно!",
"Очаровательно!", "Бесподобно!", "О, несравненно!" и так далее, а когда мисс
Мартин умолкла, его восторгам и восторгам его супруги не было предела.
     -  Ты  когда-нибудь  слышала  более  прелестный   голос,   душечка?   -
осведомился мистер Дженнингс Родольф у миссис Дженнингс Родольф.
     - Ах, нет, никогда, любовь моя! - ответила миссис Дженнингс Родольф.
     - Не кажется ли тебе, душечка, что после легкой обработки  голоса  мисс
Мартин сравнилась бы с синьорой  Марра  Бони?  -  спросил  мистер  Дженнингс
Родольф.
     - Именно, именно это и пришло мне в  голову,  любовь  моя,  -  ответила
миссис Дженнингс Родольф.
     Общество продолжало веселиться,  мистер  Дженнингс  Родольф  сыграл  на
трости две мелодии,  затем  удалился  за  дверь  гостиной  и  исполнил  свой
коронный  номер  подражание  известным  актерам,  режущим   инструментам   и
некоторым животным; мисс Мартин со все возрастающим  успехом  исполнила  еще
несколько романсов, и даже чудный старичок выступил  с  пением.  Его  песня,
собственно говоря, состояла из семи куплетов, но так как  он  помнил  только
первый, то и пропел его семь раз  подряд  к  своему  большому  удовольствию.
Затем все пропели национальный гимн с чисто  национальной  независимостью  -
кто во что горазд, не обращая внимания на остальных,  -  и,  наконец,  гости
разошлись, уверяя, что это был самый приятный  вечер  в  их  жизни,  а  мисс
Мартин прониклась твердой решимостью последовать совету  мистера  Дженнингса
Родольфа и как можно скорее совершить свой "выход" на сцену.
     Однако хотя "выходить" на театральные  или  оперные  подмостки,  или  в
свет, или в шутники очень приятно для  лица,  которого  это  непосредственно
касается, если только ему или ей удастся "выйти" с блеском, и удержаться,  а
не уйти снова в  безвестность,  -  добиться  как  того,  так  и  другого,  к
сожалению, чрезвычайно трудно, причем одинаково трудно, во-первых, появиться
и, во-вторых,  раз  появившись,  удержаться,  в  чем  очень  скоро  пришлось
убедиться мисс Амелии Мартин.  Сколь  это  ни  странно  (ведь  речь  идет  о
женщинах!), но главной  слабостью  мисс  Амелии  Мартин  было  тщеславие,  а
отличительной чертой миссис Дженнингс Родольф - любовь к нарядам. Из комнаты
на третьем этаже дома  N  47  по  Драммонд-стрит  (угол  Джордж-стрит,  близ
Юстон-сквера) доносились  заунывные  вопли:  это  упражнялась  мисс  Мартин.
Спокойное достоинство оркестра "Белого Акведука"  в  начале  сезона  нарушил
приглушенный ропот. Он был вызван  появлением  миссис  Дженнингс  Родольф  в
блестящем туалете.  Мисс  Мартин  прилежно  училась,  следствием  чего  были
завывания;  миссис  Дженнингс  Родольф  иногда  безвозмездно  давала  уроки,
результатом чего были туалеты.
     Проходили недели; сезон в "Белом Акведуке" начался, продолжался  и  уже
перевалил  за  половину;  кройка   и   шитье   были   запущены,   и   доходы
портнихи-модистки незаметно сходили  на  нет.  Приближался  вечер  бенефиса.
Мистер Дженнинги Родольф покорился настойчивым мольбам мисс Амелии Мартин  и
сам представил ее комику-бенефицианту. Комик сиял улыбками  и  рассыпался  в
любезностях: он сочинил дуэт специально для этого случая  и  будет  счастлив
петь его  с  мисс  Мартин.  Настал  долгожданный  вечер.  Публики  собралось
множество - девяносто семь шестипенсовых порций джина с водой, тридцать  две
рюмки бренди с водой, двадцать пять бутылок  эля  и  сорок  один  глинтвейн;
подручный драпировщика с  супругой  и  избранным  кружком  знакомых  занимал
боковой столик вблизи оркестра. Концерт  начался.  Песня  -  чувствительная:
исполняет белокурый  молодой  джентльмен  в  голубом  фраке  со  сверкающими
металлическими пуговицами. (Аплодисменты.) Еще песня  -  игривая:  исполняет
другой  джентльмен  в  другом  голубом  фраке  с   еще   более   сверкающими
металлическими пуговицами. (Громкие аплодисменты.) Дуэт - исполняют мистер и
миссис   Дженпингс   Родольф   -   "Удались,   злодей   кровавый".   (Бурные
аплодисменты.) Соло - мисс Джулия Монтегю (единственный раз в сезоне) - "Я -
монах". (Овации.) Первое исполнение комического дуэта "Вот и хорошо"  мистер
Г. Тэплин (комик) и мисс Мартин.
     - Бра-ва! Бра-ва! - закричали подручный драпировщика  и  его  компания,
когда комик грациозно ввел в залу мисс Мартин.
     - Валяй, Гарри! - завопили друзья комика.
     "Тук-тук-тук", - постучала по пюпитру палочка дирижера.
     Загремело  вступление,  и  затем  раздалось   слабое   чревовещательное
чириканье, исходившее, казалось,  из  самых  глубин  организма  мисс  Амелии
Мартин.
     - Пойте! - рявкнул каткой-то джентльмен в белом пальто.
     - Не трусь, наддай, старушенция! - подбодрил другой.
     - С-с-с-с, - разразились все двадцать пять бутылок эля.
     - Тише, тише! - запротестовали подручный драпировщика и его компания.
     - С-с-с-с, - продолжали бутылки эля, к которым присоединился весь  джин
и большая часть бренди.
     -  Вышвырните  этих  гусей!  -  в   негодовании   закричали   подручный
драпировщика и его компания.
     - Пойте, - прошептал мистер Дженнингс Родольф.
     - Я пою, - возразила мисс Амелия Мартин.
     - Громче! - сказала миссис Дженнингс Родольф.
     - Не могу, - ответила мисс Амелия Мартин.
     - Вон! Вон! Вон! - завопила публика.
     - Брава-а-а! - закричали подручный  драпировщика  и  его  компания.  Но
делать было нечего - мисс Амелия Мартин покинула эстраду с гораздо  меньшими
церемониями, чем на ней появилась, и, поскольку пение у нее  не  вышло,  она
так никуда и не "вышла". Хорошее  настроение  возвратилось  к  публике  лишь
после того,  как  мистер  Дженнингс  Родольф  в  течение  получаса  подражал
различным четвероногим, стараясь перекричать шум, пока не посинел от натуги,
но к мисс Амелии Мартин и по сей день не возвратились ни хорошее настроение,
ни платья, преподнесенные ею миссис Дженнингс Родольф, ни голос,  которым  -
как когда-то поклялся своей  профессиональной  репутацией  мистер  Дженнингс
Родольф она обладала.

        ГЛАВА IX   
                                Школа танцев

                           перевод Т.Литвиновой

     Свет еще не видывал школы  танцев,  которая  бы  пользовалась  в  своей
округе  таким  успехом,  каким  пользуется  школа  синьора  Билльсметти,  из
Королевского театра. Напрасно стали бы вы  искать  эту  школу  где-нибудь  в
Спринг-Гарденс, или на Ньюмен-стрит, или Бернерс-стрит, или Гауэр-стрит, или
Шарлотт-стрит, иди Персистрит; ни на одной из тех  многочисленных  улиц,  на
которых испокон веков ютились лица свободных профессий, аптеки  и  пансионы,
вы  ее  не  нашли  бы;  да  и  вообще  надлежит  искать  ее  не  столько   в
аристократическом   Вест-Энде,    сколько    повосточнее,    где-нибудь    в
густонаселенных  и  все  еще  застраивающихся  кварталах  по   соседству   с
Грейс-Инн-лейн. Это совсем недорогая школа танцев  -  ведь  четыре  шиллинга
шесть пенсов за три месяца в общем очень умеренная цена. При всем том -  это
отнюдь не общедоступное заведение, ибо число учащихся в нем ни в коем случае
не  превышает  семидесяти  пяти,  а  квартальная  плата  строжайшим  образом
взимается вперед. Обучение производится: общее - в зале, индивидуальное -  в
гостиной. Семейство синьора Билльсметти включается в стоимость, как одна  из
привилегий, выпадающих на долю того, кто платит за индивидуальное  обучение,
-  иначе  говоря,  тому,  кто  берет  отдельные  уроки,  синьор  Билльсметти
предоставляет в качестве помещения свою гостиную и  в  качестве  партнера  -
свою семью. Когда же  ученик  приобретет  некоторый  навык,  его  пускают  в
парадную залу, где танцуют парами.
     Такова была школа синьора Билльсметти, когда мистер  Огастес  Купер,  с
Феттер-лейн,  впервые  увидел  шествовавшую  вдоль   Холборн-Хилла   ходячую
рекламу, возвещавшую миру о намерении синьора Билльсметти,  из  Королевского
театра, открыть сезон большим балом.
     Сам мистер Огастес Купер был связан с  москательной  торговлей,  только
что  достиг  совершеннолетия,  обладал  маленьким   капитальцем,   маленькой
лавочкой и маленькой матушкой. Привыкнув в свое время управлять  супругом  и
заправлять его делами, после его смерти она принялась точно так же управлять
сыном и  заправлять  делами  сына.  Таким  образом,  прозябая  по  будням  в
маленькой комнатушке позади лавки, а в праздники в сосновом ящике без крышки
(именуемом церковной скамьей)  в  маленькой  сектантской  церквушке,  мистер
Огастес Купер об окружающем мире знал не больше малого  ребенка,  между  тем
как сын Уайта - тот, что жил напротив, у слесаря, и был моложе  Огастеса  на
целых три  года,  -  прожигал  жизнь  вовсю:  шатался  по  театрам,  посещал
трактирные концерты, поглощал устрицы  бочонками,  пиво  галлонами,  и  даже
подчас закатывался куда-нибудь на всю ночь и возвращался домой на рассвете с
самым невозмутимым видом, словно так и надо. И вот, в самое это утро, мистер
Огастес Купер положил, что больше терпеть не намерен, и объявил матушке свое
бесповоротное решение  "провалиться  на  этом  месте",  если  ему  не  будет
немедленно выдан в личное пользование ключ от  входной  двери.  Шагая  вдоль
Холборн-Хилла и размышляя обо всем  этом,  и  в  частности  о  том,  как  бы
получить доступ в порядочное общество, он  вдруг  узрел  объявление  синьора
Билльсметти и сразу понял, что нашел как раз то, что ему нужно; ведь тут  он
убивал двух зайцев сразу: во-первых, он получал возможность в  наикратчайший
срок сколотить вокруг себя приятное общество,  выбрав  подходящих  людей  из
числа семидесяти пяти учащихся, выплачивающих  свои  четыре  шиллинга  шесть
пенсов за квартал, а во-вторых, научился бы отплясывать  различные  танцы  в
узком дружеском кругу без всякого стеснения и тешил бы тем своих друзей.
     Итак, он остановил ходячую рекламу, этот одушевленный сандвич, где  меж
двух щитов был просунут  мальчишка,  и  взял  у  оного  мальчишки  маленькую
визитную карточку, на которой был вытиснен адрес синьора. Не теряя  времени,
он направился прямешенько к синьору, я шел, надо сказать, хорошим энергичным
шагом - он боялся, что список заполнится без него и он не  попадет  с  число
семидесяти пяти избранников. Синьора он застал дома, и - о радость! - синьор
оказался англичанином. Такой приятный человек - и такой любезный! Список еще
не  был  закрыт,  и  благодаря  удивительному  стечению  обстоятельств   там
оказалась как раз одна вакансия; собственно говоря, она должна была бы  быть
заполнена этим же утром некоей дамой, но синьору Билльсметти поручительства,
предъявленные ею, показались недостаточно солидными, и, опасаясь, что она не
принадлежит к достаточно избранному обществу, он ей отказал.
     - И как же я доволен, мистер Купер, - прибавил  синьор  Билльсметти,  -
что отказал ей! Уверяю вас, мистер Купер, и это отнюдь не лесть  -  вы  выше
лести, я знаю,  -  уверяю  вас,  что  на  знакомство  с  джентльменом  вашей
наружности, сэр, и с вашими манерами, я смотрю как на редкую удачу.
     - Я тоже очень рад, сэр, - сказал Огастес Купер.
     - И я надеюсь, что  мы  с  вами  сойдемся  покороче,  -  сказал  синьор
Билльсметти.
     - Я тоже надеюсь, сэр, - ответствовал Огастес Купер.
     В эту минуту отворилась дверь, и в комнату вошла молодая девица. Голова
ее была вся в мелких кудряшках, щиколотки перевиты лентами туфелек.
     - Куда ты, дружок? - воскликнул синьор  Билльсметти,  так  как  девица,
вбежав в комнату в полном неведении того, что в ней находится мистер  Купер,
теперь - вся скромность и смущение - готовилась выбежать  вон.  -  Куда  ты,
дружок? - остановил ее синьор Билльсметти, - это мистер Купер, мистер  Купер
с Феттер-лейн. Мистер Купер  -  моя  дочь,  сэр  -  мисс  Билльсметти,  сэр,
которая, я надеюсь,  будет  не  раз  иметь  удовольствие  танцевать  с  вами
кадриль, менуэт, гавот, контрданс, фанданго, матлот и падедадетруа, сэр. Она
умеет танцевать все эти танцы, сэр. Да и вы сами, сэр, будете  танцевать  их
все к концу первого же квартала, сэр.
     Тут синьор Билльсметти - открытая  душа!  -  хлопнул  мистера  Огастеса
Купера по спине, словно они были знакомы по крайней мере лет десять;  мистер
Купер отвесил поклон девице, девица  присела  в  ответ;  синьор  Билльсметти
воскликнул, что такой красивой пары ему никогда не  приходилось  видеть,  на
что девица вскрикнула: "Папочка!" -  и  зарделась  не  хуже  самого  мистера
Купера, - можно было подумать, что оба они стоят под красным фонариком,  что
горит в аптеке; на прощание порешили, чтобы мистер Купер вечером того же дня
присоединился к семейному кружку - так, запросто, без всяких церемоний -  и,
не теряя времени, принялся изучать танцевальные  па,  с  тем  чтобы  быть  в
состоянии принять участие в готовящемся бале.
     И вот, мистер Огастес Купер заходит в один из дешевых обувных магазинов
Холборна, где мужские бальные туфли стоят семь  шиллингов  шесть  пенсов,  а
обычные, для ходьбы, почти вовсе ничего не стоят,  покупает  себе  настоящие
столичные бальные туфли с длинным носком за  вышеупомянутые  семь  шиллингов
шесть пенсов, сует в них ноги и,  сам  поражаясь  своему  новому  облику  не
меньше, чем его матушка, отправляется к синьору Билльсметти. В  гостиной  он
застает еще четверых учащихся, которые, как и он, занимаются отдельно;  двух
дам и двух кавалеров. Чрезвычайно приятные люди! И ничуточки не гордые. Одна
из дам - та, что готовилась выступать в роли Коломбины на балу, -  оказалась
исключительно любезной особой. Обе они - и она и мисс  Билльсметти  проявили
столько внимания к мистеру Огастесу Куперу, так мило ему улыбались и  шутили
с ним, и при всем при том были так  обворожительно  хороши,  что  вскоре  он
почувствовал себя совсем как дома и, сам того не замечая, выучил все  нужные
па. А после урока состоялась кадриль - синьор Билльсметти танцевал в паре  с
мисс Билльсметти, синьор Билльсметти-младший еще с какой-то  девицею,  а  те
две дамы со своими кавалерами. И как же они танцевали! Это  вам  не  обычное
ленивое скольжение по паркету - нет,  это  была  настоящая  работа:  танцоры
носились из угла в угол, стремительно лавируя меж стульев и пулей вылетая  в
дверь,  -  словом,  кадриль!  Особенно  отличался  сам  синьор  Билльсметти,
который, несмотря  на  маленькую  скрипочку  в  руках  -  он  ведь  играл  в
продолжение всего танца, - к концу каждой фигуры  выскакивал  на  лестничную
площадку; Билльсметти же младший, когда остальные танцоры  уже  окончательно
выдохлись, исполнил матросский танец, надев тарелку на голову, а в руку взяв
трость, что вызвало беспредельный восторг всего общества, после чего  синьор
Билльсметти, заметив, что вовсе незачем им расходиться, когда  им  всем  так
хорошо вместе, настоял на том, чтобы гости остались  к  ужину,  и  предложил
послать Билльсметти-младшєго за пивом и вином.  Но  тут  два  джентльмена  в
самых энергичных  выражениях  заявили,  что  "пусть  их  повесят,  если  они
потерпят это", и чуть не подрались между собой за право  оплатить  угощение;
тогда вмешался мистер Огастес Купер, попросив джентльменов любезно  уступить
эту честь ему. Джентльмены эту честь любезно уступили, и Билльсметти-младший
принес пиво в  жестяном  ведерке,  а  ром  -  в  большом  кувшине.  Пировали
напропалую. Мисс Билльсметти  тихонько,  под  столом,  пожала  руку  мистеру
Огастесу Куперу; от мистера Огастеса Купера  последовало  ответное  пожатие.
Когда же он прибыл домой, было уже без малого шесть часов утра, и приказчику
пришлось  употребить  силу,  чтобы  уложить  его  в   постель,   причем   он
неоднократно и безудержно порывался почтенную свою родительницу выкинуть  из
окошка второго этажа,  а  приказчика  задушить  его  же  собственным  шейным
платком.
     Прошло несколько недель,  столичные  бальные  туфли,  за  которые  было
заплачено семь шиллингов шесть  пенсов,  уже  изрядно  пообносились,  когда,
наконец,  наступил  долгожданный  день  костюмированного  бала,  на  котором
впервые в текущем сезоне должны были сойтись все семьдесят пять  учеников  и
за свои четыре шиллинга  и  шесть  пенсов  насладиться  ярким  освещением  и
музыкой. Мистер Огастес Купер нарочно, в честь торжества, заказал себе новый
фрак за два фунта десять шиллингов у портного в  Тарнстайле*.  Это  был  его
первый выход в свет, и тут же, вслед за великолепным сицилианским па-де-шаль
в исполнении четырнадцати девиц, одетых в национальные  костюмы,  он  должен
был открывать кадриль в паре с самой мисс Билльсметти, с которой он,  с  тех
пор как познакомился, успел уже сойтись на короткую ногу. Словом,  настоящий
бал! Все было продумано до мельчайших частностей. Мальчик - тот,  что  шагал
меж двух щитов, - стоял у входной  двери,  принимая  цилиндры  и  шляпки.  В
задней  комнатке  стояла  складная  кровать,  на  которой  мисс  Билльсметти
заваривала  коф