Томкинс сидел  за  круглым  столом  и,  усердно  растопырив
локти, набрасывал карандашом голову,  значительно  превосходившую  размерами
его собственную; О'Блири читал  Горация,  старательно  делая  вид,  что  все
понимает; а Джон Ивенсон подсел к рабочему столику миссис Тибс и полушепотом
вел с ней серьезный разговор.
     - Уверяю вас, миссис Тибс, -  говорил  радикал,  прижимая  указательным
пальцем муслин, над которым она трудилась, -  уверяю  вас,  что  только  мое
искреннее желание быть вам  полезным  заставило  меня  рассказать  об  этом.
Повторяю, я весьма опасаюсь, что Уисботл пытается  добиться  благосклонности
этой молодой женщины - Агнес - и  что  он  постоянно  встречается  с  ней  в
кладовой второго этажа над крыльцом. Вчера  из  своей  комнаты  я  отчетливо
слышал там голоса.  Я  немедленно  открыл  дверь  и  тихонько  прокрался  на
площадку;  там  я  застал  мистера  Тибса,   которого,   как   видно,   тоже
потревожили... Боже мой, миссис Тибс, вы меняетесь в лице!
     - Нет, нет, пустяки, - поспешно  возразила  миссис  Тибс,  -  просто  в
комнате жарко.
     - Она красная! - воскликнула миссис  Блосс  за  карточным  столиком.  -
Бубны - моя счастливая масть.
     - Если бы я поверила, что это мистер Уисботл,  -  помолчав,  продолжала
миссис Тибс, - он немедленно оставил бы мой дом.
     - А дама? - снова донесся голос миссис Блосс.
     - А если бы я поверила, - с угрозой  добавила  хозяйка,  -  если  бы  я
поверила, что ему помогает мистер Тибс...
     - Валет бит! - заметил мистер Гоблер.
     - О, - вкрадчиво сказал Ивенсон (он любил делать гадости), - я искренне
надеюсь, что мистер Тибс тут  ни  при  чем.  Он  всегда  казался  мне  таким
безобидным.
     - И мне тоже! - зарыдала низенькая миссис Тибс, проливая слезы  как  из
лейки.
     - Ш-ш! Ш-ш! Ради бога... миссис  Тибс...  подумайте...  все  заметят...
ради бога, успокойтесь, - шептал Джон Ивенсон, боясь, что его план сорвется.
- Мы самым тщательным образом разберемся в этом деле, и я буду счастлив  вам
помочь.
     Миссис Тибс поблагодарила его чуть слышным голосом.
     - Когда вы придете к заключению, что все в доме уснули,  -  высокопарно
сказал Ивенсон, - и если  вы,  не  зажигая  свечи,  встретитесь  со  мной  у
лестничного окна перед дверью моей спальни, я думаю, нам  удастся  выяснить,
кто же эти лица, и затем вы сможете принять меры, какие сочтете нужными.
     Убедить миссис Тибс не представляло большого труда; ее любопытство было
задето, ревность разбужена, и собеседники скоро условились обо всем.  Миссис
Тибс взялась за свое шитье, а Джон Ивенсон, засунув руки  в  карманы,  начал
ходить по  комнате,  как  будто  ничего  не  произошло.  Партия  в  криббедж
окончилась, и завязался общий разговор.
     - Ну, мистер О'Блири, - сказал  музыкальный  волчок,  поворачиваясь  на
своей оси, - как вам понравился в тот вечер Воксхолл?
     - Очень недурно, - ответил Орсон, которого  сад  привел  в  совершенный
восторг.
     - Приходилось ли вам видеть что-нибудь  равное  представлению  капитана
Росса?* А?
     - Нет, -  ответил  патриот  с  обычной  своей  оговоркой,  -  нигде  не
приходилось, кроме Дублина.
     - Я встретил  там  графа  де  Канки  и  капитана  Фицтомпсона,  -сказал
Уисботл, - они были восхищены.
     - В таком случае представление  несомненно  великолепно,  -  огрызнулся
Ивенсон.
     - Мне особенно понравилось, как начучелены белые  медведи,  -  заметила
миссис Блосс.- В  ихних  мохнатых  белых  шкурах  они  точь-в-точь  полярные
медведи, правда, мистер Ивенсон?
     - Я бы скорее сказал, что они похожи на кондуктора омнибуса,  вставшего
на четвереньки, - ответил брюзга.
     - Я был бы весьма  доволен  нашим  посещением  Воксхолла,  -  простонал
Гоблер, - если бы я не схватил там страшную простуду, после  чего  мои  боли
ужасно усилились. Мне пришлось принять несколько ванн, прежде чем я  рискнул
покинуть свою комнату.
     - Эти ванны с душем - прелестная вещь! - воскликнул Уисботл.
     - Превосходная! - сказал Томкинс.
     - Восхитительная, - поддакнул О'Блири (он  однажды  видел  такую  ванну
перед мастерской жестянщика).
     -  Отвратительные  аппараты!  -   возразил   Ивенсон,   чья   неприязнь
распространялась  почти  на   все   предметы   как   одушевленные,   так   и
неодушевленные.
     - Отвратительные, мистер Ивенсон? - в страшном негодовании  переспросил
Гоблер.- Отвратительные! Подумайте, какую пользу  они  приносят,  вспомните,
сколько жизней они спасли, вызывая испарину!
     - Что верно, то верно, -  проворчал  Джон  Ивенсон,  переставая  мерить
шагами крупные квадраты ковра. - Я был таким  ослом,  что  однажды  позволил
установить такую штуку у  себя  в  спальне.  Черт  возьми!  Чтобы  полностью
излечить меня, хватило одного  раза,  -  даже  полгода  спустя,  стоило  мне
увидеть ее, как я весь покрывался испариной.
     Это заявление было встречено легким смехом, который еще не утих,  когда
появился Джеймс, неся поднос, нагруженный остатками барашка, дебютировавшего
еще за обедом, а также хлебом, сыром, кружочками масла среди леса  петрушки,
целым маринованным грецким орехом и третью другого, и прочим. Мальчик  исчез
и снова вернулся с другим подносом, на  котором  стояли  стаканы  и  кувшины
горячей и  холодной  воды.  Джентльмены  принесли  свои  бутылки;  горничная
поставила под карточный столик разнообразные подсвечники накладного серебра,
и слуги удалились на покой.
     Жильцы пододвинули стулья к столу, и разговор вошел  в  обычное  русло.
Джон Ивенсон, никогда не ужинавший, развалился на диване и развлекался  тем,
что противоречил всем и каждому. О'Блири старался наесться до отвала, отчего
в груди миссис Тибс нарастало  справедливое  негодование;  мистер  Гоблер  и
миссис Блосс  с  большой  нежностью  обсуждали  лечение  пилюлями  и  другие
невинные забавы; а между Томкинсом и Уисботлом "завязался  спор"  -  другими
словами, они старались перекричать друг друга,  причем  каждый  льстил  себя
надеждой,  что  его  доводы  неопровержимы,  и  оба  имели   самое   смутное
представление о предмете своего спора.  Часа  два  спустя  жильцы  и  медные
подсвечники попарно разошлись по своим спальням. Джон Ивенсон стянул сапоги,
запер дверь и приготовился ждать, пока мистер Гоблер  не  удалится  к  себе.
Последний всегда засиживался в гостиной на час  дольше  остальных,  принимал
лекарства и стонал.
     Грейт-Корэм-стрит погрузилась в состояние  полного  покоя:  было  около
двух часов. Изредка мимо погромыхивали извозчичьи экипажи,  да  какой-нибудь
запоздавший клерк во пути  домой  в  Сомерс-Таун  задевал  каблуком  решетку
угольного иодвала, отчего раздавался лязг, словно хлопала  печная  заслонка.
Доносившееся с  улицы  монотонное  бульканье  усугубляло  мрачный  романтизм
сцены. Это стекала вода по желобу дома N 11.
     "Он, вероятно,  уже  заснул",  -  подумал  Джон  Ивенсон,  с  примерным
терпением выждавший более часа после того, как Гоблер покинул  гостиную.  Он
прислушался  в  доме  царила  мертвая  тишина;  тогда,  погасив  ночник,  он
приоткрыл дверь. На лестнице было темно, как в могиле.
     -  Ш-ш-ш,  -  прошипел  любитель  гадостей,   словно   римская   свеча,
проявляющая первые признаки того, что она намерена взорваться.
     - Тс-с-с, - прошептали в ответ.
     - Это вы, миссис Тибс?
     - Да, сэр.
     - Где?
     - Здесь.
     И на фоне лестничного окна, словно дух королевы Анны в  последнем  акте
"Ричарда III", появился силуэт миссис Тибс.
     - Сюда, миссис Тибс, - прошептал обрадованный  сплетник,  -  дайте  мне
руку, так! Кто бы это ни был они сейчас в кладовой; я  свесился  из  окна  и
видел, как они случайно опрокинули свечу и остались в темноте. Вы не  забыли
сиять ботинки?
     - Нет, - еле выговорила трепещущая миссис Тибс.
     - Хорошо; я  снял  сапоги,  так  что  мы  можем  спуститься  поближе  к
кладовой, перегнуться через перила и слушать.
     И  они  прокрались  вниз,   а   каждая   ступенька   скрипела,   словно
патентованный каток для белья по субботам.
     -  Готов  поклясться,  это  Уисботл  и  еще  кто-то!  громким   шепотом
воскликнул радикал после того, как они подслушивали несколько минут.
     - Тише! Давайте послушаем, что они  скажут!  воскликнула  миссис  Тибс,
которая  теперь,  забыв  обо   всем   остальном,   превыше   всего   Жаждала
удовлетворить свое любопытство.
     - Ох, если бы я только вам поверила, - кокетливо сказал женский  голос,
- одинокая жизнь моей хозяйки скоро кончилась бы.
     - Что она говорит? - спросил  мистер  Ивенсон  у  своей  спутницы,  чья
позиция оказалась более удобной.
     - Говорит, что скоро покончит со  своей  хозяйкой,  -  ответила  миссис
Тибс.- Негодяйка! Они замышляют убийство.
     - Я знаю, вам нужны деньги, - продолжал голос, принадлежавший Агнес.  -
Если я получу пятьсот фунтов, я живо ее разожгу.
     - Что? Что? - снова спросил Ивенсон. Он слышал ровно  столько,  сколько
было нужно, чтобы пробудить в нем желание услышать больше.
     -  Кажется,  она  говорит,  что  подожжет  дом,  -  ответила   насмерть
перепуганная миссис Тибс. - Слава богу, я застрахована в "Фениксе".
     - Как только ваша хозяйка даст мне согласие, милочка, - сказал  мужской
голос с сильным ирландским акцентом, - можете считать эти деньги своими.
     - Бог ты мой! Это мистер О'Блири! - воскликнула миссис Тибс в сторону.
     - Злодей! - произнес, негодуя, мистер Ивенсон.
     - Во-первых, - продолжал ибериец,  -  надо  отравить  подозрением  душу
мистера Гоблера.
     - Разумеется, - согласилась Агнес.
     - Что он говорит? - снова спросил Ивенсон, задыхаясь от  любопытства  и
шепота.
     - Говорит, чтобы она отравила мистера Гоблера, а то он ее  подозревает,
- сообщила миссис Тибс, ошеломленная этой безжалостной гекатомбой.
     - А в отношении миссис Тибс...- продолжал О'Блири.
     Миссис Тибс задрожала.
     - Тише! - в глубокой тревоге воскликнула Агнес как раз в то  мгновение,
когда с миссис Тибс чуть было не приключился обморок. - Тише!
     - Сюда кто-то поднимается, - сказала  Агнес  ирландцу.  -  Сюда  кто-то
спускается, - прошептал Ивенсон хозяйке пансиона.
     - Спрячьтесь в малую гостиную, сэр, - сказала Агнес своему сообщнику, -
у вас хватит времени, пока тот пройдет всю кухонную лестницу.
     - В большую гостиную, миссис Тибс! - шепнул изумленный Ивенсон своей не
менее изумленной спутнице; и оба  кинулись  в  гостиную,  ясно  слыша  шаги,
приближающиеся и сверху и снизу.
     - Что случилось? - воскликнула миссис Тибс. - Прямо как во  сне.  Я  не
вынесу, если нас тут застанут!
     - Я тоже, - согласился Ивенсон, который не любил, когда смеялись на его
счет. - Тише, они уже у двери.
     - Вот здорово! - шепнул один из новопришедших. Это был Уисботл.
     - Чудесно, - так же тихо ответил его спутник - Альфред Томкинс.- Кто бы
мог подумать?
     - Я же говорил, - многозначительно шептал Уисботл.- Господи помилуй! Да
он уже два месяца вокруг нее увивается. Я все видел сегодня  вечером,  когда
сидел у фортепьяно.
     - Поверите ли, я ничего не заметил, - перебил Томкинс.
     - Не заметили! - продолжал Уисботл.- Господи помилуй! Я видел,  как  он
шептался с ней, а она плакала, а потом, готов поклясться, услышал, как он ей
что-то говорил про ночь, когда мы все ляжем.
     - Они говорят о нас! - воскликнула  миссис  Тибс  вне  себя  от  ужаса:
страшное подозрение поразило ее, и она вдруг поняла, в каком  положении  они
очутились.
     - Знаю. Я знаю, - тоскливо ответил Ивенсон, сознавая, что спасения нет.
     - Что делать? Мы не можем оба оставаться здесь, - шептала миссис Тибс в
состоянии частичного помешательства.
     - Я вылезу через камин, - ответил Ивенсон, в самом деле  собираясь  это
проделать.
     - Невозможно, - в отчаянии сказала миссис Тибс. - Там заслонка.
     - Ш-ш! - перебил ее Джон Ивенсон.
     - Ш-ш! Ш-ш! - раздалось где-то внизу.
     - Что это за дьявольское шипение?  -  сказал  Альфред  Томкинс,  сильно
сбитый с толку.
     - Они там! - воскликнул  сообразительный  Уисботл,  когда  из  кладовой
донесся шорох.
     - Слышите? - прошептали молодые люди.
     - Слышите? - повторили миссис Тибс и Ивенсон.
     - Пустите меня, сэр, - донесся из кладовой женский голос.
     - Агнесочка! - вскричал второй голос, явно принадлежавший Тибсу, ибо ни
у кого другого подобного голоса не было. - Агнесочка, прелестное созданье!
     - Тише, сэр! (Слышен прыжок.)
     - Аг...
     - Отстаньте, сэр. Как вам не стыдно! Подумайте  о  вашей  жене,  мистер
Тибс. Отстаньте, сэр!
     - Моя жена! - воскликнул доблестный Тибс, находившийся,  очевидно,  под
влиянием джина и греховной страсти. - Я ее ненавижу! Ах, Агнесочка! Когда  я
служил волонтером в тысяча восемьсот...
     - Я сейчас закричу. Тише, сэр, слышите? (Еще прыжок и возня.)
     - Что это? - испуганно вскрикнул Тибс.
     - Что - что? - спросила Агнес, замирая.
     - Это.
     - Вот что вы натворили, сэр!  -  зарыдала  испуганная  Агнес,  когда  у
дверей спальни миссис Тибс раздался стук, с которым не смогли бы тягаться  и
двадцать дятлов.
     - Миссис Тибс! Миссис  Тибс!  -  вопила  миссис  Блосс.-  Миссис  Тибс,
проснитесь, во имя всего святого! (Тут  снова  раздалось  подражание  дятлу,
усилившееся в десять раз.)
     - Боже... Боже мой! - воскликнула удрученная половина порочного  Тибса.
- Она стучится ко мне. Нас обязательно найдут. Что они подумают?
     - Миссис Тибс! Миссис Тибс! - снова завизжал дятел.
     - Что случилось? - гаркнул Гоблер,  вылетая  из  задней  гостиной,  как
дракон в цирке Астли.
     - О мистер Гоблер! - вскричала миссис Блосс с уместной истеричностью  в
голосе. - Кажется, мы горим; либо в дом  забрались  воры.  Я  слышала  такой
страшный шум!
     - Черт побери! - снова гаркнул Гоблер.  Он  мотнулся  в  свою  берлогу,
удачно  подражая  вышеозначенному  дракону,  и  немедленно   возвратился   с
зажженной свечой. - Как! Что происходит? Уисботл! Томкинс!  О'Блири!  Агнес!
Какого черта? На ногах и одеты?
     - Удивительно! - сказала миссис Блосс, которая  сбежала  вниз  и  взяла
мистера Гоблера под руку.
     - Пусть кто-нибудь  немедленно  позовет  сюда  миссис  Тибс,  -  сказал
Гоблер, входя в большую гостиную. - Что? Миссис Тибс и мистер Ивенсон.
     - Миссис Тибс и мистер Ивенсон! - по  очереди  воскликнули  все,  когда
была обнаружена несчастная пара: миссис  Тибс  в  кресле  у  камина,  мистер
Ивенсон неподалеку от нее.
     Сцену,  которая  за  этим  последовала,  мы  предоставляем  воображению
читателя. Мы могли бы рассказать, как миссис Тибс тут же лишилась  чувств  и
потребовались соединенные усилия мистера Уисботла и Альфреда Томкинса, чтобы
удержать ее в кресле; как мистер Ивенсон объяснял и его объяснениям никто не
верил; как Агнес опровергла  обвинения  миссис  Тибс,  доказав,  что  мистер
О'Блири просил помочь ему добиться благосклонности ее хозяйки; и как  мистер
Гоблер вылил ушат холодной воды на чаяния О'Блири, объявив, что он  (Гоблер)
уже сделал предложение миссис Блосс я уже получил  согласие;  как  эта  дама
рассчитала Агнес; как расчетливый мистер О'Блири покинул  дом  миссис  Тибс,
забыв рассчитаться; я как  этот  разочарованный  молодой  джентльмен  ругает
Англию и англичан и клянется, что добродетель и благородство повсюду исчезли
с лица земли, "кроме Ирландии". Повторяем, мы могли бы рассказать многое, но
мы склонны к самоотречению и потому рассудили за благо предоставить все  это
воображению читателя.
     Особы, которую мы описали под именем миссис Блосс, нет  более  с  нами.
Существует миссис Гоблер: миссис  Блосс  покинула  пас  навеки.  В  укромном
приюте в Нюингтон-Батс, вдали от шумной сумятицы этого гигантского пансиона,
который мы  называем  светом,  счастливец  Гоблер  и  его  милейшая  супруга
наслаждаются уединением, упиваясь своими  болезнями,  своим  столом,  своими
лекарствами, хранимые благодарственными молитвами всех поставщиков  животной
пищи на три мили в окружности.
     Мы охотно закончили бы на этом наш рассказ, если  бы  не  тяжкий  долг,
исполнить который мы обязаны. Мистер и миссис Тибс разъехались по  взаимному
согласию с условием, что миссис Тибс будет получать одну половину тех сорока
восьми фунтов пятнадцати шиллингов десяти пейсов, которые, как мы  объяснили
ранее, составляли годовой доход ее мужа, а мистер Тибс - другую. Он проводит
вечер своей жизни, удалившись от дел, и ежегодно тратит всю  свою  скромную,
но почетную пенсию. Он поселился среди  аборигенов  Уолворта,  и  из  весьма
авторитетных источников известно, что анекдот о волонтерах был  досказан  до
самого конца в одной из небольших харчевен этого почтенного околотка.
     Несчастная миссис Тибс решила продать свою мебель с аукциона и покинуть
жилище, в  котором  ей  пришлось  столько  выстрадать.  Провести  распродажу
поручено     мистеру      Робинсу;*      и      непревзойденные      таланты
джентльменов-литераторов, связанных с  его  заведением,  в  настоящее  время
посвящены составлению предварительного объявления об аукционе.  Оно  обещает
быть очень остроумным, и в нем  будет  содержаться  семьдесят  восемь  слов,
написанных заглавными буквами, и шесть цитат в кавычках.

        ГЛАВА II   
                     Мистер Минс и его двоюродный брат

                            перевод Н.Треневой

     Мистер Огастес Минс был холостяк; по его  словам,  ему  стукнуло  сорок
лет, а по  словам  друзей  -  все  сорок  восемь.  Мистер  Минс  был  всегда
чрезвычайно  опрятен,  точен  и  исполнителен,  пожалуй  -  даже   несколько
педантичен,  и  застенчив  до  крайности.  Одевался  он  всегда   одинаково:
коричневый сюртук, сидевший без единой  морщинки,  светлые  невыразимые  без
малейшего пятнышка, аккуратный  шейный  платочек,  завязанный  аккуратнейшим
узлом, и безупречные башмаки; следует добавить, что он всюду носил  с  собой
коричневый шелковый зонтик с  ручкой  слоновой  кости.  Мистер  Минс  служил
клерком в Сомерсет-Хаусе, или, как он выражался, "состоял на казенной службе
в ответственной должности". Он  получал  недурное  жалованье  с  постоянными
прибавками,  обладал,  кроме  того,  капитальцем  в  десять  тысяч   фунтов,
помещенных в процентные бумаги, и снимал второй этаж дома на Тэвисток-стрит,
в  Ковент-Гардене,  где  он  прожил  двадцать  лет,  непрерывно  ссорясь   с
домовладельцем, - в первый  день  каждого  квартала  мистер  Минс  неизменно
уведомлял его, что съезжает  с  квартиры,  а  на  следующий  день  неизменно
передумывал и оставался.  Два  рода  живых  существ  внушали  мистеру  Минсу
глубокую и непреодолимую ненависть - дети и собаки. Он  вовсе  не  отличался
жестокостью, но если бы на его глазах топили собаку или убивали ребенка,  он
наблюдал бы это зрелище с живейшим удовлетворением. Повадки  детей  и  собак
шли вразрез с его страстью к порядку; а страсть к порядку была в нем так  же
сильна, как инстинкт самосохранения. Ни в Лондоне, ни в его  окрестностях  у
мистера Огастеса Минса  не  было  родственников,  кроме  одного  двоюродного
брата, мистера Октавиуса Баддена; Минс  дал  согласие  заочно  крестить  его
сынишку, но своего крестника никогда не видел в глаза, так  как  терпеть  не
мог его папашу. Мистер Бадден нажил небольшое состояние на  торговле  зерном
и, чувствуя склонность  к  сельской  жизни,  приобрел  домик  поблизости  от
Стэмфорд-Хилла, куда  и  удалился  на  покой  вместе  со  своей  драгоценной
супругой  и  единственным  сыном,  Александером-Огастесом  Бадден.   Однажды
вечером,  когда  мистер  и  миссис  Бадден  любовались  своим  отпрыском  и,
перебирая  его  многочисленные  достоинства,  обсуждали,  какое   дать   ему
образование и не следует ли  предпочесть  образование  классическое,  миссис
Бадден принялась усердно доказывать своему  супругу  необходимость  завязать
дружбу с мистером Минсом ради их единственного чада, и Бадден в конце концов
решил,