иску, а в бумажке мне предлагалось
сделать выбор: либо вручить ему, Джошуа Лирриперу, тридцать шиллингов,  либо
увидеть его мозги в доме, причем в  записке  стояло  "срочно"  и  "требуется
ответ". При мысли о том, что  мозги  кровного  родственника  моего  бедного,
дорогого Лиррипера разлетятся  по  новой  клеенке,  я  ужасно  расстроилась,
душенька, и хотя Джошуа Лиррипер и недостоин помощи, вышла из своей  комнаты
спросить, сколько он согласен взять раз  и  навсегда,  с  тем  чтобы  больше
никогда  так  не  делать,  как  вдруг  увидела,  что  он   арестован   двумя
джентльменами, которых я, судя по их покрытой пухом одежде, готова  была  бы
принять  за  торговцев  перинами,  если  бы  они  не  отрекомендовались  мне
представителями закона.
     - Несите сюда ваши цепи, сэр, - говорит Джошуа тому  из  них,  что  был
пониже ростом и носил высоченный цилиндр, - закуйте меня в кандалы!
     Вообразите мои переживания, когда я представила себе, как  он  идет  по
Норфолк-стрит, гремя кандалами, а мисс Уозенхем глядит в окно!
     - Джентльмены! - говорю я, а сама вся дрожу и чуть не падаю на  пол.  -
Будьте добры, проводите его в покои майора Джекмена.
     Они  провели  его  в  диванную,  и  когда  майор  увидел  на  нем  свою
собственную шляпу с загнутыми полями (Джошуа Лиррипер стянул ее с вешалки  в
коридоре, чтобы придать себе военный вид), -  когда  майор  это  увидел,  он
пришел в такую необузданную ярость, что собственноручно сдернул шляпу с  его
головы и подбросил ее ногой до потолка, на котором долго после этого  случая
оставалась метинка.
     - Майор, - говорю я, - успокойтесь и  посоветуйте,  что  мне  делать  с
Джошуа, родным младшим братом моего покойного Лиррипера.
     - Мадам, - говорит майор, - вот  мой  совет:  наймите  ему  квартиру  с
полным пансионом на пороховом  заводе,  обещав  выдать  заводчику  приличное
вознаграждение, когда Джошуа Лиррипер взлетит на воздух.
     - Майор, - говорю я, - вы,  как  христианин,  не  можете  говорить  это
всерьез!
     - Мадам, - говорит майор, - клянусь Богом, могу!
     Да и в самом  деле,  помимо  того,  что  майор,  несмотря  на  все  его
достоинства, человек очень горячий для своего роста, он успел составить себе
дурное мнение о Джошуа по причине его предыдущих  выходок,  хоть  они  и  не
сопровождались столь вольным обращением с Майоровыми вещами.
     Когда Джошуа Лиррипер  услышал  наш  разговор,  он  повернулся  к  тому
человеку, что был пониже ростом и носил высоченный цилиндр, и говорит:
     - Идемте, сэр! Ведите меня  в  мою  мрачную  темницу!  Где  моя  гнилая
солома?
     Ну, душенька, когда я представила себе  Джошуа  Лиррипера,  обвешанного
чуть не с головы до ног висячими замками на манер барона Тренка *  в  книжке
Джемши, эта картина так на меня подействовала,  что  я  залилась  слезами  и
говорю майору:
     - Майор, возьмите мои ключи и уладьте дело с этими джентльменами, иначе
у меня не будет ни минуты покоя, - что майору и пришлось проделать несколько
раз, как до этого случая, так и после, но все  же  я  не  могу  забыть,  что
Джошуа Лиррипер тоже не лишен добрых чувств и выражает  их  тем,  что  очень
расстраивается, когда не имеет возможности носить траур по своем брате.
     Сама я вот уже много лет как перестала носить вдовий  траур,  не  желая
привлекать к себе внимание, но в отношении Джошуа это моя слабость, и  я  не
могу не поддаваться ей хоть немножко, когда он мне пишет: "Один-единственный
соверен даст мне возможность носить приличный траурный костюм в знак  скорби
о моем возлюбленном брате. В час его печальной  кончины  я  дал  обет  вечно
носить черные одежды в память  о  нем,  но  -  увы!  -  сколь  недальновиден
человек! - как могу я выполнить этот обет, не имея ни пенни?"
     Сила его чувств достойна удивления, - ведь ему и семи лет  от  роду  не
исполнилось в тот год, когда умер мой бедный Лиррипер, и если он до сих  пор
сохранил подобные чувства, это прекрасно его рекомендует. Но мы  знаем,  что
во всех нас есть кое-что хорошее (если  бы  только  знать,  где  именно  оно
скрывается в некоторых из  нас!),  и  хотя  со  стороны  Джошуа  было  очень
неделикатно пользоваться добросердечием нашего милого ребенка в  первый  год
его школьной жизни и писать ему в Линкольдшир просьбу выслать свои карманные
деньги с обратной почтой (а затем их присвоить), все же  он  родной  младший
брал моего бедного Лиррипера  и,  быть  может,  просто  по  забывчивости  не
заплатил по  счету  в  гостинице  "Герб  Солсбери",  когда  привязанность  к
покойнику  внушила  ему  желание  провести  две  недели  близ   Хэтфилдского
кладбища, да и к вину  он  не  пристрастился  бы,  не  попади  он  в  дурную
компанию. Так что если майор действительно сыграл с ним скверную  штуку  при
помощи садовой кишки для поливки растений, которую он унес к себе в  комнату
тайком, без моего ведома, мне кажется, знай я это наверное, я огорчилась  бы
и у нас с майором вышел бы крупный разговор. И знаете, душенька, хотя  майор
сыграл штуку и с мистером Бафлом тоже - по ошибке, разгорячившись, - и  хотя
у мисс Уозенхем это могли понять превратно, в том смысле, что я-де  была  не
готова к приходу мистера Бафла (ведь он сборщик налогов), но в этом случае я
огорчилась меньше, чем, быть может, следовало бы.  Ну  а  выйдет  ли  Джошуа
Лиррипер в люди или нет, этого я не берусь сказать, но  я  слышала,  что  он
выступил на сцене одного частного театра в роли бандита,  не  получив  после
этого дальнейшего ангажемента от антрепренеров.
     Что касается мистера Бафла, то в его лице мы имеем пример того,  что  в
людях все-таки есть что-то хорошее даже тогда, когда ничего хорошего от  них
не ожидаешь, ибо нельзя отрицать, что поведение мистера Бафла при исполнении
обязанностей было не из приятных. Собирать налоги  -  это  одно,  но  бегать
глазами по сторонам с таким видом, словно подозреваешь, что налогоплательщиц
постепенно выносит из дому свое имущество поздно ночью через  заднюю  дверь,
это совсем другое, потому что не брать с  тебя  лишних  налогов  сборщик  не
может, но подозревать - это уж добрая воля. Нельзя не извинить джентльмена с
таким пылким характером, как у майора, если ему не  нравится,  когда  с  ним
разговаривают, держа перо в зубах, и хотя шляпа с низкой тульей  и  широкими
полями, не снятая с головы того, кто вошел в мой дом, раздражает меня  лично
не сильнее, чем всякая другая шляпа, я все же могу понять майора, тем  более
что, не питая никаких злобных и мстительных чувств, майор  презирает  людей,
не отдающих долги, и так именно всегда и относился  к  Джошуа  Лиррилеру.  И
вот, душенька, в конце концов майор решил  проучить  мистера  Бафла,  и  это
очень меня беспокоило.
     В один прекрасный день мистер  Бафл  заявляет  о  своем  приходе  двумя
резкими стуками, и майор бросается к дверям.
     - Пришел сборщик получить налоги за  два  квартала,  -  говорит  мистер
Бафл.
     - Деньги приготовлены, - говорит майор и впускает его в дом.
     Но по дороге мистер Бафл бегает глазами по сторонам со свойственной ему
подозрительностью, а майор вспыхивает и спрашивает его:
     - Вы увидели привидение, сэр?
     - Нет, сэр, - отвечает мистер Бафл.
     - А я, знаете ли, уже раньше заметил, - говорит майор, - что  вы,  судя
по всему, очень усердно ищете призраков в доме моего уважаемого друга. Когда
вы отыщете какое-нибудь сверхъестественное существо, будьте  добры  показать
его мне, сэр.
     Мистер Бафл таращит глаза на майора, потом кивает мне.
     - Миссис Лиррипер,  -  говорит  майор,  вскипая,  и  представляет  меня
движением руки.
     - Имею удовольствие быть с нею знакомым, - говорит мистер Бафл.
     - А... хм!.. Джемми Джекмен, сэр, - представляется майор.
     - Имею честь знать вас в лицо, - говорит мистер Бафл.
     - Джемми Джекмен, сэр, - говорит майор,  качнув  головой  в  сторону  с
каким-то  яростным  упорством,  -  позволяет  себе  представить  вам  своего
высокочтимого друга, вот эту леди, миссис Эмму Лиррипер, проживающую в  доме
номер восемьдесят один, Норфолк-стрит, Стрэнд, Лондон, в графстве  Мидлсекс,
в Соединенном Королевстве Великобритании и Ирландии. По этому случаю, сэр, -
говорит майор, - Джемми Джекмен снимает с вас шляпу.
     Мистер Бафл смотрит на  свою  шляпу,  которую  майор  швырнул  на  пол,
поднимает ее и снова надевает себе на голову.
     - Сэр, - говорит майор, густо краснея и глядя ему прямо в лицо, - налог
на невежливость не уплачен за два квартала, и сборщик пришел.
     И с этими словами, вы не поверите, душенька, майор снова швыряет на пол
шляпу мистера Бафла.
     - Это... - начинает мистер Бафл, очень рассерженный и с пером в зубах.
     Но майор, все больше и больше вскипая, говорит:
     - Выньте свой огрызок изо  рта,  сэр!  Иначе,  клянусь  всей  проклятой
налоговой системой этой страны  и  любой  цифрой  в  сумме  государственного
долга, я вскочу к вам на спину и поеду на вас верхом, как на лошади!
     И, несомненно, он так и сделал бы, потому что его стройные  коротенькие
ноги уже были готовы к прыжку.
     - Это, - говорит мистер Бафл, вынув свое перо изо рта, - оскорбление, и
я буду преследовать вас по закону.
     - Сэр, - отзывается майор, - если вы человек чести и считаете,  что  ей
не воздали должного, ваш  сборщик  может  в  любое  время  явиться  сюда,  в
меблированные комнаты миссис Лиррипер, к майору Джекмену, и получить  полное
удовлетворение!
     С этими многозначительными  словами  майор  впился  глазами  в  мистера
Бафла, а я, душенька, тогда буквально жаждала ложечки  успокоительной  соли,
разведенной в рюмке воды, и вот я им говорю:
     - Пожалуйста, джентльмены, прекратите это, прошу вас и умоляю!
     Однако майора невозможно было утихомирить -  он  только  и  делал,  что
фыркал еще долго после  того,  как  мистер  Бафл  удалился,  ну  а  в  какое
состояние пришла вся моя кровь, когда на второй день  обхода  мистера  Бафла
майор принарядился и, напевая какую-то песню, принялся шагать взад и  вперед
по улице - причем один глаз у него был почти  совсем  скрыт  под  шляпой,  -
чтобы описать это, душенька, не найдется слов даже в словаре Джонсона.  И  я
приоткрыла дверь на улицу, а сама,  накинув  шаль,  спряталась  в  майоровой
комнате, за оконными занавесками, твердо решив, что, как  только  надвинется
опасность, я выбегу наружу, буду кричать, пока хватит голоса, держать майора
за шею, пока хватит сил, и попрошу связать обоих противников. Не успела я  и
четверти часа постоять за оконными занавесками, как вдруг вижу,  что  мистер
Бафл приближается с налоговыми книгами в руках. Майор  тоже  увидел  его  и,
напевая еще громче, пошел  ему  навстречу.  Сошлись  они  у  ограды  нижнего
дворика. Майор широким жестом снимает свою шляпу и говорит:
     - Мистер Бафл, если не ошибаюсь?
     Мистер Бафл тоже широким жестом снимает свою шляпу и отвечает:
     - Так меня зовут, сэр.
     Майор спрашивает:
     - Вам что-нибудь требуется от меня, сэр?
     Мистер Бафл отвечает:
     - Ничего, сэр.
     И вот, душенька, оба они очень низко и надменно поклонились друг другу,
после чего разошлись в разные стороны, и с тех пор, всякий  раз  как  мистер
Бафл отправлялся в обход, майор встречал его и раскланивался с ним у нижнего
дворика, чем очень напоминал мне Гамлета и того другого джентльмена в трауре
* перед тем, как им убить друг  друга,  хотя  лучше  было  бы  тому  другому
джентльмену убить Гамлета более честным путем и пускай менее вежливо, но  не
прибегая к яду.
     В нашем околотке не  любили  семейства  Бафлов,  -  ведь  если  бы  вы,
душенька, снимали дом, вы сами увидели бы, что любить податных ненатурально,
а помимо этого, все находили, что миссис Бафл не к лицу так важничать только
потому, что у них завелся фаэтон в одну лошадь,  да  и  тот  был  куплен  на
деньги, удержанные из налоговых сборов, - поступок, который я  лично  считаю
неблаговидным. Одним словом, их не любили, и в семье у них были нелады,  так
как супруги изводили мисс Бафл и друг друга по той причине,  что  мисс  Бафл
питала нежные чувства к одному молодому джентльмену, который был в ученье  у
мистера Бафла, и даже поговаривали, будто мисс Бафл  захворает  чахоткой,  а
нет, так уйдет в монастырь,  -  очень  уж  она  отощала  и  совсем  потеряла
аппетит, - так что  стоило  ей  выйти  из  дому,  как  два  гладко  выбритых
джентльмена с белыми повязками на шее и в жилетах, похожих на черные детские
передники, принимались подглядывать за нею из-за углов.
     Так обстояли дела у мистера Бафла, как вдруг  в  одну  прекрасную  ночь
меня разбудил страшный шум и запах гари и, выглянув в окно своей спальни,  я
увидела зарево - вся улица была ярко освещена. К счастью, у меня как  раз  в
это время пустовало несколько комнат, и вот я еще не успела накинуть на себя
кое-какую одежду, как слышу, что майор колотит в дверь мансарды и кричит  не
своим голосом:
     - Одевайтесь!.. Пожар! Не пугайтесь!..  Пожар!  Соберитесь  с  духом!..
Пожар! Все в порядке!.. Пожар!
     Едва я открыла дверь своей спальни, как майор ворвался в нее и, чуть не
сбив меня с ног, схватил в свои объятия.
     - Майор, - говорю я, чуть дыша, - где горит?
     - Не знаю, дорогая, - говорит майор.  -  Пожар!  Джемми  Джекмен  будет
защищать вас до последней капли крови... Пожар! Будь милый мальчик  дома,  -
какое редкостное удовольствие для него!.. Пожар!
     Но, в общем, держался он совершенно спокойно и храбро,  вот  только  не
мог выговорить ни одной фразы без того, чтобы  не  заорать  "пожар",  а  это
потрясало меня до самых  внутренностей.  Мы  бегом  спустились  в  гостиную,
высунулись  в  окошко,  и  тут  майор  окликает  какого-то   бесчувственного
постреленка, который весело скачет по улице, чуть не лопаясь от восторга:
     - Где горит?.. Пожар!
     А постреленок отвечает на бегу:
     - Вот так штука! Старик Бафл поджег свой дом, чтобы не  дознались,  что
он ворует налоги. Урра! Пожар!
     И тут полетели искры, повалил дым, пламя трещит, вода хлещет,  пожарные
машины дребезжат, топоры стучат, стекла разбиваются  вдребезги,  шум,  крик,
суматоха, жара, и от всего этого у меня ужасно забилось сердце.
     - Не пугайтесь, дражайшая, - говорит майор. - Пожар! Нечего  бояться...
Пожар! Не  открывайте  наружной  двери,  пока  я  не  вернусь...  Пожар!  Вы
совершенно спокойны и не волнуетесь, правда?.. Пожар, пожар, пожар!
     Тщетно пыталась я удержать его,  говоря,  что  его  до  смерти  задавят
пожарные машины, а сам он до смерти  надорвется  от  чрезмерного  напряжения
сил, до смерти промочит себе ноги в грязной воде и слякоти, и его до  смерти
сплющит в лепешку, когда рухнут крыши, - дух майора взыграл, и  он  помчался
галопом вслед за тем постреленком, пыхтя и задыхаясь, а я  и  горничные,  мы
столпились у окон диванной и смотрели на страшные языки пламени  над  домами
на той стороне - ведь мистер Бафл жил за углом.  И  вдруг  видим:  несколько
человек бегут по улице  прямо  к  нашему  подъезду,  причем  майор  с  самым
деловитым видом руководит  всеми,  потом  бегут  еще  несколько  человек,  а
потом... в кресле на манер Гая Фокса несут... мистера Бафла, запеленутого  в
одеяло!
     И вот, душенька, по  приказу  майора,  мистера  Бафла  тащат  вверх  по
лестнице, волокут в диванную и взваливают на софу, после чего и майор и  все
прочие, не говора ни слова, мчатся назад во весь дух, так что я  бы  приняла
их за мелькнувшее видение, если бы не мистер Бафл, очень страшный на  вид  в
своем одеяле и с выпученными глазами. Но они мигом примчались назад вместе с
миссис Бафл, запеленутой в другое одеяло, втащили  ее  в  дом,  вывалили  на
диван и умчались,  но  тотчас  же  примчались  назад  вместе  с  мисс  Бафл,
запеленутой в третье одеяло, и ее тоже втащили в дом, вывалили  и  умчались,
но сейчас же примчались назад вместе  с  молодым  джентльменом,  что  был  в
ученье у мистера Бафла, запеленутым в четвертое одеяло, причем  его  волокли
за ноги два джентльмена, а он обхватил их за шеи руками,  совсем  как  некий
ненавистный субъект на картинках в тот день, когда он проиграл сражение  (но
куда девалось кресло, я не знаю), а у волос его был  такой  вид,  словно  их
только что  взъерошили.  Когда  все  четверо  очутились  рядом,  майор  стал
потирать себе руки и зашептал мне хрипло, насколько у него хватило голоса:
     - Если бы только наш милый, замечательный мальчик был  дома,  какое  он
получил бы редкостное удовольствие!
     Но  вот,  душенька,  мы  приготовили  горячий  чай,  подали  гренки   и
подогретый коньяк с водой, в который добавили немножко мускатного  ореха,  и
сначала  все  Бафлы  дичились  и  куксились,  но   потом   сделались   более
общительными, поскольку все у них было застраховано.  И  как  только  мистер
Бафл обрел дар слова, он назвал майора своим спасителем и  лучшим  другом  и
сказал ему:
     - Мой навеки дражайший сэр, позвольте  мне  познакомить  вас  с  миссис
Бафл.
     А она тоже назвала его своим спасителем и лучшим другом и  была  с  ним
настолько любезна, насколько позволило ей одеяло. Затем он познакомил майора
с мисс Бафл. Надо сказать, что голова у молодого учащегося джентльмена  была
не совсем в порядке, и он все стонал:
     - Робина обратилась в пепел, Робина обратилась в пепел! -  И  это  было
тем более трогательно, что, запеленутый в одеяло, он как  бы  выглядывал  из
футляра для виолончели, но тут мистер Бафл сказал:
     - Робина, поговори с ним!
     Мисс Бафл промолвила:
     - Дорогой Джордж!
     И если  бы  не  майор,  который  немедленно  налил  учащемуся  молодому
джентльмену коньяку с водой и тем вызвал  у  него  жестокий  припадок  кашля
из-за мускатного ореха, от которого у юноши  захватило  дух,  ему,  пожалуй,
было бы не под силу вынести эти  слова  своей  любимой.  Когда  же  учащийся
молодой джентльмен опомнился, мистер Бафл прислонился  к  миссис  Бафл  (они
были как два узла, поставленные  рядом)  и,  недолго  посовещавшись  с  нею,
сказал со слезами, которые майор, подметивший их, тотчас же вытер:
     - Наша семья не была дружной.  Давайте  же  помиримся  теперь,  раз  мы
пережили такую опасность. Берите ее руку, Джордж!
     Молодой джентльмен не мог достаточно далеко протянуть свою руку,  чтобы
взять руку мисс Бафл, но словесно выразил свои чувства очень красиво, хоть и
несколько туманно. Я же не запомню такого приятного для меня  завтрака,  как
тот, за который все мы сели, немножко подремав, причем мисс Бафл очень  мило
готовила  чай,  совершенно  в  римском  стиле,  вроде   того,   как   раньше
представляли в Ковент-Гарденском театре, а все члены семейства были в высшей
степени любезны, да такими и остались навсегда с той самой ночи,  как  майор
стоял у пожарной лестницы и принимал их по мере  того,  как  они  спускались
(молодой человек спустился вниз головой, чем все и объяснялось). И хотя я не
говорю, что мы менее склонны осуждать друг  друга,  когда  вся  наша  одежда
сводится к одеялам, но все-таки скажу, что  почти  все  мы  могли  бы  лучше
понимать людей, если бы меньше от них отгораживались.
     Взять хотя бы меблированные комнаты Уозенхем, что вниз по нашей  улице,
на той стороне. Я несколько лет относилась к ним очень  неодобрительно,  ибо
считала, да и сейчас считаю, что мисс Уозенхем систематически сбивала  цены,
к тому же дом ее ничуть не похож на  картинку  в  справочнике  Бредшоу:  там
слишком  много  окон  и  непомерно  ветвистый  и  огромный  дуб,  какого  на
Норфолк-стрит испокон веков никто  не  видывал,  да  и  карета,  запряженная
четверней, никогда не стаивала у подъезда Уозенхемши, из чего  следует,  что
со стороны Бредшоу было бы куда приличней  нарисовать  простой  кэб.  Вот  с
какой горечью я относилась к этим меблированным комнатам вплоть до того  дня
в январе прошлого года, когда одна из моих девушек, Салли Рейригену, которую
я до сих пор подозреваю в  том,  что  она  ирландского  пр