Но она тут же шутливо  сказала
отцу, ссылаясь на известное суеверие:
     - Кто-то прошел по моей могиле.
     Так Колль Дью оказался на балу, устроенном в честь дня  рождения  Эвлин
Блейк. Он вступил под  кров,  который  должен  был  бы  принадлежать  ему  -
одинокий отщепенец, утративший даже имя, замененное  прозвищем.  Он  вступил
под этот кров, он, живший с орлами  и  лисицами,  терпеливо  выжидая  случая
исполнить зловещую клятву, отомстить сыну врага своего отца за свою бедность
и позор, за горе покойной матери, за смерть отца, наложившего на себя  руки,
за скорбную судьбу разбросанных по свету братьев и сестер.  Он  вступил  под
этот кров, Самсон, лишившийся своей силы, -  и  все  только  потому,  что  у
надменной девушки были томные глаза и пунцовый ротик, а розы и атлас  делали
ее неотразимо прелестной.
     В зале было много красавиц, но она затмевала  всех,  когда,  беседуя  с
друзьями, старалась забыть о мрачных, пылавших странным  огнем  глазах,  чей
взгляд неотрывно следовал за каждым ее движением. Однако  отец  попросил  ее
быть поласковее с угрюмым гостем, которого он хотел бы сделать своим другом,
и она любезно повела его осматривать новую картинную галерею, примыкавшую  к
гостиным. Она занимала  его  рассказом  о  любопытных  обстоятельствах,  при
которых полковник приобрел ту или иную картину, прибегала ко  всем  уловкам,
какие позволяла ей гордость, чтобы помочь отцу осуществить его намерение,  и
в то же время уклонялась от всякой короткости и старалась  отвлечь  от  себя
тягостное внимание гостя. Колль Дью послушно следовал за Эвлин и упивался ее
голосом,  не  улавливая  смысла  слов;  ей  не   удавалось   заставить   его
разговориться, пока они не остановились в уединенном уголке, куда  почти  не
достигал  свет  ламп.  Перед  ними  было  открытое   окно   с   раздвинутыми
занавесками, и ничто не мешало смотреть на воды ночного океана и  на  полную
луну, плывущую высоко над грядой облаков,  отбрасывая  серебристые  дорожки,
убегающие в неведомую даль, которая  разделяет  два  мира.  И  говорят,  там
разыгралась следующая маленькая сцена.
     - Эскиз этого окна мой отец набросал собственноручно. Не правда ли, оно
делает честь его вкусу? - сказала юная хозяйка, любуясь лунным светом - сама
прекраснее всех грез.
     Колль Дью ничего не ответил, но, говорят, он вдруг попросил у нее  розу
из букета, прятавшегося в кружевах на ее груди.
     И второй раз за этот вечер в глазах Эвлин Блейк вспыхнуло  негодование.
Но этот человек спас ее отца... Она отколола розу и протянула  ему  со  всей
любезностью и со всем  поистине  королевским  достоинством,  на  какие  была
способна. Однако он взял не только розу, но и протянутую руку  и  осыпал  ее
поцелуями.
     Эвлин Блейк не могла долее сдерживать свой гнев.
     - Сэр! - вскричала она. - Если вы джентльмен, значит, вы сошли  с  ума.
Если вы не сошли с ума, значит, вы не джентльмен!
     - Сжальтесь! - воскликнул Колль Дью. - Я люблю вас. О боже! Я не  любил
еще ни одной женщины! О-о! -  простонал  он,  когда  на  ее  лице  появилась
гримаса отвращения. - Вы ненавидите меня. Вы задрожали, когда  наши  взгляды
встретились в первый раз. Я люблю вас, а вы меня ненавидите.
     - Да, ненавижу!  -  вскричала  Эвлин,  забыв  обо  всем,  кроме  своего
негодования. - Ваше присутствие для меня омерзительно. Вы любите  меня?  Ваш
взгляд для меня как отрава.  Прошу  вас,  сэр,  избавьте  меня  от  подобных
объяснений.
     - Я не буду вас больше беспокоить, - ответил Колль Дью; подойдя к окну,
он оперся сильной рукой о подоконник и одним прыжком исчез из виду.
     С непокрытой головой Колль Дью быстрым шагом шел к горам, но  не  туда,
где скрывалось его жилище. Говорят, всю  эту  ночь  напролет  бродил  он  по
лабиринту ущелий, пока  предрассветный  ветер  не  начал  разгонять  облака.
Последний раз он ел накануне утром, ноги его подкашивались от  усталости,  и
он был рад, когда увидел перед собой бедную хижину. Он вошел, попросил  воды
и разрешения отдохнуть где-нибудь в уголке. Был канун храмового праздника, и
по старинному обычаю в доме всю ночь никто не смыкал глаз; кухня была  полна
людей, утомленных долгим бдением; старики, покуривая трубки, клевали  носами
в углу у очага, а кое-кто из женщин  уже  крепко  спал,  положив  голову  на
колени соседке. Те, кто еще бодрствовал, испуганно перекрестились,  когда  в
дверях показался Колль Дью, ибо всем была известна его  зловещая  слава.  Но
старик, хозяин дома, пригласил его войти,  напоил  молоком  и,  обещав,  что
скоро будет готов жареный картофель, проводил в каморку  за  кухней,  где  в
углу лежала куча вереска, а  у  очага  сидели  только  две  женщины  и  тихо
разговаривали.
     - Путник, - сказал старик, кивнув женщинам,  и  они  кивнули  в  ответ,
словно говоря: "Путнику нельзя  отказать  в  гостеприимстве".  И  Колль  Дью
улегся на вереске в дальнем углу комнатушки.
     Женщины на время умолкли, но вскоре, решив, что он уснул, снова  начали
разговаривать. Через подслеповатое оконце еле пробивался серый рассвет, но в
неверном свете очага Колль Дью мог разглядеть своих соседок:  одна  из  них,
старуха,  наклонившись,  грела  над  углями  морщинистые  руки,  а   другая,
молоденькая девушка, сидела, прислонившись к  стене,  и  вспыхивающее  пламя
озаряло ее румяное лицо, веселые глаза и красное платье.
     - А я знаю одно, - говорила девушка, - что о такой странной женитьбе  я
еще   не   слыхивала.   Ведь   всего   три   недели   назад    он    всякому
встречному-поперечному твердил, что ненавидит ее хуже горькой отравы.
     - Эх, девонька, - ответила старуха, таинственно придвигаясь  к  ней,  -
кто ж этого не знает! Да только что  он  мог  поделать,  бедняга?  Ведь  она
повесила ему на шею бурра-бос!
     - Чего, чего?.. - спросила девушка.
     - Нешто ты не знаешь - бурра-бос. Это подарочек с погоста, девонька.  И
уж теперь ему от нее не уйти, чтоб не знать ей ни удачи, ни счастья!
     Старуха принялась раскачиваться и, словно заглушая проклятья, прижала к
своим сморщенным губам рукав плаща.
     - Да что же это такое? - с любопытством спросила девушка. - Что это  за
бурра-бос и откуда она его взяла?
     - 0-хо-хо... Не для молодых это ушей, да уж так и быть, шепну  я  тебе,
девонька. Это полоска кожи мертвеца, содранная от затылка до самой пятки, да
так, чтобы ни порвать, ни надорвать, а то чары не подействуют.  А  потом  ее
свертывают, и тот, кого не любят, привязывает к ней веревочку  и  вешает  на
шею тому, кого любит. И уже на следующее утро самое холодное сердце начинает
гореть любовью.
     Девушка вздрогнула и расширившимися от ужаса  глазами  впилась  в  лицо
старухи.
     - Иисусе милосердный! - вскричала она. - Да  кто  же,  не  боясь  бога,
решится на такое черное дело?
     - Тише, тише, милая. Решаются, и даже  не  дьявол  это.  Да  разве  ты,
девонька, не слышала про Пекси Пишроги, что живет между двух холмов  в  Маам
Терке?
     - Как не с пыхать, - прошептала девушка.
     - Не встать мне с этого места - ее рук дело. За  деньги  она  изготовит
его, когда захочешь. Ведь ее чуть не поймали на кладбище  в  Солраке,  когда
она выкапывала покойников, и во славу божью  прикончили  бы  ее,  да  только
потеряли след, а потом уж нельзя было доказать, что это она.
     - Смотри-ка, матушка, - сказала  молоденькая.  -  Путник-то  проснулся.
Недолго же он, бедняжка, отдыхал.
     Однако для Колля этого было достаточно. Он вернулся на кухню,  где  его
уже ждала сковородка жареного картофеля, и старик принялся уговаривать гостя
сесть и отведать приготовленное для  него  блюдо.  На  это  Колль  с  охотой
согласился. Подкрепившись, он вновь пошел по горной дороге,  как  раз  когда
первые лучи восходящего солнца заиграли в водопадах и начали загонять ночные
туманы в ущелья. На закате того же дня  он  шел  среди  холмов  Маам  Терка,
спрашивая у пастухов, как найти хижину некоей Пекси Пишроги.
     Наконец в жалкой лачуге на унылой бурой  пустоши,  окруженной  угрюмыми
холмами, он нашел Пекси - желтолицую ведьму, кутавшуюся в  багровое  одеяло;
из-под ее оранжевого платка, завязанного под сморщенным подбородком, торчали
пучки жестких черных волос. Она размешивала  варево  из  трав,  кипевшее  на
очаге, и, когда тень Колля Дью упала  на  ее  порог,  бросила  на  пришельца
зловещий взгляд.
     - Его милости нужен бурра-бос? - спросила  она,  когда  он  сказал  ей,
зачем пришел. - Так-так... А денежки, денежки для Пекси?.. Бурра-бос достать
не просто!
     - Я заплачу, - сказал Колль Дью и положил рядом с ней на скамью золотею
монету.
     Колдунья жадно схватила ее и, захихикав, подарила своему гостю  взгляд,
от которого содрогнулся даже Колль Дью.
     - Его милость - щедрый король, - сказала она, - и  достоин  бурра-боса.
Хе-хе!.. Пекси достанет ему бурра-бос. Но денежек мало. Еще, еще!
     Она протянула костлявую лапу, и Колль Дью бросил на  сморщенную  ладонь
еще один золотой. Лицо старухи отвратительно задергалось от радости.
     - Запомни, - воскликнул Колль, - я тебе хорошо заплатил! Но  если  твой
адский талисман не поможет, я натравлю на тебя за колдовство всю округу.
     - Не поможет! - взвизгнула Пекси,  закатывая  глаза.  -  Если  талисман
Пекси не поможет, так пусть его милость вернется и унесет на спине эти горы!
Он поможет. Если даже девушка ненавидит его милость, как самого дьявола, все
равно она полюбит его милость, как свою белую душеньку,  еще  до  того,  как
солнце сядет или взойдет. Полюбит или (она исподтишка улыбнулась)  сойдет  с
ума!
     - Ведьма! - крикнул Колль Дью. - Это твоя дьявольская выдумка! Я ничего
не слышал о сумасшествии. Если тебе нужны еще деньги,  говори  прямо,  а  не
старайся запугать меня гнусной ложью.
     Колдунья бросила на него хитрый взгляд и поспешила воспользоваться  его
гневом.
     - Его милость угадал правильно, - прошамкала она, - просто бедной Пекси
нужно еще денежек.
     Снова сморщенная клешня потянулась к нему,  но  Колль  Дью  не  решился
коснуться ее и бросил золотой на стол.
     - Король, король! - хихикала Пекси. - Его милость - великий король. Его
милость достоин бурра-боса. Девушка полюбит его, как  свою  белую  душеньку.
Хе-хе!..
     - Когда он будет готов? - нетерпеливо спросил Колль Дью.
     - Его милость придет за  ним  к  Пекси  через  двенадцать  дней.  Через
двенадцать дней, потому что нелегко достать  бурра-бос.  Заброшенный  погост
далеко отсюда, и трудно добраться до мертвеца...
     - Умолкни! - вскричал Колль Дью.  -  Ни  слова  более!  Я  возьму  твой
мерзкий талисман, но как он сделан и где ты его достанешь, я не хочу знать.
     Затем, обещав вернуться через двенадцать дней, он ушел. Пройдя пустошь,
он оглянулся и увидел, что Пекси глядит ему вслед  со  своего  холма  -  эта
черная фигура на фоне зловещего пламени заката  представилась  его  мрачному
воображению фурией, ведущей за собой все силы ада.
     В назначенный срок Колль Дью получил обещанный  талисман.  Он  завернул
его в душистые травы, зашил в золотую парчу и  повесил  на  золотую  цепочку
самой тонкой работы. Лежа в шкатулке, где  некогда  хранились  драгоценности
умершей  с  горя  матери  Колля,  страшный   талисман   казался   безобидной
безделушкой. А жители гор, сидя у своих очагов, проклинали нечестивца, снова
осквернившего их кладбище, и давали себе клятву отыскать его.

     Прошло две недели. Как и где мог найти Колль Дью случай надеть талисман
на шею гордой дочери полковника? Еще несколько золотых монет упало в  жадную
лапу Пекси, и колдунья обещала помочь ему.
     На следующее утро она оделась в чистое платье,  убрала  жесткие  черные
космы под белоснежный чепец,  разгладила  злобные  морщины  на  лице,  взяла
корзину, заперла дверь лачуги и отправилась к морю, туда,  где  стоял  серый
дом.  Неужели  Пекси  решила  отказаться  от  своего  страшного  ремесла   и
зарабатывать на жизнь, собирая  грибы?  Каждое  утро  экономка  серого  дома
покупала грибы у бедной Майрид. Каждое утро Майрид оставляла букетик  лесных
цветов для мисс Эвлнн Блейк. "Да благословит ее  бог!  Ей-то  самой  еще  не
довелось полюбоваться красавицей  барышней,  но  по  всей  округе  только  и
говорят, что о ее милом личике!" И вот, наконец,  настало  утро,  когда  она
встретилась с мисс Эвлин, которая одна возвращалась с прогулки.  Тут  бедная
Майрид "осмелилась" сама отдать букетик барышне.
     - Ах, - воскликнула Эвлин, - так, значит, это вы приносите  мне  каждое
утро цветы? Они такие милые!
     Майрид хотелось только посмотреть на ее прекрасное  личико.  А  теперь,
когда она его увидела, светлое, как  солнышко,  беленькое,  как  лилия,  она
возьмет корзинку и  пойдет  своей  дорогой  довольная.  И  все-таки  она  не
уходила.
     - Барышня никогда не поднималась на большую гору? - спросила Пекси.
     - Нет, - засмеялась Эвлин. - Боюсь, что я не умею лазать по горам.
     - А барышня не пожалела бы, если бы вместе с другими знатными господами
и дамами поехала на хорошеньких осликах на самый верх  большой  горы.  Каких
только чудес не насмотрится там барышня!
     Так Пекси взялась за дело, и Эвлин,  будто  завороженная,  больше  часа
слушала ее удивительные  рассказы  о  горной  стране.  И  глядя  на  суровые
вершины, как знать, не подумала ли  Эвлин,  что  мысль  этой  невежественной
крестьянки,  пожалуй,  совсем  недурна?  Наверное,  и  правда   среди   этих
величественных вершин можно увидеть много чудес.
     Но как бы то ни было, вскоре Колль Дью получил весть, что на  следующий
день общество из серого дома отправится на прогулку в горы; что Эвлин  Блейк
тоже поедет и что он, Колль, должен гостеприимно  встретить  усталых  людей,
которые к вечеру, голодные и измученные, окажутся у его жилища. Простодушная
сборщица грибов попадется утром навстречу  веселому  обществу,  когда  будет
собирать свой скромный товар на зеленых лужайках; она вызовется показать  им
горы и заведет их в самую глушь, на  крутые  обрывы,  к  опасным  переправам
через пропасти, так что слугам прикажут бросить захваченные из дому  тяжелые
корзины с провизией.
     Колль Дью не терял времени даром. Был приготовлен пир, какого никто еще
не видел  так  близко  от  облаков.  Рассказывают  об  удивительных  яствах,
изготовленных не человеческими руками, в  месте,  как  говорят,  куда  более
жарком, чем это необходимо для простой кухонной стряпни. Рассказывают также,
что в пустых комнатах жилища Колля  Дью  вдруг  появились  расшитые  золотом
бархатные занавеси, на  голых  белых  стенах  заиграли  тончайшие  краски  и
позолота, в  простенках  повисли  редкостные  картины,  а  столы  засверкали
серебром и золотом, засияли дорогим хрусталем, что рекой текли  вина,  каких
еще никому не доводилось пробовать, что целая толпа слуг в богатых  ливреях,
совсем  затмившая  сморщенного  старика,  готовилась  разносить   невиданные
кушанья, на чей дивный аромат слетались орлы  и  бились  в  окна,  а  лисицы
подходили к самому дому, жадно нюхая воздух. А потом в обещанный час усталые
путники приблизились к "Харчевне дьявола", и Колль Дью  поспешил  пригласить
их в свое уединенное жилище. Полковник Блейк (которому Эвлин со свойственным
ей тактом ни словом не обмолвилась о дерзком поступке  их  странного  гостя)
радостно его приветствовал, и вскоре  все  общество  уже  садилось  в  самом
веселом настроении за приготовленный Коллем пир. И говорят  также,  что  все
очень удивлялись роскоши, в которой жил этот горный отшельник.
     Все они сели за столы Колля, все, кроме Эвлин Блейк. А она осталась  за
порогом; ее томила усталость, но она не хотела отдыхать там; ее томил голод,
но она не хотела  есть  там.  После  долгой  и  трудной  прогулки  ее  белое
батистовое платье смялось и запачкалось; ее нежные щечки обожгло солнце;  ее
маленькая темная головка  со  слегка  растрепавшимися  косами  была  открыта
горному воздуху и великолепию заходящего солнца; ее пальцы рассеянно сжимали
ленты шляпки, а ножка иногда нетерпеливо постукивала  по  каменному  порогу.
Такой ее видели там.
     Крестьяне рассказывают, что Колль Дью и полковник долго уговаривали  ее
войти и что пышно одетые слуги выносили ей самые изысканные  блюда,  но  она
отказывалась сделать хотя бы один шаг, она отказывалась проглотить  хотя  бы
один кусок.
     - Отрава, отрава!.. - шептала она  и  горстями  бросала  пищу  лисицам,
которые бродили среди вереска.
     Но совсем по-другому  встретила  она  Майрид,  когда  добрая  старушка,
смиренная сборщица грибов, на чьем лице нельзя было заметить ни  одной  злой
морщины, подошла к проголодавшейся  девушке  и  ласково  подала  ей  простую
глиняную тарелку, на которой заманчиво дымились, испуская аппетитный  запах,
ею самой собранные грибы.
     - Ах, моя милая барышня, бедная Майрид сама их жарила, и никто  в  этом
доме не касался их, не глядел на грибы бедной Майрид.
     Тогда Эвлин взяла тарелку и вкусно поужинала. Едва она кончила, как  ее
охватила тяжелая дремота, и, не в  силах  противиться  ей,  она  присела  на
порог. Прислонившись к косяку, она вскоре погрузилась в глубокий  сои,  или,
вернее, в странное забытье. Такой ее нашли там.
     - Упрямая моя  капризница,  -  сказал  полковник,  погладив  прелестную
головку уснувшей красавицы. И, взяв Эвлин на руки, он отнес  ее  в  комнату,
которая еще утром (так повествует рассказчик) была голой, убогой каморкой, а
теперь блистала восточным великолепием.  Там  он  положил  ее  на  роскошный
диван, закутал ее ножки алым покрывалом. И там,  в  мягком  свете,  льющемся
через цветные стекла, которые еще вчера были ветхим  подслеповатым  оконцем,
полковник в последний раз посмотрел на очаровательное лицо своей дочери.
     Затем он вернулся к своему хозяину и друзьям,  и  вскоре  все  общество
отправилось полюбоваться багрянцем, которым  пылающий  закат  одевал  горные
вершины. Когда они отошли уже довольно далеко, Колль Дью вдруг  спохватился,
что забыл взять подзорную трубу. Отсутствовал он недолго. Но все-таки у него
хватило времени неслышным шагом войти в великолепный покой, набросить легкую
цепочку на шею спящей девушки и спрятать  в  складках  ее  платья  блестящую
ладанку с мерзким бурра-босом.
     Когда он удалился, к двери подкралась Пекси, приоткрыла ее и уселась на
коврике снаружи, плотно закутавшись в плащ. Прошел час, а  Эвлин  Блейк  все
еще спала, и зловещий талисман на ее груди казался совсем неподвижным. Потом
она начала бормотать во сне и стонать, и Пекси  напрягла  слух.  Вскоре  она
поняла, что жертва ее проснулась и поднялась с дивана. Тогда Пекси, прильнув
к щели, заглянула в комнату, испустила вопль отчаяния и бросилась бежать - с
тех пор никто не видел ее в этих краях.
     Сумерки  окутывали  горы,  и  общество  уже  возвращалось  к  "Харчевне
дьявола", как вдруг несколько дам, которые  шли  далеко  впереди  остальных,
увидели, что к ним по  вереску  приближается  Эвлин  Блейк,  что  волосы  ее
растрепались, словно после сна, а голова непокрыта. Они  заметили,  что  при
каждом ее шаге у нее на груди поблескивает что-то золотое.  Во  время  ужина
все они много шутили над нелепой фантазией Эвлин, которая  предпочла  уснуть
на пороге, вместо того чтобы сесть вместе со  всеми  за  стол.  Теперь  они,
смеясь, начали ее поддразнивать. Но она посмотрела на  них  как-то  странно,
словно они были ей незнакомы, и пошла  дальше.  Ее  подруги  обиделись  и  с
неудовольствием заговорили о вечных причудах Эвлин; лишь одна  поглядела  ей
вслед, но остальные только посмеялись над тем, что она беспокоится  об  этой
своевольной гордячке.
     И они пошли своей дорогой, а одинокая фигура  все  удалялась,  и  белое
платье розовело, а роковой  бурра-бос  сверкал  и  переливался  в  последних
отблесках заката. Мимо Эвлин пробежал заяц; она громко засмеялась, захлопала
в ладоши и кинулась его догонять. Потом она остановилась  и  стала  задавать
вопросы камням, и била и