Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
происходит в
гастрономе или же на рынке. Между тем совершено, я извиняюсь, гнусное
предательство. А значит, надо искупить свою вину. И уж затем, гражданка
Татарович, будет решено, пускать ли вас обратно. Или не пускать. Но и тогда
решение потребует, учтите, безграничного мягкосердечия. А ведь и у
социалистического гуманизма есть пределы.
- Есть, - уверенно поддакнул Жора.
Наступила пауза. Гудели кондиционеры. Холодильник то и дело начинал
вибрировать.
Маруся неуверенно спросила:
- Что же вы мне посоветуете?
Кокорев помедлил и затем сказал:
- А вы, Мария Федоровна, напишите.
- Что?
- Статью, заметку, что-то в этом роде.
- Я? О чем?
- Да обо всем. Детально изложите все, как было. Как вы жили без забот и
огорчений. Как на вас подействовали речи Цехновицера. И как потом вы
совершили ложный шаг. И как теперь раскаиваетесь... Ясно?.. Поделитесь
мыслями...
- Откуда?
- Что - откуда?
- Мысли.
- Мыслей я подкину, - вставил Жора.
- Мысли не проблема, - согласился Кокорев.
Балиев неожиданно заметил:
- У одних есть мысли. У других - единомышленники...
- Хорошо, - сказала Муся, - ну, положим, я все это изложу. И что же
дальше?
- Дальше мы все это напечатаем. Ваш случай будет для кого-нибудь
уроком.
- Кто же это напечатает? - спросила Муся.
- Кто угодно. С нашей-то рекомендацией!.. Да хоть "Литературная
газета".
- Или "Нью-Йорк Таймс", - добавил Жора.
- Я ведь и писать-то не умею.
- Как умеете. Ведь это не стихи. Здесь основное - факты. Если надо, мы
подредактируем.
- Послушай, мать, - кривлялся Жора, - соглашайся, не томи.
- Я попрошу Довлатова, - сказала Муся.
Кокорев переспросил:
- Кого?
- Вы что, Довлатова не знаете? Он пишет, как Тургенев, даже лучше.
- Ну, если как Тургенев, этого вполне достаточно, - сказал Балиев.
- Действуйте, - напутствовал Марусю Кокорев.
- Попробую...
В баре оставались - мы, какой-то пьяный с фокстерьером и задумчивая
черная девица. А может, чуть живая от наркотиков.
Маруся вдруг сказала:
- Угости ее шампанским.
Я спросил:
- Желаете шампанского?
Девица удивленно посмотрела на меня. Ведь я был не один. Затем она
решительно и грубо повернулась к нам спиной.
Мой странный жест ей, видно, не понравился. Она даже проверила - на
месте ли ее коричневая сумочка.
- Чего это она? - спросила Муся.
- Ты не в Ленинграде, - говорю.
Мы вышли на сырую улицу, под дождь. Автомашины проносились мимо
наподобие подводных лодок.
Стало холодно. Такси мне удалось поймать лишь возле синагоги. Дряхлый
"чекер" был наполнен запахом сырой одежды.
Я спросил:
- Ты что, действительно решила ехать?
- Я бы не задумываясь села и поехала. Но только сразу же. Без всяких
этих дурацких разговоров.
- Как насчет статьи?
- Естественно, никак. Я матери пишу раз в год, и то с ошибками. Вот
если бы ты мне помог.
- Еще чего?! Зачем мне лишняя ответственность? А вдруг тебя посадят?
- Ну и пусть, - сказала Муся.
И придвинулась ко мне. Я говорю ей:
- Руки, между прочим, убери.
- Подумаешь!
- В такси любовью заниматься - это, извини, не для меня.
- Тем более, - вмешался наш шофер, - что я секу по-русски.
- Господи! Какие все сознательные! - закричала Муся, отодвинувшись.
И тут я замечаю на коленях у шофера русскую газету. Механически читаю
заголовки: "Подожжен ливийский танкер"... "Встреча Шульца с лидерами
антисандинистов"... "На чемпионате мира по футболу"... "Предстоящие гастроли
Бронислава Разудалова"...
Не может быть! Еще раз перечитываю - "Гастроли Бронислава Разудалова.
Нью-Йорк, Чикаго, Филадельфия, Детройт. В сопровождении ансамбля..."
Я сказал шоферу:
- Дайте-ка газету на минуточку.
Маруся спрашивает:
- Что там? Покушение на Рейгана? Война с большевиками?
- На, - говорю, - читай...
- О, Господи! - я слышу. - Этого мне только не хватало!..
Операция "Песня"
Гастроли Разудалова должны были продлиться три недели. Начинались они в
Бруклине, шестнадцатого. Далее шел Квинс. Затем, по расписанию - Чикаго,
Филадельфия, Детройт и, кажется, Торонто.
На афишах было выведено:
"Песня остается с человеком".
Ниже красовалась фотография мужчины в бархатном зеленом пиджаке. Он был
похож на страшно истаскавшегося юношу. Такие лица - наглые, беспечные,
решительные - запомнились мне у послевоенных второгодников. Мужчина был
запечатлен на фоне колосящейся пшеницы или ржи. А может быть, овса.
Афиш у нас в районе появилось множество. В одном лишь магазине Зямы
Пивоварова их было целых три. У кассы, на дверях и под часами.
Весь район наш был заинтригован. Все прекрасно знали, что у Муси - сын
от Разудалова. Что Муся - бывшая жена приезжей знаменитости. Что встреча
Разудалова и Муси будет полной драматизма.
Он - певец, лауреат, звезда советского искусства, член ЦК. Она -
безнравственная женщина на велфере.
Захочет ли партийный Разудалов встретиться с Марусей? Побывает ли у нас
в районе? Как на все это посмотрит Рафаэль?
Короче, все мы ожидали драматических событий. И они, как говорится, не
замедлили последовать.
Газета напечатала статью под заголовком - "Диверсант у микрофона",
Разудалова в статье именовали, например, "кремлевским жаворонком". А его
гастроли - "политическим десантом". Автор, между прочим, восклицал:
"О чем поет заезжий гастролер, товарищ Разудалов? О трагедии еврейского
народа? О томящейся в узилище Ирине Ратушинской? О загубленной большевиками
экономике? А может, о карательной психиатрии?
Нет!
Слагает он другие гимны. О труде на благо родины. О пресловутой дружбе.
О так называемой любви...
И дирижирует всем этим - комитет госбезопасности!
Зачем нам гастролер с Лубянки? Кто за всем этим стоит? Каким послужит
целям заработанная им валюта?!.."
И тому подобное.
Статейка вызвала довольно много шума. Каждый день печатались все новые
материалы. Целая дискуссия возникла. В ней участвовали самые значительные
люди эмиграции.
Одни сурово требовали бойкотировать концерты. У других сквозила мысль -
зачем? Кто хочет, пусть идет. Едим же мы советскую икру. Читаем ведь
Распутина с Беловым. Самым грозным оказался публицист Натан Зарецкий. У него
была идея Разудалова похитить. Чтоб в дальнейшем обменять его на Сахарова
или Ратушинскую.
Зарецкого поддерживали ястребы, которых оказалось большинство. Ходили
слухи, что в концертный зал подложат бомбу. Что у входа будут якобы дежурить
патрули. Что наиболее активных зрителей лишат восьмой программы и
фудстемпов. Что организатора гастролей депортируют. И прочее.
Я позвонил Марусе:
- Ты идешь?
- Куда?
- На вечер Разудалова.
- Пойду. Назло всем этим чокнутым борцам за демократию. А ты?
- Я и в Союзе был к эстраде равнодушен. Муся говорит:
- Подумаешь! Как будто ты из филармонии не вылезал...
Потом она рассказывала мне:
"Концерт прошел нормально. Хулиганов было трое или четверо. Зарецкий
нес таинственный плакат - "Освободите Циммермана!". На вопрос: "Кто этот
самый Циммерман?" - Зарецкий отвечал:
- Сидит за изнасилование.
- В Москве?
- Нет, в городской тюрьме под Хартфордом...
Из зала Разудалову кричали:
- Почему не эмигрируешь в Израиль?
Разудалов отвечал:
- Я, братцы, не еврей. За что, поверьте, дико извиняюсь...
Сам он постарел, рассказывала Муся. Однако голос у него пока довольно
звонкий. Песенки все те же. Он любит ее. Она любит его. И оба любят русскую
природу...
А потом ему вопросы задавали. И. не только о политике. Один, к примеру,
спрашивает:
- Есть ли жизнь на Марсе?
Бронька отвечает:
- Да навалом.
- Значит, есть и люди вроде нас?
- Конечно.
- А тогда чего они нам голову морочат? Вдруг опустится тарелка, шороху
наделает - и поминай как звали... Почему они контактов избегают?
Бронька говорит:
- Да потому что шибко умные...
В конце он декламировал стихи, рассказывала Муся. Говорит, что
собственные:
Ах, есть у Маши настроение -
постигнуть машиностроение.
Ах, есть у Саши настроение -
постигнуть Машино строение... 2
Короче, говорила Муся, все прошло нормально. Хлопали, вопросы
задавали... Скоро ли в России коммунизм построят?
Бронька отвечал:
- Не будем чересчур спешить. Давайте разберемся с тем, пардон, что
есть...
Ну и так далее.
Маруся замолчала. Я спросил:
- Ты видела его? Встречалась с ним?
- Да, видела.
- И что?
- Да ничего. Так. Собственно, чего бы ты хотел?
Действительно, чего бы я хотел?..
Концерт закончился в двенадцать. Муся с Левой подошли к эстраде.
Рафаэль повел себя на удивление корректно. Побежал за выпивкой.
Толпа не расходилась. Разудалов выходил на сцену, кланялся и, пятясь,
удалялся.
Он устал. Лицо его тонуло в белой пене хризантем и гладиолусов.
А зрители все хлопали. И мало этого, кричали - бис!
Взволнованный певец утратил бдительность. Он спел - "Я пить желаю губ
твоих нектар". Хоть эта песня и была запрещена цензурой как антисоветская. С
формулировкой - "пошлость".
Муся не дослушала, протиснулась вперед. Над головой она держала
сложенную вчетверо записку:
"Хочешь меня видеть - позвони. Мария".
Дальше телефон и адрес.
Муся видела, как Разудалов подхватил записку на лету. Движение
напоминало жест официанта, прячущего чаевые. Жаль только, лица Марусиного он
не разглядел.
На этом выступление закончилось. Но Муся уже вышла с Левушкой под
дождь. Увидела, что Рафаэль сидит в машине. Села рядом. Рафа говорит:
- Я ждал тебя и чуть не плакал.
- Вот еще?
- Я думал, ты уедешь с этим русским.
- С кем же я оставлю попугая?!
- Он так замечательно поет.
- Лоло?
- Да не Лоло, а этот русский тип. Он мог бы заменить тут Леннона и даже
Пресли.
- Да, конечно. Мог бы. Если бы он умер вместо них...
Тут появился Разудалов с оркестрантами. Их поджидало два автомобиля.
Синий лимузин и голубой микроавтобус.
Разудалов выглядел смущенным, озабоченным. Марусе показалось - он
кого-то ищет. Что-то отвечает невпопад своим поклонникам. А может быть,
ребятам из посольства. Вдруг она даже подумала - не Жора ли сидит там за
рулем микроавтобуса. Разумно ли бросаться ей при всех к советскому артисту?
Да еще с ребенком. Незачем компрометировать его. Захочет - позвонит. Маруся
обратилась к сыну:
- Посмотри на этого задумчивого дяденьку с цветами. Знаешь, кто это
такой?
Ответа не последовало.
Мальчик спал, уткнувшись в поясницу Рафаэля Чикориллио Гонзалеса.
- Поехали домой, - сказала Маруся.
Разудалов позвонил в час ночи из гостиницы. Сначала повторил раз
двадцать: "Маша, Маша, Маша..." Лишь потом заговорил дрожащим тихим голосом.
Не тем, что пел с эстрады:
- Нас предупредили... Есть такое соглашение, что всех невозвращенцев
будут отправлять домой...
Маруся удивилась:
- Разве ты невозвращенец?
- Боже упаси! - перепугался Разудалов. - Я же член ЦК... Ну как ты?
- Как? Да все нормально. Левушка здоров...
Тут наступила маленькая пауза. Уже через секунду Разудалов говорил:
- Ах, Лева!.. Помню... Мальчик, сын... Конечно, помню... Рыженький
такой... Ну как он?
- Все нормально.
- В школу ходит?
- Да, конечно, ходит... В детский сад.
- Прекрасно. Ну а ты?
- Что я?
- Ты как?
- По-разному.
- Не вышла замуж?
- Нет.
- Родители здоровы?
- Это тебе лучше знать.
- Ах, да, конечно... Вроде бы здоровы .. Почему бы нет?.. Особенно
папаша... Я их года полтора не видел...
- Я примерно столько же... А ты как?
- Я? Да ничего. Пою... Лауреат всего на свете... Язву приобрел...
- Зачем она тебе понадобилась?
- Как это?
- Да я шучу... Ты не женился?
- Нет уж. Узы Гименея, извини, не для меня. Тем более, что всех
интересует лишь моя сберкнижка... Кстати, что там с алиментами?
- Да ладно... Спохватился... Ты лучше скажи, мы встретимся?
И снова наступила пауза.
Проснулся Рафа. Деликатно поспешил в уборную.
А Разудалов все молчал. Затем уныло произнес:
- Я, в общем-то, не против... Знаешь что? Тут есть кафе в отеле "Рома".
Называется "Мариас"...
- Это значит - "У Марии", "У Маруси".
- Потрясающее совпадение. Ты приезжай сюда к одиннадцати, завтра. Я тут
сяду у окна. А вы пройдете мимо...
"Господи, - подумала Маруся, - лауреат, заслуженный артист, к тому же
член всего на свете. Сына повидать боится. Это ж надо!"
- Ладно, - согласилась Муся, - я приеду.
- Угол Тридцать пятой и Седьмой. В одиннадцать.
- Договорились. Слушай...
- Ну?
- Я синий бант надену, чтобы ты меня узнал.
- Договорились... Что? Да я тебя отлично помню.
- Пошутить нельзя?..
- Учти, я тоже изменился.
- То есть?
- Зубы вставил...
Полдень в центре города. Горланящая пестрая толпа. Водовороты у дверей
кафе и магазинов. Резкие гудки. Назойливые крики торгашей и зазывал. Дым от
жаровен. Запах карамели...
Угол Тридцать пятой и Седьмой. Брезентовый навес. Распахнутые окна
кафетерия при маленькой гостинице. Бумажные салфетки чуть трепещут на ветру.
За столиком - мужчина лет пятидесяти. Тщательно отглаженные брюки.
Портсигар с изображением Кремля. Обшитая стеклярусом рубашка, купленная на
Диленси. Низкие седеющие бакенбарды.
Он заказывает кофе. Нерешительно отодвигает в сторону меню. Валюту надо
экономить.
Папиросы у него советские.
К мужчине приближается девица в униформе:
- Извините, здесь нельзя курить траву. Полиция кругом.
- Не понимаю.
- Здесь нельзя курить траву. Вы понимаете - "траву".
Мужчина не силен в английском. Тем не менее он понимает, что курить
запрещено. При том, что окружающие курят.
И мужчина, не задумываясь, тушит папиросу.
Негр в щегольской одежде гангстера или чечеточника дружески ему
подмигивает. Ты, мол, не робей! Марихуана - двигатель прогресса! Разудалов
улыбается и поднимает чашку. Налицо единство мирового пролетариата...
Стрелка приближается к одиннадцати. За стеклом универмага "Гимблс" -
женщина в нарядном белом платье. Рядом мальчик с округлившейся щекой: внутри
угадывается конфета. Он твердит:
- Ну, мама... Ну, пошли... Я пить хочу... Ну, мама... Ну, пошли...
Маруся видит Разудалова и думает без злобы:
"Горе ты мое! Зачем все это надо?! Ты же ископаемое. Да еще и
бесполезное..."
Маруся с Левушкой решительно проходят вдоль окна. Их будущее - там, за
поворотом, в равнодушной суете нью-йоркских улиц. Прошлое глядит им вслед,
расплачиваясь с официанткой.
Прошлое застыло в нерешительности. Хочет их догнать. Шагает к двери.
Топчется на месте.
Есть и некто третий в этой драме. За Марусей крадучись упорно следует
невыспавшийся Рафаэль.
Ночной звонок смутил его и растревожил. Он боится, что проклятый
русский украдет его любовь.
Он выследил Марусю. Ехал с ней в метро, закрывшись "Таймсом". Прятался
за кузовом грузовика. Теперь он следует за ней упругим шагом мстителя,
хозяина, ревнивца.
Черные очки его хранят весь жар манхеттенского полдня. Шляпа - тверже
раскаленной крыши. Терракотовые скулы неподвижны, как борта автомашин.
Вот Рафаэль идет под окнами кафе. Встречается глазами с Разудаловым и
думает при этом:
"Революция покончит навсегда с врачами, адвокатами и знаменитостями..."
Разудалов, в свою очередь, беззвучно произносит:
"Ну и рожа!"
Добавляя про себя:
"Оскал капитализма!.."
Муся с Левушкой прошли вдоль овощного ряда. Чуть замедлили шаги у
магазина "Стейшенери". Повернули к станции метро.
За Мусей с неотступностью кошмара двигался безумный Рафаэль. Очки и
шляпа придавали ему вид кинозлодея. Локти утюгами раздвигали шумную толпу. В
нем сочетались хладнокровие кинжала и горячность пистолета.
Левушка тем временем остановился у киоска с надписью "Мороженое".
- Нет, - сказала Муся, - хватит.
- Мама!
- Хватит, говорю! Ведь ты же утром ел мороженое.
Левушка сказал:
- Оно растаяло давно.
Маруся потянула сына за руку. Тот с недовольным видом упирался.
Вдруг над головами убедительно и строго прозвучало:
- Стоп! Мария, успокойся! Лео, вытри слезы! Я плачу!..
И Рафаэль (а это был, конечно, он) небрежным жестом вытащил
стодолларовую бумажку.
Через две минуты он уже кричал:
- Такси! Такси!..
Ловите попугая!
Прошло около года. В Польше разгромили "Солидарность". В Южной Африке
был съеден шведский дипломат Иен Торнхольм. На Филиппинах кто-то застрелил
руководителя партийной оппозиции. Под Мелитополем разбился ТУ-129. Мужа
Джеральдин Ферраро обвинили в жульничестве. А у нас в районе жизнь текла
спокойно. Фима с Лорой ездили в Бразилию. Сказали - не понравилось. Хозяин
фотоателье Евсей Рубинчик вместо новой техники купил эрдельтерьера. Лемкус,
голосуя на собрании баптистов, вывихнул плечо. Натан Зарецкий гневно осудил
в печати местный климат, телепередачи Данка Росса и администрацию сабвея.
Зяма Пивоваров в магазине "Днепр" установил кофейный агрегат. Аркадий Лернер
приобрел на гараж-сейле за три доллара железный вентилятор, оказавшийся
утраченным шедевром модерниста Кирико. Ефим Г. Друкер переименовал свое
издательство в "Невидимую книгу". Караваев написал статью в защиту
террориста и грабителя Буэндиа, лишенного автомобильных прав. Баранов,
Еселевский и Перцович обменяли ланчонет на рыболовный катер.
Муся не звонила с октября. Ходили слухи, что она работает в каком-то
непотребном заведении. Мол, чуть ли не снимается в порнографическом кино.
Я раза два звонил, но безуспешно. Телефон за неуплату отключили.
Странно, думал я. Как могут сочетаться порнография и бедность?!
Говорили, что у Муси, не считая Рафаэля - пять любовников. Один из них
- полковник КГБ. Что тоже вызывало у меня известные сомнения. Без телефона,
я считал, подобный образ жизни невозможен.
Говорили, что Маруся возвращается на родину. И более того - она давно в
Москве. Ее уже допрашивают на Лубянке.
Характерно, что при этом наши женщины сердились. Говорили - да кому она
нужна?! Так, словно оказаться на Лубянке было честью.
Говорили и про Рафаэля. Например, что он торгует героином и марихуаной.
Что за ним который год охотится полиция. Что Рафаэль одновременно мелкий
хулиган и крупный гангстер. И что кончит он в тюрьме. То есть опять же на
Лубянке, правда, местного значения. Допустим, в Алькатрасе. Или как у них
тут это называется?..
Мои дела в ту пору шли неплохо. Вышла "Зона" на английском языке. На
радио "Свобода" увеличилось число моих еженедельных передач. Разбитый
"Крайслер" я сменил на более приличную "Импалу". Стал задумываться о покупке
дачи. И так далее.
Чужое неблагополучие меня, конечно, беспокоило. Однако в меньшей
степени, чем раньше. Так оно с людьми и происходит.
Я все чаще повторял:
"Достойный человек в мои года принадлежит не обществу, а Богу и
семье..."
И тут звонит Маруся. (Счет за телефон, как видно, оплатила.)
- Катастрофа!
Страницы:
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -