- Что случилось?
     - Все пропало! Этого я не переживу!
     - В чем дело? Рафа? Левушка? Скажи мне, что произошло?!
     Она заплакала, и я совсем перепугался.
     -  Муська,  -  говорю  ей,  -  успокойся!  Что  такое?  Все  на   свете
поправимо...
     А она рыдает и не  может говорить. Хотя такие, как Маруся, плачут раз в
сто лет. И то притворно...
     Наконец сквозь плач донесся возглас безграничного отчаяния:
     - Лоло!
     - О, Боже. Что с ним?
     Муся (четко и раздельно, преодолевая немоту свершившегося горя):
     - У-ле-тел!..
     Как выяснилось, мерзкий попугай сломал очередную клетку. Опрокинул вазу
с гладиолусами.  В  спальне  разбросал  Марусину  косметику.  На кухне  съел
ванильное печенье.
     Под конец наведался в сортир, где увидал раскрытое окно. И был таков.
     Что им руководило?  Ощущение вины? Любовь к свободе? Жажда приключений?
Неизвестно...
     Я стал утешать Марусю. Говорю:
     - Послушай, он вернется. Есть захочет и придет. Вернее - прилетит.
     Маруся снова плачет:
     - Ни за что! Лоло ужасно гордый. Я его недавно стукнула газетой...
     И затем:
     - Он  был единственным мужчиной  в Форест-Хиллсе...  Нет у  меня  ближе
человека...
     Плачет и рыдает.
     Видно, так уж получилось. Чаша Мусиного горя переполнилась. Лоло явился
тут, что называется последней каплей.
     Все нормально.  Я  такие вещи знаю по себе. Бывает, жизнь  не  ладится:
долги, короста  многодневного похмелья,  страх и  ужас.  Творческий  застой.
Очередная  рукопись в  издательстве лежит  который год. Дурацкие рецензии  в
журналах.  Зубы  явно  требуют  ремонта.  Дочке  нездоровится.  Жена  грозит
разводом. Лучший друг в тюрьме. Короче, все не так.
     И  вдруг  заклинит,  скажем,  молнию на  брюках.  Или  же,  к  примеру,
раздражение  на морде  от  бритья.  И ты всерьез  уверен  -  если бы не  эта
пакостная  молния!  Ах, если  бы  не эти отвратительные  пятна! Жил  бы я  и
радовался! Ладно...
     Муся все кричит:
     - Будь проклята Россия, эмиграция, Америка!..
     - Откуда ты звонишь?
     - Из дома.
     - Заходи.
     - Мне надо Левушку кормить. И Рафа должен появиться... Что я им скажу?!
О, Господи, ну что я им скажу?!..
     И Муся снова зарыдала.
     А дальнейший ход событий был таков. К шести явился Рафа. Он спросил:
     - В чем дело?
     Муся еле слышно выговорила:
     - Лоло!
     И Рафа сразу вышел, обронив единственное слово:
     - Жди!
     В  шесть тридцать он был на Джамайке.  Там, где  брат его Рауль  владел
кар-сервисом "Зигзаг удачи".  Молодой диспетчер сообщил,  что брата нет. Что
он поехал к своему дантисту. Будет завтра утром.
     Рафаэль сказал:
     - Как жаль.
     Затем добавил:
     - Встань-ка.
     Молодой диспетчер с удивлением приподнял брови.
     - Встань, - повысил голос Рафаэль.
     И, оттолкнув диспетчера, склонился над мигающими лампочками пульта.
     Микрофон  в  его  руке  напоминал   фужер.  Причем  фужер   с  каким-то
дьявольским, целительным напитком.
     Медленно, отчетливо и внятно Рафа произнес:
     - Внимание! Внимание! Внимание?
     Затем он выждал паузу и начал:
     - Братья!..
     И через секунду:
     -  Слушайте   меня!  У  микрофона  Рафаэль  Хосе   Белинда   Чикориллио
Гонзалес!..
     В голосе его теперь звучали межпланетные космические ноты:
     - Все,  кто на  трассе!  Все,  кто на  трассе!  Все,  кто  на трассе, с
пассажиром или без.  С  хорошей  выручкой или пустым  карманом.  С печалью в
сердце или радостной улыбкой на лице... К вам обращаюсь я, друзья мои!..
     Все шире разносился его голос над  холмами. Разрывными пулями неслись в
эфир слова:
     - Исчез зеленый попугай! Ловите  попугая!  Отзывается  на клички: Стари
Джопа, Пос, Мьюдилло и Засранэс...
     Рафаэль упорно и настойчиво твердил;
     - Исчез зеленый попугай! Ловите попугая!..
     Что-то  странное  происходило в нашем  замечательном  районе. Вдоль  по
улицам  неслись десятка три автомашин с зажженными мерцающими фарами. Сирены
выли не переставая.
     Рафаэль, склонившийся над пультом, черпал информацию:
     -   Алло!  Я  -  тридцать  восемь,  два,  одиннадцать.   Сворачиваю  на
Континентал. Вижу  под углом три  четверти -  зеленый неопознанный объект...
Простите, босс, но это светофор!..
     - Хай! Я - Лу Рамирес. Следую по Шестьдесят четвертой к "Александерсу".
В  квадрате   "ноль   один"  -   зеленая   стремительная   птица.  Вышел  на
преследование... Догоняю... О, каррамба! Это "Боинг Ал Италиа"...
     - Эй, босс! Я - Фреди Аламо, двенадцать, сорок шесть. Иду по Еллоустоун
к Джуэл-авеню. Преследую  двух чудных  филиппинок. Жду  вас,  босс!.. Что?..
Попугай? Тогда меняю курс на запад...
     Час  спустя  все  магистрали  Форест-Хиллса  были  полностью   охвачены
дозорами. Отчеты поступали беспрерывно:
     - Босс! Оно зеленое и лает! Думаю, что это крашеная такса!..
     - Босс! Я задержал его и посадил в багажник. Крупный говорящий попугай.
Конкретно, говорит, что он - Моргулис...
     -  Босс! Как  насчет  павлина?.. Что?  Откуда я  звоню?  Из  зоосекшн в
Медоу-парке...
     Слухи у  нас распространяются быстро. К девяти часам на трассу  выехали
Баранов,   Еселевский   и  Перцович.  Следом  поспешил   Евсей  Рубинчик   в
"олдсмобиле".  Пивоваров  на  своем  рефрижератор-траке.  Аркаша  Лернер  на
зеленой "Волве".  Лемкус на  разбитом  мотоцикле "Харлей  Дэвидсон", который
выдала ему баптистская община.
     Караваев  и  Зарецкий  выставили  пешие дозоры. Публицист Зарецкий  нес
огромный транспарант:
     "Ловите попугая и Ефима Друкера!"
     А на вопрос - при чем здесь Друкер, разъяснял:
     - Он должен был издать мою работу "Секс при тоталитаризме". Вот уже три
года я пытаюсь изловить его...
     Занятно, что Ефим Г. Друкер тоже патрулировал одну из магистралей. Но -
вдали от Караваева с Зарецким...
     Рев стоял над Форест-Хиллсом:
     - Ловите попугая! Ловите попугая! Ловите попугая!..
     Тем временем Маруся накормила Левушку.  Включила телевизор. Разодетый и
похожий на хорошенькую барышню Майкл Джексон тонким голосом выкрикивал:
     Я лечу сквозь тучи,
     Я мчусь сквозь годы...
     Что может быть лучше
     Дурной погоды?!..3
     С улицы  долетали  крики  латиноамериканских  мальчишек.  Левушка стоял
перед зеркалом  в Марусиных пляжных  очках.  На кухне потрескивал тостер. Из
уборной доносился запах водорослей.
     Муся вынула из холодильника бутылку рома и подумала:
     "Напьюсь и буду плакать до утра. Потом засну в чулках..."
     - Напьюсь, - сказала вслух Маруся, - жизнь кончена...
     Вдруг чей-то голос повелительно и строго молвил:
     - Жить!
     Маруся огляделась - никого. Все тот же  голос еще  строже и решительней
добавил:
     - Факт!
     Маруся поднялась из-за стола.
     И снова:
     - Жить!
     А через две секунды:
     - Факт!
     И наконец скороговоркой:
     - Шит,  шит, шит, фак, фак, фак,  фак... Шит, шит, шит,  шит, фак, фак,
фак...
     - Лоло! - воскликнула Маруся, бросившись к окну.
     Откинула портьеру.
     Он  стоял  на   подоконнике.  Зеленый,  с  рыжим  хохолком,  оранжевыми
бакенбардами и  черным ястребиным клювом. Боевой  семитский профиль  выражал
раскаянье и нежность. Хвост был наполовину выдран.
     Прозвенел  звонок. Маруся  подбежала  к  телефону,  Рафа  подозрительно
спросил:
     - Ты не одна?
     -  Я  не  одна, -  воскликнула Маруся,  - приезжай.  Но только приезжай
скорей!..

        Хэппи энд

     К дому  Муси Татарович подъезжали  вереницы легковых автомашин. Приятно
щелкали замки  вместительных багажников. Оттуда  извлекались свертки, ящики,
корзины в разноцветной упаковке, перевязанные лентами.
     Баранов,  Еселевский и  Перцович, не снимая ярких  галстуков, орудовали
дружно  молотками.  Собирали на широком  тротуаре  привезенную частями белую
двуспальную кровать.
     Евсей  Рубинчик  нес,   шатаясь,  клетку  из   сварного   чугуна.   Она
предназначалась для Лоло, хотя в ней мог бы уместиться Рафаэль.
     Аркаша  Лернер шел  к Марусе налегке. Он ей  принес билет  нью-йоркской
лотереи, купленный  за доллар. А разыгрывалось в этот день четыре миллиона с
небольшим.
     Владелец магазина  "Днепр"  фантазией  не  обладал.  Он снова  прикатил
Марусе целую телегу всяческих деликатесов. Но сама телега в этот раз была из
мельхиора.
     Друкер  ограничился   ста   восемнадцатью  томами  "Мировой  библиотеки
приключений и фантастики".
     Григорий  Лемкус вынул из багажника квадратный полированный  футляр.  В
нем помещалась кипарисовая  лютня  с инкрустациями. Лемкус  пояснил,  вручая
Мусе инструмент:
     - Облагораживает душу!
     Чек он сохранил, загадочно при этом высказавшись:
     - Таксдидактибл...
     Всех  удивил  правозащитник  Караваев.  Он  явился  неопохмелившийся  и
мрачный.  Захотел  устроить  в  честь  Маруси  Татарович  небольшое   личное
самосожжение. Буквально возле Мусиного лифта.
     Караваева  успели  потушить   французским  бренди   "Люамель".  Зеленый
синтетический пиджак его, как выяснилось, был огнеупорным.
     Караваев понемногу успокоился и вежливо спросил:
     - Нельзя ли потушить меня внутри?
     Ему был выдан дополнительный стакан того же "Люамеля"...
     Всех  растрогал  публицист  Натан  Зарецкий.  Подарил  Марусе   ценный,
уникальный сувенир. А именно - конспиративную записку диссидента Шафаревича,
написанную собственной рукой. Она гласила:
     "Вряд ли".
     И размашистая подпись:
     "Шафаревич. Двадцать первое апреля шестьдесят седьмого года..."
     Около семи к Марусиному дому подкатил роскошный черный  лимузин. Оттуда
с  шумом  вылезли  четырнадцать  испанцев  по  фамилии  Гонзалес. Это  были:
Теофилио Гонзалес, Хорхе Гонзалес, Джессика  Гонзалес, Крис Гонзалес, Пи Эйч
Ар Гонзалес, Лосариллио  Гонзалес,  Марио Гонзалес, Филуменио  Гонзалес, Ник
Гонзалес и Рауль Гонзалес. И так далее.  Был  даже среди них Арон  Гонзалес.
Этого не избежать.
     Как   выяснилось,  лимузин  был   их   подарком   жениху.   Невесте  же
предназначалась серенада...
     Стол  был накрыт. Бутылки  изготовились  к атаке. Орхидеи,  гладиолусы,
тюльпаны -  завороженно роняли  лепестки  в фаянсовое блюдо с  неразрезанной
индейкой.
     Рафаэль был в смокинге. Невеста в белом платье с кружевами.
     И  все гости улыбались. И Лоло не сквернословил. И  у Левушки  привычно
ощущалась неизменная конфета за щекой.
     И  музыка  наигрывала.  И  все  кого-то  ждали.  И  я,  честно  говоря,
догадываюсь, в общем-то, - кого. Живого автора.
     И тут явились мы  с женой и  дочкой. И Маруся вдруг  заплакала. И долго
вытирала слезы кружевами...
     Тут я умолкаю. Потому что о хорошем говорить не в состоянии. Потому что
нам бы только обнаруживать  везде  смешное, унизительное, глупое  и  жалкое.
Злословить и ругаться. Это грех.
     Короче - умолкаю...

        Письмо живого автора Марии Татарович


        ВМЕСТО ЭПИЛОГА

     Муся!
     Ты довольно часто спрашивала - уж  не  импотент ли я?  Увы, пока что  -
нет.
     А если - да, то этот факт, как минимум, заслуживает комментариев.
     Позволь  тебе сказать, что импотенцию мою  зовут - Елена, Ника, мама. В
общем, ясно.
     Да, я связан. Но куда серьезней то, что я люблю мои вериги, путы, цепи,
хомуты, оглобли или шпоры. Всей душой...
     Ты  - персонаж,  я  - автор.  Ты  - моя  причуда. Все,  что  слышишь, я
произношу. Все, что случилось, мною  пережито. Я - мстительный, приниженный,
бездарный, злой, какой угодно - автор.
     Те, кого я знал, живут  во мне. Они - моя  неврастения, злость, апломб,
беспечность. И т.д.
     И самая кровавая война - бой призраков.
     Я - автор, вы - мои герои. И живых я не любил бы вас так сильно.
     Веришь ли, я иногда почти кричу:
     "О, Господи!  Какая честь!  Какая незаслуженная милость: я знаю русский
алфавит!"
     Короче, мы в расчете. Дай вам Бог удачи! И так далее.
     А если Бога нет, придется, Муся, действовать самой.
     На этом ставим точку. Точка.

_________________________________________________

     1 Каламбур В. Бахчаняна.

     2 Шуточное стихотворение Г Варшавского

     3 Перевод В. Голованова.