жет повторить при помощи  механизмов.  Пресса  и  публика  просто  с  ума
сходили от этого нового направления его  творчества.  У  него  было  смутное
чувство, что раз его мама мертва, он должен защищать небеса, ибо и сам к ним
теперь имеет некоторое отношение.  Быть  может,  он  уже  и  приближается  к
границам региона, где она теперь обитает. Частные детективы выслеживали  для
него сеансы спиритизма во всех городах, где он гастролировал. Он приходил на
них загримированный под седовласую вдову под вуалью.
   Цап  -  вытаскивал  из-под  стола  электрический  моторчик,   придававший
предмету вращение, хвать - срывал покрывало со спрятанной виктролы, оп-па  -
хватал  за  шиворот  соучастника,   притаившегося   за   шторой.   Засим   -
торжественное снимание парика и объявление собственной персоны.  Повестки  в
суд дюжинами, пачками. Такова жизнь. Гудини понял,  что  достиг  уже  нужной
высоты. Ветер здесь был  несколько  сильнее.  Он  чувствовал,  что  начинает
вращаться. То перед ним были окна башни "Таймса", то  открытое  пространство
над Бродвеем и Седьмой авеню. "Эй, Гудини", - позвал какой-то  голос.  Ветер
повернул Гудини к зданию.  В  окне  двенадцатого  этажа  стоял  усмехающийся
мужчина. "Эй, Гудини, - сказал он, - етиттвою, Гудини". - "Взаимно, Джек", -
ответил ему волшебник. Он мог бы освободиться от смирительной рубашки меньше
чем  за  одну  минуту,  но  в  этом  случае  публика  была  бы   чрезвычайно
разочарована. Поэтому он стал изображать свирепую борьбу. Ахи и охи долетали
снизу. Вскоре вся его верхняя половина, включая, конечно, и голову, вроде бы
окончательно запуталась. В темноте  смирительной  мануфактуры  он  решил  на
мгновение передохнуть. Итак, он висел вниз головой над  Бродвеем,  шел  1914
год, эрцгерцог Франц-Фердинанд только что был  убит.  В  этот  момент  некий
образ из прошлого возник в сознании Гудини.  Он  увидел  Малыша,  мальчишку,
глядящего на свое отражение в сияющих фарах автомобиля.
   Мы  располагаем   записью   этого   странного   события   в   собственных
неопубликованных  бумагах  Гудини.   Конечно,   учитывая   особенности   его
профессии,  все  склонности  великого  фокусника,   мы   должны   критически
относиться  к  его  заявлению,  что  это  было   единственное   ("Предупреди
эрцгерцога!") истинно мистическое событие в его жизни. Так это или иначе, но
в семейных архивах имеется визитная карточка  Гудини,  датированная  неделей
позже его подъема на башню "Таймса". Никого, однако,  не  было  дома,  чтобы
принять его. Семья к тому времени  вступила  в  период  рассасывания.  Мать,
Малыш и шоколадный ребеночек, окрещенный Колхаусом Уокером Третьим, ехали  в
туристическом "паккарде". Родительница  была  за  рулем  и  держала  курс  к
побережью штата Мэн, где художник Уинслоу Хомер жил в последние  годы  своей
жизни и где его вдохновляли дамы, похожие на Родительницу. Мать и Отец  были
теперь в самых  корректных,  но  весьма  ограниченных  отношениях  -  смерть
Младшего Брата в Мексике дала финальный импульс для их  разделения.  Дед  не
пережил зимы и  обосновался  теперь  на  кладбище  за  Первой  конгрегатской
церковью на Северной авеню в Нью-Рошелл. Отец был в Вашингтоне,  то  есть  в
нашей столице. После своего возвращения  на  фабрику  фейерверков  он  нашел
полный ящик чертежей. Это и было платой Младшего Брата за долги, о  чем  тот
говорил ему в их последнем разговоре в библиотеке Моргана. Более чем  щедрая
оплата, надо сказать.  За  полтора  года  до  своей  эмиграции  МБМ  изобрел
семнадцать видов оружия, некоторые из них были настолько передовыми, что США
не смогли их освоить до второй мировой войны. Здесь были такие прелести, как
безотказный     реактивный     гранатомет,     сверхчувствительная     мина,
звукоулавливающая  глубинная   бомба,   инфракрасный   винтовочный   прицел,
трассирующие пули, облегченный пулемет, шрапнельная граната, нафаршированная
нитроглицерином, портативный огнемет. Именно с целью внедрения замечательных
новшеств Родитель прибыл в Вашингтон и  свел  дружбу  с  высокопоставленными
офицерами армии и флота. Сложностей было немало: и испытания  прототипов,  и
переговоры по контрактам, и конференции, и самые дорогие процедуры, то  есть
завтраки,  ужины  и  развлечения  с  лоббистами.  Отец  самоотверженно  снял
апартаменты  в   отеле   "Хэй-Адамс".   Как   лучше   убежать   от   личного
неблагополучия? Ринуться с головой в работу - таков  ответ.  Когда  занялась
Великая война в Европе, Отец был одним из тех, кто  опасался,  что  у  Вудро
Вильсона не хватит боевого духа. Он открыто ратовал за приготовления к боям,
пока это не стало и официальной точкой зрения. Другие правительства, гораздо
больше, чем наше собственное, проявляли живейший интерес к плодам  пагубного
таланта Младшего Брата, и по просьбе госдепа Отец  старался  определить  эти
интересы  и  решить,  кому  отдать  предпочтение.  С  германцами   он   был,
естественно, груб, с британцами  -  дружелюбен,  что  тоже  естественно.  Он
полагал, что симпатии Америки склонятся в конечном счете к союзникам, и  так
оно и случилось в 1917 году. Впрочем, уже  в  1915-м  стало  ясно,  что  это
неизбежно. В том году германская субмарина торпедировала  британский  лайнер
"Лузитанию". Судно было зарегистрировано как вооруженный  торговый  корабль,
однако немцы, возможно, знали, что в трюмах  у  него  -  военные  материалы.
Двенадцать сотен  мужчин,  женщин  и  детей  потеряли  свои  жизни  в  водах
Атлантики, многие из них были американцами,  а  одним  из  этих  американцев
оказался Отец,  который  направлялся  в  Лондон  с  первой  партией  гранат,
глубинных бомб и других вещей для Военного ведомства и Адмиралтейства.  Вещи
эти, без сомнения, вызвали чудовищную детонацию в корабле  и  способствовали
его резкому погружению.
   Бедный Родитель, мне видится его последняя  экспедиция.  Он  прибывает  в
неизведанные края, волосы его подняты в удивлении, рот и глаза немы. Цыпочки
его  касаются  мягкого  потревоженного  песка,  руки  и  ноги   движутся   в
торжественной пантомиме: иммигрант, как и в любой  момент  своей  жизни,  он
прибывает сейчас навечно к берегам Своей Сути.
   Мать носила траур целый год. К  концу  этого  срока  другой  вдовец  Тятя
предложил ей руку и сердце. "Вы же понимаете, я не есть никакой не барон,  -
сказал он. - Я еврейский социалист из Западной  России".  Мать  приняла  его
предложение без колебаний. Она обожала его, ей нравилось быть с ним. Они как
бы дополняли характеры друг  друга.  Они  поженились  гражданским  браком  в
судейской палате Нью-Йорка. Блаженство. Союз их был радостным,  хотя  и  без
показухи. Тятя сделал большие деньги, выпустив серию "Контрразведчик Слайд и
тень канонерки", но великий его успех был еще впереди.  Семья  сдала  дом  в
Нью-Рошелл и переехала в Калифорнию. Они поселились в большом белом доме - с
арками и оранжевой черепичной крышей. Пальмы вдоль дорожек. Клумбы с  яркими
красными цветами. Однажды утром Тятя выглянул  из  окна  своего  кабинета  и
увидел трех детей,  сидевших  на  лужайке.  На  дорожке  стоял  трехколесный
велосипед. Его черноволосая дочь, его кучерявый  пасынок  и  его  подопечный
черный ребенок. Внезапная идея фильма озарила его - вот  так  бывает.  Шайка
ребятишек, приятели, белые, черные, жирные, тощие, богатые, бедные,  всякие,
маленькие, озорные пострелы, охотники  за  веселыми  приключениями  в  своем
собственном  околотке,  эдакая  банда  беспечных  оборванцев,  попадающая  в
переделки и выбирающаяся из них. Конечно  же,  серия,  целая  серия  фильмов
фильмы, фильмы, фильмы... А к этому  времени  эра  рэгтайма  уходила  вдаль,
сопровождаемая тяжелым дыханием машин, как будто история была не чем больше,
как только нотами для пианиста. Мы дрались и выиграли войну. Анархистка Эмма
Голдмен была депортирована. Красивая и страстная Эвелин Несбит потеряла свои
прелести и растворилась во мраке.  Что  касается  Гарри  Кэй  Фсоу,  то  он,
освободившись в конце концов из приюта для умалишенных, браво маршировал  на
ежегодных парадах в честь Дня победы в Ньюпорте.