чи все свое  имущество,  оставил  ей  только  вторую  по
качеству кровать".

                                                                     Брандес


     Удивляются, что Шекспир оставил Анне только вторую по качеству кровать,
и забывают, что по английским законам жене и так полагается  половина  всего
имущества умершего мужа, - вторая же по качеству кровать  (на  первой  спали
гости) была, видимо, дорогим сувениром, интимной памятью, которую  умирающий
муж оставил своей верной подруге".

                                                                    Гервинус


     "Правда, биографы утешают нас тем, что  Анна  Шекспир  была  все  равно
обеспечена законом, но по купчей крепости  на  покупку  лондонского  дома  в
районе Блекфрайса Шекспир отдельной оговоркой  в  купчей  лишил  жену  права
пользоваться доходами от этого дома".

                                                                     Морозов


     "В мезонине показывают большую  кровать  с  покрывалом,  принадлежащую,
согласно преданию, Анне Шекспир. Мне вспомнились слова завещания:
     "Жене  моей  я  оставляю  вторую  по  качеству  кровать  со  всеми   ее
принадлежностями", и я спросил провожатую - не та ли это?
     Женщина в черном не знала и даже конфузливо поправила очки..."

                                                                   Ю. Беляев

     "Я посетил в октябре дом  Анны  Хатвей  -  последней  представительницы
фамилии. Она сидела на стуле у очага, против той скамейки, где, по преданию,
обыкновенно сидели ее влюбленные  друг  в  друга  предки.  Пред  ней  лежала
фамильная Библия. Вся комната была  заполнена  разнообразными  портретами  -
Шекспира,  Анны,   знаменитых   актеров,   фотографиями   предметов,   якобы
принадлежавших Шекспиру. Она жила в их мире. Они доставляли  ей  пропитание.
Она объясняла назначение каждого из  них.  Однако  на  осторожный  вопрос  -
читала ли она что-нибудь о  Шекспире,  воспоминаниями  о  котором  она  жила
постоянно, она немного удивленно ответила: "Читать о нем? О  нет!  Я  только
Библию читаю!"

                                                    Брандес, "Шекспир", 1896

     Но лежат они все равно рядом, и тут уж шекспироведы ничего поделать  не
могут.
     "Старожилы рассказывают, что Анна Шекспир настойчиво просила похоронить
ее в могиле мужа".

                                                               Дж. Роу, 1709

     Вот так! Чтоб они там ни говорили!


        НЕИЗДАННЫЕ ГЛАВЫ КНИГИ


        КОРОЛЕВА

     Мэри Фиттон - смуглая леди, как ее звали при  дворце,  домой  вернулась
ночью, а в 5 часов утра за нею приехал посланный  королевы.  У  Мэри  Фиттон
шумело в голове, ее немного подташнивало, но она сейчас же оделась и вышла к
посланцу.
     Он,  молодой,  красивый,  рослый,  в  великолепном  кафтане,   расшитом
золотом, ждал ее в гостиной. Когда Фиттон быстро зашла в комнату,  он  занес
правую руку и отвесил  ей  торжественный,  но  все-таки  слегка  иронический
поклон по модному французскому образцу, то  есть  ткнул  рукой  в  воздух  и
трижды притопнул, и Мэри Фиттон сразу же успокоилась ничего серьезного.
     - Что случилось, мистер Оливер? - спросила она, поворачивая к нему свою
твердо выточенную, мальчишескую голову, всю в черных жестких  кудрях.  -  Ее
величество...
     Со скорбной улыбкой посланец веско ответил:
     - Ее величество опасно больна. Она лежит в постели.
     - Когда ж это случилось? - спросила Фиттон. - Я  видела  ее  величество
только вчера. Она так хорошо себя чувствовала, что даже пела под цитру.
     Они уже шли по лестнице.
     Посланец молчал.
     - Ничего не понимаю, - сказала Фиттон, глядя на него.
     - Ее величество, - доверительно ответил  Оливер,  помолчав,  -  сказала
сегодня  лорду  Бэкону,  что   нет   порока   опаснее   для   монарха,   чем
неблагодарность подданного.
     - Ах так, - Фиттон наклонила голову в знак того, что она поняла все.  -
Это опять Эссекс!
     Молча они вышли на улицу, сели в карету.
     Были первые часы морозного утра.  Серебристый  тонкий  воздух  лежал  в
каменных провалах улиц. Лондон спал, только кое-где еще курился нежный белый
дымок.
     - Ничего, - сказала Фиттон, -  если  дело  только  в  этом,  завтра  ее
величество будет опять здорова.
     Она говорила так, а сама была серьезно  удивлена.  Королева  не  любила
болеть и, несмотря на свои семьдесят лет, все еще  считала  себя  молодой  и
прекрасной. Вот недавно было такое: приехал к ней посол шотландского  короля
Иакова V, вероятного наследника на британский престол. Его провели в  зал  и
оставили одного. Тут посол услышал: в соседней комнате играют на  цитре.  Он
подошел, открыл портьеру и увидел - королева танцует одна какой-то несложный
танец. Он замер - это же  был  акт  государственной  важности  -  да  так  и
простоял  с  полчаса,  поддерживая  портьеру  и  подглядывая.  Королева  все
танцевала.
     И Фиттон тоже как-то видела танцующую королеву, и теперь ее коробило от
одного этого воспоминания.  Королева  была  страшна  своей  семидесятилетней
сухостью, вытянутым лошадиным  лицом,  сухими  гневными  губами,  нескладной
прической из толстых волосяных спиралей,  ужасным  платьем,  фасон  которого
выдумала сама.  Это  платье  вздувалось  на  плечах,  на  груди,  безобразно
путалось в ногах и походило на панцирь или кожу  какого-то  пресмыкающегося.
Королева звучно дышала, и видно было, как под платьем ходили ее  ребра.  Пот
струился по ее желтой засушенной коже. Но посол  шотландского  короля  тогда
смотрел внимательно и серьезно и только обтирался платком. Он-то  понимал  -
это   инструкция   британского   двора   двору   шотландскому.    Английское
правительство передавало: король Иаков нескоро  станет  английским  королем,
вон как еще молода и прекрасна наша королева Елизавета.
     Прекрасна! С тех пор, как королеве перевалило за пятьдесят,  она  стала
особенно настаивать на этом  она  прекрасна!  Ее  любовники  стали  особенно
наглы, ее двор стал особенно бесстыден. И слегла-то она сейчас  потому,  что
самый последний из любовников граф Эссекс усомнился в ее женских чарах.  Тут
Фиттон быстро припомнила все.  Вот  сейчас  Эссекс  самовольно  вернулся  из
Ирландии, где он командовал карательной армией, заключил какое-то незаконное
перемирие с главой повстанцев, бросил все, вернулся в Лондон, силой пробился
во дворец, ворвался в покои королевы  -  ведь  так  и  пришел,  как  был:  в
дорожном платье, с походной тростью - поднял королеву с кровати и целые  два
часа разговаривал с ней: она лежала, он сидел рядом и гладил ее руки, И  так
было сильно его обаяние, власть над этой старухой, что она забыла все, и они
отлично провели два часа. А потом королева все-таки одумалась и отдала графа
под суд.
     А графу-то на  все  плевать!  Вот  его  отрешили  от  должности,  а  он
отсиживается в замке своего родственника. Собрал всех  своих  прихлебателей,
друзей и подчиненных; они пьют и что-то готовят. Может быть, даже  он  хочет
повторить этот фортель -  проникнуть  во  дворец  королевы  и  заставить  ее
слушать себя.
     Рассеянно смотря в  окно  кареты,  Мэри  Фиттон  припомнила  и  другое:
королева тоже умна, она не возобновила графу откуп на сладкие вина, а  откуп
ведь главная статья его дохода. Если ему не возвратят  его  -  граф  разорен
вконец. Ух, как тогда полетят его замки, его коллекции картин и  драгоценных
вещей! Ух, как они полетят.
     Тут она заметила, что спутник внимательно смотрит на нее, и постаралась
печально и скорбно улыбнуться.
     - Но мне так жалко ее величество, - сказала она, кивая кудрявой  черной
мальчишеской головой, - Каким же надо быть негодяем...
     - Не надо так  говорить,  -  попросил  он.  -  Королева  еще  сильна  и
прекрасна. У нее есть поклонники. Вот, передайте ей в удобную минуту. -  Тут
она увидела, что ей суют записку.
     - Что это? - спросила она.
     Записка была запечатана, но  при  первом  взгляде  на  адрес  у  Фиттон
дрогнули губы. Ах, так вот что! Это  пишет  ее  последний  любовник  -  граф
Пембрук. Это он теперь хочет вместо Эссекса залезть в королевскую спальню, И
молодец, выбрал же подходящее время! Ну что ж, этот мальчик  далеко  пойдет.
Она-то знает его!
     - Хорошо, - сказала она. - Я передам. - А сама,  презрительно  поджимая
губы, подумала, что так ему и надо, этому наглецу. Он был моложе ее на шесть
лет и стыдился этого. Так вот его будущая  любовница  будет  старше  его  на
сорок семь лет. Ух, как это противно! Она даже губу закусила. Но тут  карета
вдруг сильно дернулась и остановилась. Это они подъехали к дворцу.

                                   * * *

     Шторы были опущены, и в комнате  стояли  скользкие  подводные  сумерки.
Сильно пахло духами и еще чем-то тонким и  едким  -  уксусом,  должно  быть.
Королева лежала в постели. Рыжие  волосы  и  желтое,  уже  явно  старческое,
сухое, недоброе лицо, с  резким  чеканным,  почти  монетным  профилем,  ярко
выделялось на белой подушке. Королева лежала одетой. На ней  было  платье  с
широкими рукавами, безобразно утолщенное в плечах и талии, и напоминала  она
упавшую летучую мышь.
     Тонко и пронзительно где-то по сухому дереву стучал жучок. Ох, недобрая
же это была примета!
     Фиттон вошла, прижимая к груди руки.
     - Ваше величество, - сказала она растерянно и преданно и в то же  время
зорко поглядела на королеву.
     На постели, у сложенных рук королевы, лежал требник, но открыт  он  был
не на молитве,  а  на  многокрасочной  иллюстрации.  Вот  -  изображала  она
королева, царственно гордая, прямая, стоит на коленях и  простирает  руки  к
небу, под коленями у нее подушка. На другой подушке скипетр и корона.  Никто
лучше королевы не умеет так царственно гордо стоять на коленях перед  Богом.
Когда королева молится, тогда и Бог почему-то  кажется  не  вполне  Богом  и
королева не кажется уж больно коленопреклоненной.
     ~ Ваше величество, - повторила Фиттон.
     ~ Я ждала вас, мой мальчик, -  проскрипела  старуха  с  кровати.  -  Вы
чрезвычайно доверчивы, и мы из-за этого с вами не раз ссорились. Так  вот  я
хочу, чтоб вы сейчас услышали про благодарность того ничтожного и  вздорного
человека, которого я... Да, прошу вас, милорд.
     Полог около  изголовья  дрогнул,  раздвинулся,  и  обозначилась  фигура
человека. Он, очевидно, нырнул в тяжелые матерчатые складки его, как  только
услышал звон колокольчика и шаги. Человек  этот,  приветствуя  Мэри,  слегка
наклонил голову, и в ту же  секунду  Фиттон  узнала  его:  лорд-канцлер  сэр
Бэкон. Пришел в ранний час - значит, с экстренным докладом и  поэтому  хочет
все говорить при свидетелях.
     Человека этого Мэри, как, впрочем, и весь двор, терпеть  не  могла,  но
опасалась смертельно. А ведь он был добродушен, отменно вежлив и тих. Никуда
не лез и как будто ничем не интересовался. Но знал все и  поспевал  повсюду.
Был действительно беззлобен и  если  кого-нибудь  топил,  то  делал  это  по
необходимости. Но в свое время его самого втащил во дворец граф Эссекс - для
него тогда не было ничего невозможного - и сейчас лорд Френсис  Бэкон  будет
именно за это топить графа. Надо же показать королеве свою беспристрастность
и  верность  короне.  И  Фиттон  подумала:   это   будет   очень   ласковое,
обходительное и вполне мотивированное  убийство.  Лорд  -  великий  любитель
чистоты и никогда не делает ничего грубо, грязно и небрежно. Он философ, и в
его объемистых фолиантах никогда не было еще замечено ни одной опечатки. Все
в них чисто и гладко, все радует глаз. И так же гладко и мягко, как бы  само
собой, катилась легкая колесница его придворной карьеры - направляемая не то
десницей всевышнего, не то тонкой и сильной рукой лорда.
     - Да, я слушаю, милорд? - повысила голос королева, так как лорд  что-то
замешкался.
     - Таким образом, ваше величество, из всего, что мы знаем, - методически
ровно и бесстрастно заговорил господин,  -  картина  предполагаемых  событий
выясняется с достаточной ясностью. Граф Эссекс выступает открыто.  Мятежники
стягивают силы, чтобы двинуться ко двору. Если в  настоящее  время  ими  еще
ничего и не предпринято, то причины на  это,  как  я  обратил  уже  внимание
вашего величества, особые: они ожидают прибытия шотландских послов. Тогда от
имени вашего наследника, короля Иакова, они  обратятся  к  народу,  сколотят
воинскую силу, захватят дворец и принудят  ваше  величество  к  принятию  их
условий. Трудно сказать, насколь сильны их зарубежные  связи,  но  возможно,
что и ваш наследник передал своим посланцам соответствующие  инструкции.  По
моим сведениям, - добавил он, помолчав, дело обстоит настолько серьезно, что
разговор может идти об отречении вашего  королевского  величества  в  пользу
шотландского короля.
     - Чудовищно! - спокойно воскликнула  королева.  -  Поистине  чудовищно.
Если бы я не знала Эссекса, я бы подумала, что вы бредите.
     - Да, но ваше величество знает, что я, к сожалению, совершенно  здоров,
- слегка улыбнулся Бэкон. -  Какие  юридические  основания  будут  приводить
мятежники, я не  знаю.  Возможно,  они  будут  ссылаться  на  то,  что  ваше
величество нарушает коекакие пунктики протокола Иоанна Безземельного. -  Тут
и королева улыбнулась: ах, лиса, лиса! Ведь это он так обозвал  Конституцию.
- Возможно же, что они просто потребуют удаления от вашего  величества  всех
верных слуг.
     Королева потянулась  и  подняла  черный  серебряный  кубок  с  каким-то
отваром. Ее крепкая, старческая рука в синих жилах  и  подтеках  дрожала,  и
Мэри чуть не бросилась ей помогать.
     Королева долго пила, отдуваясь и тяжело дыша.  Потом  поставила  кубок,
тяжело откинулась на подушки и словно заснула.
     - Я думаю, мистер Френсис, - сказала она, медленно открывая неподвижные
глаза, - что, может быть, все-таки это одни разговоры. Граф любит кричать, а
на деле...
     Она открыла рот и положила за длинный  малиновый  язык  прохладительную
лепешечку.
     Сэр Френсис поклонился. Невероятно гибок и точен в движениях  был  этот
сэр при своей толщине и одышливой солидности.
     - Мне очень неприятно противоречить  вашему  величеству,  -  сказал  он
твердо, - но дело все-таки много серьезнее простой болтовни.
     Он бросил быстрый взгляд на Фиттон и осекся, совершенно явно показывая,
что он мог бы и продолжить, - но вот фрейлина здесь, а она' ни к чему.
     "Ах, скот, - быстро подумала Фиттон,  -  и  как,  однако,  хочется  ему
утопить Эссекса. А ведь если бы не граф, кем бы ты сейчас был?"
     Она взглянула на королеву. Та неотрывно смотрела в лицо сэра Френсиса.
     - Вы можете говорить все, Френсис, - сказала она. - Моя фрейлина нам не
помешает.
     - Тогда разрешите вашему величеству повторить то,  о  чем  я  час  тому
назад имел честь докладывать графу Сесилю.
     "Скот, скот,  -  опять  подумала  Фиттон.  -  И  ведь  знает,  на  кого
сослаться. - На Сесиля. Ну, конечно, один любовник  сожрет  другого.  Сесиль
только и ждет удобной минуты".
     - Да-да? - сказала королева. - Слушаю.
     Бэкон сделал шаг к кровати.
     - Дело зашло так далеко, - сказал он, понижая голос,  -  что  в  театре
"Глобус", принадлежащем известным вам актерам Ричарду  Бербеджу  и  Виллиаму
Шекспиру, заказана возмутительная пьеса "Ричард II". Она должна  идти  в  то
время, когда мятежники выйдут на улицу к черни.
     Мэри Фиттон увидела, как у королевы дрогнули губы. Он еще не кончил,  а
она уже села на кровати, сухая, вытянутая, жесткая, совсем не такая, как  на
портретах. Тонкие губы ее были  сжаты,  и  она  смотрела  на  Френсиса.  Имя
Ричарда II, недостойного, но законного  короля,  свергнутого  с  престола  и
потом заморенного голодом в тюрьме, было не в ходу  при  дворе.  Как-то  так
получилось само собой: говорят Ричард II,  а  понимается  Елизавета.  Фиттон
видела, как серьезно  обстоит  дело:  вот,  даже  народ  вовлекается  в  эту
авантюру. Ведь именно этого  они  и  хотят  достигнуть  представлением  этой
старой трагедии.
     - Так что же это все значит, сэр Френсис? - спросила королева,  понимая
уже все.
     Он слегка пожал плечами.
     - Это ясно. Они хотят поднять чернь. Для этого им и  нужна  эта  старая
пьеса о  свержении  монарха.  Мне  передавали  такой  разговор.  Лей  сказал
Эссексу: "Что вы теряете время, вот во Франции герцог  Гиз  в  одном  белье,
крича, пробежал по улицам Парижа. Но он обратился  к  черни,  и  через  день
король должен был бежать, в одежде монаха. Но у Гиза было восемь человек,  а
у вас триста. Народ вас любит. Я отвечаю за все. Будьте голько смелее".
     - А кто этот Лей? - спросила королева.
     - Капитан ирландской гвардии графа, который и сейчас находится при нем.
Его верный пес, - значительно ответил сэр Френсис.
     - Черт! - Королева сильным  жестким  кулаком  стукнула  по  подушке.  -
Значит, у него есть уже и войска. Что же вы молчите?
     - Ваше величество, - серьезно и даже строго сказал Френсис, не  отвечая
на вопрос. - Я клялся перед всевышним на верность моей  королеве,  и  вот  я
теперь говорю - медлить нельзя! Медлить нельзя!
     Помолчали.
     - А этот актер, Шекспир, он знает, зачем ему заказана постановка?
     Сэр Френсис добросовестно подумал или, вернее, сделал такой вид.
     - Ну а об этом мы можем гадать, ваше  величество,  -  сказал  он  очень
резонно. - Но скажем так: этот актер - дворянин. Дворянин. Дворянством своим
обязан только графу, пишет  какие-то  довольно  ходовые  любовные  пьесы  по
итальянскому образцу - все любовь, дуэль - профанам это нравится больше, чем
Сенека, и вот он состоит под особым покровительством Эссекса; падение  графа
ему очень неприятно. Ну кто  же  знает,  может,  они  и  посвящены  в  самое
главное?
     Королева обернулась к Фиттон.
     - Вот, это все ваша высокая протекция, - сказала она недовольно.
     Тут уж Фиттон по-настоящему удивилась.
     Никакого отношения она к устройству  придворных  праздников  не  имела.
Откуда королева знает о ее былой близости с Шекспиром? Только видела  разве,
как они разговаривали, но если об этом идет  разговор,  то  с  их  последней
встречи прошло уже сто лет. Она наклонила голову.
     - Простите, ваше величество.
     Но королева на нее уже и не смотрела.  Она  только  слегка  кивнула  ей
головой. Сказала резко:
     - Представление прекратить! Актеров в тюрьму.
     - И графа туда же? - быстро спросил сэр Френсис.
     Королева только секунду помедлила с ответом. Но в эту секунду, поглядев
на ее жестко сомкнутые,  неподвижные,  почти  геральдические  черты,  Фиттон
решила: нет, не помирится. Уже кончено все.
     - А Эссекса я трогать не буду. Я вас пошлю к нему,  сэр,  -  неожиданно
сказала королева. - Да, да. Вас, вас! Его друга и постоянного заступника.
     -  Тут  я  осмелюсь  противоречить  вашему  величестлу  -  со  скромным
достоинством  возразил  Френсис,   -   я   никогда   не   покровительствовал
бунтовщикам.
     - Вас, вас и пошлю! - не слушая, раздраженно повысила голос королева. -
Раньше он мне не давал покоя из-за вас, теперь вы, сэр, не даете  мне  покоя
из-за него. Вы пойдете к нему и скажете... - Она все выше и выше поднималась
на кровати, голос ее крепчал, - что я требую! - она ударила молитвенником по
подушке, - немедленно прекратить все  эти  сборища  и  не  вербовать  всякую
сволочь. Недоволен он? Так пусть ждет. Когда  поостынет  мой  гнев,  я  сама
поговорю с ним! Хочу я посмотреть, что он мне тогда ответит?
     Она раздраженно отбросила молитвенник и даже не заметила этого.
     - Мне можно идти, ваше величество? - спросил сэр  Френсис,  отступая  к
дверям.
     Королева молчала. Потом сказала:
     - Идите, - и махнула рукой.
     Он был уже на пороге, когда она окликнула его.
     - Стойте! Никуда не идти. Я скажу, когда и что надо будет сделать.
     - Слушаюсь, ваше величество, - поклонился сэр Френсис.
     И, помолчав, осторожно