инет профессора.
     - Понятно, - ответил Курт и глубоко вздохнул.
     - Ну вот, значит, и договорились, -  сказал  Курцер  и  поднялся  из-за
стола.

     Впереди  что-то  крикнули.  Автомобиль  резко  остановился.   Несколько
человек стояло впереди на дороге. Белые и красные пятна фонарей приблизились
и скакали по земле. При красном свете было видно  несколько  больших  черных
шпал, положенных одна на другую  поперек  дороги.  "Настоящая  баррикада,  -
подумал Курцер. - Быстро работают!" Несколько поодаль, накренясь  на  правый
бок, стоял автомобиль охраны. Белый фонарь подошел совсем  вплотную  и  стал
скользить по колесам - кто-то осматривал их со всех сторон.
     - Вот, - сказал Курцер Бенцингу, - опять что-то неладно.
     - Я выйду узнаю, - и Бенцинг взялся за ручку дверцы.
     - Сидите, сидите, - приказал Курцер, - сейчас опять поедем.
     Они проехали несколько шагов и опять остановились.
     - Черт! - выругался Курцер.
     Сзади с визгом накатил и остановился последний автомобиль охраны.
     - Что еще за история? - сказал Курцер.
     Охранник подошел к шоферу и сказал ему чтото, потом  осторожно  отворил
дверцы пассажирской кабины.
     Через мутные сумерки - было видно, что наступает  уже  утро.  -  Курцер
узнал подошедшего и встал, нащупывая в кармане ручку браунинга.
     - В чем дело, лейтенант? - спросил он недовольно. -  Лопнула  шина  или
что?
     Он хорошо понимал, что это не шина лопнула,  это  случилось  что-то  на
дороге - и, может быть, весьма серьезное...
     - А? - переспросил он, раздраженно морщась,  так  словно  не  расслышал
ответа, хотя лейтенант еще не успел ему ничего ответить.
     Лейтенант стоял навытяжку, держа руку под козырек. Он быстро  и  звучно
дышал и казался очень помятым, но рука около козырька не дрожала.
     - Господин полковник, - сказал он, - дорога оказалась заваленной. Кроме
того, впереди еще натянут стальной трос,  у  переднего  мотоциклиста  снесло
голову.
     - Недурно, - сказал Курцер тем  спокойным,  беспощадным  и  равнодушным
тоном, который он всегда принимал в таких случаях. - Значит, одного уже нет?
Ну-ка, я выйду.
     - Когда автомобиль остановился, - быстро продолжал лейтенант,  стараясь
опередить его движения, - из  кустов  стали  стрелять.  У  меня  прострелена
фуражка.
     - Еще того лучше, - усмехнулся Курцер. - Да вы же герой, лейтенант!
     - Когда я вышел из автомобиля, на меня из-за кустов  выскочил  мужчина,
но я...
     - Где он? - коротко спросил Курцер. Происшествие было много  серьезнее,
чем он даже думал.
     - Впереди лежит.
     - Идемте, - сказал Курцер.
     Он легко выскочил из автомобиля и широким,  мягким  шагом,  похожий  на
быстро крадущуюся белую рысь, пошел по дороге.
     Были только первые минуты рассвета. В неподвижном белом воздухе четко и
ясно рисовались немногие предметы - круглые черные кусты  по  бокам  дороги,
черная же, тускло блестевшая  в  канавке  вода  и  в  перспективе  несколько
высоких, прямых деревьев. Деревья стояли совершенно  неподвижно,  как  будто
выхваченные одним взмахом ножа из целого куска фанеры или жести. Еще дальше,
как за толстым, мутным стеклом, виднелось  поле,  кусты  и  тусклые  красные
крыши, вытянутые в одну нитку. Видимо, там находилась деревня. В ту секунду,
когда Курцер выпрыгнул из машины, вдалеке пронзительно закричал петух.  И  в
тончайшем, ломком, как ледок, от утреннего холода воздухе его крик прозвучал
особенно гулко.
     "И  пропел  петел  в  третий  раз",  -  вспомнилась  почему-то  Курцеру
евангельская цитата.
     Убитый лежал на дороге, полуоткрыв рот и показывая крепкие желтые,  как
каленые  орехи,  зубы.  Около  его  головы  уже  наползла  небольшая  черная
маслянистая лужица.
     - Куда вы его? - спросил Курцер и опустился на корточки.
     - В лоб, - поспешно сказал лейтенант.  -  Вам  надо  отойти  с  дороги,
охрана обшаривает кусты.
     - Вы уже связались с городом? - спросил  Курцер,  неотрывно  смотря  на
убитого.
     - Пока не удалось включиться в телефонную сеть. На  большом  расстоянии
перерезаны провода.
     - Здорово! - похвалил кого-то Курцер. - Молодцы! - и повернул  ладонями
кверху руки трупа.
     При фонаре были видны желтые мозоли, толстая, продубленная кожа. Курцер
даже слегка пощелкал по ней пальцем. Потом провел рукой по бокам  брюк,  где
находились карманы.
     - Ничего нет, - сказал стоящий над ним  солдат.  -  Вот  только,  -  он
протянул маленькое круглое зеркальце в черепаховой оправе.
     Курцер посмотрел на него, но в руки не взял.
     Около накренившегося автомобиля стояла группа военных, человек восемь -
десять. Из них двое в  ординарной  военной  форме,  забрызганные  грязью,  с
винтовками старого образца, с примкнутыми неуклюжими  австрийскими  штыками.
Серый отблеск утра блестел в широких лезвиях штыков. "Откуда эти чучела?"  -
смутно, не удивляясь, подумал Курцер. Он снова пбглядел в  лицо  трупа.  Оно
было ничем не  примечательно.  Ординарнейшее  широкое  лицо  с  зеленоватой,
неживой кожей городского жителя, все в мелких желтых веснушках. Нос широкий,
расплывчатый. Небольшие висячие усы.
     Курцер поднялся и резким движением отряхнул руки.
     - Альфред! - позвал он лейтенанта и показал  на  солдат  с  примкнутыми
штыками: - Это кто такие?
     - С ближайшего полицейского поста, -  ответил  лейтенант.  -  Оказались
поблизости и выскочили на выстрел. Пьяные. Видно, что шли к бабам. У  одного
новая женская рубаха под мышкой. Живут тут две недели и вот ничего не знают.
     -  Как  это  всегда  и  полагается  регулярной   охране,   -   спокойно
констатировал Курцер. - Гарднеровская система работы. Недаром  при  нем  уже
убили одного наместника. Нет, все-таки придется сменить этого идиота.
     Он подошел к солдату.
     - Где ваш пост? - спросил он миролюбиво.
     - За два километра отсюда, - ответил один солдат, робко глядя на него.
     - А сколько вас всего? - спросил Курцер.
     - Сорок пять человек рядовых и один лейтенант, - ответил тот же солдат.
     - Сорок пять человек! Ну как же вы сегодня очутились тут?
     - Мы были посланы в обход. И, кроме того...
     - Вот что, братцы, - миролюбиво сказал Курцер. - Вы мне не врите, я  не
ваш комендант. Что там за обход? Два человека за две версты от поста? Что вы
мне морочите голову, как глупенькому? И бабья рубаха у вас зачем-то?..
     - Господин начальник может это проверить, - ответил бойко  до  сих  пор
молчавший солдат. - Так точно, посланы в обход старшим лейтенантом Родэ.
     - Запишите, Альфред,  Родэ  -  старший  лейтенант,  -  сказал  спокойно
Курцер. - Бабья рубаха, бабья рубаха как сюда попала? - закричал он вдруг. -
Что это вам - штык, ружье, револьвер? За каким чертом она вам?
     - Мы по дороге должны были зайти... - робко сказал второй солдат.
     - Ну? - крикнул Курцер. - Должны были зайти...
     - К моей невесте, - наконец выдавил из себя первый. - Я вот и...
     - Вот! - облегченно вздохнул Курцер. - С этого и следовало было начать.
Значит, так: вы ушли с поста к бабам? Где же они живут?
     Солдаты молчали, переминаясь.
     - Черт вас возьми, ослов! - заревел Курцер во все горло и не топнул,  а
пнул ногой в землю. - Если вы будете молчать, я расстреляю вас на месте!
     Он в самом деле был взбешен до крайности. Вся эта идиотская  история  с
выстрелами   из-за   кустов,   остановленным    автомобилем,    застреленным
террористом, двумя перепуганными болванами в солдатской форме, бабьей ночной
рубахой - ее, распустив, держал перед ним Альфред, так  что  он  досыта  мог
налюбоваться на все ее банты и кружевные оборки, - окончательно  вывела  его
из себя. Он чувствовал, что может заорать во все горло, кинуться с кулаками,
затопать ногами, вообще проделать что-то ужасное и смешное.
     Он глубоко вздохнул, вытащил  из  кармана  портсигар,  подержал  его  и
спрятал: это не  годилось  показывать  -  пальцы  у  него  дрожали  мелко  и
противно, и он сам не знал, от злости или от страха.
     - Ну, я вас, голубчики, кажется,  научу  служить,  -  сказал  он  тихо,
злобно и спокойно. - Вы у меня, кажется, узнаете, что такое война.
     - Эти женщины живут тут, за бугром,  -  быстро  и  тонко  сказал  вдруг
бойкий солдат. - Если герру оберсту угодно, мы покажем.
     - Нет, это герр оберет сейчас вам кое-что  покажет,  -  сухо  улыбнулся
Курцер. - Альфред, посадите к себе этих героев, пусть ведут.
     В это время за кустами что-то произошло, быстро и прямо блеснул зеленый
фонарь, и вот на дорогу вывели высокую девушку в  наручниках.  На  ней  было
модное, но разорванное платье - рукав висел - и городские туфли.  Сзади  нее
шел охранник, держа парабеллум.
     - Вот с ним и говорите, - сказал он тихо, кивая головой на Курцера, - а
мы что!
     Старший из группы подошел к Курцеру.
     - В кустах ничего не обнаружено, - сказал он громко. -  В  одном  месте
трава примята, и там лежат две консервные  банки,  но  они  после  дождя  до
половины полны водой и,  видимо...  -  он  задохнулся,  потому  что  слишком
торопился и трусил.
     Этот анекдотический рапорт совершенно взорвал Курцера. Он повернулся  и
пошел к автомобилю. Руки у него слегка тряслись. Он тяжело дышал.  Дымчатый,
синеватый рассвет почти совсем растворил темноту, но Курцер не видел  этого.
Желая дать простыть гневу, он наклонился и сорвал  лоснящийся  широкий  лист
ландыша. Полная, круглая капля, непрозрачная, как комочек  ртути,  скатилась
по его руке. Он приложил к разгоряченному лицу жесткий лист и простоял так с
минуту неподвижно. Потом молча подошел к автомобилю, сильно рванул дверцу  и
залез в него. И сейчас же около него появились  с  разных  сторон  начальник
охраны и секретарь,
     Курцер сидел, призакрыв лицо одной перчаткой, и около нижней губы  его,
как часы, пульсировала какая-то жилка.
     - Альфред? - спросил он после небольшой паузы.
     - Да? - наклонился к нему начальник охраны.
     - Откуда они взяли эту ундину?
     - Она сидела в кустах и когда  увидела  нас,  то  прыгнула  в  овраг  и
бросилась бежать. Говорит - шла в город  на  работу  и  остановилась,  чтобы
отдохнуть.
     - Что же, может быть и так,  -  согласился  Курцер.  -  Увидела  вас  и
испугалась.
     - Но она из здешней деревни, - сказал секретарь.
     - Что же, и это вполне вероятно, - сказал Курцер, закрывая  глаза.  Ему
на секунду все стало противно и безразлично.  Огромная,  безликая  усталость
находила на него. Но он знал, что это сейчас же пройдет.
     - Ио странно, - сказал  секретарь,  -  она  должна  была  видеть  этого
убитого. Не может быть, чтобы он не прошел мимо нее.
     Курцер молчал.
     - И то еще странно, - пожал плечами лейтенант, - что она села отдыхать,
находясь за версту от деревни.
     - В деревню! - вдруг  приказал  Курцер  и  вскинул  голову.  -  Едем  в
деревню! И бабью рубаху тоже захватите! - продолжал он яростно, так что даже
пена показалась у него на губах. - Там мы отдадим ее по назначению.  Хочу  я
посмотреть, что это за гнездо. Едем!

     Женщины, к которым  шли  солдаты,  жили  за  бугром.  Но  Курцер  вдруг
опомнился: "Еще чего недоставало! Ехать в такое  время  к  бабам!  Проверять
комендантскую охрану! Я в самом деле схожу с ума".
     - Альфред! - крикнул он. -  Поворачивайте  к  самому  крайнему  дому  и
машину остановите шагов за десять. В дом я войду один.
     - Но, полковник, - пробормотал лейтенант, с испугом глядя  на  него,  -
ведь только что...
     - Я войду один! - зло повторил Курцер. - Идите вы к дьяволу, лейтенант!
Поняли?..
     ...Дверь отворилась  не  сразу.  Сначала  кто-то  долго  кашлял,  потом
заскрипела деревянная расходившаяся кровать, кто-то  прошлепал  в  туфлях  и
вслед за тем зазвенело что-то металлическое - видимо, он задел ведро.  Потом
уж кто-то подошел к двери и остановился, прислушиваясь. Закусив губу, Курцер
толкнул дверь.
     - Кто там? - быстро спросил тогда хриплый старческий голос.
     - Отворите! - приказал  Курцер.  -  Продовольственный  комиссар  вашего
округа.
     С минуту за дверью молчали.
     - Ну, - сказал лейтенант и ловко локтем оттер Курцера и  сам  встал  на
его место, - мы же ждем вас! Скорее!
     Звякнул крючок, но дверь не отворилась. Тогда лейтенант ударил  кулаком
по двери, она распахнулась.
     Высокий  старик  с  длинной  желтой  бородой,  лиловыми  мешками  около
тяжелых, красных, вывороченных век стоял перед ним. Он выглядел как человек,
с которого содрали одежду, - такой он был растерянный и сбитый  с  толку.  В
его склерозной, жилистой руке, покрытой лиловыми узлами, была зажата уже  не
нужная ему свеча. На нем была кремовая длинная рубаха,  и  на  ней  неуклюже
сидела красная суконная жилетка (когда же и  кто  носил  такие  костюмы?)  .
Старик молча, по-детски вздохнул и отшатнулся от входа,  и  тогда,  чуть  не
сшибая его с ног, в дом прошел сначала лейтенант,  потом  Курцер  и  четверо
человек охраны.
     - Надо открыть окна, - сказал лейтенант, стоя среди комнаты. -  Быстро,
ну!
     Сзади Курцера что-то завозилось и быстро перебежало комнату. Он мельком
посмотрел - ставни были уже открыты, - и Курцер  увидел,  что  это  старуха,
желтая, морщинистая, в длинной белой рубахе и в ужасном кружевном чепце.
     Он огляделся. Комната чистая, даже беленая, но не особенно  большая.  В
углу стояла крупная фигура  богоматери  со  сложенными  руками,  похожая  на
кормилицу, с двумя венками из пыльных,  серых  бессмертников.  В  простенках
висело несколько швейцарских видов, и на одном из них низвергался с отвесной
острой горы водопад, выложенный перламутром, а под ним, и совсем не к месту,
висело распятие, опять-таки в венке из бессмертников. На специальных  полках
стояли  две  большие  узорные  пивные  кружки,  украшенные  белыми   слепыми
барельефами.
     Курцер отодвинул сломанный стул и сел.
     - Вы и есть хозяин? - спросил он старика. Вынул из кармана портсигар  и
положил его на стол.
     - Так точно, ваша милость, - ответил старик, глядя на Курцера.
     -  Вас  только  двое?  -  спросил  Курцер,  быстро  оглядывая   комнату
прозрачными, рысьими глазами. - Вот я вижу богоматерь, вы католики?
     - Так точно, ваша светлость, - повторил старик, кланяясь, - католики, и
я и старуха.
     Курцер не сводил с него глаз. Лицо у старика было встревоженное, но  не
видно было, чтобы он особенно трусил.
     - И больше с вами никого нет? - Курцер все  оглядывал  стены,  стараясь
выхватить какой-нибудь характерный предмет, который бы говорил о присутствии
третьего лица, и не мог. Швейцарские виды, статуя мадонны, распятие  да  две
немецкие пивные кружки - вот и все, что было в комнате. - Сына у вас нет?
     - Не видим его пятый год, - ответила старуха, - даже где он,  и  то  не
знаем. Говорят, что живет где-то в городе Париже, а правда, нет - так  и  не
знаем. Прислал года два тому назад карточку - он в автомобиле за шофера, - и
больше от него ничего нет. Вот, не угодно ли взглянуть, ваша светлость?
     Она  выдвинула  ящик  комода  и  вытащила  оттуда   кипу   разноцветных
конвертов, перевязанных зеленой ленточкой. Руки у нее тряслись. Приговаривая
что-то, она стала их распутывать.
     - Не надо, не надо! - брезгливо поморщился Курцер. -  Что  там!  А  вот
скажите мне...
     - Еще живет со мной внучка, да сегодня ушла к подруге.
     - Да, - вдруг вспомнил Курцер, - давайте сюда эту Лорелею.
     Он стал успокаиваться, но ему, видавшему всякие  виды,  неприятно  было
уже и то, что он хотя на минуту потерял самообладание, - и все  оттого,  что
заболел. И верно, он болел - во рту становилось все слаще, все сильнее пахло
замазкой.
     Он наклонился и сплюнул прямо на пол.
     Ну зачем он заехал сюда? Что ему здесь было нужно? Разве это его  дело?
На то есть гестапо и Гарднер, а вот теперь распутывайся с этими стариками  и
дезертирами. Рыжая девка еще приплелась к чему-то, с ней возись еще...
     Ее привели, и она стала, заложив руки назад. Он украдкой  посмотрел  на
старуху. Пригорбившись, стояла она и качала головой. Нет, это не ее  внучка.
Черт знает, кто она такая вообще!
     Он окинул девушку молниеносным изучающим взглядом с головы до ног.  Она
выглядела очень помятой. Платье было все в  рыжих  пятнах,  рукава  кофточки
порваны в клочья, выше левой коленки багровел изрядный синяк, потому  она  и
припадала на одну ногу.
     - Что у вас с ногой? - спросил Курцер, скользнув взглядом по ее сильным
плечам, нежному лицу, смуглому, с каким-то  непередаваемым,  чуть  лиловатым
оттенком, особенно около глаз и губ, растрепанным волосам,  очень  нежным  и
пушистым, наверное, похожим на морскую траву, и прищурился, соображая.
     "Здешняя женщина! - подумал он. - Вот ведь они какие! Нет, не похожа на
крестьянку!"
     Девушка стояла, неприятно и прямо смотря ему в лицо,  и  от  этого  ему
стало особенно не по себе.
     - Так что же у вас с ногой? - спросил он.
     - Набросились ваши солдаты, - она сделала  подчеркнуто  резкий  жест  в
сторону окна, - повалили меня лицом на землю, и один сапогом начал бить меня
по ногам.
     -  Зря!  -  осуждающе  и  солидно  покачал  головой  Курцер,  продолжая
рассматривать  ее  красивую,  точно  вылитую   из   воска   голову,   чем-то
напоминающую головку змеи. - Очень зря, этого уж никак не одобришь.
     - Скажите это вашим молодцам,  -  резко  сказала  девушка  и  перенесла
тяжесть тела на здоровую ногу.
     - Нет, нет, это я вам говорю, а не солдатам, - мягко улыбнулся  Курцер.
- Если бы вы,  когда  их  увидели,  не  побежали,  а  остались  на  месте  и
по-человечески объяснили, кто вы, куда идете и зачем, то, во-первых, были бы
избавлены от побоев, а  потом,  возможно,  я  и  вообще  не  имел  бы  чести
разговаривать с вами. Ну, ладно. Кто же вы такая?
     - Я шла в город, - ответила девушка.
     - Так. Отлично. Откуда же вы шли? - спросил Курцер и вынул зажигалку.
     - Я была у своей тетки, за пять верст отсюда, и торопилась на фабрику.
     - Вы работаете на фабрике? - спросил Курцер и вздрогнул.
     Кого же, в самом деле, она ему напоминала? А она кого-то напоминала,  и
сходство это было почти пугающее.
     - Я работаю  укладчицей  на  шоколадной  фабрике,  -  коротко  ответила
девушка.
     "Пожалуй, что и так,  -  подумал  Курцер.  -  Что  ж,  девушка  чистая,
опрятная и миловидная. Такие особенно уживаются на кондитерских фабриках".
     -  Но  у  вас  есть,  конечно,  документ  о  праве   беспрепятственного
передвижения в этой зоне?
     - Я живу в городе, - ответила девушка, чуть помедлив, - и поэтому...
     - Ай-ай-ай! - солидно покачал головой Курцер. - Как же так, как же так,
дорогая? Вы же отлично знаете, где вы и в какое время живете.  И  вот  вдруг
пускаетесь в такую длинную дорогу даже без документа... Ну что сейчас мне  с
вами делать? Вы подлежите военному закону о  подозрительных,  захваченных  в
зоне военных действий с оружием в руках.
     Как подняла она на него брови!
     - Потому что мимо вас, - твердо и спокойно сказал  Курцер,  -  пробежал
человек, который стрелял в мой автомобиль и был убит на месте, возможно, что
и другие пробежали тоже мимо вас и скрылись. Вот об этом обстоятельстве  мне
и хотелось бы поговорить с вами. Вы сидели в кустах, отдыхали, говорите  вы,
- значит, вы не могли не видеть, что происходит. Что же именно  происходило?
Кто стрелял? Сколько их было? Это я и просил бы вас мне прояснить.
     Девушка молчала. Курцер подбросил зажигалку, поймал ее и снова  спрятал
в карман.
     - Это и расскажите мне, - повторил он упорно и ласково.
     Он смотрел на  девушку,  не  отрываясь,  ясным,  пристальным  и  точным
взглядом. Он улыбался, и от этой улыбки и еще больше от этого  пристального,
ласкового взгляда девушку вдруг передернуло быстрой дрожью. Она вздохнула  и
на секунду опустила веки. Это была именно та секунда, когда Курцер твердо  и
ясно понял, что она все видела и все знает. Он тоже  опу