Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Домбровский Юрий. Обезьяна приходит за своим черепом -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  -
ми-то духами, и особенно выделялась одна толстая, узорная пробка с петухом на вершине; во-вторых, тускло лоснилась плоская банка из массивного, граненого, грубого стекла под хрусталь; в-третьих, сверкал стаканчик с какой-то ярко-красной массой, с бриллиантином, наверное. - Ну? - спросил Курт, щурясь перед зеркалом. - Были вы у господина Гарднера? - Был, - ответил Ганка и вдруг спросил: - Долго вы работали у Курцера? Курт сбросил в тазик бурую пену. - А я и сейчас работаю у него, - ответил он спокойно. - Ведь это, - он сделал круглый жест, очерчивая им всю комнату, - считай, уже все его. Я-то ведь вижу, куда дело клонится. В клетке тонко и пронзительно крикнула какая-то птичка. - Он, кажется, любит птиц? - спросил Ганка. - Что любит? - зачем-то переспросил Курт. - Ах, да, птиц-то? Любит, любит! Птиц-то он, точно, любит. Вот заказал дрозда принести. Сейчас я ходил западню ставить. - Какого дрозда? - спросил Ганка. - А черного дрозда, - мирно объяснил Курт, смотря в зеркало. - Мы сегодня пойдем с Гансом к оранжерее, там сейчас самый лов. - К оранжерее? С Гансом? - донельзя удивился Ганка. - Это после того, как профессор... Курт несколько насупился и вздохнул. - Да, да, - сказал он прочувствованно. - Бедная госпожа Мезонье! Профессора я уже не жалею. Раз его нет, так и жалеть некого. А госпожу Мезонье... И так помрачнел, что казалось, вот-вот всхлипнет. - Очень жалеете? - иронически спросил Ганка. - Очень! - печально кивнул головой Курт. - Уж так жалею, уж так я ее жалею... - Курт, что вы валяете дурака! - крикнул Ганка. - Вы думаете, я не вижу этого? Благодетель! Жену он жалеет! Он пойдет с Гансом черт знает кому ловить дрозда! Это тогда, когда еще теплый труп профессора лежит в доме... - Извините, не черт знает кому, - поправил солидно Курт, - а самому господину полковнику. И потом, дорогой, ну зачем вы кричите? В доме умершего говорят шепотом. Ганка приложил руку ко лбу. Голова у него гудела. - Вы нарочно издеваетесь надо мной, - сказал он глухо. - Бог знает, зачем это вам нужно? Отчего ни на один мой вопрос вы не хотите ответить прямо? Курт положил бритву и обернулся к Ганке. - Ну, вы мне ответите на один мой вопрос? - спросил он, улыбаясь. - Пожалуйста! - гневно фыркнул Ганка. - Так вот: какого дьявола вам от меня нужно? - Мне? - опешил Ганка. - Да, вам! От меня? Какого черта? Скажите! Ганка растерянно молчал. - Что вы пристаете ко мне? С каких пор я знаком с профессором? Как я знаком? Что мне говорил профессор? Почему говорил? С какого времени я знаком с Курцером? Почему знаком? Любит ли Курцер птиц? Почему любит? Какую птицу я ему пойду ловить? С кем пойду? Когда пойду? Зачем вам это все нужно? Какая причина вашей... ну, любознательности, что ли, я, уж так скажу из деликатности? Ганка растерянно молчал. - Ну вот, видите, - сказал Курт, как бы подводя итог. - Да, вы правы, правы, - сказал наконец Ганка. - Да, но дело-то вот в чем: я имею серьезные причины так вас спрашивать. Очень серьезные. Профессор вам доверял. Вот мне Ланэ говорил, что вы ему привезли какое-то письмо, потом профессор вас вызвал зачемто ночью. Это все дает мне основание относиться к вам с доверием. - Ну, а мне, сударь? - спросил Курт. - Что? - Вот вы только что сказали: "Это все дает мне основание относиться к вам с доверием", - но ведь не вы мне рассказываете о себе, а, наоборот, меня спрашиваете. Так уж позвольте тогда и вас спросить: ну, а мне-то что дает основание вам доверять? И опять-таки, если вы мне доверяете, ну, тогда, пожалуйста, говорите. Я вас буду слушать. Ганка молчал. - Ну, вот видите, сударь, - повторил опять Курт, - о чем же нам тогда с вами говорить? Он взял одеколон, аккуратно помочил платок и начал было примачивать левую, выбритую щеку. - Но повторяю: я ничего не знаю, с полковником у меня никаких отношений нет. Да и, как вы сами должны понимать, не может быть. С профессором тоже никаких особенных разговоров не было. Просто я сидел около окошечка, увидел, что свет горит, ну и зашел посмотреть, что там такое. Ну, а что касается всего прочего... честное слово, не помню даже, о чем вы меня спрашивали... Да, о птичках. Любит ли полковник птиц? Любит, очень любит. У него во всех комнатах клетки. Ну вот, кажется, и все! Он сделал еще несколько взмахов бритвой, потом аккуратно вытер ее ваткой, положил в футляр и встал. Подошел к углу комнаты, открыл ящик и вынул оттуда какое-то несложное приспособление - моток веревки, легонькие козлы, кусок сурового полотна, все это в разобранном и свернутом виде. - Видите, какой станок, - сказал он шутливо, - совсем как дыба. Правда? Вот мы сейчас это соберем, да и... Ганка стоял молча. И вдруг пришло ему в голову что-то такое, что относилось к одиночке, к желтому свету угольной лампочки и разговору вдвоем о дыбе и о том, кто ее перенес. И, не отдавая себе отчета зачем, он вдруг прочел строчки, пришедшие к нему неведомо как и откуда: Вот так же будет поздно или рано И с царством многолетнего тирана. Он покрутил головой: "Господи, какие есть люди на свете!" И тут он увидел - руки у Курта дрогнули, и он положил полотно на пол. - Что вы сказали? - спросил он. - Так, - быстро ответил Ганка и махнул рукой. - Но, Курт, Курт, как все это скверно устроилось! - Откуда вы знаете эти строчки? - повторил Курт и подошел вплотную к Ганке. - Кто вам их читал? Он подтянулся, стал твердым, губы и подбородок у него сразу отвердели и четко оформились. Он схватил Ганку за плечо и так больно сжал, что тот вскрикнул, но Курт будто этого не заметил. - Кто вам прочел это стихотворение? - повторил он, почти угрожающе. - Что вы на меня кричите? - машинально обиделся Ганка и вырвал у него руку. Курт с размаху ткнул свой ловкий снаряд, и все эти кусочки холста, бечевки, веревки, намотанные на палочки, - все полетело в сторону. - Откуда вы?.. - начал он тем же тоном и вдруг опомнился. Отошел, сел на табуретку и опустил руки. - Мне эти стихи прочел товарищ по камере, - сказал Ганка. - Мы сидели вместе, и вот он прочел их мне. Курт поднял голову. - Как звали вашего товарища? - спросил он. - Его звали Грубер, то есть звали Карл Войцик. Его раньше, как-то ночью, привели ночевать в мою квартиру, и вот тогда мы познакомились с ним. - Ну, а... каким образом вы и он дошли до этих стихов? О чем вы говорили до этого? Теперь лицо Курта было совсем иное. Правда, ничего существенного не изменилось в нем, только исчезло выражение этой насмешливо-выжидательной иронии, но стоило взглянуть на него, чтобы понять - вот был один человек - злой, недоверчивый, насмешливый, а теперь говорит, слушает, спрашивает кто-то совсем другой. - Его теперь уже нет, - ответил Ганка этому другому человеку. - Он погиб. - Вы точно знаете это? - спросил Курт. - Его вывели из моей камеры, - ответил Ганка. - Мы только что говорили с ним о Кампанелле, и вот... - Да, да, о Кампанелле, - со страшной энергией тоски тихо сказал Курт. - Но, Ганка, Ганка, расскажите мне все! Как вы встретились? Что вы говорили? Все, все мне расскажите, слышите? - Он подошел к двери и заложил ее на крючок. - А черный дрозд как же? - все-таки не удержался Ганка. Курт криво и зло усмехнулся. - Черный дрозд? Черный дрозд будет, - пообещал он, намекая на что-то, чего Ганка понять еще не мог. - Черного дрозда я на последний случай берегу. И вот тут этому незнакомому и мало симпатичному ему человеку, которому Ганка имел все причины не доверять, он рассказал все: и про свой арест, и про разговор с Гарднером, и про декларацию, и даже про то, зачем он приехал сюда и что думает делать. Он рассказал быстро, свободно, обращаясь больше к себе самому, чем к Курту, но Курт, видимо, понимал это, потому что не перебивал его, не расспрашивал, а только в нужных местах кивал головой и поддакивал: - Да, да... Ну, конечно, так... Да, да... Ганка говорил долго, и когда он кончил, Курт встал с места. - Да, - сказал он; отвечая каким-то своим мыслям. - Плохо. Очень, очень плохо. - Что плохо? - спросил Ганка, следя за ним глазами. - Ничего, - ответил Курт. - Идемте за пустырь, посмотрим мои силки. Глава шестая Они вышли к пустырю, и тут Курт начал расставлять силки. Было тихо и пустынно. Воздух густел и становился влажным. По верхам бурьяна, по сердитым лопухам и бурым репейникам прошел ветерок, и вдруг сильно повеяло сырой землей и неясным ароматом каких-то цветов. От развалин несло влажным мхом и отсыревшим кирпичом. Над небольшой зеленой лужей в глубине развалин стоял легчайший, тонкий пар. Самозабвенно заливались - словно набухали и лопались огромные тинистые пузыри - зеленые лягушки. Крикнула один раз какая-то небольшая болотная птица. Подождала немного и еще раз крикнула. Курт посмотрел на солнце и покачал головой. - А уж поздно, - сказал он, - как бы не запоздали. Пожалуй, и не прилетят. Черная птица, длинная и бесшумная, как кошка, косо пронеслась мимо них, широко махая крыльями. Села на кирпичную кладку и пронзительно, отрывисто закричала. Курт посмотрел на нее и только головой качнул. - Козодой, - сказал он. - Давно их тут не было, а в этом году парочка живет где-то в парке, только вот не могу доглядеть где. Он наладил силок, поставил его под куст, потом возвратился к развалинам, вынул платок, расстелил, сел на него, достал из кармана трубку, выбил о кирпич - все это не торопясь, по-деловому, основательно, - закурил и заговорил. - Вот от этой бесформенности и погиб ваш шеф! Так и не смог понять, с кем же он очутился под конец и как это так вышло, что они считали его коммунистом. Что ж, старик был мужественным человеком. Да вот только... кончил неладно. Сенека тоже умер замечательно, но смерть его не стоит и самой худшей из его плохих трагедий. Вот это-то и надо вам понять, хотя бы сейчас! Ганка посмотрел на него усмехаясь. - Надо ли? - спросил он. - Надо, надо, - сказал Курт, - Очень надо... Я ведь чувствую, что вы затеяли! Так вот, не нужно. Так кончают только институтки да проигравшиеся шулера. Он встал и пошел, не прощаясь, и вдруг, вглядываясь в его неторопливые, громоздкие, но очень устойчивые движения, Ганка вспомнил и человека совсем другого и разговор другой, не похожий на этот. В ужасе внезапного озарения он поглядел на Курта, ибо только в эту кратчайшую секунду восстановил в уме все недостающие звенья той огромной цепи причин и событий, в начале которой стоял приход садовника Курта на виллу и в конце разговор с Войциком. - Боже мой, - сказал он болезненно. - Боже мой, так вот оно как! Курт... Курт остановился, и тогда Ганка подбежал и схватил его за руку. - Слушайте, - сказал он запальчиво и восторженно, - слушайте, я расскажу вам... Я сегодня же пойду... - А вот об этом не надо говорить, - сказал Курт серьезно и строго. - Знаете: "Что задумал делать, делай скорее". - Хорошо, - сказал Ганка и сжал губы. - Прощайте. Он был уже на краю полянки, когда Курт окликнул его. - Вот что, Ганка, - сказал он, подходя к нему и как будто даже смущенно дотронулся до его руки. - Вы не сердитесь на меня, пожалуйста, если я что не так сказал или повел себя. Но посудите: зачем мне было знать о вас что-нибудь особое? Кто я такой? Чужой человек. Вы и любите-то меня не особенно. -Да нет, я верю вам, - быстро ответил Ганка и схватил его за руку. - Верю, верю! Я не знаю, как это вышло, но только я понял: вот тот самый - ведь и Войцик был... - Дорогой мой, вот что, - Курт положил ему руку на плечо, - уясните себе, про меня пока знаете вы только одно: я служу Курцеру. Я же, как его служащий, знаю про вас и другое. Дай Бог, чтоб все ваши порывы не свелись к новой истерике... - Почему вы так думаете? - пробормотал Ганка. - А, милый! Вы уже вторые сутки бьетесь в ней, только почему-то не замечаете этого. Помните, вы стояли в толпе и крикнули что-то солдату? И это была истерика, и очень скверная. Вы-то спрятались, а другие за вас поплатились. Потом вы пришли ко мне - и тоже это была истерика. И сейчас, наконец, когда желаете со мной поделиться вашими планами, тоже бьетесь в истерике. Он вдруг засмеялся. - А впрочем, желаю вам всего хорошего. Но только не думайте, пожалуйста, что все дело в том, чтобы убивать, убивать, убивать. Одним этим ничего не сделаешь. Истерик-то никто не боится. Он хотел сказать что-то еще, но в это время затрещали кусты. Курт отскочил от Ганки. Чертыхаясь и треща, по кустам кто-то шел к ним, только не со стороны дорожки, а исподволь, в обход. - Правее, правее, - вдруг крикнул Курт, - там дорожка есть! Появился Ланэ, за ним Кох и Гарднер. - Ну, я же говорю, здесь они, - сказал Ланэ, - и доктор тут дрозда ловит. - Ох, и птицеловы вы! - сказал Гарднер. - Мальчишка к вам все просился, я не пустил его. И нашли же местечко, где птиц ловить! Весь оборвался, пока шел. Курт, где ваш западок? Бросайте его к дьяволу. Больше вам он уже не понадобится. Кончились ваши птички. Курт посмотрел на него с удивлением. - Да, да, - сказал Гарднер, - не для кого больше их ловить. Хозяин-то ваш Богу душу отдал. Теперь уж скрывать незачем, профессор-то умер, а у господина Курцера сердце сдало. Вот какие вещи получаются, Курт. - Ладно! - угрюмо кивнул головой Курт, нимало не удивясь тому, что у Курцера сдало сердце. - Не хватало мне еще вони, упокой, Господи, моего хозяина, а я терпеть больше этого не желаю - в комнату не войдешь. С минуту все помолчали. - Сердце сдало, - покачал головой Курт. - И как не сдать, когда здесь такое творится! Профессор-то не чужой человек, а шурин. А господина Курцера этот нечистый дух Бенцинг все сбивал. Если бы не он, у меня бы клумбы чище бенгальских огней заиграли. Я ведь садовник старый, господа, опытный, меня еще старый Курцер учил. - А кто же мешал тебе? - ворчливо спросил Кох. - Все только с воробьями треплешься. У тебя постоянно что-нибудь не так. Курт вдруг выпрямился, лицо его одеревенело, он отвесил нижнюю губу и сказал густо и натуженно: - У меня родители вполне благородные люди из города Профцгейма, а я их законный сынок! - А? Кох, здорово? - повернулся к своему спутнику Гарднер. - На эти штучки-то он мастер! Где оскалиться да и покритиканствовать, там и он, - с хмурой улыбкой похвалил Курта Кох. - Ну ладно, Курт, этот Бенцинг больше вам не помеха, - великодушно сказал Гарднер. - Я его арестовал. - Да он того и заслужил, - одобрил Гарднера Курт. - Как начнет ходить по дорожкам да кусты тросточкой шевелить: тут почему не так да там по какому праву не этак? - полный базар. А хозяин-то... Вот, лови ему дрозда. Попробуй поймай его! В снасти этой и воробьишка-то не запутается, не то что там дрозд! Они же высокие господа, - он робко поглядел на Гарднера. - Все они слегка... - Ну, ну? - сказал Гарднер и быстро взглянул на Коха. Курт немного покрутил пальцами около лба. - Ах, негодяй, ах, критикан! - сияя, сказал Кох. - Ладно, Курт, - сказал Гарднер, - мы с вами еще поговорим. Ганка! Завтра утром прошу вас ко мне, поедем в город разбирать дела института. - На это Ланэ есть, - сказал Ганка, отворачиваясь. - Вот как! - улыбнулся Гарднер. - А если мне нужно именно вас одного? Ну, так я жду вас к себе, и не завтра, а через тридцать минут, со всеми бумагами. Идемте, Ланэ! Они ушли втроем, и Курт, склонив голову набок, слушал, как они идут по дороге. Гарднер сидел внизу, в комнате Курцера, и дописывал рапорт. Он и всегда-то любил писать, а сейчас выписывал последние строчки рапорта прямо с наслаждением. Почерк у него был красивый, крупный. Стройные буквы стремительно и прямо ложились на бумагу. Он чувствовал себя прекрасно. Еще день, еще ночь - и все. Пусть даже это дело с профессором и провалится, ему и на это теперь наплевать. Он свое исполнил, кого надо надоумил, кого надо предупредил, а там уж дальше не его забота. Рядом с кипой бумаг лежал раскрытый портфель, набитый документами, и лакированный ящик на замке. "Как это говорили древние римляне: "Что не берет железо, то возьмет огонь". Честное слово, это ловко! Ему всегда нравилась римская деловитость. И он улыбнулся, вспоминая последний разговор с карликом. "Дудки! Я тебе больше не слуга!" Гарднер был в новом, очень хорошем штатском костюме, выбритый, надушенный, и поэтому чувствовал невероятную легкость во всем, точно после хорошего душа. Солдат ввел Ганку и остановился около притолоки. - А, - сказал Гарднер радушно, - все-таки пришли. Садитесь, пожалуйста. А чего вы такой зеленый? Можно идти, - обратился он к солдату. - Вы что, принесли что-нибудь? - Да, - сказал Ганка, - смотрите, что я нашел в кабинете профессора, - он вынул из кармана длинный, плотный конверт. Не вставая, Гарднер через стол протянул руку. - Ага, давайте-ка сюда. Все писал, старичок! Он посмотрел конверт на свет, понюхал и рванул его вкось. Тогда Ганка вытащил браунинг и, не целясь, почти боясь смотреть даже, выстрелил в этот матово блистающий, высокий, шафранный лоб. Он увидел еще раз лицо это, руку с зажатым в ней конвертом. Все это под углом и очень крупно. И вдруг все кругом пошло толчками, четко и отрывисто, словно засекая секунды на хронометре. От выстрела у него дрогнуло плечо, и он чуть не выронил оружие. Тогда он закусил губу, сощурился и уже четко и спокойно еще раз за разом спустил курок. Лицо Гарднера завертелось, запрыгало, запрокинулось быстро и легко, как мишень в тире. И только ушло от Ганки это лицо, как он увидел другое - неподвижную четырехугольную голову, кожу, всю в подтеках, в ржавых пятнах. Лицо Войцика было неподвижно, глаза опущены. На Ганку он не смотрел, как и тогда, в минуту расставания. Вдруг сзади закричали. Ганка быстро оглянулся. Вбежал солдат, да и застыл, ошалело открыв рот. "Ну, беда тебе теперь! Недоглядел! Расстреляют зверюгу!" - подумал Ганка со злым удовольствием. Гарднер лежал на столе подбородком вперед. Особенно ясно был виден аккуратный, сиренево лоснящийся пробор. Ганка прыгнул и прижался к косяку окна. Войцик стоял рядом с ним, локоть о локоть. - Да, это дело, - сказал ему Ганка, смотря на солдата. - Это такое дело... - повторил он и, боясь опоздать, сунул браунинг в рот. Выстрела он уже не услышал. "ЭПИЛОГ " На этом бы мне и кончить свои записки, но вот что случилось неделю назад. В понедельник, после обычного недельного профессорского обхода, ко мне подошла ясно улыбающаяся, подтянутая и оживленная сестра (не помню, писал ли я, что больница, где я нахожусь, частная, довольно дорогая, и поэтому сестры здесь тоже особые), ткнула острым розовым ноготком в смятый угол подушки и, ласково наклонившись надо мной, спросила, не скучаю ли я, не хочу ли принять внеочередного посетителя. Нужно заметить, порядок нашего отделения очень строг именно в этом пункте. В больнице допускалось

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору