Юрий Домбровский.
   Факультет ненужных вещей

   -----------------------------------------------------------------------
   М., "Книжная палата", 1990.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 20 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                          Анне Самойловне Берзер с глубокой благодарностью
                       за себя и за всех других подобных мне посвящает эту
                       книгу автор


                          Когда спросят нас, что мы  делаем,  мы  ответим:
                       мы вспоминаем. Да, мы память человечества,  поэтому
                       мы в конце концов непременно победим;  когда-нибудь
                       мы вспомним так много, что  выроем  самую  глубокую
                       могилу в мире.
                                                                Р.Брэдбери

                          Новая  эра  отличается  от  старой  эры  главным
                       образом тем, что плеть начинает  воображать,  будто
                       она гениальна.
                                                                   К.Маркс



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


1

   Копали археологи землю, копали-копали, да так ничего и не  выкопали.  А
между тем кончался уже август: над прилавками и садами пронеслись  быстрые
косые дожди (в Алма-Ате в это время всегда дождит), и времени  для  работы
оставалось самое-самое большее месяц.
   А днем-то  ведь  все  равно  парило;  большой  белый  титан  экспедиции
накалялся так, что до него  не  дотронешься.  Идешь  в  гору,  расплеснешь
ведро, и лужа высохнет тут же, а земля так и  останется  сухой,  глухой  и
седой. А однажды с  одним  из  рабочих  экспедиции  приключился  настоящий
солнечный удар. Вот  поднялся-то  шум!  Побежали  в  санчасть  колхоза  за
носилками. Они стояли у  стены,  и  когда  Зыбин  -  начальник  экспедиции
Центрального музея Казахстана - наклонился над ними, то с серого  брезента
на него пахнуло йодоформом и карболкой. Он даже  чуть  не  выронил  ручку.
Ведь вот: сад, ветер, запах трав и яблок, блеск и трепет листьев, на траве
чуткие черные тени их, а тут больница и смерть.
   Ну а потом все пошло очень быстро - больного прикрыли зеленым махрастым
одеялом и стащили вниз. Все бестолково кричали: "Тише, тише!  Ну  чего  вы
его так? Это же больной!" - остановили под горой попутную  пятитонку  -  в
это время из домов отдыха  все  машины  несутся  порожняком,  -  осторожно
вознесли носилки и поставили возле мотора - там трясет меньше, - и  сейчас
же два молодых землекопа, остро блеснув ботинками, вскочили и  уселись  по
обе их стороны. Они уже успели где-то нагладиться, начиститься, вымыться и
расчесаться. Ну а рабочий-то день,  конечно,  пропал.  Все  разбрелись  по
саду, кое-кто пошел к речке, и  оттуда,  из  кустов,  ударила  гармошка  и
заорала девка.
   Орали здесь, как и на всех посиделках, - громко, визгливо, по-кошачьи.
   - О, слышите, - с удовольствием  сказал  Корнилов,  поднимая  ослепшую,
взмыленную голову. - Обрадовались! Вот  работников-то  мы  с  вами  нашли,
Георгий Николаевич, а? С ними как раз клад отыщем.
   Их было двое. Начальник экспедиции Зыбин и археолог Корнилов.
   Они оба - он и Зыбин - с белыми  литровыми  жестянками  из-под  компота
стояли над  горным  ледяным  потоком  (это  и  была  речка  Алмаатинка)  и
окатывались с головы до ног.
   - А, черт с ними, - сказал Зыбин. - Дня-то все равно уже нет.
   - Да, конечно, черт, дня нет, - вяло согласился  Корнилов  и  по  плечи
окунулся в поток. - Но ведь это что значит? - продолжал  он,  выныривая  и
отфыркиваясь.  -  Ведь  это  значит,  что  пока  мы  тряслись   над   этим
Поликарповым,  кто-то  уже  успел  сгонять  в  правление  к  Потапову   за
гармошкой, а это, я вам скажу, две  версты  верных  по  горам.  Я  однажды
посмотрел на часы, пока шел, - полчаса, верных две версты.
   - А вы сегодня Потапова видели? - быстро спросил Зыбин.
   - Видел. А как галдели, как они, черти, галдели. Один так ко мне  прямо
в палатку влетел. Я проявляю, так он,  скот,  нарочно  все  настежь!  "Наш
товарищ доходит, а вы  тут  разложили  свои..."  Товарищ  у  него,  черта,
видишь, доходит. Очень нужен ему товарищ! - И он опять  ушел  по  плечи  в
поток.
   Зыбин подождал, пока он вынырнет, отфырчится,  отчертыхается,  разлепит
глаза, и сказал:
   - Надоели мы  им  до  чертиков,  Володя.  Устали  они,  разочаровались,
изверились. ("Вот-вот, - согласился Корнилов, - вот-вот,  они  изверились,
скоты!") А помните, как было сначала? Жара, дождь, а  они  знай  грызут  и
грызут холм. А теперь, когда два месяца  прошло  впустую,  ни  горшка,  ни
рожка, ну конечно... Ну хотя бы вы снова скотские кости откопали, что ли.
   Корнилов стоял молча и зло,  докрасна  растирал  ледяной  водой  живот,
грудь и шею. Движения у него были  широкие  и  сильные.  Когда  Зыбин  ему
сказал о скотских костях, он вдруг приостановился и спросил:
   - А мне, пока я в городе был, никто не звонил?
   - Да нет... - скучно начал  Зыбин  и  вдруг  всплеснул  руками.  -  Ой,
звонили, два раза даже звонили! Потапов приходил за вами. Какая-то женщина
звонила. Я велел ей дать музейный телефон. Ничего? Она вас застала?
   У Корнилова вдруг остро блеснули глаза.
   - Женщина-то? - Он схватил с большого синего валуна мохнатое  полотенце
и стал им быстро, ловко и весело растирать, как будто Пилить,  спину.  Был
он невысокий, загорелый, мускулистый, чернявый и очень подвижный.  У  него
всегда все ходило: руки, спина, мускулы, губы, глаза. "Артист,  -  подумал
Зыбин, любуясь им. - Ох артист же! Это он в Сандунах так".
   - Ничего,  ничего,  дорогой  Георгий  Николаевич,  -  бодро  воскликнул
Корнилов. - И не только ничего, но  даже  и  очень,  очень  хорошо.  -  Он
скомкал полотенце и бросил его в  Зыбина.  -  Собирайтесь-ка,  натягивайте
новые сотельные брюки, и потопали. Директор, наверно, уж нас заждался.
   Он  всегда,  когда  был  возбужден,  говорил  вот   так:   "сотельный",
"потопали" или даже "увидишь - закачаешься".
   - Директор?  -  Зыбин  даже  сел  на  валун  (к  этому  бедламу  еще  и
директор!). - Да разве он...
   - Ну а как же, - весело и дружелюбно ответил Корнилов, с  удовольствием
рассматривая его полное белое лицо и светлые водянистые  глаза,  они  даже
как-то поглупели за секунду. - А как же, дорогой Георгий Николаевич? Он же
вас любит, правда? Ну а если любит, то и сам приедет, и  гостей  привезет.
Да каких гостей. Увидите - закачаетесь. Он так и  сказал  мне:  "Ждите,  я
приеду". Ну-ка пошли встречать.


   Они взбирались по пологому холму через кустарник. На одном уступе Зыбин
вдруг остановился и ласково сказал Корнилову:
   - Володя, вы посмотрите-ка туда, вон-вон туда, на дорогу.
   - А что?
   - Да как старинная гравюра.
   Уже   смеркалось.   Тонкий   туман   стелился   по   уступам,   и   все
огненно-кровавое, голубое, темно-зеленое,  фиолетовое  и  просто  белое  -
круглые листы осинника, уже налившиеся винным багрянцем; частые  незабудки
на светлом болотистом лужке, черные  сердитые  тростники;  влажное,  очень
зеленое и тоже частое и чистое, как молодой лучок, поле - с одной  стороны
его покачивались ажурные белые зонтики, а с другой стороны стояли  высокие
строгие стебли иван-чая с острыми чуткими листьями и фиолетовым цветом,  -
все это,  погруженное  в  вечер  и  туман,  смирялось,  тухло,  стихало  и
становилось тонким, отдаленным и фантастическим.
   - Как старинная гравюра под прокладкой, - повторил Зыбин.
   - Да вы поглядите, где вы стоите, - вдруг сердито крикнул  Корнилов,  -
вы же сотельные брюки испортили, ой горе мое!
   Зыбин залез в куст степной полыни, и она обмарала  его  желтой,  плотно
пристающей пылью.
   - Да что руками, что вы все руками? - еще сердитее закричал Корнилов. -
Только еще больше вотрете. Вот придем - надо будет  взять  сухую  щетку  и
отдраить вас всего. Но только пусть она сама драит. Она, а  не  вы.  А  то
ничего  не  выйдет.  -  Он  смешливо  покачал  головой.  -  Вот  комиссия,
создатель. Приедут, посмотрят. Рабочие водку глушат. Одного  так  уж  даже
замертво увезли. Научный состав навеселе, а руководитель сидит без  штанов
в шалаше. Красотища! А научные результаты-то, а?
   - А ваши косточки, Володя, - ласково сказал  Зыбин.  -  Ваши  рожки  да
ножки. Вот мы их и предъявим. Ведь вы их еще не зарыли?
   Корнилов загадочно посмотрел на него.
   - А что мне их зарывать, - сказал он. - Что их зарывать, если...


   А история с костями была  такая.  Когда  после  первых  робких  успехов
экспедиции началась полоса сплошных неудач, Корнилов по каким-то  понятным
одному ему приметам вдруг решил,  что  место,  где  они  копают,  конечно,
безнадежное, но вот если приняться за небольшой пологий холмик на яблочной
просеке...
   - Да ведь это же погребение, - убеждал  он  Зыбина,  -  очень  богатое,
вероятно,  даже  конное  погребение.  Обязательно  надо  попробовать.   Ну
обязательно.
   Копали долго и безнадежно. Меняли места,  изрыли  весь  участок  и  под
конец докопались. Отрыли преогромную ямину, полную  костей.  Видимо,  сюда
свалили остатки какого-то богатырского пиршества - персон эдак на  тысячу.
Коровы, овцы,  козы,  лошади,  свиньи!  В  общем,  такой  груды  мослаков,
пожалуй, еще никто никогда не видал. Ну что ж! Отрыли и  зарыли,  что  еще
делать с костями? Но по колхозу уж пополз  слушок,  что  ученые  раскопали
сапное кладбище. Что тут только поднялось!  Сначала  взбунтовался  колхоз,
затем забеспокоились дамы из дома отдыха СНК, за домом отдыха СНК зазвонил
и загудел  во  все  аппараты  Наркомздрав.  На  место  раскопок  прилетела
стремительная комиссия эпидемуправления с молодыми сотрудниками в  пенсне,
террористического вида и с ящиками с крестами,  колбами,  пробирками.  Яму
снова раскопали, обвели канатами и поставили мрачного человека с  кобурой.
А пока шел суд да  разбор,  двум  парням-землекопам  где-то  на  вечеринке
просадили головы. "Сап разводите, проклятые! Вот ваш прораб нам попадется!
Всем головы поотмотаем!" Головы, правда, никому не  отмотали,  и  комиссия
уехала, составив даже акт, что кости  по  давности  времени  опасности  не
представляют, но все равно все могло бы обернуться очень плохо, если бы не
бригадир Потапов. Он - умница! - притащил на заре  два  ведра  карболки  и
залил яму. Вонь, конечно,  поднялась  страшенная,  но  она  сразу  всех  и
успокоила. Несло двадцатым  годом,  вокзалом,  бараком,  сборным  пунктом,
пропускной камерой - то есть чем-то сугубо  житейским,  во  всяком  случае
сап, вылезший из тысячелетней могилы, так не пахнет.
   Директор узнал об этой истории только через месяц,  когда  вернулся  из
срочной столичной командировки. Он вызвал Зыбина и хмуро сказал  (а  глаза
все-таки смеялись):
   - Ну, то, что вы казенные деньги без меня в землю зарыли,  это  черт  с
вами - "наука умеет много гитик", а что  такое  гитика,  никто  не  знает,
значит, и спроса нет.  Ну,  а  если  вам  колхозники  ваши  ученые  головы
посшибают, тогда что? Я за вас, дураков, не ответчик!
   Так и стояла яма посередине сада, пахла двадцатыми годами,  и,  проходя
мимо нее, все плевались и поминали ученых.


   ...Корнилов загадочно посмотрел на Зыбина.
   - А что мне их зарывать? - сказал он. - Что их зарывать, если их завтра
же увезут в город?
   - Это зачем же? - остановился Зыбин. - На студень, что ли?
   - А затем, -  ответил  Корнилов  с  великолепной  легкостью,  -  затем,
дорогой, что Ветзооинститут у нас  покупает  костный  материал.  Так  вот,
завтра  приедет  директор  с  профессором  Дубровским,  он  осмотрит  все,
заактирует, а затем переведет нам бобики в размере затрат. Но это  завтра,
завтра не сегодня, как ленивцы говорят. Это я вам так, для страха  сказал,
что сегодня.
   Зыбин засмеялся.
   -  Не  проходит,  Володя.  Фамилия  подвела.  Вам  бы  выбрать  другого
кого-нибудь. Профессор Дубровский месяц как арестован.
   - Да это не тот, голуба моя, - ласково пропел Корнилов. - Тот  историк,
голуба, а это - ветеринар.
   Зыбин посмотрел на Корнилова, хотел сказать что-то язвительное и  вдруг
осекся. Он вспомнил, что и правда Дубровских два и один из  них,  старший,
как раз в Ветзооинституте ведает кафедрой зоологии.
   -  Нет,  правда?  -   спросил   он   робко   (коленки   у   него   были
желтые-прежелтые).
   - Святая истина, - проникновенно ответил Корнилов. - Мы продали костный
материал чистопородных линий скота III-IV веков. Еще не верите! Знаете что
тогда?  У  Потапова  висит  натуральный  Никола  Мирликийский.  Идемте   -
приложусь. Там и водка есть. Пойдемте.
   Зыбин наклонился и стал резкими  боковыми  ударами  ладоней  отряхивать
коленки. Корнилов стоял над ним и смотрел.  Брюки  Зыбина  его  больше  не
трогали.
   - Вы гений, - решительно сказал наконец Зыбин, поднимая голову от своих
теперь уже безнадежно замаранных темно-оливковых коленок. -  Второй  Остап
Бендер. Выдумать такое... нет, точно гений!
   - Не я, - скромно ответил Корнилов. - Я гений, я Остап Бендер,  но  мне
принадлежит только общая идея, а воплощение ее... - он загадочно помолчал,
- завтра вы сами увидите это воплощение. О, там бьют уже  в  рельсу.  Каша
готова! Идемте к Потапову. Я сказал: жди, притащу твоего ученого!


   Комиссия нагрянула к концу следующего дня в  двух  машинах.  В  первой,
трескучей, помятой, но известной  всему  городу  "М-1"  ехали  директор  и
дед-столяр. Черт знает зачем везли сюда деда. Но он сидел, гордо  курил  и
озирал окрестность. И по ту сторону, и по эту.  Вид  у  него  был  трезвее
трезвого.
   "Орел", - подумал Зыбин.
   Третьей в машине сидела высокая, очень  красивая,  похожая  на  индуску
девушка с  чистым,  продолговатым,  матовым  лицом  и  черными  блестящими
волосами. Клара Фазулаевна, зав. отделом  хранения.  Она  смотрела  поверх
машины и думала что-то совсем свое. А за "эмкой" шла еще машина - длинная,
худая, желтая, стремительная, как гончая или  борзая  (в  машинных  марках
Зыбин совсем не разбирался). В ней было только двое: высокий тощий  старик
в  чесучовом  костюме  и  полный  немчик,  белобрысый,  нежно-веснушчатый,
очкастый, в пробковом шлеме и  с  фотоаппаратом  через  плечо.  Он  и  вел
машину.
   Музейная  машина  доехала  до  бугра,  урча  взобралась   на   него   и
остановилась, покачиваясь и порыкивая. Дед  и  директор  соскочили.  Клара
осталась. Директор что-то спросил ее или сказал ей что-то (ткнул пальцем в
палатки и фыркнул), но она в ответ только дернула плечиком. Оба  археолога
смотрели на них с вершины другого холма. Вокруг -  кто  с  киркой,  кто  с
лопатой - стояли рабочие. Сейчас  раскапывали  именно  этот  холм.  Только
теперь предполагалось, что это не цитадель, а могила вождя - курган.
   - И опять полдня летят! И самые продуктивные, по  холодку,  -  вздохнул
Зыбин, смотря на дорогу. - Ну что ж, Володя, идите встречайте,  а  я  пока
сбегаю в лавочку. Раз уж деда привезли, без этого не обойдешься.  -  И  он
побежал вниз.
   Корнилов секунду смотрел ему вслед, соображая, а потом крикнул:
   - Но берите только водку! Шампанское есть, стоит в заводи.
   - А это как же? - удивился Зыбин, останавливаясь.
   - А вот так же, - отрезал Корнилов и покатился вниз.
   Зыбин постоял, подумал, пожал плечами.
   - С чего ж это он шампанского? - спросил он недоуменно. - Вечно чего-то
он...
   - А подвела, - радостно объяснил ему парень,  что  стоял  рядом,  -  не
приехала. Вот он и продал вам свои заготовки!
   - Кто? Да ну, глупости! - резко отмахнулся Зыбин и пошел было вниз,  но
тут другой рабочий, Митрич, пожилой, степенный, которого бригадир  Потапов
втер в экспедицию (толку от него колхозу все равно было чуть), авторитетно
подтвердил:
   - Нет, приезжала, приезжала. Он с ней из  города  приехал.  Машину  там
около реки оставили - она сама ее вела - и сразу оба к яме. Он: "Стойте, я
вам покажу - вот, вот и вот!" - взял ее зонтик да  ка-ак  начал  шуровать,
она сразу и нос в платок: "Не надо, не надо, я и так вас поняла".
   Все засмеялись. "А ведь не любят они Корнилова", - подумал Зыбин и  сам
не различил, приятно это ему или нет, во всяком случае  в  эту  минуту  он
понял, что Корнилова можно и не любить.
   - Ну а потом что? - спросил он.
   - А потом они ко мне пришли. "Митрич, принимай гостей". Жена им яишенку
с луком сварганила, а меня за коньяком послали. Я обратно шел, три  яблока
ей самых-самых,  ну  что  ни  на  есть  самых  крупных  сорвал,  она  даже
перепугалась: "Ой, ой, какие, разве такие бывают?"
   Зыбин взглянул на рабочих. Они слушали и ухмылялись.
   - Да кто же она такая? - спросил Зыбин ошарашенно. - Откуда?
   - Вот откуда она! - с удовольствием сказал Митрич. - Откуда - не  знаю!
Я ведь не прислушивался. Только я вот что понял. Она вроде где-то  с  вами
встречалась. Или вы отдыхали вместе, или куда ездили.
   - Я? Нет! - сказал Зыбин. - Этого не может быть.
   - Нет, точно, точно, она вас знает, очень она интересовалась!  Говорит:
"Он меня теперь не узнает". А  он  говорит:  "Узнает".  Потом  он  сбегал,
какие-то ей два черепа принес, козьи, что ли. Скатерть чистая, так  он  их
прямо на нее! Жена ее потом в золе стирала.  Потом  они  на  речку  вместе
пошли... - Он помолчал и добавил: - Руки мыть!
   Все дружно заржали.
   - Ну ладно, Митрич, пошли, ты мне поможешь! Пока они там будут...
   - А красивая, - сказал Митрич, идя за ним. - Полная! Волос желтый,  лет
двадцать пять, не больше! Прическа! Цепка! Часики!
   Тучи разошлись, проглянуло солнце, и сразу стало  очень  жарко.  Вообще
лето было сухим. Дожди прошли  только  недавно  -  редкие,  косые,  мелкие
дожди. Такие, если  они  пролетят  где-нибудь  около  Москвы  или  Рязани,
называются грибными. Но тут истомленная жаром земля  принимала  их  жадно,
раскрыто, всеми холмами и ложбинами предгорий, всеми гектарами бурых кашек
и белых колокольчиков, пожухлыми листьями  кустарников.  Белые  парашютики
плавали в воздухе - отцвели одуванчики. Нежизненные нежные голубые цикории
на высоких, узловатых, крепких и прямых, как веревки, стеблях  выгорали  и
становились  розовато-фарфоровыми,  белыми,  серыми,   бесцветными.   Зной
дрожал, как жар над самоваром. Но вовсю заливались кузнечики.  В  непогодь
они притихали, а в солнце выбирали самые что ни на  есть  сухие  сожженные
откосы, и все сотрясалось тогда от их стрекота,  он  был  так  убийственно
ровен, что Зыбину  казалось  -  не  просто  тишина,  а  мертвое  безмолвие
окружало его все эти  месяцы.  Но  сейчас  все  вокруг  было  опять  полно
осколков - мелких, остро ранящих. Трава пела, стонала,  стрекотала.  Зыбин
различал даже отдельные голоса. Кто-то отчетливо и жалобно просил:  приди,
приди, приди... А  там,  выслушав  его  до  конца,  отвечали  отчетливо  и
сердито: нет, нет, нет! Проходя мимо зонтика, Зыбин увидел ее  -  зеленую,
большеглазую,  словно  выкроенную  из  зелено-белого  серебристого   листа
кукурузы кобылку. "Она? - подумал он. -  Но  ведь  саранча  не  стрекочет,
кажется..."
   Директор с профессором Дубровским стояли посреди поляны. И  Клара  тоже
стояла с ними.
   - "Орошай вином желудок. Совершили круг созвездья. Тихо нежная  цикада,
притаясь, от жара стонет", - сказал Зыбин подходя и стиснул Кларе руку.  -
Стихотворение Алкея, перевод Вересаева, собрание сочинений,  том  девятый.
Здравствуйте, товарищи!
   - Нет, с вином мы, похоже, подождем, - жизнерадостно ответил  директор,
- мы пока с тобой и на квас не заработали. Значит, и орошать  желудок  нам
вроде бы не с чего. Ну, здравствуй, здравствуй, хранитель! Вот за  костями
к тебе приехали.
   Он говорил и смотрел ему в лицо добрыми смешливыми глазами.
   - Но мы-то с вами, пожалуй, заработали, - сказала тихо Клара директору.
   - Но мы-то с вами, - махнул рукой директор, - мы-то с вами, известно, -
золото! Мы люди деловые, точные, с нами шутки плохи. Так, - он обернулся к
профессору. - Вот представля