Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Домбровский Юрий. Факультет ненужных вещей -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  -
орах? - В самых, в самых горах. В ущелье. Только я-то теперь... не совсем там - ну да я еще позвоню. Праздновать-то там будем, - трубка совсем успокоилась и сейчас просто ворковала. Наверно, там уже пили. - Спасибо, спасибо, Мариетта Ивановна. Обязательно постараюсь приехать. Она опустила трубку, усмехнулась и пошла на кухню. Ниловна стояла над столом и зубным порошком чистила ножи. - Дозвонилась? - спросила Ниловна. Она засмеялась и села на табуретку рядом со старухой. - Вот пригласила Мариетта Ивановна из Медео, - сказала она. - Это далеко? Ниловна положила нож. - Так туда от Зеленого базара автобусы ходят. Как сядешь, так на последней и слезешь. Дальше они не идут. А что это за Мариетта? Я ровно такой не слышала. Не та, что книгу приносила? - Та, та самая! (Ах, Яков Абрамович! Ах, шустряк, геолог!) - Ну съезди, съезди, горы там замечательные! "Мохнатая сопка", - сказала Ниловна. - Там и перекусить, и отдохнуть, и заночевать есть где. Там, не доезжая три остановки, у вас ведь дом отдыха, меня раз туда Мария Саввишна возила, кто-то приезжал, так надо было залу убрать, посуду помыть... - А дядя там часто живет? - спросила она. - Яков Абрамович-то? Нет, их туда на аркане не затащишь. Их дело - вот! Волга, они на нее все летают да к морю. А туда - нет. "А что я там не видел? Я на эти сопки каждый день из окна гляжу. Надоели!.." Вот и весь их разговор. "Так, прекрасно, - подумала она, выходя от Ниловны. - Яков Абрамович, вы у меня в кармане! Мариетта Ивановна, скажи пожалуйста! А видать, молодая, стеснительная! Яков Абрамович, вы пропали!" - Ну кого еще на ночь глядя Господь посылает? - проворчала Ниловна и пошла в переднюю. Она же быстро юркнула к себе. Для гостей, конечно, поздно, но это не дядя - у него ключ. В передней щелкнул замок и зазвенела цепочка. Молодой сочный бас - она узнала Мячина - произнес: - А вот и его хозяйка! Марья Ниловна, молитвенница вы наша! Принимайте дорогого гостя! Это брат Якова Абрамовича - Роман Львович - наш самый-самый большой начальник. - Ну, ну, не пугайте хозяйку! - сказал гость. - А где же наша молодая очаровательная родственница? Спит или в гостях? Она тихонько наложила крючок и на цыпочках подошла к шкафу, бесшумно открыла его, посмотрела и сняла вечернее платье, но потом подумала, отложила его и вытащила строгий костюм в клетку. Это был Штерн - десятая вода на киселе - ее троюродный или четвероюродный дядя. В доме о нем почти не говорили, но после того, как она поступила в институт, его имя там ей приходилось слышать почти каждый день. Говорили, что это добродушный, обаятельный и страшноватый человек. Великий мастер своего дела. Остряк! Эрудит! О встрече с ним она мечтала давно. Утром в дверь ее комнаты громко застучали, а затем веселый басок не то пропел, не то продекламировал: Я пришел к тебе с рассветом Рассказать, что солнце встало, Что оно... - С приветом, а не с рассветом, - поправила она с софы через дверь. - Наплевать. Что оно та-та-та светом по та-та затрепетало! Вставайте, соня! Вы посмотрите, что на дворе-то делается! Она открыла глаза и тотчас же зажмурилась. Вся комната была полна солнцем. - Сколько сейчас? - спросила она. - Здравствуйте пожалуйста! Уже полных десять. Вставайте, вставайте! Я уже и кофе сварил. - Встаю, - сказала она. - Через десять минут буду. - Да не через десять, а сию минуту! Сию минуту! А еще следователь! Следователь должен быть... Знаете, каким он должен быть? У-у! Ладно, вставайте, я расскажу вам, каким он должен быть. Но в столовой она появилась не сразу. Сначала перед зеркалом бритвой подчистила брови - они у нее всегда норовили срастись, - потом прошла в ванную и пробыла там нарочно долго. Вышла с еще влажными волосами, свежая и сверкающая. Роман Львович, Толстенький, добродушненький, в полной форме, в ярком костюме приветствовал ее, стоя над кофейником. Она протянула ему руку, он почтительно приложился к ней. - Вам крепкого? - спросил он. Она кофе не пила, пила чай, но ответила, что да, самого крепкого, без молока. - О, это по-нашему, - похвалил он. - Знаете, Екатерина Вторая раз угостила чашкой кофе фельдъегеря. Он только что прискакал к ней с пакетом, а она любила красивых молодых людей, так вот, когда он выпил ее кофе, у него закружилась голова. Вот какой кофе делали в старину! Был Роман Львович роста невысокого, но сложения широкого и крепкого, и так же, как и Яков Абрамович, лицом походил он на толстого полнощекого младенца, радость мамы, - так в старину рисовали амуров, а на старых картах так, с раздутыми щеками, изображались четыре ветра. "А человек он хоть и умнейший, но подлейший", - вспомнила она чью-то сказанную про него в их доме фразу. - Ну, дорогая, дайте хоть посмотреть на вас при солнце, - сказал Штерн, - а то вчера я вас даже и увидеть не сумел. Что вы так сразу скрылись? - Ну, у вас были свои разговоры, - сказала она с легким уколом. - У меня разговоры? С прокурором? - как будто удивился он. - Да нет, какие? О чем? Да, а брови и глаза-то у вас батюшкины. Давно, давно я не видел Георгия, как он? Она слегка пожала плечами. - Хорошо. - А более конкретно? - Жив, здоров, работает. - И по-прежнему на пятый этаж бегом? - Он вздохнул. - Вот что значит родиться на Кавказе, а не в Смоленске или на Арбате. Скажите ему - когда мне будет совсем плохо, приползу и рухну у него в кабинете, потому что больше никому не верю. И я знаю, он все для меня сделает. Она слегка улыбнулась. Да в том-то и дело, что для него, человека постороннего и ему неприятного, отец действительно сделает все. Георгий Долидзе был знаменитый сердечник - человек пылкий, страстный, взрывчатый; спортсмен, альпинист, охотник, прекрасный товарищ, заботливый, как все считали, семьянин, из таких, которые не потерпят, чтоб их семья нуждалась в чем-то, но в то же время - и этого почти никто не знал - совершенно к этой семье равнодушный. Равнодушен он был и к дочери. И из этого самого равнодушия, вернее, ласкового безразличья, так и не поинтересовался, в какой именно юридический институт она поступила, бросив ГИТИС, и что ее кольнуло бросить его на четвертом курсе. Родственников же со стороны матери Георгий Долидзе совершенно не терпел, хотя говорил об этом мало и слова об "умнейшем и подлейшем" принадлежали не ему - Штерна он вообще даже и очень умным не считал. - Да, давненько, давненько мы с вами не виделись, - сказал Роман Львович. - Последний раз я был у вас когда? - Он задумался. - Да, летом 1928 года. Тогда привез я вам из Тбилиси от родственников ящик "дамских пальчиков". Вот ведь когда я вас увидел в первый раз. Вы тогда в саду играли в индейцев. Так с луком я вас и помню. Лихой индеец вы были! Волосы на лицо, а в них белые перья какие-то! Помните, а? - Он засмеялся. Она не помнила, конечно, но воскликнула: "Конечно!" И так искренне, что сама себе удивилась. (Опять эти обрыдшие ей индейцы! Этот проклятый лук и стрелы. Взрослые решили за нее, что она обязательно должна запоем читать Майн Рида, бредить индейцами, скальпами, бизонами, томагавками, и она, чтоб не подвести их, с воинственными криками носилась по саду, собирала гусиные перья и пачкала лицо дикими разводами под глазами - марать одежду ей запрещали.) - Да! А вот теперь застаю такую очаровательную взрослую племянницу. Это, конечно, все приятнее. Я слышал, вы тут будете стажироваться? - Работать я тут буду, Роман Львович, - сказала она, - служить. Меня берут по разверстке. Я еще думаю тут собрать материал для диссертации. - Это на какую же тему? - спросил он. - "Основы тактики предварительного следствия по делам об КР-агитации", - она отбарабанила это быстро, не задумываясь, потому что эту тему ей подсказал и сформулировал руководитель кафедры, в которого она была давно и, видимо, безнадежно влюблена. Тот самый молодой специалист по праву, которого однажды пригласили в ГИТИС консультантом на учебную постановку их курса. Тогда они и стали встречаться. - О-о, - сказал Штерн уважительно и стал вдруг очень серьезен. - Прекрасная тема. Но и труднейшая. Всецело связанная, во-первых, с новым учением товарища Вышинского о преступном соучастии и сообществе, знаете? слышали? Это не гроздь, а цепочка, а во-вторых, с новой советской теорией косвенных улик. Мы, советские правоведы, впервые... С сахаром, с сахаром! - закричал он и сунул ей сахарницу. - Два куска на чашку! И пейте мелкими глотками. А ГИТИС что же? - Она слегка повела плечами. (Так ли, не так ли, а уже не переиграешь, и потом, это куда более теплое и верное место под солнцем.) Он отечески положил ей руку на плечо. - Ничего, - сказал он, - жалеть не будете. Я вот тоже готовился стать писателем! - Но вы же и есть крупный писатель! - сказала она. Он махнул рукой, и на его лице промелькнуло и исчезло быстрое выраженье боли, наверно, впрочем, наигранное. - А-а, что там говорить! Прокурор я! Прокурор прокурорыч, самый доподлинный работник надзора! И все! - Ну вот видите, а сначала учились в Брюсовском институте. Это я вам отвечаю на ваш вопрос. - Понимаю. Простите. Ну, со мной все было проще простого. Просто сунули мне в комитете комсомольскую путевку и сказали: "С завтрашнего дня будешь ходить не сюда, а туда". Вот и все. Я и пошел не сюда, а туда. С тех пор и хожу. - И не жалели? - Ну как, то есть, не жалел? Очень даже жалел. Спал плохо. Бежать хотел, комсомольский билет забросить. Ну еще бы! Мечтал о доблести, о подвиге, о славе, а тут зубри судебную статистику, дежурь в отделении, составляй протокол осмотра места дорожно-транспортного происшествия. Да еще и на вскрытие потащат. А люди-то какие? Товарищи - это милиционеры, агенты, сексоты, патологоанатомы, а противники - абортмахерши, бандерши, карманники, убийцы - тьфу! И всю, значит, жизнь с ними?! А в той жизни остались и литература, и Художественный театр, и Блок, и Чехов, и Пушкин, и Шекспир - вот как я думал тогда. - А в результате через несколько лет стали известнейшим писателем, - польстила она. - Ваш "Поединок" в "Известиях" у нас ходил с лекции на лекцию целую неделю. Он слегка поморщился. - Да ведь это однодневка, очаровательница (подбирал же он подходящие словечки). Прочел - и в урну его! На полках такие вещи не стоят. Не, моя люба, настоящую вещь я напишу, если хватит силенок, лет так через 10-15, когда выйду на пенсион, а это все так - вехи, вехи! Этапы большого пути! Да, писателем я не стал. Но, - он строго нахмурился, - то, что я выбрал именно эту дорогу, я теперь не раскаиваюсь! Нет! Тысячу раз нет! И знаете почему? Потому что скоро понял, что никуда я от того же Чехова и Шекспира не ушел. Все они оказались со мной, в моем кабинете. - Она хотела что-то сказать, но он перебил ее. - Стойте! Слушайте! Вот приходит ко мне человек. Ну, скажем, раз уж мы об этом заговорили, герой "Поединка", то есть тот врач, судебный эксперт, который убил на квартире свою жену, разрубил ее на куски, а потом пришел ко мне в прокуратуру ее искать. Мы здороваемся, я усаживаю его, любезно осведомляюсь о здоровье, о настроении. Он скорбно улыбается: "Ну какое там настроение, когда у меня такое горе!" - "Понимаю, понимаю! Ищем, принимаем меры! Авось найдем!" Вот так сидим, курим, потом переходим к самой сути. Тоже полегонечку. Я подвигаю к себе бланк протокола допроса свидетеля. Ничего особенного. Вопрос - ответ, вопрос - ответ. Записываю все беспрекословно. Он уж успокоился. И тут вдруг я высовываю уголочек своего джокера: "А скажите, уважаемый коллега, почему, если, как вы предполагаете, ваша жена ушла от вас с кем-то, осталась ее любимая серебряная пудреница? Ведь женщины с такими вещами не любят расставаться". Он смотрит на меня. Я на него. И он сразу все понял, молодец, быстро парирует: "Это был мой подарок ей в день свадьбы, она, наверно, не хотела его брать". Ну что ж? Деловой ответ, но уже все, все! Что-то щелкнуло во мне, и вот человек, сидящий передо мной, редеет, редеет, и выступает совсем иное лицо - преступника, убийцы, не теперешнего, а того, прошлого, который убил жену и расчленил ее труп на части; и я уж ясно представляю, как это он сделал, что при этом думал и как заметал следы. И он понимает тоже, что я расколол его, и начинает вдруг метаться, путаться, проговариваться, завираться. Страх все перепутал, все сместил. Ведь до сих пор он жил в одиночке, огородившись от всех, и думал, что нет к нему входа никому, и вот вдруг дверь распахнулась - и на пороге стою я. Все! Сопротивление кончено, и он сдается. - Как тот врач? - спросила она. Роман Львович бросил на нее быстрый острый взгляд, встал и подошел к окну. За окном был мирный, обычный двор, акации, зной, пыльные мальвы, обессилевшие куры в пыльных ямках, солнцепек и розовые, синие майки на проволоке. Он постоял, посмотрел, вернулся к столу, сел и спросил: - Ну, еще кофию? Это дело с врачом кончилось тайным, но грандиозным провалом. После вынесения смертного приговора убийце (а он был осужден как террорист. Ну как же? Разве советские люди убивают? Значит, убийца - личность антисоветская. Так по какой причине антисоветчик может убить советского человека - свою жену? Только потому, что его жена, как человек советский, хотела разоблачить антисоветчика. Значит, это не простое убийство, а убийство на политической почве, то есть террор), так вот после объявления приговора в зале появилась вдруг убитая. Дело в том, что Роман Львович перемудрил. Слишком уж широко он пустил по свету историю врача-убийцы. И попался номер "Известий" с его "Поединком" и к соседям убитой. А она в то время уже третий год преотлично жила на Дальнем Востоке с новым мужем. Но ведь есть люди, которым всегда нужно больше всех. Начались скандалы. Пришел участковый. Составил протокол. Пришлось срочно ехать в Москву и являться. Никому другому, кроме Романа Львовича, эта дурацкая хохма не сошла бы с рук - но как можно обидеть такого чистого, прекрасного, наивного, честнейшего человека? Ни у кого из властей на это рука не поднялась бы! Только посмеялись и ткнули: "Вот! И не считай себя тоже Богом!" - и поместили в каких-то закрытых бюллетенях статью в рубрике "Из судебной практики". - Да, - продолжал Роман Львович, отодвигая чашку, - преступника надо отпереть, как запертый сейф, и вот вы равномерно перебираете ключи - один, другой, третий. Не дай Бог, вам нервничать! Это только покажет ваше бессилие. Нет, будьте спокойны, улыбайтесь и пускайте в ход ключи: психологический, логический, эмоциональный и, наконец, - увы! - когда это необходимо, большой грубый ключ физического принужденья. Пусть он будет у вас последний, но и самый надежный. Понятно? Самый надежный! - Не совсем, - сказала она. - Что это такое... Бить? Ругаться? Он поморщился. - Ну, товарищ следователь, от вас я таких вопросов мог бы меньше всего ожидать! Люба моя! - закричал он. - А вы умеете, умеете вы бить, ругаться? Так что же вы спрашиваете? Не бить и не ругаться, а просто подать рапорт - вам в институте объяснили, что это такое? Так вот, подать рапорт начальнику, а у него уж там есть-карцеры на любой вкус: и холодные, и горячие, и стоячие, и темные, и с прожекторами, и просто боксы, а для самых буйных мокрая смирительная рубаха из хо-орошего сурового холста. Люди после нее становятся добрыми и послушными! Но это надо сделать вовремя, вовремя - не раньше и не позже, а в некий совершенно определенный момент. И тут я вам скажу: вы не зря были в ГИТИСе. Это великая школа для следователя. Все всецело зависит от вашей способности входить в образ, перевоплощаться. В этом и писатель, и следователь, и артист - едины. Потому что если такая способность у следователя отсутствует, то грош ему цена. Ломаный! Если он не чувствует, что такое трагизм мысли... а ведь даже из наших великих мало-мало кто понимал, с чем эту штуку кушают! Достоевский - вот это да! Этот понимал! Я часто думаю: какой бы из него следователь вышел! Вот с кем бы мне поработать! Он знал, где таится преступление! В мозгу! Мысль - преступна. Вот что он знал! Сама мысль! Это после него уже забыли накрепко! Все начинается с нее - задушите ее в зародыше, и не будет преступленья. Да, так вот, если следователь не способен понять всего этого, ему у нас делать нечего, пусть идет в милицию. Там всегда нужда в честных и исполнительных. А нам нужны творцы. - Так значит, следователь - творец? - спросила она. На следующий день был выходной. К четырем она уже кончила докладную записку и отпечатала ее на дядюшкином "Ундервуде". Тут к ней и постучался Роман Львович. Он только что вернулся из наркомата и весь сиял и лучился. - Ну племянница! - сказал он входя. - Ну умница! Очаровали вы нашего почтеннейшего гомункула. После делового разговора - я тут выполняю одно препотешное поручение, после расскажу - он меня вдруг спрашивает: "Ну а как вы отнеслись к тому, что ваша племянница стала нашей сотрудницей?" И так лукаво-лукаво на меня смотрит. "Ну как, - говорю, - радуюсь и горжусь". "Да, - говорит, - она у вас, видать, умница". "А в нашем роду, уважаемый Петр Ильич, - отвечаю ему, - дураков не бывало, я - самый глупый!" - Он довольно засмеялся. - Вы его слушайте. Он с башкой и, как ни странно, человек не особенно плохой. И всегда может подсказать что-то дельное. Ну, пошли пить кофе. В столовой он сказал еще: - И узнал я от него, что он отобрал от Хрипушина и передал вам дело Зыбина. Знал я этого Георгия Николаевича когда-то. - Вот как! - негромко воскликнула она. - Да, было такое! Встретились в Анапе. - Он разлил кофе по чашечкам. У Якова Абрамовича были специальные, крошечные, розовые, тончайшие, почти прозрачные. - Даже раз выпили с ним. Было, было дело. Впрочем, с тех пор три года прошло. Теперь он, наверно, переменился. - А каким он был тогда? - спросила она. Он засмеялся. - Тот типус! Очень себе на уме. Скользкий, увертливый. Хотел быть душою общества. Таскался там с одной дамочкой и всех зазывал в свою компанию. Ну и меня подхватил. Прямо с пляжа. Скука была страшенная, и я пошел. Ездили мы на какую-то экскурсию, пили, пели, она что-то там читала. Кстати, и она тоже сюда прилетела! Вам, наверно, придется ее вызывать, хотя я глубоко уверен, что это бесполезно: хитрейшая баба! Да, а почему я не нашел в деле вашего протокола? Ведь вы уже встречались. - Именно, мы только встречались, - улыбнулась она. - Ну и ваше впечатление? - Да, пожалуй, похоже на ваше. Хитрый и скрытный. Все время стремится прощупать. Не прочь, пожалуй, спровоцировать на крик и ругань. Но я его предупредила, что ругаться с ним не буду. - Правильно! - воскликнул он. - Умница! - Да и уговаривать тоже. - Правильно. - Но если он будет саботировать следствие или затеет со мной игру в жмурки, я его просто отправлю в карцер. - Вот это уж, пожалуй, неправильно. То есть правильно, но рано. Подследственный ничего не должен знать о ваших планах. Это одно из непременных условий. Ну, в данном-то случае это, положим, не важно, но вообще-то все повороты в ходе следствия должны следовать абсолютно неожиданно. В особенности с такими, как Зыбин, -

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору