аном.  Достав  наконечник, он лизнул его,  чтобы  проверить,
хорош  ли  еще  яд.  Удовлетворившись  его  горьким  вкусом,  он   прикрепил
наконечник к древку, затем проверил лук, натянув и спустив тетиву. --  Плохо
натянута,  --  заметил  он, отвязывая один ее  конец.  Несколько раз скрутив
тетиву в ладонях, он привязал ее на место. -- Переночуем здесь, -- сказал он
и  побрел по мелководью. Поднявшись на противоположный берег, он скрылся  за
деревьями.
     Мы с Ритими остались на песчаном  берегу. Она вынула перья из свертка и
разложила  их  на   камне,  чтобы   солнце  уничтожило  насекомых.  Внезапно
оживившись,  она указала  на стоящее  у берега  дерево, с  которого  подобно
плодам свисали гроздья белых цветов. Срезав несколько веток,  она предложила
мне полакомиться этими цветами. -- Они же сладкие, -- заметила она,  увидев,
что я не проявляю к ним особого интереса.
     Пытаясь объяснить,  что  по  вкусу  эти  цветы  напоминают  мне  сильно
пахнущее туалетное мыло, я уснула. Разбудили меня звуки сумерек, сметающих с
неба  дневной  свет,  --  прохладный шелест  ветерка  в листве, голоса птиц,
устраивающихся на ночлег.
     Этева  вернулся с двумя индейками  гокко и связкой пальмовых листьев. Я
помогла Ритими собрать на  берегу топливо  для костра.  А пока она ощипывала
птиц, помогла и Этеве построить временное укрытие.
     --  Ты уверен,  что  будет дождь? --  спросила  я, поглядывая в  чистое
безоблачное небо.
     -- Если  старый  Камосиве сказал, что будет  дождь,  значит,  будет, --
ответил Этева. -- У него такой же нюх на дождь, как у других на еду.
     Получилась маленькая уютная хижина. Передний шест был выше двух задних,
но  не  настолько   высок,  чтобы  позволить  встать  во  весь  рост.  Шесты
соединялись  длинными  палками, что придавало  всему сооружению  треугольную
форму. Крыша  и  задняя стенка были накрыты пальмовыми листьями. На землю мы
постелили  банановые  листья, поскольку  тонкие  шесты  не удержали  бы трех
гамаков.
     Собственно  говоря,  Этева  построил  убежище  не столько ради удобства
моего  и Ритими,  сколько для себя. Промокнув под  дождем,  он мог бы  стать
виновником того, что ребенок у Тутеми родится мертвым или увечным.
     На костре,  который развел  в  хижине Этева, Ритими  приготовила  птиц,
несколько бананов и бобы  какао. Я размяла один из  наших ананасов. Смешение
ароматов и блюд напомнило мне ужин в День Благодарения.
     -- Это должно быть похоже на орехи  момо, -- сказала Ритими после того,
как я рассказала  ей про крыжовенный соус.  --  Момо тоже красный, его  тоже
надо  долго варить, пока он не размякнет.  Его тоже надо вымачивать  в воде,
чтобы растворился весь яд.
     -- Не думаю, чтобы мне понравились орехи момо.
     -- Понравятся,  -- заверила меня Ритими. -- Видишь, тебе же понравились
бобы похоро. А орехи момо еще лучше.
     Я с улыбкой кивнула. Хотя жареные бобы какао не были похожи на шоколад,
на вкус они были не хуже орехов кешью.
     Улегшись  на подстилку из банановых листьев, Этева и Ритими моментально
заснули. Я вытянулась во весь рост рядом  с Ритими. Во сне она потянулась  и
прижала  меня  к себе. Тепло  ее  тела  наполнило меня  благодатной истомой;
ритмичное  дыхание  навевало  сладкую  дремоту.  В  мозгу  один  за   другим
проплывали похожие на сон образы,  то  медленно,  то быстрее,  словно кто-то
показывал   мне  кино:  перехватывая  руками   ветки  деревьев,  крича,  как
обезьяныревуны,  мимо  меня  пронеслись  мужчины  Мокототери.  Крокодилы  со
светящимися  глазами, едва высунувшись над поверхностью воды, сонно мигали и
вдруг разевали  гигантские пасти,  готовые  меня проглотить.  Муравьеды с их
узенькими  липкими  языками пускали слюной пузыри, в которых  я  видела себя
захваченной вместе с сотнями муравьев.
     Меня разбудил внезапный порыв ветра; он принес  с собой  запах дождя. Я
села и  начала  слушать  как  тяжелые дождевые  капли шлепаются на пальмовую
крышу.   Привычные   голоса  сверчков   и   лягушек  создавали   непрерывный
пульсирующий фон жалобным  крикам ночных обезьян,  похожим на флейту голосам
лесных куропаток. Совершенно явственно я услышала шаги, а потом треск веток.
     -- Там кто-то есть, -- сказала я, растормошив Этеву.
     Он  подвинулся  к переднему шесту хижины. -- Это ягуар ищет  лягушек на
болотах. -- Этева чуть повернул мою голову налево. -- Вот его запах.
     Я  несколько раз потянула  носом  воздух. --  Не  чувствую  я  никакого
запаха.
     -- Это дыхание ягуара так воняет. Вонь такая сильная, потому что он ест
все  сырое. --  Этева  снова повернул мою  голову, на этот раз  направо.  --
Послушай, вот он возвращается в лес.
     Я снова легла.  Проснулась  Ритими, протерла глаза и улыбнулась. -- Мне
приснилось, что я поднялась в горы и видела водопады.
     -- Завтра  мы туда и пойдем,  --  сказал Этева, снимая висевший на  шее
мешочек с эпеной. Он  отсыпал немного  порошка  на ладонь  и  одним глубоким
вдохом втянул его в ноздри.
     -- Ты сейчас будешь петь заклинания хекурам? -- спросила я.
     --  Я буду просить лесных  духов, чтобы  они  нас оберегали, -- ответил
Этева и тихо запел. Его песня, уносимая ночным ветерком, казалось, проникала
сквозь тьму. Я  не сомневалась,  что  она дошла до  ушей духов,  обитающих в
четырех углах  земли. В угасающем  костре  тускло  светились уголья.  Голоса
Этевы  я уже не слышала, но губы его все еще шевелились, когда  я уплывала в
глубокий сон.
     Вскоре  я проснулась  от  тихих стонов Ритими  и  тронула ее за  плечо,
решив, что ей привиделся какой-то кошмар.
     -- Ты тоже хочешь попробовать? -- промурлыкала она.
     Я  удивленно  открыла  глаза  и  увидела  улыбающееся  лицо  Этевы;  он
занимался с ней любовью. Какое-то время я смотрела на них. Движения тел были
настолько согласованными, что казалось, они не двигаются вовсе.
     Без  малейшего смущения  Этева оставил Ритими и  встал передо  мной  на
колени.  Подняв мои ноги, он их слегка  распрямил, прижался щеками к  икрам;
его прикосновение  было как игривая  ласка ребенка. Не было объятий, не было
слов. Но меня переполняла нежность.
     Этева снова  перебрался  к  Ритими,  положив  голову между  ее  и  моим
плечами.
     -- Теперь мы и в  самом деле сестры, -- тихо сказала Ритими. --  Внешне
мы непохожи, зато внутри мы теперь одинаковые.
     Я  прижалась к  ней  покрепче.  Ветерок с  реки, пробежавший  под нашей
крышей, был как ласка.
     Розовый свет зари осторожно спустился на кроны деревьев. Ритими и Этева
направились к реке.  Я вышла из хижины и вдохнула воздух нового дня. На заре
лесная темень уже не  черная, а голубовато-зеленая, как в  подземной пещере,
куда свет проникает сквозь скрытую расщелину.
     Брызги росы ласковым  дождем  омывали  мое  лицо,  когда я  отводила  в
сторону листья и лианы. Красные паучки с волосатыми лапками  поспешно латали
свои серебристые паутины.
     В дупле трухлявого дерева Этева нашел соты с медом.
     Выжав последние  капли в наши  рты, он бросил соты в  наполненный водой
калабаш, и позже мы пили сладкую воду.
     Мы   взбирались   по  заросшим  тропам  вдоль  маленьких  водопадов   и
стремительных  речных  потоков,  ветер  от  которых развевал  наши волосы  и
раскачивал бамбуковые заросли на берегу.
     -- Вот это я и видела во сне, -- сказала Ритими, распахнув руки, словно
желая обнять все огромное пространство воды, летящей перед нами в глубокий и
широкий водоем.
     Я осторожно пробралась на темные  базальтовые камни,  выступающие среди
водопадов   и  долго  стояла  под  струями,  подняв  руки,   чтобы  смягчить
оглушительную силу воды, ниспадающей с прогретых солнцем высот.
     --  Белая Девушка, выходи! -- крикнул Этева. -- Не то духи быстрой воды
нашлют на тебя болезнь.
     Ближе  к вечеру  мы  сделали привал у  рощицы диких банановых деревьев.
Среди них я  обнаружила авокадо.  На  нем был  только  один  плод, причем не
грушевидной  формы,  а круглый  и  большой,  как мускусная  дыня, блестящий,
словно восковой. Этева подсадил меня до первой ветки,  и я медленно поползла
за плодом, висящим на самой вершине.
     Я  так  жаждала  добраться до этого зеленого шарика,  что  не  обратила
внимания на  предательский треск  хрупких веток под ногами.  И как  только я
схватила плод, ветка, на которой я стояла, обломилась.
     Этева хохотал, пока по щекам у него не потекли слезы.
     Ритими, тоже смеясь, соскребала раздавленное авокадо с  моего  живота и
бедер.
     --  Я  чуть  не  покалечилась,  --  сказала я,  задетая  их беззаботным
весельем. -- Может, я ногу сломала.
     -- Не сломала, -- заверил Этева. -- Земля тут покрыта сухими листьями и
мягкая. --  Он  собрал  в ладонь немного раздавленной мякоти и заставил меня
съесть. -- Говорил я тебе не стоять под  водопадом, -- серьезно добавил  он.
--  Духи быстрой  воды сделали так, что ты не обратила внимания на опасность
от сухих веток.
     Пока Этева соорудил хижину, день растаял без следа.
     В  лесу  стоял беловатый туман.  Дождя  не было, но роса  при  малейшем
прикосновении крупными каплями стекала с листвы.
     Мы снова  спали  на банановых  листьях,  согревая друг  друга  телами и
впитывая тепло небольшого костра, который  Этева поддерживал всю ночь, время
от времени подталкивая ногой ближе к огню горящие поленья.
     Еще до зари мы тронулись дальше. Густой туман все еще окутывал деревья,
и  кваканье  лягушек  доносилось  до  нас  словно  издалека.  Чем   выше  мы
взбирались,  тем  беднее  становилась   растительность,  пока,  наконец,  не
остались лишь трава да камни.
     Мы  выбрались  на  вершину  изъеденного  ветрами и водой  плато,  этого
реликта  иной эпохи.  Лес внизу  еще  спал под одеялом  тумана.  Загадочный,
непроходимый мир,  всю огромность которого невозможно постичь извне. Сев  на
землю, мы молча стали дожидаться восхода солнца.
     Как  только  небо  на  востоке  заиграло  багрянцем  и  пурпуром,  я  в
благоговейном порыве вскочила на ноги. Послушные ветру облака разошлись, дав
место  поднимающемуся  солнечному  диску. Розовый туман  волнами катился над
деревьями,  подсвечивая  сумерки глубокой  синевой, разливая  по всему  небу
зеленые и желтые тона, пока оно наконец не стало прозрачно-голубым.
     Я  оглянулась на  запад, где облака меняли  очертания,  уступая потокам
света.  На  юге  небо  было  подернуто  огненными  полосами  и  громоздились
подгоняемые ветром светящиеся изнутри тучи.
     --  Вон  там наше  шабоно,  --  сказал  Этева, показывая куда-то вдаль.
Схватив  за руку,  он развернул меня на север. -- А  там течет большая река,
где проходят пути белого человека.
     Солнце подняло одеяло тумана. Река золотой змейкой блеснула сквозь море
зелени, и я совершенно затерялась в этом необъятном пространстве, казавшемся
частью иного мира.
     Я хотела говорить, крикнуть во весь голос, но не было таких слов, чтобы
выразить мои чувства.  Взглянув  на Ритими и  Этеву,  я увидела  в их глазах
глубокое  понимание того, что со мной творится.  Я  распахнула  руки, словно
желая обнять эту  волшебную границу между лесом и небом.  Я чувствовала, что
нахожусь  на краю пространства и времени. Я слышала,  как трепещет свет, как
шепчутся деревья, ветер доносил до меня далекие голоса птиц.
     Внезапно я поняла, что  вовсе  не  из-за отсутствия интереса, а  вполне
сознательно Итикотери никогда не расспрашивали меня о прошлом. В их глазах я
не имела  личного  прошлого. Только так они могли  воспринимать меня не  как
некую  диковинку. События  и связи из  прошлого  начали  стираться у меня  в
памяти. Не то чтобы я стала их забывать, -- я просто перестала о них думать,
ибо в лесу они теряли всякое значение. Подобно  Итикотери,  я научилась жить
настоящим.  Время  было  вне меня. Оно  стало  чем-то,  пригодным только  на
короткий  момент.  Попользуешься  им,  и  оно  снова  погружалось в  себя  и
становилось неощутимой частицей моей внутренней сущности.
     -- Ты так  долго молчишь, -- сказала сидящая на земле Ритими.  Подтянув
колени,  она   обхватила  их   руками,  уперлась  подбородком  и  пристально
посмотрела на меня.
     -- Я думала о том, как я здесь счастлива, -- сказала я.
     Улыбнувшись,  Ригами  немного  покачалась  вперед  и назад. --  Однажды
когда-нибудь я пойду  собирать дрова, а тебя со мной рядом не будет. Но я не
стану  печалиться,  потому  что сегодня,  перед тем как  войти  в шабоно, мы
раскрасим  наши тела  оното  и будем радоваться,  глядя,  как летят  попугаи
вдогонку за уходящим солнцем.

     ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

     Глава 14

     Как я  уже  говорила,  женщины не  имеют отношения  к  ритуалу принятия
эпены.  Обычно  они  даже  не  готовят  ее  и  им не  разрешается  принимать
галлюциногенную смесь.
     Женщинам  неприлично  даже  прикасаться  к  тростниковой  трубке, через
которую вдувается смесь, если только мужчина не попросит принести ее.
     Поэтому  я   очень  удивилась,  когда  однажды  утром  увидела  Ритими,
склонившуюся над  очагом и внимательно изучающую темно-красные семена эпены,
сохнущие над углями. Не подозревая о моем присутствии, она продолжала тереть
ладонями  сухие семена  над  большим листом,  на котором была кучка пепла из
коры. С той же тщательностью, что и Этева, она периодически плевала на пепел
и семена и смешивала все в мягкую тестообразную массу.
     Сложив рыхлую смесь  в разогретую глиняную  посудину, Ритими посмотрела
на меня. Она по-детски смеялась над моим озадаченным выражением лица.
     -- Да-а, эпена будет сильной, -- сказала она и снова сконцентрировалась
на приготовлении галлюциногенной смеси, которая лопалась с чихающими звуками
на куске терракоты.  Гладким  камнем она растирала быстро высыхающую  массу,
пока та не превратилась в  очень мелкую пудру, в  состав которой входил слой
грязи с поверхности посудины.
     -- Я не думала, что женщины знают, как готовить эпену.
     --  Женщины  могут делать все, -- сказала Ритими, ссыпая бурую  пудру в
небольшой бамбуковый контейнер.
     Напрасно  понадеявшись,  что  она сама удовлетворит  мое любопытство, я
наконец спросила: -- А почему ты делаешь смесь? -- Этева знает, что я хорошо
готовлю эпену, -- гордо сказала она. -- Он любит, чтобы к его возвращению  с
охоты было готово немного смеси.
     Уже несколько дней мы не ели ничего, кроме рыбы.
     Будучи  в неподходящем для  охоты  настроении, Этева  вместе с  группой
мужчин преградил маленький ручей, в который они бросили срезанные ветви лозы
ayori-toto. Вода стала белой, как молоко. Единственное, что осталось сделать
женщинам, -- это  наполнить корзины  поднявшейся на поверхность задыхающейся
рыбой. Но Итикотери не особенно любили рыбу,  и скоро  женщины и дети начали
жаловаться на  недостаток  мяса. С тех  пор как Этева и его  товарищи ушли в
лес, прошло два дня.
     --  Откуда ты знаешь,  что сегодня Этева возвращается? -- спросила я, и
прежде  чем Ритими  успела  ответить, поспешно добавила:  -- Я знаю,  ты это
чувствуешь ногами.
     Улыбаясь,  Ритими  взяла  длинную узкую трубку  и несколько раз  быстро
подула в нее.
     -- Я ее чищу, -- произнесла она с озорным блеском в глазах.
     -- Ты когда-нибудь пробовала эпену? Ритими наклонилась и прошептала мне
на ухо: -- Да, но мне не понравилось. У меня болела голова.
     Она украдкой посмотрела вокруг.
     -- А ты хочешь попробовать? -- Я не хочу, чтобы у меня болела голова.
     -- Возможно, у тебя все будет по-другому, -- сказала она.
     Поднимаясь,  она небрежно сунула  бамбуковый  контейнер  и  трехфутовую
трубку себе в корзину.
     -- Пойдем к реке. Я хочу проверить, хороша ли эпена.
     Мы отошли  вдоль берега  на  небольшое расстояние  от  того  места, где
Итикотери обычно  моются и  берут воду. Я  села  на  землю  напротив Ритими,
которая начала  очень тщательно засыпать небольшую порцию эпены в один конец
трубки. Она аккуратно постукивала по трубке указательным пальцем, пока пудра
равномерно не распространилась по всей длине.  Я чувствовала, что покрываюсь
каплями  холодного пота.  Всего  один раз в  жизни при  удалении  трех зубов
мудрости я принимала наркотики. И тогда же решила, что гораздо умнее было бы
выдержать боль вместо того чтобы потом долго галлюцинировать.
     --  Подними немного голову, --  попросила Ритими, помещая трубку передо
мной. -- Видишь на конце маленький орешек раша? Прижми его к ноздре.
     Я кивнула. Пальмовое  семечко было  прочно  приклеено  смолой  к  концу
трубки. Убедившись, что маленькая дырочка,  просверленная в нем, находится у
меня в носу, я провела рукой по гладкой трубке и  тут же отчетливо услышала,
как по ней пронесся  сжатый воздух. Я позволила  ему проникнуть в ноздрю,  и
сразу же ощутила острую боль, которая обожгла мой мозг.
     -- Ужасное ощущение, -- простонала я, охватывая голову руками.
     --  А теперь в  другую,  --  проговорила Ритими и,  улыбаясь, направила
трубку в левую ноздрю.
     Мне показалось, что из  носа течет кровь,  но  Ритими уверила, что  это
только слизь  и слюна, бесконтрольно льющиеся  из носа  и рта. Я  попыталась
вытереться, но невозможно было поднять отяжелевшую руку.
     -- Почему ты так суетишься из-за соплей вместо того чтобы наслаждаться?
--  спросила Ритими,  смеясь над моими неуклюжими усилиями. -- Позже я вымою
тебя в реке.
     -- Тут нечем наслаждаться, -- проговорила я.
     Пот струился по всему  телу. Я чувствовала себя отвратительно, все тело
было  налито  свинцом.  Я  везде  видела  точки  красного  и желтого  света.
Интересно, что же так  смешило Ритими. Ее смех многократно повторялся у меня
в ушах, как будто он рождался в моей голове.
     -- Давай я немного вдуну тебе в нос, -- предложила я.
     --  О нет. Мне нужно  следить за тобой,  --  сказала она. -- У  кого-то
одного должна болеть голова.
     -- Эта эпена. должна дать больше чем просто головную боль. Вдуй мне еще
немного, -- попросила я. -- Я хочу увидеть хекур.
     -- Хекуры не приходят к женщинам, -- между приступами смеха проговорила
Ритими.  Она  поднесла трубку к моему  носу. -- Но  если ты очень попросишь,
может быть, они придут к тебе.
     Я  ощутила  каждую частицу смеси,  попавшую в  мой  нос  и взорвавшуюся
где-то в  темени. Восхитительная вялость  распространилась по всему  телу. Я
посмотрела на реку, ожидая, что  мистические  существа  вот-вот появятся  из
глубин. Мелкая рябь на воде начала вырастать в волны, накатывающиеся с такой
силой, что  я  поспешила встать  на четвереньки. Я  была убеждена,  что вода
хочет поймать меня. Я посмотрела в лицо Ритими и удивилась ее испугу.
     -- Что случилось? -- спросила я.
     Мой голос замер, когда я проследила за ее взглядом.
     Перед нами стояли  Этева  и  Ирамамове. С  большим  трудом  я  встала и
прикоснулась к ним, чтобы убедиться, что это не галлюцинация.
     Развязав  большие  узлы  и  сняв  их со спины,  они  отдали все  другим
охотникам, стоявшим позади них.
     -- Отнесите мясо в шабоно, -- произнес Ирамамове хриплым голосом.
     Мысль  о том, что Этева и Ирамамове будут есть  так мало мяса, повергла
меня  в  такую  печаль,  что  я расплакалась. Охотник всегда отдавал большую
часть убитой им дичи.  Он скорее  будет голодать,  чем согласится с тем, что
его попытаются обвинить в скупости.
     -- Я отдам тебе свою порцию, -- сказала я Этеве. -- Мне больше нравится
рыба.
     -- Зачем ты пробовала эпену? -- голос Этевы был  суров, но глаза весело
искрились.
     --  Нам  нужно было  проверить, правильно  ли Ритими  смешала пудру, --
пробормотала я. -- Она недостаточно сильная. Совсем не видно хекур.
     -- Нет, она сильная, -- возразил Этева.
     Положив руки мне на плечи, он заставил меня сесть на землю перед собой.
     -- Эпена, сделанная