подходить к этому жилищу, так как, согласно поверью, хекуры избегают их.  Не
подпускали даже мать Шорове, его бабушку и сестер.
     За посвящаемым  должны были  следить молодые люди, которые  никогда  не
были с женщиной. Именно они  вдували эпену Шорове, следили за огнем в хижине
и  доставляли   ему  каждый  день  достаточное  количество   воды   и  меда,
единственной пищи, разрешенной при инициации.
     Женщины всегда оставляли достаточно дров рядом с шабоно, поэтому Шорове
не нужно было ходить далеко в лес.
     Мужчины  приносили  ему  мед.  Каждый день шапори заставляли их  ходить
далеко в лес за новыми запасами.
     Шорове  проводил большую  часть  времени, оставаясь в  хижине и лежа  в
гамаке. Иногда он сидел на большом бревне, которое Ирамамове положил у входа
в жилище, потому что Шорове  по обычаю не полагалось  сидеть на земле. Через
неделю его лицо потемнело от эпены, а чудесные сияющие глаза стали мутными и
расфокусировались.  Его тело, грязное  и истощенное,  стало неловким, как  у
пьяницы.
     Жизнь в шабоно шла своим  чередом, исключение составляли семьи, живущие
поблизости от хижины Шорове.
     На их  очагах  не разрешалось  готовить мясо. Пуривариве утверждал, что
хекуры ненавидят запах жарящегося мяса, и  если почувствуют  его,  то улетят
обратно в горы.
     Как и его  ученик,  Пуривариве  принимал эпену днем  и ночью. Он часами
неутомимо пел, призывая духов в хижину Шорове, уговаривая хекур войти в тело
молодого человека и поселиться там. Иногда по  вечерам Арасуве, Ирамамове  и
другие мужчины шабоно пели вместе со стариком.
     На  следующей   неделе  Шорове   нетвердым   дрожащим   голосом   начал
присоединяться  к их пению. Вначале  он пел песни хекур  броненосца, тапира,
ягуара  и  других  крупных животных,  которые  по поверью  обладали мужскими
духами. Их было легче всего привлечь.  Потом  он пел песни хекур растений  и
скал.  И  наконец песни  женских  духов -- паука, змеи  и колибри.  Из-за их
коварной и ревнивой натуры ими было очень трудно управлять.
     Однажды  поздно ночью, когда все в шабоно спали, я сидела возле  хижины
Этевы и наблюдала  за поющими мужчинами. Шорове  был настолько слаб, что ему
нужно было помочь встать, чтобы Пуривариве мог танцевать вокруг него.
     --  Шорове, пой громче,  -- подбадривал  его старик. -- Пой громко, как
птицы, как ягуар.
     Ритуальный танец уносил Пуривариве в лес прочь от шабоно.
     -- Пой  громче, Шорове, --  выкрикивал он уже издалека. -- Хекуры живут
во  всех  уголках  леса.  Они хотят  слышать  твою песню! Тремя ночами позже
радостные крики  Шорове  эхом разнеслись по  шабоно:  -- Отец, отец,  хекуры
появляются! Я слышу, как  они жужжат и вертятся вокруг! Они входят в меня, в
мою голову! Они проникают сквозь пальцы и  ноги! Шорове выскочил из  хижины.
Упав перед стариком, он  кричал:  --  Отец, отец, помоги  мне!  Они проходят
через  глаза и  нос! Пуривариве  помог Шорове  встать  на  ноги. Они  начали
танцевать,  и  лишь их  слабые тени были видны  на освещенной луной  поляне.
Через несколько  часов  отчаянный вопль,  крик панически испуганного ребенка
пронзил воздух: --  Отец, отец!  С  сегодняшнего  дня  не позволяй ни  одной
женщине  подходить  к  моей хижине! --  Все они так кричат, --  пробормотала
Ритими,  вставая  из  гамака.  Она подбросила в  огонь немного дров, а потом
положила на  горячие угли  несколько бананов.  --  Когда  Этева  решил стать
шапори, я уже была  его  женой,  -- сказала она. -- В ночь, когда он  умолял
Пуривариве  не подпускать  к  нему женщин,  я вошла в  его хижину и прогнала
хекур прочь.
     -- Почему  ты  это сделала? --  Меня попросила мать Этевы,  -- ответила
Ритими.  -- Она  боялась, что он умрет, она знала,  что Этева  слишком любит
женщин; из него никогда бы не получился великий шапори.
     Ритими села ко мне в гамак.
     -- Я расскажу тебе все с начала.
     Она устроилась поудобнее рядом со мной и начала говорить тихим шепотом.
     -- В ночь, когда хекуры вошли в тело Этевы, он кричал точно так же, как
сегодня Шорове. Это женские хекуры заставляют так волноваться. Они не хотят,
чтобы поблизости хижины находились женщины. В  ту ночь  Этева горько плакал,
выкрикивая, что какая-то злая женщина прошла мимо его хижины. Мне было очень
грустно, когда я услышала, что хекуры покинули его тело.
     -- Знает ли Этева, что именно ты была в его хижине? -- Нет, -- ответила
Ритими. -- Меня никто не видел.
     Если Пуривариве и знает, то он молчит. Он был уверен, что Этева никогда
не станет хорошим шапори.
     --  Почему же  Этева  хотел стать шапори? -- Всегда  есть  надежда, что
мужчина может стать великим шапори. -- Ритими  положила голову мне  на руки.
-- Той ночью мужчины долго умоляли хекур вернуться, но духи не возвратились.
Они ушли не только потому, что в хижине побывала  женщина, но  и потому, что
хекуры боялись, что Этева никогда не станет для них хорошим отцом.
     -- Почему мужчина  считается  оскверненным после того, как он побывал с
женщиной?  -- Это касается шапори,  -- сказала Ритими. -- Не знаю почему, но
так считают мужчины, в том числе и шапори. Я верю, что именно женские хекуры
очень ревнивы  и  сторонятся  мужчин,  которые  слишком часто  удовлетворяют
женщин.
     Ритими  продолжала рассказывать о том,  что  сексуальноактивные мужчины
получают  мало  проку  от принятия эпены и призывания  духов.  Мужские духи,
поясняла  она, не имеют чувства собственности.  Они вполне довольны тем, что
мужчины принимают эпену до и после охоты или сражения.
     --  В качестве мужа я предпочитаю хорошего охотника и воина -- хорошему
шапори, -- призналась она. -- Шапори не очень любят женщин.
     -- А Ирамамове?  -- спросила я. -- Он безусловно  великий шапори, но  у
него две жены.
     -- О-оох,  ты  по-прежнему ничего  не  понимаешь.  Я  же  все тебе  уже
объяснила,  -- смеялась Ритими. -- Ирамамове не слишком часто спит со своими
женами. С ними обычно спит его младший брат, у которого нет своей жены.
     Ритими посмотрела вокруг, проверяя, не подслушивают ли нас.
     -- Разве ты  не заметила,  что Ирамамове часто уходит в лес? Я кивнула:
-- Но то же делают и другие.
     -- То  же  делают и женщины, -- проговорила  Ритими,  передразнивая мое
произношение.
     У меня были трудности при имитировании особого носового тона Итикотери,
который,  возможно, появился  в  результате того, что у них во рту постоянно
находился табачный шарик.
     -- Я не это  имела  в виду, -- сказала  она. -- Ирамамове уходит в лес,
чтобы найти то, что ищут великие шапори.
     --  Что же?  -- Силу, чтобы путешествовать  в  Дом Грома.  Силу,  чтобы
отправиться к Солнцу и возвратиться живым.
     -- Я видела, что в  лесу  Ирамамове занимается  любовью с  женщиной, --
призналась я. Ритими тихо смеялась.
     --  Я  открою  тебе один очень важный  секрет,  --  прошептала  она. --
Ирамамове спит с женщинами  так, как  это  делают шапори.  Он берет у женщин
силу, а взамен ничего не дает.
     -- А ты  спала с ним? Ритими кивнула. Я  долго просила  ее рассказывать
дальше, но она отказалась.
     Неделей позже мать Шорове, его сестры,  тетки и кузины начали причитать
в своих хижинах.
     -- Старый человек, -- плакала мать, -- у моего сына больше нет силы. Ты
хочешь убить его голодом?  Ты хочешь, чтобы он умер от  недостатка сна? Тебе
пора оставить его в покое.
     Старый  шапори  не  обращал  внимания на их  крики. На  следующее  утро
Ирамамове принял  эпену и танцевал перед  хижиной своего сына.  Его движения
чередовались:  он  то  прыгал  высоко в воздух, то, ползая  на четвереньках,
имитировал воинственное рычание ягуара. Внезапно  он остановился. Он  сел на
землю, а глаза его сфокусировались на одной точке, где-то далеко впереди.
     -- Женщины, женщины,  не отчаивайтесь, -- выкрикнул  он громким носовым
голосом. -- Еще несколько дней Шорове должен оставаться без пищи. Даже  если
он выглядит слабым и его движения вялы, и он стонет во сне, он не умрет.
     Встав, Ирамамове подошел к Пуривариве и  попросил его вдуть еще немного
эпены в его голову. Потом он вернулся на то самое место, где сидел раньше.
     -- Слушай внимательно, -- посоветовала Ритими. -- Ирамамове один из тех
немногих шапори,  которые путешествовали к Солнцу  во время  посвящения.  Он
сопровождает других в их первом путешествии. У него два голоса. Тот, который
ты уже слышала, это его собственный; другой -- голос его хекуры.
     Сейчас слова  Ирамамове исходили из глубины его груди; звуки заклинаний
падали  на  собравшихся  у хижин  замерших  людей, как камни,  грохочущие  в
ущелье.  Жизнь  в  шабоно  замерла  в  торжественном  ожидании.  Глаза людей
сверкали. Они ждали, что скажет  хекура  Ирамамове, что  произойдет дальше в
мистерии посвящения.
     -- Мой сын побывал в глубинах земли и горел в жарком огне ее безмолвных
пещер,  --  произнес грохочущий  голос хекуры Ирамамове. --  Ведомый глазами
хекуры,  он прошел  через пелену тьмы, через  реки и  горы.  Они научили его
песням птиц, рыб, змей, пауков, обезьян и ягуаров.
     --  Он  силен,  хотя  его глаза  и щеки  впали.  Те,  кто  спускался  в
молчаливые горящие пещеры,  те,  кто прошел  по ту  сторону  лесного тумана,
возвратятся.  И в  их теле  будет хекура. Именно она приведет их к Солнцу, к
светящимся хижинам моих братьев и сестер, хекур неба.
     -- Женщины, женщины, не зовите его по имени. Позвольте  ему идти. Дайте
ему оторваться от матери и сестер, чтобы достичь мира света, который требует
еще больше силы, чем мир тьмы.
     Очарованная, я  слушала голос  Ирамамове. Никто  не  говорил,  никто не
двигался,  все лишь  смотрели  на  фигуру шамана, неподвижно  сидящего перед
хижиной своего сына. После каждой паузы его голос достигал наивысшей степени
глубины.
     -- Женщины,  женщины, не  отчаивайтесь. На  пути  он встретит тех,  кто
прошел через долгие  ночи тумана. Он встретит тех, кто  не вернулся обратно.
Он встретит тех, кто  не дрогнул от страха  и прошел этот путь до  конца. Он
встретит тех, чьи тела сожжены и убиты, тех, чьи кости hp вернулись к своему
народу  и  сохнут  на  солнце.  Он  встретит  тех,  кто  не  прошел  облака,
направляясь к Солнцу.
     --  Женщины,  женщины,  не нарушайте его равновесие. Мой  сын достигает
конца своего путешествия. Не смотрите на его потемневшее лицо. Не смотрите в
его впавшие глаза, в  них  нет света. С  сегодняшнего дня ему предопределено
быть одному.
     Ирамамове  поднялся. Вместе с Пуривариве он вошел в  хижину Шорове, где
они провели остаток ночи, взывая к хекурам.
     Через  несколько дней молодые  мужчины,  ухаживавшие  за Шорове  долгие
недели посвящения, вымыли его  теплой  водой и растерли ароматными листьями.
Потом Шорове раскрасил  тело  смесью  угля и  оното -- волнистыми линиями от
головы вдоль щек к плечам и дальше кругами до колен.
     Шорове ненадолго остановился в центре шабоно. Его глаза печально  сияли
из глубоких  впадин, наполненные невыразимой грустью,  как  будто  он только
сейчас понял, что он больше не человек, а лишь тень. В нем  ощущалась особая
сила, которой не было раньше,  как будто груз его  новых знаний  и опыта был
больше, чем память о прошлом.
     Потом в общем молчании Пуривариве отвел его в лес.

     Глава 16

     -- Белая  Девушка, Белая  Девушка!  -- кричал  шестилетний  сын Ритими,
подбегая ко мне.
     Тяжело дыша, он остановился  передо мной и прокричал: -- Белая Девушка,
твой брат...
     --  Мой  кто?  Размахивая  палкой-копалкой,  я  побежала  к  шабоно   и
остановилась на краю расчищенного  участка леса  вокруг шабоно.  Здесь росли
тыквы,  хлопок  и  множество целебных трав. Этева  говорил,  что  эту  узкую
полоску леса расчистили для того, чтобы враги не смогли бесшумно подкрасться
к шабоно.
     Из хижин не доносилось ни одного незнакомого звука.
     Проходя  через площадку к группе  людей, сидящих у хижины Арасуве, я не
ожидала увидеть Милагроса.
     -- Белая индеанка,  -- сказал  он  по-испански,  жестом  приглашая меня
сесть рядом. -- Ты даже пахнешь, как индеанка.
     -- Как я рада видеть тебя. Маленький Сисиве сказал, что ты мой брат.
     -- В миссии я говорил с отцом Кориолано.
     Милагрос  указал на блокноты,  карандаши,  банки  с  сардинами, коробки
крекеров и сладкие бисквиты, вокруг которых суетились Итикотери.
     --  Отец Кориолано хочет,  чтобы я привел  тебя в  миссию, -- задумчиво
глядя на меня, произнес Милагрос.
     Мне не хотелось говорить. Взяв прут, я чертила линии на земле.
     -- Я еще не могу уйти.
     -- Я знаю, -- улыбнулся Милагрос, но не смог скрыть выражение грусти на
лице.
     Он говорил нежным и шутливым тоном.
     -- Я сказал отцу Кориолано, что у тебя очень много работы. Я уверил его
в  том, что  эта работа очень важна для  тебя. Ведь необходимо закончить это
замечательное исследование в области антропологии.
     Я не могла удержаться от смеха. Он говорил, как важный ученый.
     -- И он поверил? Милагрос пододвинул ко мне блокноты и карандаши.
     -- Я уверил отца Кориолано, что с тобой все в порядке.
     Из маленького узелка он вытряхнул коробку с тремя кусками мыла "Кэмей".
     -- Он передал это для тебя.
     -- И что я должна с этим делать? -- спросила я, нюхая ароматное мыло.
     -- Вымойся! --  воскликнул Милагрос,  как  будто действительно поверил,
что я забыла, для чего предназначено мыло.
     -- Дай мне понюхать, -- попросила Ритими, вынимая кусок из коробки.
     Она поднесла его к носу, закрыла глаза и сделала один глубокий вдох.
     -- Хм. А что ты собираешься этим помыть? -- Волосы! -- воскликнула я.
     Я понадеялась, что мыло сможет уничтожить вшей.
     -- Я тоже вымою волосы, -- сказала Ритими, водя куском по голове.
     --  Мыло  действует только с водой, -- объяснила  я.  -- Нужно  пойти к
реке.
     -- К  реке! -- закричали женщины,  которые стояли вокруг и наблюдали за
происходящим.
     Смеясь,  мы  побежали по  тропинке. На нас  изумленно смотрели мужчины,
возвращавшиеся из садов. Женщины, шедшие с ними,  побежали следом за нами  к
Ритими, которая держала драгоценный кусок мыла в высоко поднятой руке.
     -- Сперва вам нужно намочить волосы, -- выкрикивала я из воды.
     С  сомнением  глядя  на меня, женщины оставались на  берегу.  Улыбаясь,
Ритими протянула мне мыло. Скоро моя голова покрылась толстым  слоем пены. Я
усердно терла ее, с удовольствием видя, как грязная пена течет сквозь пальцы
по  шее, спине и груди. С  помощью разбитого  калабаша  я ополоснула волосы,
используя  мыльную  воду,  чтобы  вымыть  тело.  Я  начала  напевать  старую
испанскую  рекламу мыла "Камей" -- одну  из тех, которые я любила слушать по
радио в детстве.
     -- Для небесного  войска нет ничего  лучше,  чем  мыло "Кэмей":  -- Кто
следующий? -- спросила я, подходя к берегу, где стояли женщины.
     Я  сияла  чистотой. Отступив  назад,  женщины  улыбались,  но никто  не
осмеливался войти в воду.
     -- Я хочу, я хочу! -- закричала маленькая Тешома, влетая в воду.
     Одна за другой, женщины  подходили ближе. С благоговением в  глазах они
внимательно  смотрели, как шапка из пены вырастала  на  голове у ребенка.  Я
занималась волосами Тешомы, пока не вымыла всю грязь, колючки и насекомых из
ее  головы. Ритими нерешительно потрогала волосы дочери.  Застенчивая улыбка
тронула уголки ее рта.
     -- О-оо, как красиво! --  Закрой глаза и не открывай их, пока я не смою
все мыло, -- предупредила я Тешому. -- Закрой их покрепче.
     Если пена попадет в глаза, будет очень больно.
     -- Для небесного войска,  -- кричала Тешома, когда мыльная вода потекла
у нее по спине. -- Нет ничего лучше... -- Она  посмотрела на  меня: --  Спой
свою песню снова. Я хочу, чтобы мои волосы стали такого же цвета, как твои.
     -- Это невозможно, -- сказала я. -- Но зато они будут хорошо пахнуть.
     -- Я следующая, я следующая! -- начали кричать женщины.
     Я   вымыла  головы  двадцати   пяти   женщинам,  всем,  за  исключением
беременных, которые  боялись, что волшебное мыло может причинить вред еще не
родившимся детям.
     Однако, не желая оставаться в стороне, беременные женщины решили вымыть
свои волосы обычным образом,  листьями и илом со дна  реки. Для них  я  тоже
спела  глупую  рекламную  песенку.  Ко времени,  когда все стали чистыми,  я
охрипла.
     Мужчины,  собравшиеся  вокруг  хижины Арасуве, все еще слушали  рассказ
Милагроса  о  его  путешествии.  Когда мы  уселись позади, они понюхали наши
волосы. Старая женщина легла на землю перед молодым человеком, предлагая ему
понюхать у нее между ногами.
     -- Понюхай здесь, я вымылась мылом "Кэмей".
     Она начала напевать  мелодию рекламы.  И мужчины и  женщины разразились
громким хохотом. Все еще смеясь, Этева  прокричал: -- Бабушка, тебя же никто
не захочет, даже если ты вымажешься медом.
     Ворча, женщина сделала неприличный жест, а потом ушла к себе в хижину.
     -- Этева, -- закричала она из  своего гамака, --  я видела тебя лежащим
между ногами у старых ведьм похлеще меня.
     Когда смех утих, Милагрос указал на четыре мачете, лежащих перед ним на
земле.
     -- Твои друзья оставили это в  миссии, прежде чем от правиться в город,
-- сказал он. -- Они для тебя. Раздай их.
     Я беспомощно посмотрела на него.
     -- Почему  так  мало? -- Потому  что я не  мог больше  нести, -- весело
проговорил Милагрос. -- Не давай мачете женщинам.
     --  Я отдам  их  вождю,  --  сказала я, посмотрев  на  лица, в ожидании
обращенные ко мне.
     Улыбаясь, я протянула мачете Арасуве.
     -- Мои друзья прислали это для тебя.
     -- Как ты умна. Белая Девушка, -- сказал он, проверяя, остры ли мачете.
-- Это  я оставлю  себе. Одно будет моему  брату Ирамамове, который  защитил
тебя от Мокототери.
     Одно для сына Хайямы, который кормит тебя.
     Арасуве посмотрел на  Этеву: --  Одно  должно быть для тебя, в  один из
праздников я дам мачете твоим женам, Ритими и Тутеми. Они ухаживают за Белой
Девушкой как за родной сестрой.
     На  мгновение  наступила полная  тишина.  Потом  один из мужчин встал и
обратился  к Ритими:  --  Отдай мне твое мачете, я смогу рубить  деревья. Ты
ведь не делаешь мужскую роботу.
     -- Не давай ему,  -- запротестовала Тутеми. -- В садах удобнее работать
с мачете, чем с палкой-копалкой.
     Ритими посмотрела на мачете, подняла его, а потом протянула мужчине.
     -- Я отдам  его тебе. Наихудший  грех  -- не отдать  того,  что  просят
другие. Я не хочу закончить в шопаривабе.
     -- Где это? -- прошептала я Милагросу.
     -- Шопаривабе -- это как ад у миссионеров.
     Я открыла одну банку сардин. Сунув одну из серебристых жирных рыбешек в
рот, я предложила банку Ритими: -- Попробуй одну.
     Она неуверенно посмотрела на меня. Большим и  указательным пальцами она
подняла кусок сардины и положила в рот.
     -- Ух, как противно! -- закричала она, выплевывая сардину на землю.
     Милагрос взял банку из моей руки.
     -- Сохрани их. Это пригодится на обратном пути в миссию.
     --  Но  я  еще  не  собираюсь  возвращаться,  --  возразила я.  --  Они
испортятся, если я долго буду их хранить.
     --  Тебе   хорошо  было  бы  возвратиться   до  начала  дождей,  --   в
замешательстве проговорил Милагрос. -- Потом невозможно будет идти по лесу и
переправляться через реки.
     Я  самодовольно улыбнулась: --  Мне  нужно  остаться  хотя  бы  до того
момента,  когда  родится  ребенок Тутеми, --  я  была  уверена,  что ребенок
появится во время дождей.
     -- Что