Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
роки у своей дочери, ученицы третьего класса.
- Двойку в четверти по немецкому ставят, - убивалась Ася.
Я растолковала девочке кое-какие грамматические трудности, ребенок
стал ходить ко мне регулярно, в конце концов Ася предложила:
- Я могу платить за урок десять долларов, возьми Ленку.
И я поняла, что заработок найден. Вот когда я добрым словом вспомнила
свою преподавательницу, велевшую мне получить диплом "с правом
преподавания иностранных языков".
Ей-богу, все в жизни может пригодиться. В самый короткий срок я
обросла диким количеством учеников. Из дома убегала в девять,
возвращалась тоже в девять, еле живая от усталости, волоча
каменно-тяжелые ноги. А всему виной была моя редкостная жадность, ведь,
чем больше занятий, тем выше заработок. Уроки прессовались плотным
комом, одна беда, почти все ученики находились в разных концах столицы:
Медведково, Измайлово, Черемушки, Кунцево, Митино...Если, работая в
газете, я хорошо изучила Москву, то теперь знала ее досконально. Я была
вхожа в самые разные семьи, становилась свидетельницей жизни десятков
людей. И дети, и родители попадались разные, на первых порах я допускала
ошибки, особенно при денежных расчетах.
Одной из моих первых учениц была девочка Танечка, милое белобрысое
существо, совершенно не способное сосредоточиться даже на пять минут. Ее
мама долго и нудно жаловалась мне на то, как трудно поднимать ребенка
без отца, потом спросила:
- Можно я буду платить не за один урок, а потом сразу за десять?
Я, очень хорошо помнившая, каково жить матерью-одиночкой,
естественно, согласилась. Но в "расчетный" день мама Тани, вздыхая,
сказала:
- Давайте потом за двадцать занятий отдам, напряженка у меня.
И куда было деваться? Я кивнула. Когда долг достиг астрономической
суммы в четыреста долларов, я решила все же потребовать заработанное и
полночи не спала, собираясь с мужеством. Очень трудно заявить человеку:
"Отдай деньги!" Мне такое всегда было не под силу.
Но в то утро, набравшись окаянства, я уже собралась выдвинуть Таниной
матери ультиматум, как вдруг она сама позвонила и сообщила:
- У нас ветрянка, приходить не надо.
Целый месяц потом я безуспешно пыталась соединиться с дамой.
Телефонную трубку никто не брал, наконец откликнулся мужчина и заявил:
- А они съехали.
- Куда? - растерянно спросила я.
- Фиг их знает, - отозвался дядька. - Квартиру продали.
Так я и осталась без денег, и, наученная горьким опытом, теперь
всегда просила оплату в конце каждого урока. Впрочем, один раз я дала
слабину, но когда долг достиг двухсот долларов, я, поняв, что ситуация
повторяется, просто перестала ходить к этим людям.
Материальное положение моих учеников было разным. Дима жил в
небольшой, двухкомнатной квартирке, далеко от метро, вместе с мамой и
бабушкой. У них было невероятно тесно, но в доме царила такая атмосфера,
что я с удовольствием вбивала в неподатливую Димину голову не правильные
немецкие глаголы. Димочка оказался редкостным лентяем, но совершенно
очаровательным человечком, непоседливым любителем футбола, после занятий
с ним я совершенно не уставала. В квартире постоянно вкусно пахло, и с
порога становилось понятно: здесь живут материально трудно, но в любви и
согласии.
Еще одна очаровательная девочка Анечка тоже жила с родителями в
крохотной кубатуре, в ее комнате мы с трудом помещались вдвоем во время
занятий, зато Анечка была на редкость талантлива, улыбчива, обладала
чувством юмора и всегда заботливо спрашивала у меня:
- Может, чайку налить? Вы, наверное, устали?
Чай предложили мне и в роскошной квартире у Юры. Его мама выплыла
откуда-то из анфилады комнат с бронзовыми люстрами и процедила:
- Желаете чаю?
Я никогда не ела у своих учеников, мне это казалось неприличным,
исключение делалось только у Димы, его бабушка угощала такими пирожками,
что дух захватывало от восторга.
Но Юра был проблемным мальчиком, его мама была неуловимой, поэтому я,
решив поговорить с ней, кивнула:
- Спасибо.
Мамаша небрежно махнула ручкой с бриллиантовыми колечками.
- Ступайте на кухню, поешьте с прислугой.
Через год работы репетитором я поняла одну вещь: родители сами делают
своих детей несчастными. Большинство из мамаш орет на сыновей и дочерей,
считая главной доблестью пятерку в школе. Никому не приходит в голову,
что ребенку просто неинтересно учиться, а в его неуспеваемости виноваты
педагоги. Особенно отличалась суровостью мама Пети.
- Я из тебя человека сделаю, - визжала она, отвешивая сыну
подзатыльники, - опять "банан" принес по немецкому!
Бесполезно было объяснять ей не правильность такого поведения. Став в
очередной раз свидетельницей бурного скандала, я сурово сказала:
- Уважаемая Нина Ивановна, вот вам листок, тут десять глаголов, их
следует выучить к среде.
- Зачем? - удивилась истеричка.
- Будем заниматься с Петей по новой методе, которая требует вашего
присутствия, - лихо соврала я.
Петина мама, нигде не работавшая женщина, сделала смыслом своей жизни
воспитание из сына настоящего человека, поэтому она охотно согласилась
на участие в эксперименте.
В среду я появилась в их доме и устроила ей контрольную. Бедная Нина
Ивановна, не ожидавшая от учительницы столь коварного поведения,
лепетала:
- Ich seоn... - Не правильно, - резко оборвала я, - плохо учили.
- Du sein...
- Отвратительно!
Нина Ивановна растерянно уставилась на меня:
- Я забыла!
- Не верю, небось телек смотрели.
- Да что вы, - стала отбиваться она, - я зубрила, зубрила...
Помучив ее еще немного, я улыбнулась:
- А теперь представьте, каково вашему сыну! На него ежедневно
наваливаются уроки, как минимум по пяти предметам, да и учителя не
стесняются в выражениях, каждый ругает как умеет. А когда несчастный
мальчишка является домой, на него с кулаками налетаете вы и топаете
ногами. Ну как вам понравилось зубрить глаголы? Между прочим, вы так и
не сумели их выучить. Окажись сейчас на вашем месте Петя, вы бы лишили
его телевизора и схватились за ремень.
Нина Ивановна уставилась на молчащего сына, в ее глазах заплескалась
никогда ранее не замечаемая мною жалость.
Наконец-то до мамаши дошло: учиться совсем не так легко, как кажется,
не всегда Петя виноват.
Иногда бывало наоборот: нормальные родители и совершенно
отвратительный ребенок. Леночка считала, что весь мир принадлежит ей.
Мне она грубила, швыряла на пол учебники и ручку, а однажды велела:
- А ну сделай домашнее задание!
Я покачала головой.
- Оно твое, объясню тебе правило, и берись за работу.
Лена скинула на пол тетрадь.
- Подними и напиши упражнение, - нагло заявила она.
Я рассмеялась, девочка надулась и прошипела:
- Тебе заплачено, вот и отрабатывай.
Решив не ссориться с капризницей, я спокойно ответила:
- Деньги мне дают за то, чтобы я научила тебя саму справляться с
упражнениями.
Леночка обозлилась:
- Ага, тогда я скажу маме, что ты ничего не знаешь и бьешь меня
линейкой. Не хочешь потерять работу - бери тетрадь и пиши сочинение.
Я, к сожалению, человек импульсивный, к тому же не имею высшего
педагогического образования, поэтому моментально вышвырнула тетрадку в
окно и треснула Лену линейкой по лбу.
- Что ты делаешь? - завопила девочка. - С ума сошла!
- Вовсе нет, - ухмыльнулась я, - просто я очень не люблю, когда дети
врут, теперь у тебя будет основание честно сказать родителям: "Агриппина
Аркадьевна дерется".
Потом я сгребла книжки в сумку и пошла к двери. Леночка в своей жизни
выучила пока только один аргумент.
- Тебе заплачено! - взвизгнула она. - А ну на место. Тебя купили!
Я обернулась.
- Котик, даже у твоих родителей не хватит денег, чтобы купить меня,
кишка тонка!
- Мой папа, - заверещала Леночка, - богаче всех, он тебе покажет!
Я спокойно надела ботинки, пальто и, посмотрев на красную, злую
Леночку, заявила:
- Знаешь, котик, как ни жаль, но тебе придется в дальнейшем смириться
с тем, что твой отец все же не всесилен!
Больше я в этот дом не приходила никогда. Самое интересное, что Лена
устроила отцу жуткий скандал, требуя вернуть мятежную учительницу. Ее
папа и впрямь очень богатый человек, из тех, кого принято теперь
называть олигархами, начал названивать нам домой и, услыхав мое
решительное: "нет", набавлял цену. Постепенно он дошел до ста долларов
за час, огромная сумма для репетитора, но я не могла дать Леночке повод
воскликнуть: "Ага! Вернулась! Говорила же я, что все купить можно".
Немецкий язык изучали не только дети, у меня было много взрослых
учеников. С ними оказалось легче, они спокойно объединялись в группы и
особых хлопот мне не доставляли.
Одна из таких групп образовалась в книжном магазине "Молодая
гвардия", несколько лет я растолковывала милым женщинам-продавщицам азы
немецкой грамматики. Это было место, куда ноги меня несли с радостью, уж
очень приятная атмосфера царила тут.
Я быстро подружилась с директрисой Ниной Егоровной, ее
заместительницей Людмилой Сергеевной, заведующей складом Любовью
Васильевной, продавщицами - Светочкой и Инночкой. Несмотря на разный
возраст, нас многое объединяло. Мы все были работающие женщины, кто с
мужем, кто без оного, с напряженным графиком и кучей забот, и очень
хорошо понимали друг друга. Я отдыхала душой во время занятий в "Молодой
гвардии", мы дружим до сих пор, и это единственный книжный магазин
Москвы, где я после общения с читателями не чувствую себя выжатым
лимоном. Меня тут очень любят и всегда готовят сюрпризы. Нина Егоровна
никогда не забывает угостить креветками, а Людмила Сергеевна, зная о
моей аллергии, тщательно выбирает букет, не дай бог, в нем попадется
лилия!
Узнав о том, что Агриппина Аркадьевна стала писательницей Дарьей
Донцовой, сотрудники "Молодой гвардии" пришли в щенячий восторг. Для
начала они заказали на складе "ЭКСМО" огромное количество экземпляров
книжки "Крутые наследнички", а потом принялись упорно впихивать
покупателям произведение никому неизвестного автора.
"Крутые наследнички" поселились даже в отделах упаковки, канцелярских
товаров и сувениров. Каждый продавец считал своим долгом заявить:
- Купите, порадуйте себя, классная вещь.
А с потолка гремело радио:
- Донцова - гениальна, Донцова - супер, покупайте Донцову.
***
В 1993-м Машка пошла в школу. Накануне первого сентября со мной
случилась истерика, я судорожно рыдала, приговаривая:
- Ну вот, опять годы мучений!
Честно говоря я готовилась к самому худшему, ожидала двоек,
исчерканного красными чернилами дневника, гневных воплей, вызовов к
директору... Уж слишком тяжелый опыт имелся у меня, мальчишки за время
"бурсы" выпили всю мою кровь.
Но с Маруськой мне повезло. С первого дня она стала сама выполнять
домашние задания. За полчаса все было аккуратно решено и записано без
ошибок. Стихи дочка учила гениально, прочитывала один раз и запоминала
навсегда. Маняша ходила в секцию спортивной гимнастики на ЦСКа, плавала
в бассейне, учила английский, и все с улыбкой. У нее никогда не было
плохого настроения и четверок. Только пятерки.
На родительские собрания я не ходила, страшно боялась. Глупо, но
поделать с собой ничего не могла. Классе в девятом Машина классная
руководительница Милада Геннадьевна робко попросила:
- Агриппина Аркадьевна, душенька, ну пожалуйста, загляните на
полчасика, у нас праздник, дети сдали экзамены.
Пришлось плестись в школу. В классе я забилась в угол и через
некоторое время услышала, как Милада Геннадьевна нахваливает какую-то
ученицу, все эпитеты были только в превосходной степени, и я ощутила
легкий укол зависти. "Бывают же на свете счастливые родители круглых
отличниц". Ровно через минуту до меня дошло: этот чудо-ребенок, это
сказочное существо, эта восхитительная девочка моя Маня.
Класс обычно настороженно относится к учительским любимчикам, но Маше
разрешалось все, друзей у нее целая армия.
В феврале этого года я прибежала домой, заглянула в комнату Манюши и
увидела дочь, роющуюся в кипе бумажек.
- Чем занимаешься? - поинтересовалась я.
Маня хихикнула:
- Во, валентинки разбираю, целю кучу прислали.
Потом у нас появился компьютер и программа ай-си-кью. Главный хакер в
семье Маня, я редко беру в руки "мышку", только если требуется ответить
на почту. Однажды вечером, когда Маша ушла на английский, мне срочно
понадобилось прочитать одну статью. Я загрузила машину, увидела
Маруськин контактный лист и ахнула, человек триста, не меньше.
В общем, до лета 1996 года наша жизнь была совершенно счастливой.
Александр Иванович стал сначала доктором наук, профессором, а потом
академиком. Мальчишки были пристроены к делу, Машка росла, любимая
собака, кошка и котята бегали по дому, я носилась по ученикам,
материальное положение стабилизировалось, мы расправили крылья и стали
мечтать о покупке собственной дачи, маленького домика в деревне, где
станем проводить лето, жить в Глебовке надоело до икоты.
В июле девяносто шестого мы с Александром Ивановичем и Маней
отправились отдыхать в Тунис. Вместе с нами поехала и моя подруга Оксана
с сыном Денисом.
Первые дни прошли великолепно: солнце, фрукты, танцы... Дней через
пять верхняя часть купальника внезапно стала мне мала. Нельзя сказать,
чтобы я расстроилась. Господь забыл одарить Грушеньку бюстом, мои формы
с трудом дотягивали до первого размера, мне хотелось же иметь по меньшей
мере третий. Сначала я переживала, усиленно ела капусту, но потом
поняла, что занимаюсь ерундой, и решила донашивать то, чем богата. И
вдруг в сорок пять лет мой бюст стремительно начал расти.
Страшно довольная собой, я продемонстрировала "успехи" Оксане,
хирургу по профессии.
В глазах подруги заплескался ужас.
- Немедленно в Москву, - велела она, - первым же самолетом.
Я возмутилась.
- Еще чего! Мы же отдыхать приехали, - и не послушалась Оксанку.
К врачу я пошла лишь в сентябре, несмотря на приказы подруги. Грудь
не только росла, она еще начала болеть. Не посоветовавшись с Оксанкой, я
отправилась в институт Герцена к профессору-онкологу. Он принял меня
сурово и, едва осмотрев, заявил:
- Рак. Где же вы ходили, милочка? Запущенная стадия, скорей всего
метастазы в легких, печени... Впрочем, можно попробовать соперироваться,
хотя особого смысла я не вижу. Думается, вам осталось жить месяца три.
До сих пор не понимаю, каким образом мне удалось устоять на ногах,
отчего я не упала в обморок? Кое-как, собрав волю в кулак, я
пролепетала:
- Давайте операцию сделаем.
- А смысл? - нахмурилось светило. - Хотя... ладно, наши расценки
таковы: оперативное вмешательство... Он стал называть цифры. Я тупо
качала головой.
- Вы подумайте, - завершил чтение "прейскуранта" профессор, - может,
лучше не тратиться, средства еще понадобятся.
Хорошо хоть он не прибавил: на похороны и поминки. Я выпала на улицу,
машинально влезла в подошедший автобус и залилась слезами.
В салоне оказался контролер, но он, увидев, что женщина, севшая на
остановке "Онкологический институт имени Герцена", рыдает навзрыд, не
потребовал у меня билета, я ехала "зайцем", забыв про все на свете,
утирая слезы рукавом кофты. Неожиданно приступ отчаяния и жалости к себе
прошел. В голове заворочались другие мысли.
Говорить ли Александру Ивановичу о диагнозе? Если мне осталось на
земле всего три месяца, то стоит ли омрачать этот срок больницей? Может,
просто тихо умереть, не обременяя близких? Что станется с детьми?
Аркашке двадцать четыре, Димке на год меньше, но Маруське-то десять!
Каково ей придется без мамы? А моя собака? Кошка? Котята? На кого их
оставить! Нет, нужно срочно искать для Александра Ивановича новую жену,
такую, которая сумеет целиком и полностью заменить меня. Умную, добрую,
интеллигентную женщину, отличную хозяйку, самостоятельно зарабатывающую,
любящую детей и животных, способную прощать капризы...И такая женщина
есть, это Оксана! У нее двое сыновей, три собаки, она феерически
готовит... Подавившись слезами, я рванула к подруге.
Та, открыв дверь и увидев на пороге меня, перемазанную тушью, губной
помадой и соплями, страшно перепугалась и выкрикнула:
- Что? Что случилось? Маша? Саша?
Я села на пол, обняла стаффордширскую терьериху Рейчел, двух
скоч-терьеров, Бетти и Пешу, потом мрачно заявила:
- Ты обязана прямо сейчас выйти замуж за Александра Ивановича, я хочу
лично присутствовать на вашей свадьбе!
Оксана не имеет образования психолога, но, стоя каждый день около
операционного стола, а потом выхаживая больных, превратилась в классного
психотерапевта.
- Конечно, конечно, - закивала она, вытаскивая меня из стаи собак, -
пошли на кухню, там и поболтаем.
Выслушав мой рассказ, Оксана обозлилась до жути, вскочила, уронила на
пол хорошенькую чашечку, украшенную изображением скоч-терьера, и
заорала:
- Да этот профессор идиот. Гиббон! Помесь кретина с крысой! Разве так
диагноз ставят! Бросил беглый взгляд и все понял! Урод!
В моей душе забрезжила надежда:
- А что, он мог ошибиться?
Оксана всплеснула руками:
- Господи, сто раз! Сначала делают всякие анализы, берут пункцию.
Метастазы в легких! Да у него самого вместо мозга дерьмо!
Потом она неожиданно заплакала, я испугалась.
- Вот видишь, мне так плохо, что у тебя слезы потекли.
- Иди ты на фиг, - простонала Оксанка, - всех переживешь, мне чашку
жалко со скочами, ее Дениска привез, где я теперь такую достану, а?
Неожиданно с моей души свалилась бетонная плита. Если Оксанка убивается
по расколотой чашке, значит, мне не так плохо.
- Завтра поедешь в 62-ю больницу, - отчеканила подруга, - к Игорю
Анатольевичу Грошеву и станешь его слушаться, как господа бога, усекла?
И я отправилась в эту больницу. Игорь Анатольевич оказался полной
противоположностью профессору из Герценовского института. Молодой,
улыбчивый, он сначала заставил меня пройти все исследования, а потом
сказал:
- Не скрою, вам предстоит не очень приятный год. Сейчас лучевая
терапия, потом три операции, химия, гормоны.
- Год? - переспросила я, - значит, я проживу больше трех месяцев?
Грошев рассмеялся и прочитал мне обстоятельную лекцию. "Онкология
великолепно лечится, если поймана на ранних стадиях. Все что связано с
женской репродуктивной системой, легко удаляется. Отрежем и забудем.
Если же вы запустили болезнь, то и в этом случае медицина способна
продлить вашу жизнь на годы.
Я слушала доктора разинув рот, а тот спокойно объяснял:
- Рак отнюдь не приговор. Мы сейчас многое можем, но имейте в виду...
Внезапно он замолчал.
- Что? - воскликнула я.
- Качество вашей жизни будет иное, - тихо договорил врач.
Но я тогда не обратила внимание на эту фразу. Главное, что Игорь
Анатольевич гарантировал мне жизнь.
Отчего-то начали с лучевой терапии. Никакой боли или неудобств она
мне не принесла. Сначала тело разрисовали специальным фломастером, а
потом меня просто укладывали на стол, над которым висело нечто, похожее
на фотоаппарат. Врач уходил, закрывал тяжелую свинцовую дверь, потом в
фотоаппарате что-то щелкало, и все. Не помню, сколько минут длился
сеанс. Я лежала, вспоминая сирийскую гадалку. Сначала она пообещала мне
дочь, а по