Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Донцова Дарья. Записки безумной оптимистки -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -
себя странно. Он постоянно хмурился, стучал карандашом по столу, потом начал морщиться и перебил меня вопросом: - А вы уверены в точности излагаемых сведений? Окажись на моем месте робкий человек, он бы точно стушевался и получил два, но я сообразила, что вредный дядька просто решил "завалить" абитуриентку, и стояла насмерть. На все его ужимки я с мрачной решимостью отвечала: - Этот факт я вычитала в книге такого-то автора. Экзаменатор морщился и вздыхал. Я пребывала в недоумении, ну отчего он меня возненавидел? Потом дядечка нарисовал ломаную кривую и спросил: - Вот это линия фронта, где наши? Я моментально ткнула пальцем в нужное место: - Здесь! Он скрипнул зубами, раскрыл рот, чтобы задать очередной каверзный вопрос, но тут в дверь протиснулась тощая тетка и положила перед ним листок. - Вечно вы опаздываете, - буркнул экзаменатор. Потом он поднес страничку к глазам, пару секунд изучал ее, схватил мой экзаменационный лист, помял его в руках и с самой милой улыбкой вопросил: - Вы Васильева? - Да, - растерялась я. - Агриппина? - Ага. - Аркадьевна? - Абсолютно точно. - Что же вы мне голову морочите! - воскликнул он и вывел жирную пятерку. - Ступайте, душенька, ваше знание истории выше всяких похвал. Можете гордиться, потому что получили самое честное "отлично". В полном недоумении я выпала из аудитории, совершенно не понимая, что за метаморфоза приключилась с преподавателем. Уже потом, учась на журфаке, я сообразила, в чем дело. Я сдавала историю первой, вошла в аудиторию ровно в девять утра, а моему экзаменатору забыли вовремя подать список тех, кого не надо "валить". Родители и словом не намекнули дочери, что ее станут подстраховывать, я целый год бегала по репетиторам и могла гордиться собой, я бы сумела все сдать и без поддержки. Но папа все-таки нажал на нужные кнопки. Университетская пора запомнилась мне как череда бесконечных экзаменов и зачетов. Я боялась их ужасно, и одна лишь мысль о надвигающейся сессии доводила студентку Васильеву до нервной дрожи, хотя никаких оснований для ужаса не имелось. Наши преподаватели были совсем не звери. Профессор Западов, например, принимая зачет, демонстративно раскрывал "Литературную газету" и углублялся в чтение. Студенты лихорадочно шелестели учебниками, вытаскивали из всех мест шпаргалки, профессор оставался невозмутим. Потом он, кивая, выслушивал ответы, ставил всем пятерки и уходил. Однажды я не удержала на коленях очень толстый том, и он с громким стуком рухнул на пол. Аудитория замерла, уж такого Западов не мог не заметить! Профессор спокойно перелистнул страницы "Литературки" и сказал: - Груня, у тебя упала промокашка. Вся группа тихо захихикала, а я почувствовала себя хуже некуда. Преподаватель предмета "Теория и практика советской партийной печати", в просторечии "тыр-пыр", обычно стоял на кафедре и тихо бубнил что-то скучное. В качестве теории мы изучали статью В.И. Ленина "Партийная организация и партийная литература", а из практики я помню только названия шрифтов. Полной противоположностью "тыр-пырщику" была дама, преподававшая античную литературу, Елизавета Кучборская. На ее лекции мы приходили, как на спектакль. Во-первых, Кучборская великолепно знала материал, во-вторых, каждое ее выступление на кафедре напоминало спектакль. Кучборская переживала, плакала, топала ногами, злясь на Ахилла, возмущалась вредному характеру Елены Прекрасной и тихо презирала Пенелопу. Она могла заявить: - Этот Минотавр! Гнуснее животного мне не пришлось более никогда встретить! И вы начинали верить в то, что преподавательница не так давно убегала от Минотавра, путаясь в лабиринте, сидела в Троянском коне, плыла вместе с Одиссеем между Сциллой и Харибдой, сражалась с Циклопом и заливала уши воском, дабы не услышать пения коварных сирен. Я частенько забывала записывать ее лекции, просто сидела, развесив уши. Одно плохо, вы никогда не знали, чего ждать от нее на экзаменах. Однажды Кучборская выбросила в окно зачетки всей нашей группы, просто обозлилась на кого-то и пошвыряла синенькие книжечки за подоконник. Мы ползали потом по клумбам, собирая их. Однажды у нас приключился казус, после которого вся группа чуть не побила меня. Нам предстояло сдавать экзамен Кучборской. Студенты расселись за столами, ожидая преподавательницу. Я же, накануне решив поэкспериментировать с цветом волос, купила краску, тщательно соблюдая инструкцию, развела ее, подождала полчаса, смыла и... О ужас! Увидела вместо легкой рыжины иссиня-черные пряди. Продавщица перепутала упаковки, вместо "лесной орех" выдала мне "черный бархат". Поэтому я стала похожа на ворону. Смыть краску оказалось невозможно, и пришлось идти на испытание в образе цыганки Азы. Кучборская, как всегда, вихрем влетела в аудиторию, побежала по проходу и замерла около меня. - Господи! - воскликнула преподавательница, - вот так, на мой взгляд, должна выглядеть Маргарита. Роковая брюнетка, женщина, при виде которой Фауст потерял весь ум. Да, не блондинка, ни в коем случае! Только черноволосая, с голубыми глазами. Удивительно, прекрасно, волшебно, нет слов! Груня, я ставлю тебе пятерку, молодец, заслужила, можешь уходить. Остальных попрошу взять билеты. В полном изумлении я выпала в коридор, мне никогда не удавалось ни до, ни после этого случая получить "отлично" за цвет волос. Но Кучборская была совершенно нестандартна. Всем остальным в группе она поставила "два"! Причем, расписываясь в зачетках, вздыхала и повторяла: - Нет, вы не Маргарита, вы пудель! Сами понимаете, какое острое желание надавать мне тумаков испытали все мои сокурсники, им пришлось идти на переэкзаменовку. Но какой бы непредсказуемо капризной не казалась Кучборская, преподавателем она была гениальным. Описание щита Ахилла я помню наизусть до сих пор. К сожалению, в мое время на журфаке изучали еще и кучу всяких неудобоваримых предметов: научный коммунизм, историю партии... Это был совершеннейший ужас. Требовалось назубок знать даты всех съездов КПСС, рассказать их повестку дня, назвать основных выступающих, в общем, полный мрак. С огромным трудом прорывалась я и сквозь дебри таинственных наук: политэкономии и бухучета. Еще нам преподавали логику. Вы не поверите, но я ходила сдавать ее семнадцать раз. Причем с теоретической частью проблем у меня не было, я "тонула", когда препод предлагал решить задачу. И полная катастрофа случилась с физкультурой. Дело в том, что журфак был расположен и находится сейчас напротив Кремля. Физкультурой же нам предлагалось заниматься на Ленинских горах. А теперь представьте, что вам предстоит встать в шесть утра, выйти в семь под проливным дождем из дома, потом ехать почти час до станции метро "Университет". Затем топать довольно далеко пешком, а все ради того, чтобы попасть в спортивный зал! Я, между прочим, с детства ненавидела физкультуру и не испытывала никакой радости при виде брусьев и шведской стенки. Поэтому благополучно прогуляла на первом курсе абсолютно все спортивные занятия. Я заводила вечером будильник полная решимости встать и отправиться в зал со снарядами, но утром взгляд мой падал на темную улицу за окном, рот начинала раздирать зевота, и я забивалась под одеяло, говоря себе: "Ничего, один разочек пропущу, никто и не заметит". И в результате меня не допустили к сессии. Впереди замаячил призрак отчисления. Я перепугалась безумно. Старшекурсники посоветовали найти нашего декана Ясена Николаевича Засурского и пасть ему в ноги. Ясен Николаевич, человек редкой доброты, был не способен отказать студенту в просьбе и обычно разрешал всем прогульщикам прийти на экзамены. Но у Засурского имелась заместительница по учебной работе грозная Марина Ивановна. Вот уж от нее пощады ждать не приходилось. Она вышла из своего кабинета и мрачно заявила: - Васильева, не прыгай тут, все равно ничего хорошего не получится. Ясен Николаевич в Америке читает лекции. Засурский - крупнейший литературовед, специалист по Драйзеру, частенько ездил в США. Положение казалось безвыходным, на помощь пришла Машка. - Слышь, Грушка, - сказала она, - пошли к моему папе, он что-нибудь придумает. Отец Маши, Вильям Ефимович Гиллер, блестящий хирург, работал главным врачом поликлиники Литфонда СССР. Он сам был членом Союза писателей, публиковал книги, очень интересные, о войне. Я в детстве читала их с огромным удовольствием. Мы заявились к Вильяму Ефимовичу в кабинет, и Машка велела: - Папа, немедленно найди у нее какую-нибудь страшную болезнь, освобождающую от физ-ры!Вильям Ефимович суеверный, как все врачи, замахал руками: - Что ты, Машенька! Разве можно...Машка топнула ногой. - Папа, сделай что-нибудь! Ее отчислят! Вильям Ефимович обожал дочь, а меня считал кем-то вроде племянницы, поэтому он нашел блестящий выход из положения. Дал мне справку о... беременности. - Понимаешь, детка, - смущенно сказал Вильям Ефимович, вручая мне бумажку, - нехорошо как-то врать про тяжелые заболевания, еще накаркаем. А беременность говорит об исключительном здоровье женского организма. Я побоялась сама нести справку физкультурнику, отправила к нему свою одногруппницу Сусанну Конторер. Все закончилось благополучно, сессия была сдана, меня перевели на второй курс. Но физкультурой предстояло заниматься еще три года! На втором курсе Вильям Ефимович опять выдал мне справку о предполагаемом рождении ребенка, и та же Сусанна отвезла ее на Ленинские горы. На третьем году обучения я, на самом деле беременная Аркашкой, с большим животом, столкнулась неожиданно в коридоре журфака с заведующим кафедрой физкультуры. Тот оглядел меня, тяжело вздохнул и с чувством спросил: - Васильева, вы вообще с какой целью поступали в Московский университет? Вам не кажется, что трое детей к третьему курсу как-то многовато? Физкультура была единственным предметом, который я полностью прогуляла, все остальные посещала честно, многие любила. Зарубежную и русскую литературу, русский язык, редактирование, историю, психологию... Особняком стоял иностранный язык, меня включили в группу, изучавшую немецкий, и преподавательница сразу поняла, что Васильевой делать на занятиях нечего. Раиса Васильевна пошушукалась в деканате, и мне разрешили посещать занятия по французскому. На пятом курсе Раиса Васильевна велела мне поехать вместе с ней в какое-то учреждение и сдать там экзамены на знание иностранных языков. Я отбивалась как могла. - Зачем? - Тебе дадут специальную бумагу, разрешающую преподавать немецкий и французский, - объяснила профессор. - Не надо, - фыркнула я, - не собираюсь работать в школе. Но Раиса Васильевна стояла на своем. - Детка, репетиторство - это кусок хлеба с маслом, часто еще и с сыром. Никогда не знаешь, как жизнь повернется. Вдруг придется втолковывать детям про "haben" и "sein"? С такой бумагой на руках ты полноправный преподаватель. Вот и пришлось мне, чтобы не огорчать Раису Васильевну, сдавать совершенно ненужные экзамены. Я получила соответствующие документы, забросила их на антресоли и забыла думать о преподавательской карьере. Среди множества предметов был и "гроб", гражданская оборона. Девочки изучали медицинское дело, нам присвоили потом звание медсестры. Люди, преподававшие "гроб", все в военной форме, вели себя более чем странно. Никогда не забуду, как меня назначили дежурной по кафедре гражданской обороны. В обязанности дневального входило стоять у двери. Я заняла пост и заскучала, делать было решительно нечего, стоять навытяжку неудобно. Вдруг створка распахнулась, и появился заведующий. Он уставился на меня, а я на него. Кое-какое время мы ели друг друга глазами, потом преподаватель сказал: - Вы должны приветствовать лектора! - Здравствуйте, - сказала я. - Неверно, - буркнул полковник, - повторяю ситуацию. Он вышел, потом зашел снова и бросил меня в меня сердитый взгляд. Не понимая, чем ему не понравилось вежливое "здравствуйте", я сказала: - Добрый день. - Неверно, повторяю ситуацию. Я слегка обалдела, но на этот раз, когда он снова вошел в комнату, пробормотала: - Рада встрече. - Неверно, повторяю ситуацию. Окончательно растерявшись, я, вспомнив школьные годы, сделала реверанс, но успеха не достигла. Следующие полчаса полковник без конца выходил и вновь заходил на кафедру, я улыбалась, приседала, кланялась в пояс... Ему ничего не нравилось. В конце концов, я обозлилась и спросила: - Да как же вас приветствовать, а? - Устав надо знать, - рявкнул вспотевший преподаватель, - следует сказать: "Здравия желаю!" Для меня до сих пор осталось загадкой, почему он сразу не поправил меня, а сновал туда-сюда без остановки. После окончания занятий жизнь на факультете продолжала бить ключом. Здесь работала театральная студия под названием "Грезы", руководил ею студент Борис Берман, нынешняя звезда телеэкрана, один из ведущих программы "Без протокола". Я, естественно, мгновенно записалась в труппу. Борька ролей мне не давал, я исполняла танцы, что, учитывая полное отсутствие у меня музыкального слуха, было самым "подходящим" для меня занятием. Успокаивало лишь одно, остальные "балерины" оказались еще хуже, и на их фоне я выглядела вполне пристойно. В общем, жизнь Груни Васильевой текла совершенно прекрасно, никаких финансовых проблем, замечательные родители, друзья, любимая собака, книги, Переделкино...Будущее казалось таким же светлым, веселым, радостным...В августе 1972 года умер папа. Его просто зарезали в Кремлевской больнице. Отец на собственных ногах ушел в "Скорую помощь". У Аркадия Николаевича случился приступ холецистита. Операция по удалению желчного пузыря даже в начале семидесятых годов считалась рядовой, но, очевидно, не зря в народе тогда ходила ехидная поговорка про "Кремлевку": "Полы паркетные, врачи анкетные". Оперативное вмешательство провели плохо, и, промучавшись несколько дней, папа умер. Рано утром двадцать третьего августа я неожиданно проснулась от тихого голоса отца: - Грушенька, поди сюда. Потом послышался резкий, отрывистый звук, словно кто-то уронил на пол стакан. Я вскочила и побежала в спальню к родителям, часы показывали шесть утра пять минут. Рванув дверь, я увидела пустую, застеленную пледом двуспальную кровать и мгновенно сообразила: папочка в больнице, мама ночует у него в палате, мне просто приснился сон. Зевая, я вернулась к себе, легла под одеяло и минут через пятнадцать услышала тихий стук в окошко. Я отдернула занавеску и увидела Эстер Давыдовну Катаеву в халате. - Грушенька, оденься, - тихо сказала она. - Павлик тебя отвезет в больницу. Явление Эстер Давыдовны в халате около семи утра было делом просто немыслимым, и я попятилась к стене. Потом появился сын Катаевых, Павлик, и обнял меня. Мне стало ясно, папы больше нет. Уже в больнице, куда меня привез Павлик, я узнала, что папа скончался в шесть утра пять минут. В палате в этот момент находилась медсестра, которая принесла лекарство. Поняв, что больной умер, девушка испугалась, уронила стакан... Каким-то непостижимым образом звон долетел до меня, находившейся в Переделкине. На похороны писателя Аркадия Васильева пришло море людей, гроб был выставлен в Дубовом зале Центрального дома литераторов. Огромное количество цветов и венков не помещалось на столах и подставках, букеты клали на пол. Панихида тянулась бесконечно, мне, беременной на восьмом месяце, догадались поставить стул лишь в самом конце церемонии. До этого я несколько часов провисела на Машке, которая, как заведенная, повторяла: - Грушка, я точно знаю, Бог есть, дядя Аркаша уже в раю, он нас оттуда видит! Затем длинный кортеж машин потянулся на Новодевичье кладбище. Стояла дикая жара, под Москвой горели торфяники, над погостом колыхалось душное марево. Гроб установили на центральной площади, я опять навалилась на Машку, начались томительно длинные речи. То, что лежало в деревянном ящике, мало походило на моего веселого, вечно улыбающегося папу, и я старательно твердила себе: - Это не он, это просто ошибка, папочка уехал в командировку. В какой-то момент мой взгляд задержался на лице покойного, и я похолодела. Из-под сомкнутых век медленно показалась капля, потом она потекла по щеке. Дальнейшее помнится смутно. Я ринулась к гробу, стала хватать папу за неподвижные холодные руки, кричать, что он плачет, что мы собираемся похоронить живого человека... Я топала ногами, хохотала и плакала одновременно, требовала немедленно доставить отца в реанимацию... Меня пытались оттащить от гроба, но даже трем здоровым мужчинам это оказалось не под силу. Мою истерику прекратил Никита Михалков. Он отошел от своего отца, Сергея Владимировича, приблизился ко мне, встряхнул и жестко сказал: - Он умер. Я захлебнулась криком и уставилась на Никиту Сергеевича. Естественно, мы были знакомы, шапочно, раскланивались при встречах в Доме кино или клубе литераторов, но и только, никаких дружеских, личных отношений между нами не существовало никогда. Но именно Никита Михалков пришел мне на помощь в тяжелую минуту. - Он плачет, - пролепетала я. Никита вынул носовой платок, вытер мне лицо и тихо сказал: - Жара, заморозка отходит, понимаешь? Я вцепилась в его большую теплую ладонь. Все сразу стало на свои места. - Он умер, - продолжал Никита, - а ты осталась, и теперь надо жить так, чтобы твой отец, глядя с небес на землю, не корчился от стыда. Больше я никогда не встречалась с Никитой Михалковым, думаю, он давно забыл о сцене на кладбище, но его последние слова врезались мне в память навсегда. С тех пор, совершая какой-то поступок, я невольно думаю: не станет ли моему отцу стыдно за дочь. Отца похоронили прямо за могилой Н.С. Хрущева. Один раз, придя к папе, я села на мраморный цоколь и зарыдала. Жизнь моя тогда была совершенно беспросветной, единственный человек, которому хотелось пожаловаться, - папа. Неожиданно мне на плечо опустилась мягкая рука. Я оглянулась и увидела вдову Хрущева, Нину Петровну. - Хочешь воды? - спросила она и протянула мне бутылку. Я покачала головой. Нина Петровна села рядом, обняла меня, я уткнулась в ее большую грудь и зарыдала еще пуще. От Нины Петровны исходило такое тепло, такая уютность, такая настоящая доброта, что я неожиданно рассказала ей про все свои беды, про тяжелую работу, полное безденежье, о том, как трудно поднимать одной ребенка, о том, что непомерная гордыня не позволяет мне пожаловаться друзьям и близким. Много чего выложила я Хрущевой, с которой до сего момента лишь вежливо здоровалась, столкнувшись на кладбище. Нина Петровна выслушала полузнакомую девушку, а потом тихо сказала: - Жизнь разная, я очень хорошо это знаю. От радости до беды один шаг, но и назад путь короткий. Все у тебя будет хорошо, сын вырастет, придут деньги, станешь знаменитой писательницей. И вот тогда не забывай, как тебе было плохо, и помогай другим людям. Утешив меня, Нина Петровна ушла. Я еще посидела на могиле, а потом побрела к метро. Открыв около ка

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору