ассрочку? Пожалуй, я мог  бы
вам помочь!
   - Ох, это было бы просто чудесно! - Гортензия  захлопала  в  ладоши.  -
Правда, поможете? Вот шикарно! Ну, теперь я знаю, что у меня будет  жакет.
Я знаю, мне дадут рассрочку, я уж сумею уговорить кого надо.
   Как предвидел и опасался Клайд, она уже совершенно забыла,  что  сможет
купить жакет только благодаря ему. Теперь все пойдет так, как он и  думал.
Он заплатит за жакет, а она примет это как должное.
   Но через минуту, заметив, что он помрачнел. Гортензия прибавила:
   - Вы ужасно милый,  вы  -  душенька,  что  хотите  помочь  мне!  Будьте
уверены, я этого не забуду. Вот подождите  и  увидите.  Вы  не  пожалеете!
Только подождите!
   Ее глаза искрились весельем и благосклонностью. Хоть он и слишком юн  и
мягок, зато не скряга, и она вознаградит его; это решено. Как  только  она
получит жакет, через неделю, самое позднее через две  -  она  будет  очень
мила с ним... кое-что для него сделает. И чтобы Клайд лучше понял,  о  чем
она думает, она остановила на нем  многообещающий  взгляд,  придав  глазам
самое нежное и томное  выражение.  От  этой  ее  игры  в  романтику  Клайд
растерялся и стал нервничать. Он даже испугался  немного,  вообразив,  что
этот взгляд выдает бурную страстность, на которую он, возможно, не  сумеет
ответить. Теперь он чувствовал себя  слабым  перед  Гортензией  и  немного
трусил, представляя себе, что же такое ее настоящая любовь.
   Тем не менее он заявил, что если жакет стоит  не  дороже  ста  двадцати
пяти долларов и можно будет уплатить их в три срока (первый взнос двадцать
пять долларов и затем два взноса по пятидесяти),  то  он  возьмет  это  на
себя. А Гортензия, со своей стороны,  ответила,  что  завтра  же  все  это
выяснит. Может быть, мистер Рубинстайн согласится  отдать  ей  жакет,  как
только она внесет первые двадцать пять  долларов;  или  хотя  бы  в  конце
второй недели, когда будет уплачено почти все.
   И когда они выходили из ресторана. Гортензия, по-настоящему благодарная
Клайду, с кошачьим мурлыканьем шепнула  ему,  что  она  этого  никогда  не
забудет, - он сам увидит... а жакет она наденет в первый раз для встречи с
ним. Если он будет  свободен,  они  пойдут  куда-нибудь  пообедать.  И  уж
наверно жакет будет у нее  ко  дню  прогулки  в  автомобиле;  Клайд,  или,
вернее, Хегленд, как будто назначил эту прогулку на следующее воскресенье,
но, может быть, ее еще отложат?
   Гортензия   предложила   отправиться   в   дансинг   и,   танцуя,   так
недвусмысленно льнула к нему, что Клайд,  чувствуя  ее  настроение,  начал
слегка дрожать и путаться в танце.
   Наконец он пошел домой, в  душе  заново  переживая  весь  этот  день  и
радуясь, что сможет без труда уплатить первый взнос за  жакет,  даже  если
потребуется и пятьдесят долларов: подстрекаемый  обещанием  Гортензии,  он
решил занять двадцать пять долларов у Ретерера или Хегленда и вернуть этот
долг после того, как за жакет будет уплачено сполна.
   Но, ах, как хороша Гортензия!  Что  за  прелесть,  какое  безграничное,
неотразимое, покоряющее очарование от нее исходит! И подумать только,  что
наконец - и уже скоро - она будет принадлежать ему. Поистине осуществление
грез - невероятное становится реальным.



16

   Верная своему обещанию, Гортензия на следующий день снова  заглянула  в
магазин Рубинстайна и с  присущей  ей  хитростью,  со  многими  оговорками
объяснила, что за трудная задача стоит перед нею. Нельзя ли ей  как-нибудь
получить жакет за сто пятнадцать  долларов  в  рассрочку,  на  не  слишком
тяжелых условиях? Мистер Рубинстайн торжественно покачал головой. Здесь не
продают в рассрочку. Если б он хотел вести дело таким образом,  он  оценил
бы жакет в двести долларов и без труда получил бы их.
   - Но я могу сразу же заплатить пятьдесят долларов, если вы  дадите  мне
жакет.
   - Очень хорошо. Но где гарантия,  что  я  получу  остальные  шестьдесят
пять, и когда я их получу?
   - Через неделю вы получите двадцать пять, еще  через  неделю  следующие
двадцать пять и на третью неделю пятнадцать.
   - Прекрасно. Но, предположим, вы возьмете у меня  жакет,  а  на  другой
день вас задавит автомобиль. Что тогда? Как я получу мои деньги?
   На это трудно было возразить.  В  самом  деле,  как  она  докажет,  что
кто-нибудь заплатит за ее жакет? И потом надо еще  возиться  с  письменным
обязательством и найти солидного человека, - скажем, банкира, - который за
нее поручится. Нет, нет, в магазине Рубинстайна не торгуют в кредит. Здесь
надо платить наличными. Вот почему ей уступают  жакет  за  сто  пятнадцать
долларов, - но - ни на доллар меньше. Ни на доллар!
   Мистер Рубинстайн вздыхал и говорил, говорил. В конце концов  Гортензия
спросила: что, если она принесет ему семьдесят пять долларов наличными,  а
остальные сорок обязуется уплатить через неделю? Отдаст  ли  он  ей  тогда
жакет, позволит ли забрать его?
   - Но неделя... неделя... Ну что такое одна  неделя?  -  убеждал  мистер
Рубинстайн. - Раз вы  можете  принести  мне  семьдесят  пять  долларов  на
следующей неделе или завтра, а следующие  сорок  через  неделю  или  через
десять дней, так почему бы вам не подождать неделю и не принести сразу все
сто пятнадцать? Тогда жакет ваш - и никакого беспокойства. Оставьте  жакет
за собой. Заплатите мне завтра двадцать пять - тридцать  долларов  в  счет
суммы, и я сниму жакет с выставки и отложу его  для  вас.  Никто  даже  не
увидит его. Через неделю или две принесите мне остальное - тогда он ваш.
   Мистер Рубинстайн объяснил все это  как  некий  сложный  процесс,  едва
доступный понимаю. Но его доводы  были  довольно  основательны.  Гортензии
нечего было возразить. И она совсем приуныла. Подумать только, что она  не
может получить жакет сразу. Но, едва выйдя из магазина, она приободрилась.
В конце концов, это время пройдет  быстро,  и,  если  Клайд  сдержит  свое
обещание, жакет будет  у  нее.  Главное  теперь  получить  от  Клайда  эти
двадцать пять - тридцать  долларов  и  тем  самым  скрепить  замечательную
сделку с Рубинстайном. Только теперь ей к  новому  жакету  нужна  и  новая
шляпа, поэтому она скажет  Клайду,  что  жакет  стоит  не  сто  пятнадцать
долларов, а сто двадцать пять.
   Результат разговора был сообщен Клайду, и  он,  обдумав  эту  сделку  в
целом, нашел ее вполне благоразумной. Он  сразу  вздохнул  с  облегчением:
после предыдущего разговора с Гортензией он был серьезно озабочен, так как
не видел никакой возможности достать на первую неделю больше тридцати пяти
долларов. Следующая неделя будет несколько легче, уверял он себя, так  как
он постарается занять двадцать или двадцать пять долларов у Ретерера,  еще
двадцать или двадцать пять дадут  ему  чаевые,  и  в  целом,  этого  будет
достаточно для второго платежа. А на третьей неделе  он  попробует  занять
хотя бы десять или пятнадцать долларов у Хегленда, может быть, и больше, а
если этих денег не хватит, - заложит за  пятнадцать  долларов  свои  часы,
купленные несколько месяцев  назад.  За  них,  конечно,  дадут  не  меньше
пятнадцати: они стоили пятьдесят.
   Да, но ведь есть еще Эста, которая сидит в  этой  жалкой  комнатенке  и
ожидает несчастного исхода своего единственного романа. Как она  справится
со всеми расходами, невольно спрашивал он себя, хоть  и  боялся,  что  его
втянут в денежные затруднения Эсты и всей семьи. Отец не  способен  помочь
матери в денежных делах, да и никогда не помогал. Что, если  эту  нелегкую
задачу попробуют взвалить на него, Клайда? Как  он  выпутается?  И  почему
отец вечно канителится с торговлей часами и  ковриками  и  проповедует  на
улицах? Почему родители не откажутся, по крайней мере, от затеи с миссией?
   Но он знал, что семья  не  выпутается  без  его  помощи.  Подтверждение
явилось в конце второй недели его соглашения  с  Гортензией.  Он  как  раз
одевался у себя в комнате, и в кармане у него лежали  пятьдесят  долларов,
которые он хотел передать Гортензии в воскресенье;  в  это  время  к  нему
заглянула мать.
   - Мне нужно поговорить с тобой, Клайд, прежде чем ты уйдешь, -  сказала
она.
   Он  заметил,  что  она  очень  озабочена.  Правда,  последние  дни   он
чувствовал, что у нее какие-то серьезные огорчения. Однако в то  же  время
он говорил себе, что у него сейчас слишком много обязательств и ему  нечем
помочь матери. Помочь ей - значит потерять Гортензию. Он не может  на  это
пойти!
   Но  какие  разумные  оправдания  можно  привести,  отказывая  матери  в
небольшой помощи, тем более, что он так хорошо одет и так упорно  исчезает
по вечерам из дому? Он постоянно ссылается на неотложную работу  в  отеле,
но, вероятно, мать не очень обманывается на этот счет. Правда,  всего  два
месяца назад он  обязался  платить  в  течение  девяти  недель  по  десять
долларов в неделю вместо пяти, и платит. Но это, наверно, только  доказало
матери, что у него есть лишние деньги, хотя  он  и  пытался  объяснить  ей
тогда, насколько этот расход для него стеснителен. А теперь он и хотел  бы
пойти навстречу матери, но не может, - препятствует неодолимое влечение  к
Гортензии.
   Немного спустя Клайд вышел в гостиную,  и  мать,  как  обычно  в  таких
случаях, повела его в помещение миссии, холодное и мрачное в те дни, и они
сели на одну из скамей.
   - Я не думала, что мне придется говорить с тобой об этом, Клайд,  но  у
меня нет другого выхода. Мне не на кого больше  положиться,  а  ты  теперь
взрослый мужчина. Только ты должен обещать, что никому ничего не  скажешь,
- ни Фрэнку, ни Джулии,  ни  отцу.  Я  не  хочу,  чтобы  они  знали.  Эста
вернулась в Канзас-Сити, она в очень печальном положении, и  я  просто  не
знаю, как с ней быть. У меня так мало денег,  а  отец  мне  уже  почти  не
помощник.
   Она устало и озабоченно провела рукой по лбу, и Клайд уже знал, что  за
этим последует.
   Сперва он хотел сделать вид, что не знает о возвращении Эсты, раз уж он
так долго притворялся. Но теперь, выслушав признание матери и  зная,  что,
если он хочет лгать и  дальше,  надо  притвориться  удивленным,  он  вдруг
сказал:
   - Да, я знаю.
   - Знаешь? - с удивлением переспросила мать.
   - Да, знаю, - повторил Клайд. - Я видел, как ты раз утром зашла  в  дом
на Бодри-стрит, я случайно проходил там, - объяснил он довольно  спокойно.
- А потом я увидел Эсту; она выглянула из окна. И когда ты ушла, я зашел к
ней.
   - Когда же это было? - спросила миссис Грифитс просто для  того,  чтобы
выиграть время.
   - Месяца полтора назад, если не ошибаюсь. Я потом еще раза  два  к  ней
заходил. Но Эста не хотела, чтобы я об этом рассказывал.
   Миссис Грифитс сокрушенно вздохнула.
   - Значит, ты знаешь, в чем ее несчастье? - спросила она.
   - Да, - ответил Клайд.
   - Что ж, чему быть, того не миновать,  -  сказала  она  покорно.  -  Ты
ничего не говорил Фрэнку и Джулии?
   - Нет, - успокоил ее  Клайд,  думая  о  том,  как  неудачно  окончилась
попытка матери скрыть случившееся.
   Она, как и отец, совсем не умела лгать. Клайд полагал, что сам он  куда
хитрее их обоих.
   - Ты и не говори им, - строго предупредила мать.  -  Им,  по-моему,  не
следует знать об этом. И без  того  плохо,  -  прибавила  она,  и  рот  ее
искривила горькая гримаса.
   А Клайд слушал ее и думал о себе и о Гортензии.
   - Прямо не верится, что Эста навлекла на себя и на всех нас такое горе,
- прибавила мать, помолчав, и глаза ее затуманились печалью. - Разве  есть
тут наша вина? Разве  не  дано  ей  было  совсем  иное  воспитание?  "Путь
грешника..."
   Она покачала головой и крепко стиснула  руки,  а  Клайд  смотрел  прямо
перед собой, думая о тяжелом положении семьи и о том, как  все  это  может
отразиться на нем самом.
   Мать сидела,  угнетенная  и  смущенная  своей  странной  ролью  в  этой
истории. Да, она лгала, как лгут многие. И  вот  Клайду  известны  все  ее
хитрости и обманы, и она чувствует себя такой фальшивой и глупой. Но разве
она не старалась оберечь Клайда от всего этого - и его и остальных?  Клайд
уже достаточно взрослый, чтобы ее понять. Однако она продолжала объяснять,
почему она так поступила, как ужасно  все  это  для  нее.  И  к  тому  же,
пояснила она, эти прискорбные события вынуждают  ее  теперь  обратиться  к
нему за помощью.
   - Эста скоро будет очень больна, - сказала мать отрывисто,  с  чувством
неловкости: она, видимо, не могла или не хотела смотреть в лицо Клайду, но
в то же время решила быть по возможности  откровенной.  -  Ей  понадобится
доктор и кто-нибудь, кто сможет побыть с ней в часы, когда меня не  будет.
Мне  необходимы  деньги,  по  крайней  мере,  пятьдесят  долларов.  Ты  не
достанешь где-нибудь? Попроси у кого-нибудь из твоих новых друзей в  долг,
на несколько недель. Ты ведь мог бы  скоро  вернуть  этот  долг.  Пока  не
расплатишься, можешь ничего не давать мне за комнату.
   Она  таким  неотступным,  таким  требовательным  взглядом  смотрела  на
Клайда, что он был потрясен  силой  и  убедительностью  этой  просьбы.  И,
прежде чем он успел усугубить тревожную печаль, омрачавшую  ее  лицо,  она
прибавила:
   - Те, другие деньги, были тоже для  нее,  понимаешь,  чтобы  она  могла
приехать сюда, после того как ее... ее... - Она колебалась в выборе слова,
но потом докончила: -  муж  оставил  ее  в  Питсбурге.  Должно  быть,  она
рассказала тебе об этом?
   - Да,  рассказала,  -  медленно  и  печально  ответил  Клайд.  Конечно,
положение Эсты совершенно критическое, раньше он просто не хотел  об  этом
думать. - Но как же быть, мама!  -  воскликнул  он.  Его  мучила  мысль  о
лежавших в кармане пятидесяти долларах (как раз та  сумма,  которая  нужна
матери) и о том, для чего  они  предназначены.  -  Не  знаю,  смогу  ли  я
что-нибудь сделать. На работе я всех еще так мало  знаю,  мне  не  у  кого
просить взаймы. Да они и зарабатывают не больше моего.  Я  мог  бы  занять
немного, только это не очень удобно.
   Он запнулся, в горле у него пересохло. Нелегко ему было солгать матери.
Ему никогда еще не случалось лгать в таком серьезном деле -  и  лгать  так
низко. Ведь пятьдесят долларов в эту минуту здесь, у  него  в  кармане.  С
одной стороны Гортензия, с другой - мать и  сестра,  и  деньги  эти  могут
выручить мать, точно так же как Гортензию, но насколько было бы  достойнее
помочь матери! Как ужасно - не помочь! И как он  мог  отказать  ей?  Клайд
нервно облизнул губы и провел рукой по лбу: от волнения лицо его покрылось
потом. Он чувствовал себя измученным, низким, беспомощным перед  тем,  что
произошло.
   - А у тебя самого сейчас не найдется немного денег  для  меня?  -  Мать
почти умоляла. - Эсте в ее положении необходимы разные вещи, а  купить  не
на что.
   - Нет, мама, у меня ничего нет, - сказал он, взглянув на  мать,  сгорая
от стыда, и тотчас отвел глаза; и если бы мать не была так рассеянна в эту
минуту, она увидела бы по его лицу, что он лжет.
   Клайд ощутил острую боль: он и жалел себя, и  вместе  с  тем  презирал,
потому что мучился за мать. О том, чтобы отказаться от Гортензии, нечего и
думать. Она должна принадлежать ему. Но мать так одинока и беспомощна. Это
постыдно. Он в самом деле низок, подл. Не будет ли он впоследствии за  это
наказан?
   Он пытался придумать что-то, какой-нибудь способ  достать  еще  немного
денег сверх этих пятидесяти долларов. Если бы  только  у  него  было  чуть
больше времени, еще недели две-три! Если бы Гортензия не  затеяла  покупку
этого жакета как раз теперь!
   - Вот что я могу сделать, - сказал он, бессмысленно  и  тупо  глядя  на
мать, которая только горестно вздыхала. - Пять долларов тебе хоть  немного
помогут?
   - Что ж, и это пригодится,  -  ответила  она.  -  Все-таки  лучше,  чем
ничего.
   - Ладно, пять долларов я могу дать, - сказал  Клайд,  думая  возместить
эти деньги из новых чаевых и надеясь, что неделя будет удачной. -  На  той
неделе  я,  может  быть,  достану  еще  десять.  Сейчас  не  могу  обещать
наверняка. Мне пришлось занять часть тех денег, которые я дал тебе  в  тот
раз, и я еще не все вернул. Если  я  начну  опять  просить  взаймы,  могут
подумать... ты же знаешь, как смотрят на такие вещи.
   Мать вздохнула. Какое несчастье,  что  приходится  взваливать  на  сына
такую обузу! И как раз тогда, когда он старается выбиться в люди.  Как  он
будет вспоминать об этом впоследствии? Что подумает о ней, об Эсте, о всей
семье? Несмотря на все свое честолюбие, смелость и  упорное  стремление  к
самостоятельности, Клайд всегда казался ей недостаточно крепким физически,
недостаточно  устойчивым  морально  и  умственно.  И  он  так   нервен   и
чувствителен, что порою кажется, будто пошел скорее в  отца,  чем  в  нее.
Обычно он так легко возбуждается, так быстро устает... все это не  слишком
полезно и хорошо. И вот она сама - из-за Эсты, из-за мужа, из-за  всей  их
неудачной жизни - заставляет его напрягать силы и нервы.
   - Ну, что же... на нет и суда нет, - сказала она.  -  Постараюсь  найти
какой-то другой выход.
   Но в эту минуту она не видела выхода.



17

   В планах относительно поездки на автомобиле, которую Хегленд при помощи
своего друга шофера думал  устроить  в  воскресенье,  произошли  перемены.
Машину - великолепный дорогой "пакард", не что-нибудь - нельзя было  взять
в условленный день. Ею можно  будет  воспользоваться  только  в  ближайший
четверг или пятницу, или уж придется совсем отказаться от поездки.
   Всем еще раньше объяснили, - это была только часть истины, - что машина
принадлежит некоему мистеру Кимбарку, старому и очень богатому джентльмену
(он в это время путешествовал по Азии). Но истина заключалась в  том,  что
приятель Хегленда, Спарсер, был Вовсе не шофером, а  просто  бездельником,
беспутным сыном управляющего одной  из  молочных  ферм  мистера  Кимбарка.
Этому молодцу очень хотелось изобразить из себя нечто  большее,  чем  сына
простого управляющего фермой;  временно  заменяя  сторожа  и  потому  имея
доступ в гараж, он решил взять самую лучшую машину и покататься на ней.
   Хегленд подал мысль устроить вместе с друзьями  по  отелю  какую-нибудь
веселую прогулку. Но когда все уже  были  приглашены,  пришло  известие  о
скором приезде мистера Кимбарка;  и  Уиллард  Спарсер,  опасаясь,  как  бы
хозяин не застал его  врасплох,  решил,  что,  пожалуй,  больше  не  стоит
пользоваться машиной. Когда же  он  рассказал  о  неожиданном  препятствии
Хегленду, нетерпеливо мечтавшему об этой поездке, тот  отверг  все  доводы
Спарсера. Почему бы не  воспользоваться  автомобилем  еще  разок?  Он  уже
взбудоражил всех своих друзей, и ему не хотелось бы их  разочаровывать.  И
поездку назначили на пятницу, когда Хегленд и его друзья будут свободны от
полудня до шести вечера. А так как у Гортензии были теперь  свои  расчеты,
она согласилась сопровождать Клайда, который, разумеется, тоже был в числе
приглашенных.
   Но, как пояснил Хегленд Ретереру и Хигби,  машину  берут  без  согласия
владельца, поэтому лучше встретить ее где-нибудь  подальше,  на  одной  из
тихих улиц вблизи Семнадцатой и Западного проспекта; оттуда они направятся
к месту, где удобнее встретить девушек,  а  именно  на  угол  Двадцатой  и
Вашингтон-стрит. Дальше поедут по  Западной  парковой  дороге  через  мост
Ганнибала в направлении на северо-восток к Гарлему, Северному Канзас-Сити,
Майнавилу и через Либерти и Мосби к Экселсиор-Спрингс.  Главной  целью  их
поездки была маленькая, открытая круглый год  гостиница  "Вигвам",  что  в
миле или двух от Экселсиора; "Вигвам" был  одновременно  и  рестораном,  и
дансингом, и отелем. Тут можно было танцевать  под  граммофон  и  пианолу.
Сюда нередко приезжали компании молодежи.  Хегленд  и  Хигби  уже  не  раз
бывали в "Вигваме"  и  уверяли,  что  это  превосходное  местечко.  Кормят
хорошо, дорога прекрасная. Около дома протекает маленькая речка: летом там
можно кататься на лодке и удить рыбу, а зимой, когда  речка  замерзает,  -
бегать на коньках. Правда, сейчас - в я