анеры его были исполнены величайшей снисходительности.
   - Да, я очень хотел бы изучить дело, в котором потом можно будет как-то
выдвинуться, - добродушно сказал Клайд, стараясь по мере сил и возможности
заслужить расположение двоюродного брата.
   - Отец говорил мне о своей беседе с вами в Чикаго. Но, как я  понял  из
его слов, у вас нет практического опыта ни в какой области. Вы не  знакомы
с бухгалтерией?
   - К сожалению, нет, - ответил огорченный Клайд.
   - И не знаете стенографии или еще чего-нибудь в этом роде?
   - Нет, сэр.
   Говоря это, Клайд остро  чувствовал,  как  сильно  недостает  ему  хоть
каких-нибудь практических знаний. Гилберт смотрел на него теперь,  как  на
совершенно бесполезное для фабрики приобретение.
   - В таком случае, - продолжал Гилберт, как будто он только сейчас решил
это, а не получил заранее определенных указаний от отца, - я думаю,  лучше
всего направить нас в декатировочную. Там, собственно,  и  начинается  все
производство, так что вы сможете изучать его с самых основ.  Мы  испробуем
вас там, а потом видно будет, что еще можно для вас сделать. Будь вы  хоть
как-то подготовлены к конторской работе, можно было  бы  использовать  вас
здесь. (Лицо Клайда омрачилось, и это было приятно Гилберту.)  Но  раз  вы
хотите изучить практическую сторону дела, с таким же успехом можно  начать
и там, - прибавил он холодно, вовсе не для того, чтобы утешить  Клайда,  а
просто устанавливая факт. И так  как  Клайд  молчал,  он  продолжал:  -  Я
полагаю,  прежде  чем  приступить  к  работе,   вам   следует   где-нибудь
устроиться. Вы еще не нашли себе комнаты?
   -  Нет,  я  приехал  с  двенадцатичасовым  поездом  и  хотел   немножко
почиститься с дороги, так что остановился в  отеле.  Я  думал,  что  после
подыщу себе комнату.
   - Ну и прекрасно. Искать ничего не надо. Я скажу  нашему  управляющему,
чтобы он указал вам какой-нибудь хороший пансион. Он  знает  город  лучше,
чем вы.
   Гилберт подумал, что как-никак Клайд все же их близкий  родственник,  и
не годится, чтобы он поселился где попало. В  то  же  время  он  вовсе  не
желал, чтобы Клайд вообразил, будто семью Грифитс очень трогает, где и как
он живет, - сам Гилберт считал, что их это ничуть  не  касается.  В  конце
концов он решил, что ему нетрудно будет поставить Клайда в такие условия и
так следить за ним, чтобы он не мог  приобрести  какое-то  значение  в  их
семье, в глазах его отца или людей, работающих на фабрике.
   Он  протянул  руку  и  нажал  кнопку  звонка.  Вошла  очень  строгая  и
сдержанная на вид девушка в зеленом бумажном платье.
   - Попросите мистера Уигэма.
   Она исчезла, и тотчас в кабинет вошел  служащий  лет  сорока,  среднего
роста,  довольно  полный,  но  подвижный  и  как   будто   чем-то   крайне
встревоженный. Казалось, это человек сдержанный и  скрытный;  он  пытливо,
подозрительно осматривался, словно стараясь понять,  откуда  грозит  новая
неприятность. Он не поднимал головы и, казалось, предпочитал не глядеть на
собеседника.
   - Уигэм, - властно заговорил Грифитс-младший, - это Клайд Грифитс,  наш
родственник. Помните, я говорил вам о нем?
   - Да, сэр.
   - Так вот, его нужно поместить для  начала  в  декатировочный  цех.  Вы
покажете ему, что он должен делать. А потом  пусть  миссис  Брейли  укажет
ему, где он может достать себе комнату. (Все это  было  решено  и  сказано
Уигэму уже неделю назад, но сейчас Гилберт  говорил  так,  словно  он  сам
только что это решил.) И пусть табельщик  внесет  его  имя  в  списки.  Он
начинает работать с завтрашнего утра. Понятно?
   - Понятно, сэр. - Уигэм почтительно поклонился. - Это все?
   - Да, все, - важно заключил Гилберт. - Вы  пойдете  вместе  с  Уигэмом,
мистер Грифитс; он вам все объяснит.
   Уигэм повернулся к Клайду.
   -  Прошу  пожаловать  за  мной,  мистер  Грифитс,  -  сказал  он  очень
почтительно, несмотря на то, что двоюродный брат явно  смотрел  на  Клайда
сверху вниз; Клайд отметил это про  себя,  выходя  из  кабинета  вслед  за
Уигэмом.
   Гилберт тотчас вернулся к своим бумагам, но при этом  покачал  головой.
Он решил, что в умственном  отношении  Клайд,  вероятно,  ничуть  не  выше
любого рассыльного в большом отеле. Иначе зачем бы он явился сюда?  "Хотел
бы я знать, на какую работу он рассчитывает? - думал Гилберт.  -  Чего  он
собирается достигнуть?"
   А Клайд, идя за Уигэмом, размышлял о том, какой завидный пост  занимает
мистер Гилберт Грифитс. Уж  наверно,  он  приходит  и  уходит,  когда  ему
вздумается, - является в контору поздно, уходит рано, живет где-то в  этом
занятном городе, конечно, в прекрасном доме, вместе со своими родителями и
сестрами. А вот он, двоюродный брат  Гилберта,  племянник  богача  Сэмюэла
Грифитса, отправляется теперь на самую унизительную работу,  какая  только
есть на этой огромной фабрике.
   Тем не менее, выйдя из кабинета и оказавшись вне  поля  зрения  мистера
Гилберта Грифитса, Клайд сразу отвлекся от  невеселых  мыслей,  пораженный
видом и шумом гигантского предприятия.  На  том  же  этаже,  за  громадной
конторой, через которую он проходил к  Гилберту,  находилось  другое,  еще
большее помещение,  уставленное  рядами  полок;  между  рядами  оставались
только  узкие,  не  шире  пяти  футов,  проходы;  полки  были   заставлены
небольшими картонными коробками  с  воротничками  разных  размеров,  и  то
пополнялись новыми коробками (их подвозили мальчики со склада  на  широких
деревянных тачках), то вновь быстро  опустошались  конторщиками,  которые,
толкая перед собой маленькие тележки, выполняли заказы, все время сверяясь
с дубликатами накладных.
   - Вы, должно быть, никогда не работали на фабрике  воротничков,  мистер
Грифитс? - спросил Уигэм, который несколько оживился, выйдя из поля зрения
Гилберта.
   Клайд снова отметил, что его величают "мистером".
   - Нет, - быстро ответил он, - мне никогда  не  приходилось  работать  в
таком месте.
   -  Хотите  постепенно  изучить  все  производство,  надо  полагать?   -
продолжал Уигэм.
   Он быстро шел по длинному проходу, но Клайд  заметил,  что  его  хитрый
взгляд шныряет во всех направлениях.
   - Да, я хотел бы изучить это дело, - ответил Клайд.
   - Ну, это не так легко,  как  кажется,  хотя  часто  говорят,  что  тут
учиться нечему.
   Мистер Уигэм открыл еще одну дверь, пересек мрачный вестибюль и вошел в
новое помещение, также уставленное полками, на которых  громоздились  кипы
белой ткани.
   - Обратите внимание на это  помещение,  раз  вы  начинаете  работать  в
декатировочной, - посоветовал Клайду Уигэм. - Здесь хранится материал,  из
которого выкраиваются воротнички и подкладка к ним. Эти  куски  называются
"штуками". Отсюда мы их отправляем в подвальное помещение и  прежде  всего
декатируем материю. Если кроить воротнички из полотна или бумажной ткани в
том виде, как она поступает к нам, они потом сядут при стирке. Поэтому  мы
до кройки вымачиваем ткань и затем сушим ее. Впрочем, вы сами увидите.
   Он торжественно шагал впереди, и Клайд  еще  раз  почувствовал,  что  в
глазах этого человека  он  отнюдь  не  обыкновенный  служащий.  Поминутное
"мистер Грифитс", предположение, что Клайд желает изучить всю практическую
сторону дела, обстоятельные объяснения насчет штук ткани - все это убедило
Клайда, что мистер Уигэм смотрит на него как  на  человека,  которому,  во
всяком случае, нужно оказывать некоторое, хотя бы небольшое, уважение.
   Раздумывая, что бы  это  значило,  Клайд  шел  за  Уигэмом,  и  вскоре,
спустившись по лестнице, которая вела  сюда  из  третьего  вестибюля,  они
оказались в огромном  подвале.  Здесь  при  свете  четырех  длинных  рядов
электрических  ламп  он  разглядел  большие  фаянсовые  чаны  или  желоба,
расположенные рядами во всю длину помещения; они, очевидно, были наполнены
горячей водой, и в них, под облаками пара, поднимавшегося над водой, мокли
те самые штуки ткани, которые Клайд видел наверху.  По  обе  стороны  этих
желобов, параллельно им, во всю длину помещения - сто  пятьдесят  футов  -
стояли огромные сушилки в виде  решетчатых  подвижных  платформ,  со  всех
сторон окруженных паровыми трубами; между  ними  на  особых  валиках  были
развешаны размотанные мокрые штуки таким образом, что, провисая фестонами,
они касались горячих труб и  медленно  двигались  на  валиках  через  весь
подвал из конца в конец. Это движение сопровождалось ужасающим грохотом  и
лязгом рычагов, которые автоматически встряхивали развешанное для просушки
полотно и передвигали штуки  все  дальше  из  восточной  части  подвала  в
западную.  Там  материя,  за  время  движения  успевшая  высохнуть,  вновь
автоматически наматывалась на громадную  деревянную  шпульку;  а  стоявший
рядом молодой рабочий снимал со шпульки готовые штуки. Тем временем другой
рабочий, по виду ровесник Клайда, стоя в восточной стороне подвала,  одним
концом прикреплял штуку еще влажной ткани к движущимся крючкам  и  следил,
чтобы она постепенно и аккуратно разматывалась во всю длину и ложилась  на
сушилку; как только одну штуку снимали с сушилки,  к  крючкам  прикрепляли
новую.
   Посреди подвала, между каждыми  двумя  рядами  чанов,  стояли  огромные
вертящиеся сепараторы, или выжималки, - сюда полотно клали после того, как
его вынимали  из  чанов,  где  оно  мокло  не  менее  суток.  Механические
выжималки отделяли почти всю  влагу,  -  столько,  сколько  можно  удалить
центробежным движением машины, - и лишь после этого штуки развешивались на
сушилках для окончательной просушки.
   Вначале до  сознания  Клайда  дошли  чисто  физические  свойства  этого
помещения: шум, жара, пар, напряженная работа мужчин и мальчиков, стоявших
у машин. На всех рабочих были только рубашки без рукавов, старые  стянутые
поясом штаны и парусиновые туфли на резиновой  подошве,  надетые  на  босу
ногу. Очевидно, одеваться так заставляли вода, жара и сырость, царившие  в
помещении.
   - Вот это и есть декатировочный цех, - заметил Уигэм, когда они  вошли.
- Правда, здесь не так приятно, как в  других  цехах  фабрики,  но  именно
здесь начинается производственный процесс. Кемерер! - позвал он.
   К нему подошел невысокий  коренастый  широкогрудый  человек  с  бледным
полным лицом и белыми мускулистыми руками, одетый в грязные, измятые штаны
и фланелевую рубашку без рукавов. Он  держался  так  же  подобострастно  и
почтительно в присутствии Уигэма, как сам Уигэм в присутствии Гилберта.
   - Это Клайд Грифитс, двоюродный брат Гилберта Грифитса. Я говорил вам о
нем на прошлой неделе, помните?
   - Да, сэр.
   - Он будет сначала работать здесь. Приступит завтра утром.
   - Слушаю, сэр.
   - Внесите его имя в табель. Он будет работать в обычные часы.
   - Слушаю, сэр.
   Мистер  Уигэм,  как  заметил  Клайд,  держал  голову  выше  и   говорил
решительнее и авторитетнее, чем до сих пор. Теперь он казался начальником,
а не подчиненным.
   -  Работа  здесь  начинается  в  половине  восьмого,  -  продолжал  он,
обращаясь к Клайду. - Но все рабочие приходят  хотя  бы  минут  на  десять
раньше, чтобы было время переодеться и подойти к машинам. А  теперь,  если
хотите, мистер Кемерер покажет вам,  что  вы  должны  делать  завтра.  Это
сбережет немного времени. Но можете отложить на завтра, если  хотите.  Это
не имеет значения. И вот что: если по дороге отсюда вы подойдете  примерно
в половине шестого к главному входу, - знаете, где сидит телефонистка, - я
пришлю туда миссис Брейли; она укажет вам, где можно снять комнату. Я  сам
не могу быть в это время, но вы просто спросите у телефонистки, где миссис
Брейли, она будет знать. А теперь мне надо идти, - прибавил он  и,  кивнув
на прощание, быстро пошел к выходу.
   - Очень вам благодарен, мистер Уигэм... - начал вслед ему Клайд.
   Вместо ответа Уигэм махнул жилистой  рукой  и  прошел  между  чанами  к
двери.  И  как  только  он  вышел,  мистер  Кемерер,  все  еще  нервничая,
почтительно начал давать объяснения:
   - Насчет своей работы вы не беспокойтесь, мистер  Грифитс.  Надо  будет
только притащить сверху отрезы, с которых  вы  завтра  начнете.  Но  лучше
наденьте какой-нибудь старый костюм, если у вас найдется. Такое платье  не
годится здесь. - И он посмотрел на элегантный,  хотя  и  недорогой  костюм
Клайда.
   В его обращении с Клайдом, так же как перед  тем  в  обращении  Уигэма,
странно смешивались неуверенность  и  робость,  крайняя  почтительность  и
некое затаенное  сомнение,  которое  могло  разрешиться  лишь  с  течением
времени. Очевидно, здесь немало значило быть  Грифитсом,  даже  если  этот
Грифитс - только двоюродный брат и, может быть,  не  очень  приятен  своим
могущественным родственникам.
   В первую минуту, взглянув на этот подвал, так непохожий на все,  о  чем
он  мечтал  и  что  надеялся  найти  на  фабрике  дяди,  Клайд  готов  был
возмутиться.  Не  в  такую  компанию  он  рассчитывал  попасть,  -   люди,
работавшие  здесь,  сразу  показались  ему   гораздо   более   грубыми   и
примитивными, чем служащие в "Юнион клубе" или в отеле "Грин-Дэвидсон".  А
главное, они  казались  ему  приниженными,  скрытными,  невежественными  -
просто машины какие-то! Клайд заметил, что, когда он вошел сюда с Уигэмом,
рабочие притворились, будто не смотрят в их сторону, а на самом  деле  все
время недоверчиво и подозрительно наблюдали за ними. И к тому  же  вид  их
жалкой одежды разом нанес смертельный удар его мечте о том,  что,  работая
на фабрике, он сможет стать изысканнее. Какое несчастье, что он ничему  не
обучался и не может теперь работать где-нибудь наверху, в конторе!
   Он шел за Кемерером, и тот объяснял ему, как отрезы ткани укладывают на
ночь в чаны для вымачивания, как работают выжималки, сушилки. Затем Клайду
было сказано, что он свободен.
   Было только три часа. Через ближайшую дверь  Клайд  вышел  на  улицу  и
поздравил себя с поступлением на службу в столь солидное  предприятие.  Но
сумеет ли он удовлетворить мистера Кемерера и мистера Уигэма?  Вдруг  нет?
Вдруг он не сможет вынести все это? Дело совсем  не  легкое.  Ну  что  же,
думал он, в самом худшем случае можно  вернуться  в  Чикаго  или,  скажем,
поехать в Нью-Йорк и найти там работу.
   Но почему Самюэл Грифитс  не  соизволил  его  принять?  Почему  Гилберт
Грифитс улыбался так скептически? И что за женщина эта миссис Брейли? Умно
ли он поступил, приехав сюда? Захочет ли эта семья хоть чем-нибудь  помочь
ему теперь, когда он уже здесь?
   Занятый этими мыслями, он шел на запад по Ривер-стрит, потом свернул по
какой-то улице на север; здесь всюду было множество различных предприятий:
фабрики жестяных и плетеных  изделий,  ковров,  большой  завод  пылесосов.
Наконец он забрел в такие жалкие трущобы, каких не видал ни в Чикаго, ни в
Канзас-Сити. Клайд был уязвлен и  подавлен  этим  зрелищем,  -  все  здесь
говорило о нищете, о грубости и жалком положении жителей, ясно  было,  что
здесь ютятся последние бедняки, отбросы общества; и он  поспешно  повернул
обратно. Он перешел по мосту через реку Могаук и сразу попал в совсем иную
обстановку - в район таких же домов,  какими  он  восхищался,  прежде  чем
пойти на фабрику. А затем он вышел на ту  красивую,  обсаженную  деревьями
улицу, которой любовался утром: по одному ее виду ясно  было,  что  именно
здесь живет высшее  общество  Ликурга.  Она  была  такая  широкая,  хорошо
вымощенная, по обе ее стороны стояли  такие  великолепные  дома.  И  Клайд
вдруг ужасно заинтересовался населением этой улицы, так как ему  пришло  в
голову, что скорее всего именно здесь живет его дядя. Почти  все  особняки
были  выдержаны  в  стиле  лучших  образцов  французской,  итальянской   и
английской архитектуры, но Клайд этого не понимал.
   Он шел все дальше, глядя по сторонам, его поражали  размеры  и  красота
этих домов; он был глубоко взволнован видом такого богатства  и  спрашивал
себя, где  же  именно  живет  его  дядя.  С  каким  чувством  собственного
превосходства выходит, должно быть, по утрам его двоюродный  брат  Гилберт
из такого дома.
   Перед одним из особняков он остановился. Вокруг были посажены  деревья,
проложены дорожки, разбиты клумбы для цветов, хотя цветов еще не  было;  в
глубине двора стоял большой гараж; слева  от  дома  виднелся  фонтан  и  в
центре его статуя - мальчик с лебедем в руках, а справа - группа,  отлитая
из чугуна: олень, преследуемый собаками. Клайд  был  восхищен  и  очарован
спокойным благородством этого  особняка,  выстроенного  в  староанглийском
стиле; мимо как раз проходил плохо одетый человек средних лет, по-видимому
рабочий, и Клайд обратился к нему:
   - Скажите, мистер, вы не знаете, кто здесь живет?
   И прохожий ответил:
   - Как не знать! Сэмюэл Грифитс; тот самый, у которого  большая  фабрика
воротничков на том берегу...
   И Клайд вздрогнул, точно его  облили  холодной  водой.  Дом  дяди!  Его
особняк! Значит, это его автомобиль стоит перед гаражом, а через  открытые
ворота гаража виден еще другой.
   И незрелую и, в сущности, слепую и темную душу  Клайда  вдруг  охватило
странное настроение, подобное тому, какое вызывают розы, блеск огней, духи
и музыка. Какая красота! Какая роскошь! Никому из членов  его  собственной
семьи и не снилось, что дядя живет так! Какое великолепие! А его  родители
так несчастны, так бедны, - они, конечно, и сейчас проповедуют  где-нибудь
на улицах Канзас-Сити или Денвера. Руководители миссии! И хотя ни один  из
этих богатых  родственников,  кроме  сухаря-кузена  (да  и  то  только  на
фабрике), не потрудился повидаться с ним, хотя  его  с  таким  равнодушием
назначили на самую черную работу, он все же повеселел и воспрянул духом. В
конце концов, он ведь тоже Грифитс, двоюродный  брат  и  родной  племянник
важных персон в Ликурге, и, как бы то ни было, теперь он  начинает  у  них
работать. И разве это не означает, что его ждет  гораздо  лучшее  будущее,
чем все, на что он мог надеяться до сих пор? Нужно только  вспомнить,  что
значат Грифитсы здесь и что "значат" Грифитсы в Канзас-Сити или, скажем, в
Денвере. Какой потрясающий контраст!  Но  это  нужно  скрывать  как  можно
тщательнее. Клайд снова приуныл. Что, если здешние Грифитсы  -  его  дядя,
или двоюродный брат, или кто-нибудь из их друзей  или  служащих  -  станут
наводить справки о его родителях и о его прошлом? Какой ужас! Эта  история
с убитым ребенком в Канзас-Сити! Жалкое существование родителей!  Эста!  И
снова лицо его вытянулось, и мечты померкли. Вдруг они  догадаются!  Вдруг
почувствуют!
   О, дьявольщина! Кто он, в конце  концов?  Что  он,  в  сущности,  собой
представляет? Чего он может ожидать  от  этого  великолепного  мира,  если
узнают, почему он сюда явился?
   Клайд повернул назад: он был угнетен и даже противен самому  себе,  ибо
разом почувствовал себя совершеннейшим ничтожеством.



6

   Комната, которую при помощи миссис Брейли Клайд сиял  в  тот  же  день,
находилась  на  Торп-стрит  -  улице,  по  своим  достоинствам,  да  и  по
расстоянию, очень далекой от той, где жил его дядя.  Разница  была  вполне
достаточная, чтобы сдержать возрастающее стремление  Клайда  считать  себя
как-никак человеком, близким Сэмюэлу Грифитсу. Дома здесь были невзрачные,
выкрашенные коричневой, серой или бурой  краской,  изрядно  закопченные  и
ветхие; деревья стояли обнаженные под зимним ветром и  все  же,  наперекор
дыму и пыли, словно обещали совсем скоро новую жизнь - листья и цветы мая.
Свернув вместе  с  миссис  Брейли  на  эту  улицу,  Клайд  увидел  унылую,
бесцветную толпу: с различных фабрик за рекой  возвращались  после  работы
мужчины, девушки и старые девы, похожие на его  спутницу.  В  дверях  дома
Клайда и миссис Брейли встретила не  слишком  вежливая  женщина  в  чистом
переднике поверх коричневого платья; она провела  их  на  третий  этаж,  в
довольно просторную и прилично обставленную комнату, и  назначила  за  нее
четыре доллара без стола и семь  с  половиной  со  столом;  миссис  Бр