ены,  когда  уходишь,
понял? А когда две смены в день - так два доллара. Такой уж  порядок.  Все
мы так делаем, и тебе придется, коли хочешь тут зацепиться. Но уж это все.
Остальное - твое.
   Клайд понял.
   Очевидно, из его двадцати четырех  или  тридцати  двух  долларов  часть
ускользает, - примерно долларов одиннадцать или двенадцать. Ну,  не  беда!
Ведь у него останется еще двенадцать или пятнадцать, а может, и больше.  И
сверх того еда и форма. Господи боже! Да это же  сущий  рай!  Предел  всех
желаний!
   Мистер Хегленд из Джерси-Сити  проводил  его  на  двенадцатый  этаж,  в
комнату, где они  застали  сморщенного  седого  человечка  неопределенного
возраста и нрава; он тотчас подобрал Клайду костюм, оказавшийся  настолько
впору, что никаких переделок не потребовалось. Примерив несколько шапочек,
Клайд нашел такую,  которая  тоже  оказалась  впору,  и  лихо  сдвинул  ее
набекрень; оставалось только постричься: "Волосы у тебя  длинноваты,  надо
бы сзади подрезать", - заметил Хегленд. Клайд и сам подумал об  этом,  еще
раньше чем Хегленд заговорил. Его волосы действительно были длинноваты для
такой шапочки, и Клайд сразу их возненавидел.
   Когда они вернулись вниз, к мистеру Уиплу, помощнику мистера  Скуайрса,
тот сказал:
   - Отлично. Костюм в самый раз, правда? Ладно, приступай в шесть  часов.
Придешь к половине шестого и явишься  в  форме  на  поверку  без  четверти
шесть.
   После  этого,  выслушав  соответствующие  наставления  Хегленда,  Клайд
отправился в гардеробную, запер свою форменную одежду в шкафчик, указанный
гардеробщиком, и, взволнованный, выбежал из отеля - сперва подстричься,  а
потом домой, сообщить родным о своем счастье.
   Он будет рассыльным в  великолепном  отеле  "Грин-Дэвидсон"!  Он  будет
носить форму, да еще такую красивую. Он будет получать... но он не  сказал
матери  точно,  сколько  будет  получать.  Для  начала,  вероятно,   около
одиннадцати  или  двенадцати  долларов,  он  еще  не  знает   наверно.   В
перспективе он вдруг увидел некоторое материальное  благополучие  если  не
для всей семьи, то хотя бы для себя одного, и ему  не  хотелось  осложнять
дело, назвав действительную  сумму  своего  будущего  заработка:  конечно,
родители предъявят ему тогда большие требования. Он  сказал,  однако,  что
будет бесплатно столоваться в отеле, - значит, ему незачем приходить домой
к обеду, а как раз этого он и хотел. И вдобавок он будет жить и  дышать  в
атмосфере  этого  великолепного   отеля...   Он   сможет,   при   желании,
возвращаться домой  не  раньше  полуночи...  сможет  хорошо  одеться...  и
завести интересные знакомства... И, пожалуй, немного развлечься... Ого!
   И пока он бегал по всяким делам, ему пришла на ум еще  одна  лукавая  и
восхитительная мысль: он может не  приходить  домой  в  те  вечера,  когда
захочет пойти в театр или еще куда-нибудь. Он просто останется в городе, а
после скажет дома, что ему пришлось работать. И к тому же даровой  стол  и
форменная одежда! Подумать только!
   Все это было так поразительно, так увлекательно,  что  он  даже  боялся
слишком много об этом думать.  Лучше  подождать  и  посмотреть.  Просто  -
подождать и посмотреть, чего он может достигнуть здесь, в  этом  чудесном,
чудесном царстве!



6

   Крайняя неопытность Грифитсов - Эйсы и Эльвиры  -  во  всех  житейских,
практических вопросах помогла Клайду осуществить свои мечты. Ибо ни  Эйса,
ни Эльвира не имели представления об истинном характере работы, на которую
поступал Клайд, - едва ли они знали об этом больше, чем  он  сам;  они  не
представляли себе, как эта работа может  повлиять  на  его  воображение  и
нравственность, на его материальное положение и на многое другое.  Никогда
в жизни ни Эйса, ни его жена не останавливались в  отеле  выше  четвертого
разряда;  никогда  не  бывали  в  ресторанах,  где  обедают   люди   более
состоятельные, чем они сами. Им совершенно не приходило в голову, что  для
мальчика в возрасте Клайда и с его  характером  возможна  какая-то  другая
работа и иные формы общения с людьми, помимо переноски чемоданов от дверей
отеля к конторке и обратно. И оба они наивно полагали, что плата за  такую
работу должна быть очень невысокой, скажем,  пять  или  шесть  долларов  в
неделю,  в  сущности  меньше,  чем  заслуживал  Клайд  по  своим  годам  и
способностям.
   Поэтому миссис Грифитс, которая была все  же  практичнее,  чем  муж,  и
больше заботилась о  материальном  благополучии  Клайда  и  других  детей,
недоумевала: почему вдруг Клайд так радуется новой службе, которая, по его
же словам, будет отнимать больше времени и даст едва ли больше денег,  чем
прежняя. Правда, Клайд  уже  намекнул,  что  в  отеле  можно  и  повышение
получить, например стать клерком, - но он и сам не знал, когда это  будет,
а на прежнем месте он скорее мог бы добиться чего-то лучшего,  по  крайней
мере в смысле заработка.
   Но когда в понедельник он примчался домой и объявил, что получил  место
и что ему надо поскорее сменить галстук и воротничок, подстричься и бежать
назад, на поверку, она, глядя на него, успокоилась. Никогда прежде она  не
замечала, чтобы он так увлекался чем-либо; ему же  будет  лучше,  если  он
почувствует себя увереннее в жизни и станет повеселее.
   Он отдавал этой работе все свое время с шести часов утра  до  полуночи;
лишь изредка он возвращался раньше,  в  какой-нибудь  не  занятый  работой
вечер, когда ему вдруг приходило в голову пойти домой, - и тогда он спешил
объяснить, что его  отпустили  немножко  раньше  времени.  В  манерах  его
появилось что-то  резкое,  беспокойное;  если  только  он  не  спал  и  не
переодевался, он тотчас старался убежать из дому... Все это вместе  взятое
сильно озадачивало и мать и отца. Отель! Отель! Вечно он торопится в  этот
отель, но из его слов можно лишь понять, что ему там очень нравится и  что
с делом своим он как будто справляется.  Работа  эта  куда  приятнее,  чем
возня с содовой водой,  и  он  надеется,  что  сможет  зарабатывать  здесь
больше, и очень скоро, но когда - точно не знает... Однако сверх этого  он
ничего не хотел или не мог рассказать.
   Отец и мать Клайда все время чувствовали, что из-за истории с Эстой  им
следует уехать из Канзас-Сити и поселиться в Денвере. А Клайд упорнее  чем
когда-либо хотел остаться в Канзас-Сити. Они могут ехать, но у него  здесь
хорошая работа, и он намерен держаться за нее. Если они уедут,  он  найдет
себе комнату, и  все  будет  хорошо.  Но  этот  план  совсем  не  нравился
родителям.
   А какая огромная перемена произошла в жизни Клайда! В тот первый вечер,
ровно в пять сорок пять, он явился  к  мистеру  Уиплу,  своему  ближайшему
начальнику, и был им одобрен, - не только за то, что на нем  хорошо  сидел
форменный костюм, но за свой вид в целом, - и с этой минуты весь  мир  для
него преобразился. Клайд и еще семеро юношей  выстроились  перед  мистером
Уиплом в служебном помещении, которое примыкало к бюро по обслуживанию,  и
начальник осмотрел их; после этого, как только часы  пробили  шесть,  весь
отряд промаршировал по вестибюлю мимо главного бюро и большой  лестницы  к
конторке Уипла и дальше, к длинной  скамье.  Здесь  все  восемь  мальчиков
уселись (Клайд - последним в ряду) в ожидании  вызова,  готовые  броситься
выполнять любое поручение; сменившаяся команда мистера Уипла была отведена
в помещение для служащих и там отпущена. Пост  Уипла  за  конторкой  занял
сменивший его мистер Барнс.
   Дзинь!
   Зазвонил звонок у конторки номерного клерка, и первый мальчик убежал.
   Дзинь! - прозвенело снова, и вскочил второй мальчик.
   - Очередной! К центральному входу! - крикнул  мистер  Барнс,  и  третий
мальчик заскользил  по  мраморному  полу  к  двери  и  подхватил  чемоданы
входящего гостя, чьи белые бакенбарды и не по возрасту  светлый  шерстяной
костюм даже неопытный глаз Клайда различил за сто  шагов.  Таинственное  и
священное видение - чаевые!
   - Очередной!  -  снова  позвал  мистер  Барнс.  -  Узнай,  чего  желает
девятьсот тринадцатый. Воды со льдом, наверно.
   И четвертый мальчик исчез.
   Клайд, все  время  передвигавшийся  по  скамейке  вслед  за  Хеглендом,
которому было поручено подучить его немного, весь  обратился  в  зрение  и
слух. Нервы его были так натянуты, что  он  с  трудом  дышал,  то  и  дело
вздрагивал и никак не мог усидеть спокойно; Хегленд наконец сказал ему:
   - Брось ты трусить. Держи крепче вожжи, понял?  Все  будет  в  порядке.
Меня сперва тоже трясло, с новичками всегда так. Но это не  дело.  Полегче
надо, вот что: И нечего таращиться по сторонам - смотри прямо перед собой,
будто тебе и дела нет ни до кого.
   - Очередной! - опять крикнул мистер Барнс.
   Клайд едва соображал, о чем говорит Хегленд.
   - Сто пятнадцатый требует бумаги и перьев.
   Пятый мальчик скрылся.
   - Где  вы  берете  бумагу  и  перья,  когда  надо?  -  умоляюще,  тоном
приговоренного к смертной казни, спросил Клайд своего наставника.
   - Я же говорил тебе - у клерка, где ключи выдают. Вон, налево. Он  даст
и бумаги и перьев. А воду со льдом  берешь  в  том  зале,  где  мы  сейчас
строились на поверку. Вон там, в углу,  маленькая  дверь,  видишь?  Парню,
который наливает воду, иной раз  дашь  десять  центов,  -  его  тоже  надо
задобрить.
   Дзинь! - звонок номерного клерка.
   Шестой мальчик, не  говоря  ни  слова,  отправился  выполнять  какое-то
поручение.
   - И еще запомни, - продолжал Хегленд, видя, что подходит его очередь  и
спеша дать Клайду последние  наставления,  -  коли  захотят  чего  выпить,
напитки получишь вон там, за столовой. Да не путай названий,  а  то  гости
разозлятся. А коли вечером будешь показывать номер, спусти шторы да открой
свет, а коли надо что в столовой, разыщи там старшого да сунь ему в руку -
понял?
   - Очередной!
   Хегленд вскочил и исчез.
   Теперь Клайд был первым номером. Четвертый номер уже  снова  сел  около
него, зорко поглядывая - не понадобятся ли где-нибудь его услуги.
   - Очередной! - возглас Барнса.
   Клайд вскочил и  стал  перед  ним,  радуясь,  что  никто  не  входит  с
чемоданами, но терзаясь страхом, что не поймет поручения или выполнит  его
недостаточно быстро.
   - Узнай, чего хочет восемьсот восемьдесят второй.
   Клайд помчался к лифтам с надписью "для служащих",  помня,  что  именно
этим путем он поднимался с Оскаром на двенадцатый этаж; но другой мальчик,
выходивший из лифта для гостей, указал ему на его ошибку.
   - Вызвали в номер? - окликнул он. - Тогда иди к лифту "для  гостей".  А
эти два для служащих и для тех, кто с вещами.
   Клайд поспешил исправить свой промах.
   - На восьмой, - сказал он.
   В лифте больше никого не было,  и  маленький  негр-лифтер  заговорил  с
Клайдом:
   - Новенький, да? Не видал вас раньше.
   - Да, я только что поступил, - ответил Клайд.
   - Ну, вам тут понравится, - дружелюбно сказал мальчик. -  Тут,  знаете,
всем нравится. Вам какой этаж, восьмой?
   Он остановил  кабину  лифта,  и  Клайд  вышел.  От  волнения  он  забыл
спросить, в какую сторону ему идти, и теперь, начав искать  нужный  номер,
быстро убедился, что попал не в тот коридор. Пушистый коричневый ковер под
ногами, светлые, окрашенные в кремовый цвет стены, мягкий  свет,  льющийся
сквозь белоснежные шары, вделанные в  потолок,  -  все  это  казалось  ему
атрибутами наивысшего социального  благополучия,  почти  неправдоподобного
совершенства, - так далеко это было от всего, что он знал.
   Наконец, отыскав номер 882, он  робко  постучал  и  через  мгновение  в
приоткрывшуюся дверь увидел кусок синей в белую полоску пижамы  и  выше  -
соответствующую часть круглого  румяного  лица  и  один  глаз,  окруженный
морщинками.
   - Вот тебе доллар, сынок. - Казалось, что это говорил глаз, и сейчас же
появилась рука, державшая бумажку в  один  доллар.  Рука  была  толстая  и
красная. - Сбегай к галантерейщику и купи мне  пару  подвязок.  Бостонские
подвязки, шелковые. Да поскорее!
   - Слушаю, сэр, - ответил Клайд и взял доллар.
   Дверь захлопнулась, а Клайд уже мчался по коридору к лифту,  гадая  про
себя, что такое "галантерейщик". Хотя Клайду было уже семнадцать  лет,  он
не знал этого слова, - никогда прежде  не  слышал  его  или,  может  быть,
слышал, но не обращал внимания.  Если  б  ему  сказали  "магазин  мужского
белья", он бы сразу понял. Но ему велели пойти к "галантерейщику", а он не
знал, что  это  такое.  Холодный  пот  выступил  у  него  на  лбу.  Колени
подгибались. Черт! Как теперь быть? Что, если он  спросит  у  кого-нибудь,
даже у Хегленда, и его сочтут...
   Он вошел в лифт, и кабина пошла вниз. Галантерейщик... Галантерейщик...
И вдруг его осенило. Допустим, он не знает, что  это  такое.  Но  в  конце
концов нужна пара шелковых бостонских подвязок. Где  же  достать  шелковые
бретонские  подвязки?  Ясно,  там,  где  вообще  покупают   принадлежности
мужского туалета. Ну, конечно! Магазин  мужского  белья.  Надо  сбегать  в
магазин. И по  дороге  вниз,  заметив,  что  и  этот  негр-лифтер  смотрит
приветливо, он спросил:
   - Не знаете, где тут поблизости магазин мужского белья?
   - В этом же здании, как раз около  южного  входа,  -  ответил  негр,  и
Клайд, испытывая величайшее облегчение, поспешил туда.
   Он все еще чувствовал себя неловко и странно в туго затянутой форменной
куртке и в этой забавной  круглой  шапочке.  Ему  все  казалось,  что  она
вот-вот слетит с головы, и он исподтишка  то  и  дело  старался  поплотнее
надвинуть ее. Вбежав в ярко освещенный магазин, он торопливо сказал:
   - Мне надо пару шелковых бостонских подвязок!
   - Отлично, сынок, пожалуйста! -  елейным  тоном  сказал  галантерейщик,
невысокий, румяный человек с  блестящей  лысиной  и  в  золотых  очках.  -
Наверно, для кого-нибудь в отеле? Ну вот, это стоит семьдесят пять центов,
а вот десять центов для тебя, - сказал он, завертывая  покупку  и  опуская
доллар в кассу. - Я всегда рад услужить мальчикам из отеля: знаю, что вы и
в другой раз ко мне придете.
   Клайд взял десять центов и пакет. Он не знал, что  и  думать.  Подвязки
стоят семьдесят пять центов - так сказал  галантерейщик.  Значит,  вернуть
нужно только двадцать пять центов сдачи. Выходит, десять  центов  остаются
ему. А теперь... может быть, и гость тоже даст ему на чай.
   Он побежал назад в отель, к лифту.
   Где-то играл струнный оркестр, и чудесные  звуки  наполняли  вестибюль.
Неторопливо проходили люди - такие нарядные, самоуверенные, так  непохожие
на тех, кого он встречал на улицах и вообще вне стен отеля.
   Дверца лифта распахнулась. Несколько человек вошли в кабину, после всех
- Клайд и другой рассыльный, поглядевший на него с любопытством. На шестом
этаже этот мальчик вышел. На  восьмом  вышли  Клайд  и  пожилая  дама.  Он
поспешил к двери номера 882  и  постучал.  Дверь  приоткрылась;  обитатель
номера успел уже сменить пижаму на брюки и побриться.
   - А, уже! - воскликнул он.
   - Да, сэр, - ответил Клайд, протягивая пакет  и  сдачу.  -  Он  сказал,
подвязки стоят семьдесят пять центов.
   - Он просто грабитель! А сдачу все равно возьми себе,  -  ответил  тот,
протянул Клайду двадцать пять центов и закрыл дверь.
   Мгновение Клайд стоял, как завороженный. "Тридцать пять центов, - думал
он, - тридцать пять центов!  За  одно  пустячное  поручение!  Неужели  тут
всегда так? Не может быть! Это  невозможно!"  Ноги  его  тонули  в  мягком
ковре, а рука сжимала  в  кармане  деньги;  в  эту  минуту  он  готов  был
завизжать или громко расхохотаться. Шутка - тридцать пять центов за  такой
пустяк! Один дал ему двадцать пять центов, другой  -  десять,  а  ведь  он
ничего не сделал!
   Внизу он поспешно выскочил из кабины. В  вестибюле  его  снова  пленили
звуки оркестра, а нарядная толпа, сквозь которую он пробирался  обратно  к
скамье рассыльных, привела его в трепет.
   Затем  его  послали  отнести  три  чемодана  и  два   зонтика   пожилой
супружеской чете, - видимо, фермерам, снявшим номер с гостиной, спальней и
ванной на пятом этаже. По дороге, как заметил Клайд,  супруги  внимательно
разглядывали его, хотя ни слова не сказали. Как только они вошли в  номер,
Клайд быстро повернул выключатель около двери, опустил шторы  и  разместил
чемоданы; и тут пожилой и  неуклюжий  супруг,  все  время  наблюдавший  за
Клайдом, - весьма солидная личность в бакенбардах, - изрек наконец:
   - А вы как будто юноша исполнительный и  проворный.  Нам  попадались  и
похуже, скажу я вам.
   - Я вообще считаю, что отель - не место для мальчика, - прощебетала его
любезная супруга, пышная, круглая, как шар, особа, занятая  в  эту  минуту
осмотром смежной комнаты. - Не хотела бы я, чтобы который-нибудь  из  моих
сыновей работал в отеле... Как тут люди ведут себя!
   - Вот что, молодой человек, - продолжал фермер, снимая пальто и роясь в
кармане брюк. - Сбегайте-ка вниз и купите  мне  три  или  четыре  вечерние
газеты -  сколько  найдется  -  и  захватите  кувшин  со  льдом,  а  когда
вернетесь, получите пятнадцать центов на чай.
   - Этот отель лучше, чем в Омахе, папочка, -  объявила  его  супруга.  -
Здесь ковры и занавеси лучше.
   Как ни был наивен Клайд, он не мог не улыбнуться про себя. Однако  лицо
его сохраняло торжественную неподвижность, словно маска,  лишенная  всяких
признаков мысли. Он взял мелочь и вышел. А через  несколько  минут  принес
воду и вечерние газеты и  удалился,  улыбаясь,  с  пятнадцатью  центами  в
кармане.
   Но то было лишь начало этого необыкновенного вечера. Едва  Клайд  снова
сел на скамью, как его позвали в 529-й номер. Надо было сбегать в  бар  за
двумя бутылками фруктовой воды  и  двумя  сифонами  содовой.  Когда  дверь
приоткрыли, чтобы передать Клайду заказ, он успел увидеть  в  зеркале  над
камином компанию франтоватых молодых людей и девиц; они весело  болтали  и
смеялись; миловидная девушка в белом сидела на  ручке  кресла,  в  котором
развалился молодой человек, обнимавший ее за талию.
   Клайд загляделся на эту сценку, хотя и  старался  делать  вид,  что  не
смотрит. Для него сейчас это было все равно, что заглянуть во врата рая. В
номере собрались девушки и молодые люди ненамного старше его  самого;  они
смеялись, болтали и даже пили - не какую-нибудь содовую воду с  мороженым,
но, конечно, такие напитки, которые, по словам  его  родителей,  неминуемо
ведут к гибели, а молодые люди, как видно, ничуть об этом не беспокоились.
   Клайд сбежал вниз, в бар, взял напитки и счет и,  вернувшись  в  номер,
получил плату - полтора доллара за напитки  и  двадцать  пять  центов  для
себя. И еще раз бросил взгляд на  заманчивую  картину.  Теперь  одна  пара
танцевала, а остальные напевали или насвистывали мотив.
   Было так интересно забегать в номера и украдкой, торопливо разглядывать
их обитателей. Не меньше занимала Клайда изменчивая панорама  центрального
вестибюля: он наблюдал клерков за главной конторкой  -  один  клерк  ведал
номерами, другой багажом приезжих, третий  выдавал  корреспонденцию;  были
тут и кассир и помощник кассира. И различные  киоски  вокруг:  с  цветами,
газетами, сигарами, отделение телеграфа, бюро по вызову такси. И на  всех,
кто  здесь  работал,  казалось  Клайду,  самая  атмосфера  отеля  наложила
какой-то особый отпечаток. А вокруг  разгуливали  и  сидели  такие  важные
мужчины и женщины, юноши и молодые девушки, все так богато и модно одетые,
такие довольные, с таким прекрасным цветом лица. А в каких  автомобилях  и
экипажах многие приезжали сюда в обеденное время и вечером! Он мог  хорошо
рассмотреть их при ярком свете фонарей у подъезда. А какие накидки, меха и
прочие вещи были на этих людях! Какие чемоданы несли за ними  мальчики,  а
иногда и сам Клайд, к машинам  или  к  лифтам!  И  все  на  них  сшито  из
превосходного материала.  Такое  великолепие!  Так  вот  что  значит  быть
богатым, быть влиятельным человеком  в  обществе!  Вот  что  значит  иметь
деньги! Это значит - можешь делать все,