ей  Клайд  или
нет, нелегко будет выйти из такого трудного и опасного  положения,  и  она
представила себе дом, мать, родных и знакомых - что они подумают,  если  с
нею случится такое! Что скажут люди? Это приводило ее  в  безмерный  ужас.
Клеймо преступной связи! Позор незаконного рождения для ребенка!
   Как трудно приходится женщине, - всегда думала она, слушая  рассказы  о
жизни и браке, об  изменах  и  несчастьях,  выпадавших  на  долю  девушек,
которые уступали мужчинам и бывали потом покинуты, -  трудно,  даже  когда
женщина замужем и находит поддержку в муже,  в  его  любви  -  так  любит,
например, ее зять Гейбл Агнессу, и, конечно,  так  ее  отец  прежде  любил
мать, а Клайд - ее, в те времена, когда он пылко клялся ей в любви.
   Но теперь... теперь!
   Однако что бы ни думала она о  его  прежних  или  теперешних  чувствах,
медлить было нельзя. Как бы ни  изменились  их  отношения,  он  должен  ей
помочь. Она не знает, что  делать,  куда  обратиться.  А  Клайд,  наверно,
знает. Во  всяком  случае,  он  когда-то  сказал,  что  поможет  ей,  если
что-нибудь случится. Сначала она пробовала утешать себя, что, может  быть,
ее страхи преувеличены и все еще окончится благополучно,  но  когда  и  на
третий день эти надежды  не  оправдались,  ее  охватил  невыразимый  ужас.
Остатки мужества покинули ее. Если он теперь не придет ей на  помощь,  она
будет совсем одинока, а ей необходима поддержка, совет - добрый, дружеский
совет. О, Клайд, Клайд! Если бы только он не был  так  равнодушен!  Он  не
должен быть таким! Что-то нужно сделать - немедленно, сейчас же,  иначе...
Боже, какой это будет ужас!
   Между четырьмя и  пятью  часами  она  прервала  работу  и  бросилась  в
гардеробную. Там она поспешно нацарапала истерическую записку:

   "Клайд, я должна  видеть  тебя  вечером  непременно,  _непременно_.  Ты
должен прийти. Мне надо сказать тебе кое-что.  Пожалуйста,  приходи  сразу
после работы или давай встретимся где-нибудь. Я ни на что не сержусь и  не
обижаюсь. Но мне необходимо видеть тебя сегодня,  необходимо.  Пожалуйста,
ответь сейчас же, где мы встретимся".

   И Клайд, читая эту записку, тотчас почувствовал  в  ней  что-то  новое,
странное и пугающее; он сразу оглянулся через плечо на Роберту  и,  увидев
ее бледное, осунувшееся лицо, дал знак, что встретится с нею. По  ее  лицу
он понял, что она хочет сказать ему  нечто  чрезвычайно  важное,  -  иначе
откуда это волнение и тревога? Правда, он с  беспокойством  вспомнил,  что
его пригласили в этот вечер обедать у Старков. Но  все-таки  нужно  сперва
повидаться с Робертой. Однако что же  случилось?  Может  быть,  кто-нибудь
умер или заболел? Какое-нибудь несчастье с ее матерью или с отцом, братом,
сестрой?
   В  половине  шестого  он  отправился  в  условленное  место,   стараясь
догадаться, почему Роберта так бледна и встревожена. И в то  же  время  он
говорил себе, что его  мечты,  связанные  с  Сондрой,  по-видимому,  могут
осуществиться, а  потому  он  не  должен  запутываться,  проявляя  слишком
большое сочувствие к Роберте: ему следует сохранить  свою  новую  позицию,
держаться на известном расстоянии, - пусть она поймет, что он относится  к
ней не так, как прежде. К шести часам он пришел на место свидания и застал
там Роберту, которая печально стояла в  тени,  прислонясь  к  дереву.  Она
казалась подавленной, охваченной отчаянием.
   - В чем дело, Берта? Тебя что-то напугало? Что случилось?
   Она так явно  нуждалась  в  помощи,  что  даже  его  гаснувшее  чувство
несколько ожило.
   - Ах, Клайд, - сказала она наконец, - я просто не  знаю,  как  сказать!
Такой ужас, если это правда...
   Уже  в  самом  ее  голосе,  напряженном  и  тихом,  ясно  чувствовались
неуверенность и тоска.
   - Но что  такое,  Берта?  Почему  ты  не  говоришь?  -  повторял  Клайд
настойчиво и все же осторожно, стараясь сохранить независимый и  уверенный
вид (это ему не совсем удавалось). - Что  произошло?  Из-за  чего  ты  так
взволновалась? Ты вся дрожишь.
   Еще никогда в жизни он не оказывался в подобном положении и потому даже
теперь не догадывался, в чем несчастье Роберты. Притом он  уже  охладел  к
ней, ему было неловко за свое  недавнее  поведение,  и  он  не  знал,  как
держать себя теперь, когда с Робертой явно случилось что-то  неладное.  Он
был все же слишком чувствителен к правилам морали и приличий -  и  не  мог
поступить  с  нею  бесчестно,  даже  если  этого   требовали   его   самые
честолюбивые стремления, не ощутив при этом некоторого, сожаления или хотя
бы стыда. Вдобавок он боялся из-за всего этого опоздать на обед к  Старкам
и не умел скрыть, как ему не терпится уйти. Это не ускользнуло от Роберты.
   - Помнишь,  Клайд,  -  начала  она  серьезно  и  решительно:  трудность
положения делала ее смелее и настойчивее. - Ты говорил, что если  со  мной
случится несчастье, ты мне поможешь.
   Клайд вспомнил о недавних редких  и,  как  видел  теперь,  безрассудных
свиданиях с Робертой, когда какие-то остатки чувства и взаимного  влечения
снова приводили его к случайной и, конечно, неразумной физической близости
с нею, - и сразу понял, в чем дело. Если  это  правда,  перед  ним  встает
очень нелегкая задача; он сам виноват, что все так  запуталось,  и  теперь
нужно  действовать  быстро  и  решительно,  иначе  возникнет  еще   худшая
опасность. И тут же в нем властно заговорило лишь недавно  родившееся,  но
неодолимое равнодушие к Роберте, он чуть не заподозрил, что все это просто
хитрость, выдумка: она чувствует,  что  он  ее  разлюбил,  и  хочет  всеми
правдами и неправдами удержать его, воскресить  его  любовь...  Однако  он
быстро  отверг  эту  мысль:  слишком  подавленной  и  несчастной  казалась
Роберта. Ему смутно представилось, какую катастрофу означало бы  для  него
подобное осложнение, и тревога заглушила его досаду.
   - Но почему ты так думаешь? - воскликнул он.  -  Разве  ты  уже  можешь
знать наверняка? Может быть, завтра все будет в порядке.
   Но в голосе его вовсе не было уверенности.
   - Нет, не думаю, Клайд. Мне очень хотелось бы, чтобы все уладилось.  Но
прошло уже два дня, раньше так никогда не бывало.
   Роберта сказала это  с  таким  глубоким  отчаянием,  что  Клайд  тотчас
отказался от мысли, будто она хитрит и притворяется.  Но  он  все  еще  не
решался взглянуть в лицо случившемуся и потому прибавил:
   - Ну, это еще, пожалуй,  ничего  не  значит.  Опоздание  может  быть  и
больше, чем на два дня, - разве нет?
   Его тон так явно изобличал  неуверенность  и  совершенную  неопытность,
которой Роберта в нем до сих пор не знала, что она совсем встревожилась.
   - Нет, нет, не думаю. Но какой ужас, если  это  правда!  -  воскликнула
она. - Как по-твоему, что мне надо делать? Ты не знаешь, что  бы  такое  я
могла принять?
   Клайд был так боек и самоуверен, когда добивался близости  с  Робертой,
он производил на нее впечатление опытного, искушенного молодого  человека,
знающего о жизни  гораздо  больше,  чем  она  могла  надеяться  когда-либо
узнать, - человека, для которого все опасности и затруднения  такого  рода
сходят безнаказанно... а теперь он совсем растерялся. В сущности -  теперь
он и сам это понял - он был так же мало осведомлен обо всех тайнах пола  и
о возможных в подобном случае осложнениях, как почти всякий юноша его лет.
Правда, прежде чем приехать сюда, он вращался в  Канзас-Сити  и  Чикаго  в
обществе столь опытных наставников, как Ретерер, Хигби, Хегленд  и  другие
рассыльные, и наслушался от них сплетен и хвастливых рассказов. Но  теперь
он догадывался, что,  сколько  они  ни  хвастали,  все  их  познания  были
получены от девушек столь же беспечных и несведущих, как и  они  сами.  Он
весьма смутно представлял себе, как скудны были их познания: им было  лишь
известно кое-что о различных специфических лекарствах и  предупредительных
средствах, изобретенных врачами-шарлатанами и сомнительными аптекарями,  с
какими обычно имеют дело люди,  стоящие  на  уровне  развития  Хегленда  и
Ретерера. Но если бы даже он знал столько, сколько они,  -  где  раздобыть
подобные средства в таком городке, как Ликург? С тех пор как он  расстался
с Диллардом, у него не было ни приятелей, ни тем более верных  друзей,  на
чью помощь он мог бы рассчитывать в таком трудном деле.
   Самое  лучшее,  что  он  мог  сейчас  придумать,   это   обратиться   к
какому-нибудь аптекарю, который за известную плату дал бы ему какое-нибудь
полезное средство или указание.  Но  сколько  это  может  стоить?  И  ведь
говорить с аптекарем небезопасно. Не станет ли он расспрашивать? Будет  ли
молчать? Не расскажет ли  кому-нибудь,  что  к  нему  обратились  с  такой
просьбой? Клайд очень похож на Гилберта Грифитса, которого все  в  Ликурге
хорошо знают, и кто-нибудь может принять его за Гилберта... пойдут  всякие
толки, и все это может плохо кончиться.
   И такая беда настигла его как раз теперь, когда он уже многого  добился
в отношениях с Сондрой, - она уже позволяет ему потихоньку целовать  ее  и
даже доказывает ему свою привязанность маленькими  подарками:  возвращаясь
домой, он не раз находил доставленные в его отсутствие  галстуки,  золотой
карандашик,  коробку  изящнейших  носовых  платков  и  при  них  маленькую
карточку с ее инициалами. И в нем крепла уверенность,  что  будущее  сулит
ему все больше и больше. Может быть, если Сондра будет все так же влюблена
в него, будет вести себя так же хитро и умно и если ее семья будет к  нему
не слишком враждебна, он даже сможет на ней жениться. Конечно, он  в  этом
не уверен. Свои подлинные чувства и намерения Сондра до сих  пор  скрывала
под дразнившей его уклончивостью, и это делало ее еще более  желанной.  И,
однако, все подсказывало ему, что он должен как можно  скорее,  как  можно
осторожнее и безболезненнее положить конец своей близости с Робертой.
   А потому теперь он с притворной уверенностью заявил:
   - Сегодня я на твоем месте не беспокоился бы. Может быть, все обойдется
благополучно. Еще ничего нельзя знать. Во всяком случае, мне нужно  время.
Посмотрим, что  можно  сделать.  Я  думаю,  что  смогу  достать  для  тебя
что-нибудь. Только, пожалуйста, не волнуйся так!
   Но он был далеко не столь спокоен, как хотел показать. В  глубине  души
он был потрясен. Его первоначальное решение держаться возможно  дальше  от
Роберты теперь не так  просто  выполнить:  он  оказался  лицом  к  лицу  с
серьезной опасностью, - разве что удастся какими-то доводами снять с  себя
всякую ответственность за случившееся. Ведь Роберта все еще  работает  под
его начальством; он писал ей записки; малейшее ее слово повлечет за  собой
расследование, которое будет для него роковым. Поэтому ясно, что он должен
помочь ей быстро и тайно, чтобы никто ничего не узнал и не услышал. Клайд,
надо отдать ему справедливость, после всего,  что  было  между  ними,  был
вовсе не против того, чтобы помочь Роберте, насколько он только сможет. Но
если не  сможет  (его  мысли  забегали  вперед:  возможен  ведь  и  такой,
неблагоприятный оборот дела), ну, тогда... тогда... в конце концов,  разве
нельзя будет отрицать всякие отношения с ней и сбежать отсюда? Многие  так
делают. Это может оказаться единственным выходом... Если б  только  он  не
был здесь, как в ловушке, - совершенно некому довериться.
   Но, что хуже всего, он понятия не имел, как можно  помочь  Роберте,  не
обращаясь к врачу. И все это, наверно, связано с тратой денег и времени, с
риском и мало ли с чем еще... Он увидит Роберту завтра утром, решил он,  и
тогда, если ничего не изменится, начнет действовать.
   И Роберта, в первый раз покинутая так холодно и равнодушно,  да  еще  в
столь критическую минуту, вернулась домой, предоставленная своим мыслям  и
страхам, охваченная такой мучительной тоской,  какой  она  еще  никогда  в
жизни не испытывала.



34

   Но возможности Клайда в таком сложном положении  были  невелики.  Кроме
Лигета, Уигэма и некоторых младших заведующих  отделениями,  правда  очень
любезных, но державшихся довольно отчужденно (все они считали  его  теперь
видной персоной, с которой недопустима какая-либо фамильярность), ему не с
кем было посоветоваться. А в том обществе, где он теперь бывал и  где  так
стремился утвердиться, нелепо было бы спрашивать у кого-либо  совета,  как
бы хитро он ни попытался это сделать. Конечно, молодые  люди  этого  круга
бывали  где  угодно,  их  внешность,  вкусы  и   средства   позволяли   им
распутничать вволю, предаваться таким развлечениям, о каких  Клайд  и  ему
подобные не смели и мечтать, но он, в сущности, был чужой этим людям и  не
мог даже думать о том, чтобы их расспрашивать.
   Как только он расстался с Робертой, ему пришла в голову здравая  мысль,
что не следует обращаться к аптекарю, доктору и вообще к  кому  бы  то  ни
было в Ликурге (особенно к доктору,  потому  что  все  представители  этой
профессии казались ему холодными и безучастными, - они, наверно, отнесутся
недоброжелательно к такому безнравственному  поступку  и  потребуют  много
денег);  надо  съездить  в  один  из  ближайших  городов,  лучше  всего  в
Скенэктеди, - он и близко, и притом больше других, - и там разузнать,  как
можно выйти из создавшегося положения. Он должен найти какое-то средство.
   Необходимо было действовать возможно скорее - и уже по пути к  Старкам,
не представляя еще, какое именно лекарство ему нужно искать,  Клайд  решил
отправиться в Скенэктеди на  следующий  же  вечер.  Однако,  сообразил  он
затем, в таком случае пройдет еще целый день,  прежде  чем  будут  приняты
какие-нибудь меры, а и ему и Роберте казалось,  что  малейшее  промедление
очень опасно. Поэтому он решил, что  постарается  действовать  немедленно:
извинится перед Старками и поедет в Скенэктеди сегодня же вечером, пока не
закрыты аптеки. Но что потом? Как заговорить с аптекарем? Чего  попросить?
Он беспокойно гадал, как посмотрит на него  аптекарь,  что  подумает,  что
скажет? Если бы здесь были Ретерер или Хегленд! Они, конечно,  с  радостью
помогли бы ему. И даже Хигби. А теперь он совсем один, ведь Роберта ничего
не знает... Но должно же быть какое-то  средство.  Если  в  Скенэктеди  он
потерпит неудачу, он немедленно напишет Ретереру в Чикаго,  но,  чтобы  не
выдать себя, скажет, что это нужно его приятелю.
   И ведь в Скенэктеди, где его никто не  знает,  он  может  сказать  (эта
мысль вдруг осенила его), что недавно женился, - почему бы и нет?  Он  уже
достаточно взрослый и вполне может быть женатым человеком. Он скажет,  что
у его жены "прошел срок" (он вспомнил фразу, слышанную от  Хигби),  а  так
как  им  невозможно  сейчас  иметь  ребенка,  то  он  хотел  бы   получить
какое-нибудь средство, которое помогло бы ей в ее  состоянии.  Право,  это
неплохая мысль! Юная  супружеская  чета  легко  может  оказаться  в  таком
затруднительном положении.  Возможно,  что  аптекарь  посочувствует  им  и
охотно  подскажет  Клайду  выход.  Почему  бы  и  нет?  Тут  нет  никакого
преступления. Разумеется, один или двое могут отказать, но  третий,  может
быть, не откажет. И тогда он избавится от всех этих  неприятностей.  И  до
тех пор, пока не будет знать гораздо больше, чем сейчас,  уже  никогда  не
позволит себе снова  попасть  в  такое  положение.  Никогда!  Это  слишком
страшно!
   Он отправился на обед к Старкам в сильном волнении и с  каждой  минутой
нервничал все больше. Тотчас же после обеда, когда  было  только  половина
десятого, он заявил, что в  самую  последнюю  минуту  на  фабрике  у  него
потребовали очень сложного отчета о работе отделения за весь месяц, и  так
как на  службе  ему  невозможно  этим  заниматься,  то  он  должен  теперь
отправиться домой и поработать над отчетом. Такая энергия и рвение  юноши,
явно желающего сделать карьеру, очень понравилась Старкам.  Клайда  охотно
извинили.
   Но, приехав в Скенэктеди, он увидел, что у него  остается  совсем  мало
времени до последнего поезда в Ликург. Мужество стало покидать его.  Похож
ли он на женатого человека, поверят ли ему? И, кроме того, такие  средства
очень опасны и предосудительны, - так полагают даже сами аптекари...
   Он прошел из конца в конец всю главную улицу,  еще  ярко  освещенную  в
этот час, заглядывая в окна то одной,  то  другой  аптеки,  и  каждый  раз
приходил к заключению, что именно эта аптека по какой-либо причине ему  не
подходит. В  одной  он  увидел  за  прилавком  толстого,  хмурого,  гладко
выбритого человека лет пятидесяти, чьи очки  и  седеющие  волосы  испугали
Клайда: конечно, такой человек откажет молодому клиенту - скажет,  что  не
торгует такими средствами, не поверит, что Клайд женат, и  еще  заподозрит
его в незаконной связи с какой-нибудь девушкой.  У  этого  аптекаря  такой
степенный, богобоязненный, добропорядочный и благопристойный  вид...  Нет,
не стоит к  нему  обращаться.  У  Клайда  не  хватало  храбрости  войти  и
очутиться лицом к лицу с такой особой.
   В другой аптеке Клайд увидел маленького, сморщенного, но  проворного  и
неглупого  на  вид  человека  лет  тридцати  пяти;  этот   показался   ему
подходящим; но тут  Клайд  заметил,  что  аптекарю  помогает  женщина  лет
двадцати - двадцати пяти. Что, если именно она  спросит  Клайда,  чего  он
желает? Трудное, невозможное положение. Или  вдруг  она  услышит,  как  он
будет говорить с аптекарем? Таким образом, он отказался и от этой  аптеки,
потом и от третьей, четвертой, пятой по различным, но одинаково  серьезным
причинам: тут были покупатели, там юноша и девушка пили  содовую  воду,  в
одном месте сам аптекарь стоял недалеко от стеклянной  двери,  видел,  как
Клайд заглянул внутрь, - и этим спугнул его прежде, чем он  успел  решить,
стоит ли сюда зайти.
   Но в конце концов после стольких неудач он  решил,  что  должен  что-то
предпринять, иначе придется уехать обратно в Ликург  ни  с  чем,  напрасно
потратив время и деньги на дорогу.  Он  вернулся  к  небольшой  аптеке  на
боковой улице, - несколько минут назад он заметил там сидевшего  без  дела
аптекаря, - и, призвав на помощь все свое мужество, вошел.
   - Я хотел бы знать  кое-что,  -  начал  он.  -  Не  можете  ли  вы  мне
сказать... Видите ли, в чем дело... я недавно женат, и у моей жены  прошел
срок,  а  нам  сейчас  совершенно  невозможно  иметь  ребенка.  Нельзя  ли
как-нибудь ей помочь?..
   Он говорил быстро и  держался  довольно  уверенно,  хотя  и  нервничал,
внутренне убежденный, что аптекарь ему не поверит. Но он и не  подозревал,
что обращается со своей просьбой к закоренелому ханже, члену  методистской
церкви,  человеку,  который  ни  в  коем  случае  не  позволил   бы   себе
препятствовать природе. Такого рода уловки не угодны богу - и аптекарь  не
держал у себя средств, в какой-либо мере противоречащих законам творца. Но
в то же время он  был  достаточно  хорошим  купцом  и  не  желал  навсегда
оттолкнуть от себя возможного покупателя. Поэтому он сказал:
   - Очень сожалею, молодой человек, но боюсь, что в данном случае я ничем
не могу вам помочь. У меня нет никаких средств подобного рода, - я  совсем
не держу таких вещей, потому  что  не  верю  в  них.  Но,  может  быть,  в
какой-нибудь другой здешней аптеке вы  и  найдете  что-нибудь,  право,  не
знаю.
   Он говорил серьезно и торжественно, с видом  поборника  нравственности,
убежденного в своей правоте.
   Клайд тотчас понял, что этот  человек  его  осуждает.  Это  еще  больше
пошатнуло его и без того непрочную веру в успех. И все же аптекарь ведь не
высказал напрямик своего неодобрения и даже сказал,  что,  может  быть,  у
кого-нибудь другого найдется нужное  средство...  Поэтому  немного  погодя
Клайд снова набрался храбрости, походил еще взад и  вперед,  заглядывая  в
окна, и наконец в  седьмой  по  счету  аптеке  заметил  одиноко  стоявшего
продавца. Он вошел и повторил свое первое объяснение; продавец (это был не
сам владелец аптеки) - худощавый, смуглый и, видимо, очень хитрый  субъект
- таинст