айд так великолепно одеться и так быстро? Сколько  все  это
стоило? Не наделал  ли  он  ради  этого  преходящего  великолепия  слишком
больших долгов в надежде на будущий заработок и благоразумно ли  это?  Ему
могут потом понадобиться деньги. И другие дети тоже во  многом  нуждаются.
Да и подходящая ли моральная и духовная атмосфера в этом  отеле,  где  его
заставляют работать так много и задерживают каждый  вечер  так  поздно,  а
платят так мало?
   На все это Клайд отвечал (довольно умело), что  все  идет  хорошо,  что
работа не слишком тяжелая. Его костюм вовсе не так уж хорош, -  посмотрела
бы мать на других мальчиков. Он тратит не  слишком  много.  И,  во  всяком
случае, все это куплено в рассрочку, и он может расплачиваться постепенно.
   Но ужин! Это уже  совсем  другое  дело.  Пирушка,  вероятно,  затянется
допоздна, и как он тогда объяснит матери и отцу  свое  долгое  отсутствие?
Ретерер говорил, что веселье кончится не раньше трех-четырех  часов  ночи;
впрочем,  Клайд,  конечно,  может  уйти  в  любое  время.  Но  хорошо   ли
расстраивать компанию? Да, но, черт возьми, большинство из них не живет  в
семье, как Клайд, а если и живут, то родителей - например, мать Ретерера -
мало беспокоит, что делают дети. Но все же благоразумное  ли  это  дело  -
такая поздняя пирушка? Все его новые друзья -  и  Хегленд,  и  Ретерер,  и
Кинселла, и Шил - выпивают и не видят в этом ничего дурного. Глупо  с  его
стороны думать, что это так опасно - выпить немножко, как все они делают в
таких случаях. И потом ведь он может не пить, если не захочет. Он  пойдет,
а если дома спросят, он скажет, что пришлось задержаться на работе. Почему
бы ему когда-нибудь и не прийти поздно домой? Разве он теперь не  взрослый
человек? Разве он не зарабатывает больше всех в семье? Пора бы  ему  вести
себя так, как хочется.
   Он уже начал  ощущать  всю  прелесть  личной  свободы,  уже  предвкушал
восхитительные приключения, и теперь никакие  материнские  предостережения
не могли его удержать.



9

   И вот настало время веселой пирушки с участием Клайда.  Как  и  говорил
Ретерер, она должна была состояться у  Фриссела.  И  Клайд,  уже  успевший
подружиться с товарищами по работе, был ужасно доволен и весел.  Ведь  для
него настала новая жизнь. Всего  несколько  недель  назад  он  был  совсем
одинок: ни одного друга, почти никаких знакомых среди сверстников! И вот -
так быстро - он собирается на шикарный ужин в такой интересной компании!
   Клайду, верному  иллюзиям  юности,  ресторан  показался  гораздо  более
привлекательным, чем он был на самом  деле.  Этот  ресторан  был  по  сути
чем-то вроде хорошей  американской  закусочной  доброго  старого  времени.
Стены были густо увешаны старыми афишами и портретами актеров и  актрис  с
их автографами. Здесь прекрасно кормили, притом хозяин отличался радушием,
и потому ресторан  стали  охотно  посещать  заезжие  актеры,  политические
деятели, местные дельцы, а за ними и все, кого тянет ко всему новому, хоть
немного не похожему на то, что уже приелось.
   И мальчишки-рассыльные, которые не раз слышали от  возчиков  и  шоферов
такси, что ресторан Фриссела - один из лучших в городе,  выбрали  его  для
своих ежемесячных пирушек. Отдельные блюда  стоили  здесь  от  шестидесяти
центов до одного доллара. Кофе и чай подавались только целыми  кофейниками
и чайниками. Здесь можно было получить любые напитки.  Налево  от  главной
залы  находилась  полуосвещенная  комната  с  низким  потолком  и  большим
камином, куда обычно удалялись мужчины: после обеда они садились  здесь  у
огня, курили и читали газеты; эта комната больше всего восхищала мальчишек
из "Грин-Дэвидсон".  Здесь  они  чувствовали  себя  как-то  старше,  более
опытными, более значительными - настоящими  светскими  людьми.  Ретерер  и
Хегленд, к  которым  Клайд  очень  привязался,  равно  как  и  большинство
остальных, считали, что во всем Канзас-Сити  и  впрямь  не  найти  лучшего
места.
   И вот в назначенный день Хегленд, Ретерер, Пол Шил, Дэвис  Хигби  (тоже
мальчик из отеля), Артур Кинселла и Клайд, получив свой месячный заработок
и освободившись в шесть часов вечера, собрались на углу подле аптекарского
магазина, где Клайд вначале искал  работу,  и  веселой,  шумной  компанией
отправились к Фрисселу.
   - Слыхали, какую штуку сыграл вчера с нашей  конторой  один  парень  из
Сент-Луиса?  -  спросил  Хегленд,  обращаясь  ко  всем  сразу,  когда  они
двинулись в путь. - В субботу заказывает по телефону из  Сент-Луиса  номер
для себя и для жены - гостиную, спальню  и  ванную  и  велит  поставить  в
комнаты цветы. Мне сейчас  рассказал  Джимми,  номерной  клерк.  Потом  он
приезжает сюда со своей девочкой, и они записываются как  муж  и  жена,  -
понятно? А девчонка премиленькая, я видел. Нет, вы слушайте! Прожил  он  в
отеле три дня, наши уж стали коситься на него - понимаете, обеды в номер и
все такое. Потом в среду приходит он в контору и  говорит,  что  его  жена
едет назад в Сент-Луис и что ему теперь не нужен такой номер  -  хватит  и
одной комнаты и чтоб перенесли его сундук и ее вещи в новую комнату,  пока
жене не пора будет на поезд. А сундук-то  вовсе  не  его,  а  тоже  ее,  -
понятно? И никуда она не едет и знать  ничего  не  знает.  А  едет-то  он.
Натянул всем нос, понятно? И бросил ее с сундуком и  без  единой  монетки.
Понятно? А теперь они ее не выпускают с  ее  сундуком,  а  она  плачет  да
друзьям шлет телеграммы. А платить-то уйму надо. Видали вы этакое? Цветы в
комнату! Розы! И по шесть раз еду в номер носили, ну и пил он тоже,  ясное
дело!
   - Я знаю, кто это! - воскликнул Шил. - Я носил ему вино. Так я и  знал,
что тут что-то неладно. Уж  очень  он  был  вежливый  и  говорил  чересчур
громко. А на чай только и дал, что десять центов.
   - И я его помню,  -  сказал  Ретерер.  -  Он  велел  мне  принести  все
чикагские газеты за понедельник и тоже дал только десять  центов.  Он  мне
сразу показался пройдохой.
   - Да, сели они с ним в калошу, - сказал Хегленд. - А  теперь  стараются
вытянуть деньги из нее. Ловко?
   - Мне она показалась лет восемнадцати-двадцати, не  больше,  -  вставил
молчавший до сих пор Артур Кинселла.
   - А ты их видел, Клайд? - спросил Ретерер; он вообще покровительствовал
Клайду и теперь старался ободрить его и втянуть в общий разговор.
   - Нет, не помню, - ответил Клайд. - Наверно, меня к ним не посылали.
   - Ну, значит, ты упустил случай поглядеть на  редкую  птицу.  Он  такой
высокий, в длинном черном английском пальто, котелок надвинут на глаза,  и
светло-серые гетры. Видали бы вы, как он разгуливает, да еще с тросточкой!
Я сперва думал, что  это  какой-нибудь  английский  герцог.  Нужно  только
вырядиться во все  английское,  да  говорить  погромче,  да  всеми  вокруг
командовать, - и клюнет: кто угодно поверит.
   - Это верно, - заметил Дэвис Хигби. - Хорошая штука английский стиль. Я
бы и сам не прочь так приодеться.
   Они дважды завернули за угол, пересекли одну  за  другой  две  улицы  и
наконец всей компанией  вошли  к  Фрисселу.  Клайда  ослепил  яркий  свет,
отражавшийся на фарфоре, на серебре, на лицах обедающих,  он  был  оглушен
жужжанием голосов и звоном посуды. Никогда  еще,  если  не  считать  отеля
"Грин-Дэвидсон", не был он в таком  месте.  Да  еще  с  такими  сведущими,
опытными ребятами!
   Они прошли к столикам, которые были расставлены перед  длинным  кожаным
диваном,  тянувшимся  вдоль  стены.  Метрдотель,  узнав   завсегдатаев   -
Ретерера, Хегленда и Кинселлу, распорядился сдвинуть вместе два столика  и
подать стаканы, хлеб и масло. Компания  расселась:  Клайд  с  Ретерером  и
Хигби - на диване у стены, Хегленд, Кинселла и Шил - напротив них.
   - Я начну с доброго  старого  манхэттенского,  -  объявил  с  жадностью
Хегленд, оглядывая публику за столиками и чувствуя  себя  поистине  важной
персоной. Красновато-смуглый, с живыми голубыми  глазами,  с  темно-рыжими
волосами ежиком, он походил на большого задорного петуха.
   И Артур Кинселла тоже, как и Хегленд, разом оживился,  попав  сюда,  и,
казалось, наслаждался собственным величием.  Он  демонстративно  поддернул
рукава, взял в руки меню и, просматривая прейскурант вин, напечатанный  на
обороте, воскликнул:
   - Ну, на мой вкус, для начала недурно сухое мартини.
   - А я предпочитаю шотландское виски с содовой, - торжественно  произнес
Пол Шил, изучая тем временем перечень мясных блюд.
   - Увольте меня сегодня от ваших  коктейлей,  -  весело,  но  решительно
заявил Ретерер. - Я сказал, что не буду сегодня много пить, - и не буду. С
меня довольно стакана рейнвейна с сельтерской.
   - Нет, вы только послушайте!  -  негодующе  воскликнул  Хегленд.  -  Он
начнет с рейнвейна! И это он, старый любитель манхэттенского! Что с  тобой
стряслось, Томми? Ты ведь, по-моему, хотел повеселиться?
   - Я и хочу, - возразил Ретерер. - Но разве нельзя веселиться,  пока  не
вылакаешь все, что  только  тут  найдется  выпить?  Сегодня  я  хоту  быть
трезвым, не хочу больше получать выговоры по утрам и не получу, если  буду
понимать, что делаю. В прошлый раз я насилу выполз на работу.
   - Верно! - поддержал Артур Кинселла. - Я тоже не хочу  напиваться  так,
чтоб терять голову. Но пока еще рано об этом беспокоиться.
   - А ты, Хигби? - обратился Хегленд к глазастому пареньку.
   - Мне тоже манхэттенского, - сказал  тот,  и,  взглянув  на  официанта,
стоявшего рядом, спросил: - Как делишки, Дэннис?
   - Не могу пожаловаться, - ответил  официант.  -  Последние  дни  совсем
хорошо. А как дела в отеле?
   - Прекрасно, прекрасно, - весело ответил Хигби, изучая меню.
   - А ты, Грифитс? Что ты будешь пить? - спросил Хегленд.
   Он был избран церемониймейстером, чтобы следить за выполнением заказов,
заплатить по счету, дать чаевые, и теперь исполнял свою роль.
   - Кто? Я? О, я... - воскликнул Клайд, немало смущенный этим вопросом.
   Ведь он еще никогда до этой минуты не  прикасался  к  чему-либо  крепче
кофе или мороженого с содовой водой и теперь был немного  испуган  веселой
развязностью, с какою остальные заказывали коктейли и виски.  Конечно,  он
не может зайти так далеко... однако он давно знал из их разговоров, что  в
такие вечера они все пьют, и не представлял себе,  как  можно  отстать  от
остальных. Что они подумают о нем, если он откажется выпить? Попав  в  эту
компанию, он  с  самого  начала  старался  казаться  таким  же  искушенным
светским человеком, как и они. И все же он ясно чувствовал за  плечами  те
годы, когда ему непрерывно твердили об ужасах пьянства и дурной  компании.
В глубине души Клайд давно  уже  восставал  против  всех  этих  текстов  и
изречений, на которые всегда ссылались его родители, и глубоко презирал за
тупость и никчемность оборванную толпу бездельников и неудачников, которых
в миссии Грифитсов пытались спасать, - и все  же  теперь  он  заколебался.
Пить или не пить?
   Он колебался  лишь  какую-то  долю  секунды,  когда  в  нем  заговорило
прошлое, потом сказал:
   - Что ж, я... я тоже выпью рейнвейна с сельтерской.
   Он понимал, что такой ответ  -  самый  легкий  и  безопасный.  Невинный
характер этой смеси  -  рейнвейна  с  сельтерской  -  уже  был  подчеркнут
Хеглендом и остальными. И все же Ретерер заказал себе именно  рейнвейн,  -
это обстоятельство, как чувствовал Клайд, делало и его  собственный  выбор
не столь заметным и смешным.
   - Что делается! - в притворном отчаянии воскликнул Хегленд. -  Он  тоже
хочет пить рейнвейн с сельтерской! Давайте что-нибудь  предпримем,  а  то,
видать, наша вечеринка кончится к полдесятому.
   Дэвис Хигби, гораздо более резкий и шумный, чем можно было предполагать
по его приятной внешности, повернулся к Ретереру:
   - Чего ты спозаранку завел эту муру  насчет  рейнвейна  с  сельтерской.
Том? Не хочешь повеселиться сегодня?
   - Я же сказал почему, - ответил Ретерер. - И потом, когда мы в  прошлый
раз зашли в тот притончик, у меня было сорок долларов, а  вышел  я  оттуда
без единого цента. На этот раз я хочу знать, что со мной творится.
   "Тот притончик", - подумал Клайд, слушая разговор. Значит, после ужина,
когда все порядком выпьют и поедят, они отправятся в  одно  из  тех  мест,
которые называются притонами, в такой  дом.  Тут  не  могло  быть  никаких
сомнений.  Он  понимал,  что  это  значит.  Там  будут  женщины...  дурные
женщины... развратные женщины... Но как же он? Неужели он тоже...
   Впервые в жизни Клайду представлялась  возможность,  которой  он  давно
жаждал: узнать наконец  великую,  соблазнительную  тайну,  что  так  давно
влекла его и сбивала с толку, манила, но и пугала. Хотя он много думал обо
всем этом и о женщинах вообще, он никогда еще не был близок ни с одной.  А
теперь... теперь...
   Он вдруг почувствовал, что его бросает то в жар, то  в  холод.  Лицо  и
руки стали горячими и влажными, он ощущал, как  пылают  его  щеки  и  лоб.
Странные, быстрые, заманчивые и тревожные мысли проносились в  его  мозгу.
Мороз  пробегал  по  коже.  Он  невольно  рисовал   себе   соблазнительные
вакхические сцены - и тотчас пытался выбросить их из головы, но  напрасно:
они возвращались снова. И ему хотелось, чтобы они  возвращались,  -  и  не
хотелось... И за всем этим скрывался испуг. Но неужели же он  такой  трус?
Остальных все предстоящее ничуть не тревожило. Они были очень веселы.  Они
смеялись и подшучивали  друг  над  другом,  вспоминая  кое-какие  забавные
истории, которые произошли с ними во время последнего кутежа.
   Но что подумала бы его мать, если б узнала? Мать! Он не смел думать  ни
о ней, ни об отце и поспешил прогнать мысль о них.
   -  А  помнишь,  Кинселла,  ту   маленькую,   рыженькую,   в   доме   на
Пасифик-стрит? - воскликнул Хигби. - Она еще упрашивала тебя бежать с  ней
в Чикаго?
   - Конечно, помню, - усмехнулся Кинселла, наливая себе мартини: ему  как
раз подали вино. - Она даже хотела, чтобы я  бросил  отель.  Обещала,  что
поможет мне взяться за какое-нибудь  дело.  Говорила,  что  мне  вовсе  не
придется работать, если я останусь с ней.
   - Да, тогда у тебя была бы только одна работа! - заметил Ретерер.
   Официант поставил перед Клайдом бокал рейнвейна с сельтерской.  Глубоко
взволнованный, заинтересованный, восхищенный всем слышанным, Клайд  поднял
бокал, пригубил вино, нашел, что оно нежно и приятно, и залпом  выпил.  Он
был так занят своими мыслями, что сам не заметил, как это получилось.
   - Молодчина, - сказал Кинселла самым дружеским тоном. - Эта штука  тебе
понравится.
   - Да, это совсем неплохо, - ответил Клайд.
   А Хегленд, видя, как быстро идет дело, и понимая, что  Клайд  -  совсем
еще новичок в этой компании и нуждается в поддержке и одобрении,  подозвал
официанта:
   - Послушай, Джерри! - И прибавил так, чтобы не слышал Клайд: - Того  же
самого, да побольше...
   Ужин продолжался. Было уже около одиннадцати часов, когда  они  наконец
исчерпали все интересные темы - рассказы о прежних приключениях, о прежней
работе, о разных ловких и дерзких  проделках.  У  Клайда  было  достаточно
времени поразмыслить над всем этим, и теперь он склонен  был  думать,  что
сам он вовсе не такой уж желторотый, как кажется  его  приятелям.  А  если
даже и так... Зато он хитрее большинства из них, умнее... Кто они такие  и
к чему стремятся? Хегленд, как стало  ясно  Клайду,  тщеславен,  глуповат,
криклив, и его легко  подкупить  пустячной  лестью.  Хигби  и  Кинселла  -
незаурядные и славные юноши - чванились тем, чем Клайд не  стал  бы  очень
гордиться: Хигби хвастал, что понимает кое-что  в  автомобилях  (его  дядя
имел какое-то отношение к этому делу), а Кинселла - умением играть в карты
и даже в кости. А Ретерер и Шил - он еще раньше заметил это - были  вполне
довольны своей работой в отеле, готовы были заниматься ею и впредь и ни  о
чем другом не мечтали. А Клайд уже теперь не мог себе  представить,  чтобы
должность рассыльного осталась пределом всех его желаний.
   В то же время он с некоторой тревогой думал о  той  минуте,  когда  все
отправятся туда, где он никогда еще не бывал,  чтобы  делать  то,  чем  он
никогда не предполагал заниматься  в  таких  условиях.  Не  лучше  ли  ему
извиниться, когда все выйдут из ресторана? Или, может быть, выйти вместе с
ними, а там тихонько скользнуть за первый же угол и  вернуться  домой?  Он
слышал, что в таких вот местах можно схватить самую страшную болезнь и что
люди умирают потом  жалкой  смертью  от  низменных  пороков,  которые  там
приобретают. Его мать произносила немало речей на эту тему, хотя  вряд  ли
толком  что-нибудь  об  этом  знала.  И,  однако,  вот  перед  ним  довод,
опровергающий все эти страхи: его новые товарищи, ничуть не  обеспокоенные
тем, что они собирались делать. Наоборот, для  них  это  очень  веселое  и
забавное приключение - только и всего.
   И действительно, Ретерер, искренне привязавшийся к Клайду -  больше  за
его манеру смотреть, спрашивать и слушать, а не за то, что Клайд делал или
говорил, - то и дело подталкивал его локтем и, смеясь, спрашивал:
   - Ну, как, Клайд? Сегодня посвящение? - и широко улыбался.  Или,  видя,
что Клайд совсем притих и задумался, он  говорил:  -  Не  бойся,  тебя  не
съедят, самое большее - укусят.
   А Хегленд время от времени прерывал свои самовосхваления и, подхватывая
намеки Ретерера, прибавлял:
   - Нельзя всю жизнь таким оставаться. Так не бывает. Но в случае чего  -
мы за тебя постоим.
   Клайд, нервничая, наконец оборвал с досадой:
   -  Да  отстаньте  вы!  Хватит  насмехаться!  Для  чего  это  вам  нужно
хвалиться, что вы знаете больше меня?
   Ретерер подмигнул Хегленду, чтобы тот оставил Клайда  в  покое,  а  сам
шепнул:
   - Не сердись, старина, все в порядке. Мы просто пошутили малость, ты  ж
понимаешь!
   И Клайд, которому очень нравился Ретерер, быстро смягчился  и  пожалел,
что так глупо себя выдал.
   Наконец  около  одиннадцати  часов,  когда  уже  вдоволь  наговорились,
наелись и напились, вся компания под предводительством Хегленда  вышла  из
ресторана. Бесстыдные и темные намерения не заставили их призадуматься, не
вызвали в них стремления к умственному и нравственному самоисследованию  и
самобичеванию, - напротив, они так весело смеялись и  болтали,  словно  их
ожидала просто милая забава. С изумлением и отвращением слушал Клайд,  как
они  вспоминали  свои  прежние  похождения.  По-видимому,  всех   особенно
забавлял случай в притоне под названием "Дом  Беттины",  где  они  однажды
побывали. Их привел туда один бесшабашный малый по прозвищу  Малыш  Джонс,
служащий из другого отеля.  Этот  Малыш  и  еще  один  паренек,  по  имени
Бирмингэм, вместе с Хеглендом, который отчаянно  напился,  позволили  себе
такие выходки, что их чуть не арестовали. Клайд слушал и с  трудом  верил,
что эти мальчики, внешне такие порядочные и  опрятные,  могли  проделывать
подобные вещи: выходки были так грубы и  отвратительны,  что  Клайда  даже
немного затошнило.
   - А помните, как девчонка  со  второго  этажа  окатила  меня  водой  из
кувшина, когда я выходил! - громко хохотал Хегленд.
   - А тот толстяк во втором этаже! Как он  подошел  к  двери  посмотреть,
помните? - смеялся Кинселла. - Он наверняка решил, что тут пожар или бунт!
   - А ты с той маленькой толстушкой Пигги!  Помнишь,  Ретерер?  -  визжал
Шил, захлебываясь от хохота и еле выговаривая слова.
   - У него даже ноги подкашивались, так было тяжело! - вопил Хегленд. - А
как они оба под конец скатились с лестницы!
   - Это все ты был виноват, Хегленд! - крикнул Хигби. -  Если  бы  ты  не
затеял эту историю с поркой, нас бы не выставили.
   - Говорю вам, я был пьян, - возражал Ретерер. - У  них  там  дьявольски
крепкое виски.
   - А тот длинный  тощий  техасец  с  большими  усами?  Помните,  как  он
хохотал? - прибавил Кинселла. - Он  не  хотел  никому  помогать,  кто  был
против нас. Помните?
   - Еще чудо, что нас всех не выкинули на улицу и  не  арестовали.  Ну  и