ула. В озере Большой Выпи. Она  поехала
за город в четверг, понимаете? Слышите, в четверг.  Она  утонула  в  озере
Большой Выпи в четверг, катаясь на лодке. Лодка перевернулась.
   Горе Тайтуса, его полные отчаяния слова и жесты взволновали  прокурора,
и он не мог с должным спокойствием объяснить, каким образом все  произошло
(если даже предположить, что это  был  несчастный  случай).  Услышав,  что
Роберта умерла, потрясенный Олден едва не лишился рассудка. Выкрикнув свои
первые вопросы, он начал  глухо  стонать,  будто  раненый  зверь,  ему  не
хватало дыхания. Он  согнулся,  скорчился,  как  от  сильной  боли,  потом
всплеснул руками и сжал ладонями виски.
   - Моя Роберта умерла! Моя дочь! Нет, нет! Роберта! О, господи! Утонула!
Не может этого быть! Мать говорила о ней  только  час  назад.  Она  умрет,
когда услышит. И меня это  убьет.  Да,  убьет.  Моя  бедная,  моя  дорогая
девочка! Детка моя! Я не вынесу этого, господин прокурор!
   И он тяжело и устало оперся на Мейсона, который, как мог, старался  его
поддержать. Через минуту старик оглянулся на  дом  и  посмотрел  на  дверь
недоуменным, блуждающим взглядом помешанного.
   - Кто скажет ей? - спросил он. - Кто решится ей сказать?
   - Послушайте, мистер Олден, - убеждал Мейсон, - ради вас самих  и  ради
вашей жены прошу вас: успокойтесь и помогите мне разобраться в этом  деле,
помогите трезво и тщательно, как будто речь идет не о вашей дочери. Я  вам
еще далеко не все рассказал. Но  вы  должны  успокоиться.  Дайте  мне  все
объяснить. Это ужасно, и я от всей души вам сочувствую. Я  знаю,  как  вам
тяжело. Но тут есть ужасные  и  тягостные  обстоятельства,  о  которых  вы
должны узнать. Выслушайте же меня! Выслушайте!
   И тут,  продолжая  держать  Тайтуса  под  руку,  Мейсон  так  быстро  и
убедительно,  как  только  мог,  сообщил  различные  факты  и  подозрения,
связанные со смертью Роберты, потом дал ему  прочитать  ее  письмо  и  под
конец воскликнул:
   - Здесь преступление! Преступление,  мистер  Олден!  Так  мы  думаем  в
Бриджбурге, - по крайней мере мы этого опасаемся, - несомненное  убийство,
мистер Олден, если можно употребить такое жестокое, холодное слово.
   Он  помолчал,  а  Олден,  потрясенный   упоминанием   о   преступлении,
неподвижно смотрел на него, словно не вполне понимая, что ему говорят.
   - Как я ни уважаю ваши чувства, - снова заговорил Мейсон, - однако, как
главный представитель закона в моем округе, я счел своим  долгом  приехать
сегодня сюда, чтобы узнать, что известно вам об этом Клифорде Голдене, или
Карле Грэхеме, или о ком бы то ни  было,  кто  завлек  вашу  дочь  на  это
безлюдное  озеро.  Я  понимаю,  мистер  Олден,   вы   сейчас   испытываете
жесточайшие страдания. И все же я утверждаю, что ваш долг - и  это  должно
быть и вашим желанием - всеми силами помочь мне распутать это дело. Данное
письмо показывает, что ваша жена, во всяком случае, знает кое-что об  этом
субъекте, знает хотя бы его имя.
   И он многозначительно постучал пальцем по письму.
   Как только Олден понял, что его дочь, видимо, стала жертвой злодейского
насилия, к чувству горькой утраты примешался какой-то  звериный  инстинкт,
смешанный с любопытством, гневом и страстью прирожденного охотника, -  все
это помогло ему овладеть собой, и теперь он молча  и  мрачно  слушал,  что
говорил прокурор. Его дочь не просто  утонула  -  она  убита,  и  убил  ее
какой-то молодой человек, за которого, как видно из письма, она собиралась
выйти замуж! И он, ее отец,  даже  не  подозревал  о  существовании  этого
человека! Странно, что жена знала, а он - нет. И Роберта не хотела,  чтобы
он знал.
   И  тотчас  у  него  возникла  мысль,   порожденная   его   религиозными
верованиями, условностями и обычным для деревенского жителя подозрительным
отношением к городу и ко всей  городской  запутанной  и  безбожной  жизни:
наверно, какой-нибудь молодой богатый горожанин, соблазнитель и  обманщик,
с которым Роберта встретилась в Ликурге, обольстил ее, обещая жениться,  а
потом, конечно, не пожелал сдержать слово. И  в  нем  мгновенно  вспыхнуло
жестокое, неукротимое желание отомстить  тому,  кто  мог  пойти  на  такое
гнусное преступление против его дочери. Негодяй! Насильник! Убийца!
   И он и  жена  думали,  что  в  Ликурге  Роберта  спокойно,  серьезно  и
счастливо идет своим трудным и честным путем,  работает,  чтобы  содержать
себя и помогать им, старикам. А между тем с четверга до утра пятницы  тело
ее  лежало  на  дне  озера.  А  они  спали  на  мягкой  постели,   ходили,
разговаривали, не подозревая о ее страшной судьбе. И теперь ее тело где-то
в чужой комнате или, может быть,  в  морге,  и  родные,  любящие  руки  не
позаботились о нем, и завтра равнодушные, холодные чиновники отвезут его в
Бриджбург.
   - Если есть бог, - в волнении воскликнул Олден, - он не допустит, чтобы
такой негодяй остался безнаказанным! Нет, не допустит!.. "Увижу я  еще,  -
вдруг процитировал он,  -  детей  праведника  покинутыми  и  потомков  его
просящими хлеба". И внезапно, охваченный жгучей  жаждой  деятельности,  он
прибавил: - Теперь я должен все рассказать жене. Да, да, сейчас  же!  Нет,
вы подождите здесь. Сначала я скажу ей  все  наедине.  Я  сейчас  вернусь.
Сейчас. Подождите меня здесь. Я знаю, это ее убьет. Но  она  должна  знать
все. Может быть, она скажет нам, кто он, тогда мы поймаем его, пока он  не
удрал подальше... Бедная моя дочка! Бедная маленькая Роберта!  Моя  милая,
добрая, честная девочка!
   И так, бессвязно бормоча, со страдальческим, почти  безумным  лицом  он
повернулся и, угловатый  и  нескладный,  походкой  автомата  направился  к
пристройке, которая служила  кухней:  там,  как  он  знал,  жена  готовила
какие-то особенные блюда к завтрашнему - воскресному - обеду. Но на пороге
он остановился, у него не хватило  мужества  идти  дальше.  Он  был  живым
воплощением  трагической  беспомощности  человека   перед   безжалостными,
непостижимыми и равнодушными силами жизни.
   Миссис Олден  обернулась  и,  увидев  его  искаженное  лицо,  бессильно
опустила руки; его предвещавший недоброе взгляд разом  согнал  с  ее  лица
усталое, но мирное и простодушное спокойствие.
   - Тайтус, ради бога! Что случилось?
   Воздетые  к  небу  руки,   полуоткрытый   рот,   жуткие,   невольно   и
неестественно сузившиеся и снова широко  раскрывшиеся  глаза  и,  наконец,
одно слово:
   - Роберта!
   - Что с ней? Что с ней, Тайтус? Что с ней?
   Молчание. Снова нервные подергивания рта, глаз, рук... И потом:
   - Умерла! Она... она утонула! - И  он  без  сил  опустился  на  скамью,
стоявшую тут же, у двери.
   Секунду-другую миссис Олден смотрела на него, не понимая, потом  поняла
и, не вымолвив ни слова, тяжело рухнула на пол. А Тайтус смотрел на нее  и
кивал, словно говоря: "Вот, вот. Только  так  и  могло  быть.  Вот  она  и
избавилась  от  этого  ужаса".  Он  медленно  встал,  подошел  к  жене  и,
опустившись на колени, попытался приподнять  ее.  Потом  так  же  медленно
поднялся, вышел из кухни и,  обойдя  дом,  направился  к  полуразрушенному
крыльцу, где сидел Орвил Мейсон, глядя на заходящее солнце и раздумывая  о
том, какое горе поведал этот жалкий, неудачливый фермер  своей  жене.  Ему
даже захотелось на минуту, чтобы все было по-иному, чтобы этого дела, хоть
оно и выгодно ему, Мейсону, вовсе не существовало.
   Но при виде похожей на скелет фигуры  фермера  он  вскочил  и,  обогнав
Олдена, поспешил к пристройке. Увидев на полу безмолвную и  бесчувственную
миссис Олден, почти такую же маленькую и хрупкую, как и ее дочь, он поднял
ее своими сильными руками, пронес через столовую в большую общую комнату и
положил здесь на расшатанную кушетку. Потом нащупал ее пульс и бросился за
водой. При этом он огляделся по сторонам, нет ли поблизости сына,  дочери,
соседки, кого-нибудь, но никого не увидел и, поспешно вернувшись к  миссис
Олден, слегка обрызгал водой ее лицо и руки.
   - Есть тут где-нибудь доктор? - обратился он к Тайтусу, которого застал
стоящим на коленях подле жены.
   - В Бильце есть... доктор Крейн.
   - А у вас или у кого-нибудь по соседству есть телефон?
   - У мистера Уилкокса. - Тайтус  махнул  рукой  по  направлению  к  дому
Уилкокса, телефоном которого лишь недавно пользовалась Роберта.
   - Присмотрите за ней. Я сейчас вернусь.
   Мейсон бросился к телефону, чтобы вызвать  Крейна  или  любого  другого
врача, и почти сейчас же вернулся вместе с миссис Уилкокс и ее дочерью.  А
затем - нескончаемое ожидание, пока не явились соседи и,  наконец,  доктор
Крейн; с последним Мейсон посовещался о том, можно  ли  будет  сегодня  же
поговорить с миссис Олден о важном и секретном деле, которое  привело  его
сюда.  И  доктор  Крейн,  на  которого   произвели   большое   впечатление
внушительные,  официальные  манеры  мистера  Мейсона,  признал,  что  это,
пожалуй, будет для нее даже лучше.
   С помощью лекарств, а также  сочувственных  уговоров  и  соболезнований
миссис  Олден  привели  в  чувство,  и,   все   вновь   подбадриваемая   и
успокаиваемая, она смогла наконец выслушать обстоятельства дела, а потом и
ответить на вопросы Мейсона о загадочной личности, упоминавшейся в  письме
Роберты. Она припомнила, что Роберта  говорила  лишь  об  одном  человеке,
который оказывал ей особое внимание, да и говорила-то о нем только раз,  в
минувшее рождество. Это был Клайд Грифитс, племянник богатого  ликургского
фабриканта Сэмюэла  Грифитса,  заведующий  тем  отделением,  где  работала
Роберта.
   Но это, разумеется, отнюдь  не  означало,  как  сразу  почувствовали  и
Мейсон и Олден, что племянник такого важного лица  может  быть  обвинен  в
убийстве Роберты. Богатство! Положение в обществе! Понятно, Мейсон склонен
был поразмыслить и помедлить, прежде чем  выступить  с  таким  обвинением.
Слишком огромная была, на его взгляд,  разница  в  общественном  положении
этого человека и утонувшей девушки. А все же могло быть и так. Почему нет?
Пожалуй, юноша, занимающий такое положение, скорее, чем  кто-либо  другой,
способен мимоходом завести тайный роман с такой девушкой, как  Роберта,  -
ведь Хейт говорил, что она очень хорошенькая. Она работала на фабрике  его
дяди и была бедна. И к тому же, как сообщил  Фред  Хейт,  кто  бы  ни  был
человек, с которым была эта девушка в час своей смерти,  она  решилась  на
сожительство с ним до  брака.  Разве  это  не  характерно?  Именно  так  и
поступают богатые и развращенные молодые люди с бедными девушками.  Мейсон
в юности перенес  немало  ударов  и  обид,  сталкиваясь  с  преуспевающими
счастливцами, и  эта  мысль  показалась  ему  очень  убедительной.  Подлые
богачи! Бездушные богачи! А мать и отец, конечно,  непоколебимо  верили  в
невинность и добродетель дочери.
   Из дальнейших расспросов выяснилось, что миссис Олден никогда не видела
этого молодого человека, но и никогда не слыхала о ком-либо другом. Она  и
ее муж могли дополнительно сообщить только, что  в  последний  раз,  когда
Роберта приезжала на месяц домой, она чувствовала себя не совсем здоровой,
ходила вялая и часто ложилась отдыхать. И еще что она все  писала  письма,
которые отдавала почтальону или сама опускала в ящик внизу на перекрестке.
Отец и мать не знали, кому были адресованы эти письма, но  Мейсон  тут  же
сообразил, что почтальон, вероятно, это знает. Далее,  за  месяц,  который
Роберта провела дома, она сшила себе несколько платьев - кажется,  четыре.
А в последнее время ее несколько раз вызывал к  телефону  какой-то  мистер
Бейкер, - это Тайтус слышал от Уилкокса. Уезжая, она взяла с собой  только
те вещи, с которыми приехала: небольшой сундучок и чемодан.  Сундучок  она
сама сдала на станции в багаж, но Тайтус не мог сказать, отправила она его
в Ликург или еще куда-нибудь.
   Мейсон обдумывал весьма важное, на его взгляд, сообщение о  Бейкере,  и
тут ему вдруг пришло в голову: "Клифорд  Голден  -  Карл  Грэхем  -  Клайд
Грифитс!" Одни и те же инициалы и сходное звучание этих имен поразили его.
Поистине странное совпадение, если только этот самый Клайд  Грифитс  никак
не замешан в преступлении! И ему  уже  не  терпелось  найти  почтальона  и
допросить его.
   Но Тайтус Олден нужен был не только  как  свидетель,  который  опознает
тело Роберты и установит, что именно  ей  принадлежали  вещи  в  чемодане,
оставленном на  станции  Ружейной,  -  он  мог  также  убедить  почтальона
говорить начистоту, и потому Мейсон попросил старика одеться и  поехать  с
ним, уверяя, что завтра же отпустит его домой.
   Предупредив миссис Олден, чтобы она никому ничего не  говорила,  Мейсон
отправился на почту допрашивать почтальона.
   Почтальон был разыскан и допрошен в присутствии Олдена,  который  стоял
около прокурора, похожий на  гальванизированный  труп.  Роберта  за  время
последнего пребывания здесь передала ему несколько писем -  двенадцать,  а
то и пятнадцать, - сообщил почтальон и вспомнил даже,  что  все  они  были
адресованы в Ликург, какому-то... как его?.. да, верно,  Клайду  Грифитсу,
до востребования. Мейсон немедленно отправился с  почтальоном  к  местному
нотариусу, который по всем правилам закона запротоколировал эти показания.
Потом прокурор позвонил к себе в канцелярию и, узнав, что тело Роберты уже
доставлено в Бриджбург, поспешил туда  со  всей  скоростью,  какую  только
можно было развить на  его  машине.  В  десять  часов  вечера  в  приемной
"Похоронного бюро братьев Луц" вокруг утопленницы собрались Бэртон Бэрлей,
Хейт, Эрл Ньюком. Тайтус, едва не теряя рассудок, смотрел в лицо дочери. И
тут  Мейсон   получил   возможность,   во-первых,   убедиться,   что   это
действительно Роберта Олден, и, во-вторых, решить для себя  вопрос;  можно
ли считать ее девушкой из тех, которые с легкостью идут  на  недозволенную
связь, на какую указывала запись в гостинице на Луговом озере. Нет,  решил
он, она не такая. Здесь  налицо  хитрый  и  злой  умысел  -  совращение  и
убийство! Ах, негодяй! И до сих пор  не  пойман!  Политическая  значимость
этого дела отошла в представлении Мейсона на задний  план,  уступив  место
гневу и ненависти ко всем богачам.
   Но эти минуты возле покойницы и вид Тайтуса Олдена,  который,  упав  на
колени перед дочерью, страстно прижимал к губам ее маленькие ледяные  руки
и  неотрывно,  лихорадочным,  протестующим  взглядом  всматривался  в   ее
восковое  лицо,  обрамленное  длинными   каштановыми   волосами,   -   все
предвещало, что едва ли общество формально и  беспристрастно  отнесется  к
этому делу. Глаза всех присутствующих были полны слез.
   И тут Тайтус Олден усилил драматизм этой сцены. В то время  как  братья
Луц, трое их приятелей - владельцы автомобильной мастерской по  соседству,
- Эверет  Бикер,  представитель  газеты  "Республиканец",  и  Сэм  Тэксон,
редактор газеты "Демократ", стоя в  дверях,  через  голову  друг  друга  с
почтительным страхом заглядывали в комнату, он вдруг  вскочил  и  неистово
кинулся к Мейсону с криком:
   - Найдите негодяя, который в этом виноват,  господин  прокурор!  Пускай
его заставят страдать, как страдала моя добрая, чистая девочка. Ее  убили,
вот что! Только убийца мог вот так завезти девушку на озеро и так  ударить
- он ее ударил, это всякому ясно!  -  И  Тайтус  указал  на  лицо  мертвой
дочери. - У меня нет денег, чтобы судиться с таким  негодяем,  но  я  буду
работать... Я продам ферму...
   Голос его оборвался. Он снова повернулся к Роберте и едва  не  упал.  И
тогда Орвил  Мейсон,  которому  передался  скорбный  и  мстительный  порыв
несчастного отца, выступил вперед и воскликнул:
   - Пойдемте отсюда, мистер Олден. Мы знаем теперь, что  это  ваша  дочь.
Призываю всех  вас,  джентльмены,  в  свидетели:  тело  опознано.  И  если
подтвердится предположение, что ваша бедная девочка убита, мистер Олден, я
как прокурор торжественно обещаю вам не пожалеть ни времени, ни денег,  ни
сил, чтобы выследить этого негодяя и отдать его в  руки  властей.  И  если
правосудие в округе Катараки стоит на высоте - а я в этом  убежден,  -  вы
можете положиться на любой состав присяжных, который будет подобран  нашим
здешним судом. И вам не придется продавать вашу ферму!
   Искреннее, хотя и внезапное волнение, а также  присутствие  потрясенных
слушателей привело к тому, что ораторский талант мистера Мейсона проявился
во всей своей силе и великолепии.
   И один из братьев Луц - Эд,  исполнитель  всех  дел  похоронного  бюро,
связанных со случаями внезапной и  насильственной  смерти,  -  в  волнении
заявил:
   - Верно, Орвил! Вот такой прокурор, нам и нужен.
   А Эверет Бикер закричал:
   - Действуйте, мистер Мейсон! Мы вас поддержим все как один, когда  надо
будет.
   Фред Хейт и  его  помощник,  взволнованные  драматическим  выступлением
Мейсона и его чрезвычайно  живописным,  даже  героическим  видом,  подошли
ближе. Хейт взял друга за руку, а Эрл воскликнул:
   - Желаю успеха, мистер  Мейсон!  Мы  все  сделаем,  что  можем,  будьте
уверены. И не забудьте про чемодан, который она оставила на Ружейной. Он у
вас в канцелярии. Я передал его Бэртону два часа назад.
   - Да, верно. Я чуть  не  забыл  о  нем,  -  сказал  Мейсон  спокойно  и
деловито. Недавний порыв красноречия  и  чувствительности  прошел.  Теперь
Мейсон находился под впечатлением необычайных похвал: никогда еще  за  все
годы своей деятельности не переживал он ничего подобного.



5

   В сопровождении Олдена и должностных лиц Мейсон шел в свою  канцелярию,
спрашивая себя, чем могло быть вызвано это гнусное преступление. В  юности
ему  очень  не  хватало  женской  близости,  и  потому  у  него  развилась
склонность к такого рода  размышлениям.  Он  думал  о  красоте  и  обаянии
Роберты и, с другой стороны,  о  ее  бедности  и  строгом  нравственном  и
религиозном воспитании и пришел к убеждению,  что,  судя  по  всему,  этот
молодой человек или  мальчишка  соблазнил  ее,  а  потом,  когда  она  ему
надоела,  выбрал  такой  способ,  чтобы  отделаться  от  нее,  -   мнимую,
предательскую "свадебную поездку" на  озеро.  И  тут  Мейсон  почувствовал
безмерную личную ненависть  к  этому  человеку.  Подлые  богачи!  Праздные
богачи! Порочные и злые бездельники! И молодой Клайд Грифитс  -  достойный
представитель этой породы! Только бы его поймать!
   И  в  то  же  время  он  вдруг  подумал,   что,   судя   по   некоторым
обстоятельствам (девушка явно была в сожительстве с этим  человеком),  она
могла быть беременна. Этой догадки было достаточно, чтобы возбудить в  нем
не  только  специфическое  любопытство  ко   всем   подробностям   романа,
приведшего к такому концу, но и нетерпеливое желание проверить,  насколько
справедливы  его  подозрения.  И  Мейсон  стал  думать,  что  нужно  найти
подходящего врача для вскрытия - если не в Бриджбурге, то в  Утике  или  в
Олбани, - а также сообщить об этом подозрении Хейту и, наконец, определить
характер ударов, оставивших следы на лице Роберты.
   Но прежде всего надо было осмотреть чемодан и  его  содержимое,  и  тут
Мейсону посчастливилось найти  новую,  крайне  важную  улику.  Ибо,  кроме
платьев и шляп Роберты, белья, пары красных шелковых подвязок (они  так  и
лежали в коробочке, в которой были куплены у  Броунстайна  в  Ликурге),  в
чемодане оказался еще и туалетный прибор - рождественский подарок  Клайда.
И в уголке футляра, в  складку  серой  шелковой  подкладки  была  засунута
маленькая, простенькая  белая  карточка  с  надписью:  "Берте  от  Клайда.
Поздравляю с рождеством!" Но  фамилии  не  было.  А  почерк  -  торопливые
каракули, потому что, когда Клайд писал это,  он  стремился  отнюдь  не  к
Роберте.
   Это поразило Мейсона: как же  убийца  не  знал,  что  туалетный  прибор
вместе с карточкой лежит в чемодане? А если  знал  и  не  вынул  карточки,
тогда возможно ли, чтобы этот самый Клайд был  убийцей?  Мог  ли  человек,
задумавший убийство, упустить из  виду  такую  карточку,  надписанную  его
собственной рукой? Что это