ночка была! - вспоминал Ретерер.
   Все эти разоблачения  ошеломили  Клайда.  "Порка"!  Это  могло  значить
только одно!
   И они воображают, что он примет участие в чем-либо подобном?  Этого  не
будет. Он не такой. Что подумали бы его мать и отец, если б  услышали  все
эти ужасные истории... И все-таки...
   Болтая, они подошли  к  какому-то  дому  на  темной  широкой  улице;  у
тротуаров, вдоль всего квартала и даже дальше,  стояла  вереница  кэбов  и
автомобилей. Неподалеку  на  углу  остановились,  разговаривая,  несколько
молодых людей. На другой  стороне  -  еще  мужчины.  А  через  полквартала
компания Клайда прошла мимо двух мирно  беседовавших  полисменов.  И  хотя
нигде, ни  в  одном  окне  не  было  света,  но,  как  ни  странно,  всюду
чувствовалась яркая, кипучая жизнь. Она ощущалась даже в темноте улицы. То
и дело раздавались гудки мчащихся мимо такси,  прокатили  две  старомодные
закрытые кареты со спущенными занавесками. И двери  то  хлопали,  то  тихо
открывались  и  закрывались.  И  тогда  из  домов  вырывался  яркий  свет,
прорезывал мглу улицы и снова исчезал. А над головой сияли звезды.
   Наконец, не говоря ни слова, Хегленд  в  сопровождении  Хигби  и  Шила,
поднялся по лестнице и позвонил. Почти  мгновенно  дверь  открыла  молодая
негритянка в красном платье.
   - Добрый вечер! Заходите, пожалуйста, - приветливо  пригласила  она,  и
все шестеро прошли  за  тяжелые  бархатные  драпри,  отделявшие  маленькую
переднюю от остальных комнат.
   Клайд очутился в ярко  освещенной  и  довольно  безвкусно  обставленной
гостиной;  на  стенах  висели  картины  в  золоченых  рамах,  изображавшие
обнаженных и полуобнаженных женщин, и  огромные  зеркала.  На  полу  лежал
толстый ярко-красный ковер; по всей  комнате  было  расставлено  множество
золоченых стульев, в глубине на фоне ярко-красных портьер - пианино,  тоже
золоченое. Но ни гостей, ни обитательниц дома здесь  не  было,  -  никого,
кроме негритянки.
   - Присядьте, пожалуйста, - сказала  она.  -  Будьте  как  дома.  Сейчас
позову мадам.
   И она побежала по лестнице налево, крича:
   - Мэри! Сэди! Каролина! В гостиной молодые джентльмены.
   В эту минуту из двери в  глубине  комнаты  вышла  высокая,  стройная  и
бледная женщина лет тридцати восьми или сорока - очень прямая, изящная  и,
видимо, очень властная и умная, в полупрозрачном и все же скромном платье.
   - А, здравствуйте,  Оскар!  -  заговорила  она  со  слабой,  ободряющей
улыбкой. - И Пол тут? И вы,  Дэвис?  Пожалуйста,  располагайтесь  все  как
дома. Фанни сейчас придет. Она принесет вам  чего-нибудь  выпить.  У  меня
теперь новый тапер - негр из Сент-Джо. Хотите послушать? Прекрасно играет!
   И она позвала:
   - Сэм!
   В это время по боковой лестнице в глубине зала сбежали девять  девушек,
разных по возрасту и по внешности, но,  по-видимому,  не  старше  двадцати
четырех - двадцати пяти лет, -  все  в  таких  нарядах,  каких  Клайд  еще
никогда ни на одной женщине не видал. Они смеялись и болтали,  как  видно,
очень  довольные  собой,  и  ничуть  не  стыдились  своей  внешности,  так
поразившей Клайда; между тем  их  одеяния  были  необычны:  от  легчайшего
неглиже, пригодного разве что для будуара, до несколько более  пристойного
как будто, но не менее откровенного бального туалета. И какие разные  были
эти девушки:  худые  и  толстые,  среднего  роста,  высокие  и  маленькие,
брюнетки, блондинки и рыжие. И все они казались очень юными, и все ласково
и восторженно улыбались гостям.
   - Здравствуй, милый! Как дела? Потанцуем?
   Или:
   - Хочешь чего-нибудь выпить?



10

   Клайду, которого воспитывали в большой строгости, прививая ему понятия,
не допускавшие посещения подобных мест, то, что он увидел, должно было  бы
показаться отвратительным. Однако от природы он был  таким  чувственным  и
романтичным и в нем так настойчиво звучал давно  подавляемый  голос  пола,
что теперь он был не возмущен, а, наоборот, очарован. Его занимала  сейчас
телесная пышность почти всех этих фигур, хотя бы ими и  управлял  тупой  и
лишенный  романтики  ум.  В  конце  концов  здесь  все  же  была  красота:
бесстыдная, чисто плотская,  обнаженная  и  доступная.  И  не  нужно  было
преодолевать  какие-то  настроения,  нарушать  какие-то   запреты,   чтобы
сблизиться с любой  из  этих  девушек...  Одна  из  них,  очень  миленькая
брюнетка, одетая в черное с красным и с красной лентой на  лбу,  держалась
запросто с Хигби и уже танцевала с ним  в  глубине  комнаты  под  джазовый
мотив, который кто-то бестолково барабанил на пианино.
   И Ретерер, к удивлению Клайда, уже сидел в позолоченном  кресле,  а  на
коленях у него полулежала высокая  девица  с  очень  светлыми  волосами  и
голубыми глазами. Она курила папиросу и притопывала золочеными  туфельками
в такт мотиву. Поразительное, сказочное зрелище - казалось Клайду! А перед
Хеглендом стояла, подбоченясь и расставив ноги, пухлая, миловидная  девица
немецкого или скандинавского типа. И  Клайд  слышал,  как  она  спрашивала
высоким пискливым голосом: "Поухаживаешь за мной сегодня?" Но на Хегленда,
по-видимому, не очень действовали эти заигрывания: он  равнодушно  покачал
головой, и девушка отошла к Кинселле.
   Пока Клайд глядел  и  размышлял,  хорошенькая  блондинка  лет  двадцати
четырех - ему она показалась моложе - придвинула стул и села рядом с ним.
   - Вы не танцуете? - спросила она.
   Клайд нервно покачал головой.
   - Хотите, научу?
   - У меня все равно не получится.
   - Да это же совсем нетрудно! Пошли!
   Но Клайд решительно отказался, хотя ее любезность была ему приятна.
   - Ну, может, выпьете? - предложила она тогда.
   - Непременно, - любезно согласился он.
   Девица сделала знак негритянке, и  через  минуту  перед  ними  оказался
столик, а на нем бутылка виски и содовая. Клайд едва не онемел от  испуга.
У него в кармане всего сорок долларов, а он слышал от  других,  что  здесь
каждый бокал стоит не меньше двух долларов. Подумать только, что он тратит
такие деньги! И угощает  такую  женщину!  А  дома  у  него  мать,  сестра,
братишка, и они едва сводят концы с концами... И все  же  он  заказывал  и
платил, чувствуя, что он ужасно, невозможно  расточителен,  прямо  устроил
какую-то оргию... Но раз уж он здесь, надо держаться до конца.
   Притом Клайд заметил, что девушка и в самом деле  хорошенькая.  На  ней
было вечернее платье из голубого бархата, туфли и чулки того же  цвета,  в
ушах голубые серьги. Открытые плечи, шея и  руки  были  полные  и  нежные.
Особенно смущали Клайда глубокий вырез ее платья  -  он  едва  осмеливался
смотреть в ту сторону - и ее накрашенные щеки и губы -  вернейшие  приметы
продажной женщины. Однако она не казалась слишком навязчивой, наоборот,  -
держалась очень просто и с  интересом  смотрела  в  его  глубокие,  темные
глаза, полные тревоги.
   - Вы тоже работаете в "Грин-Дэвидсон"? - спросила она.
   - Да, - ответил Клайд, всячески стараясь показать, что все это для него
не ново и что он уже не раз бывал в таких местах, в такой же обстановке. -
А откуда вы знаете?
   - Я знаю Оскара Хегленда. Он здесь бывает. Он ваш Друг?
   - Да. То есть мы вместе работаем в отеле.
   - Но вы раньше здесь не бывали?
   - Нет, - быстро ответил Клайд и тут же мысленно  спросил  себя,  откуда
она знает, что он не был здесь раньше.
   - Я так и думала. Я уже видела почти всех остальных, а вас ни  разу  не
видала. Вы недавно в отеле, правда?
   - Да, - сказал Клайд не без досады. Он  поминутно  то  морщил  лоб,  то
супил брови в непроизвольной гримасе: это бывало с ним  всегда,  когда  он
нервничал или глубоко задумывался. - Ну и что же?
   - Да ничего. Просто я сразу догадалась. Вы не  похожи  на  них,  совсем
другой.
   Она улыбнулась странно и ласково. Клайд не понял  ни  этой  улыбки,  ни
настроения девушки.
   - Чем же я другой? - хмуро и сердито спросил он, отпивая из бокала.
   - Одно я знаю наверняка, - продолжала она, не обратив внимания  на  его
вопрос, - вы не очень-то любите таких девушек, как я. Правда?
   - Нет, почему же... - сказал он уклончиво.
   - Нет, не любите. Я вижу. Но вы мне все равно нравитесь.  Мне  нравятся
ваши глаза. Вы не такой, как все эти ребята, - благороднее, добрее.  Я  уж
вижу, что вы другой.
   - Ну, не знаю, - ответил Клайд, очень довольный и польщенный.
   Он все продолжал морщить лоб. Возможно, эта девушка не такая уж плохая,
как он думал. Она умнее других, как-то утонченнее. И костюм у нее не такой
бесстыдный. И она не набросилась на него, как другие на  Хегленда,  Хигби,
Кинселлу и Ретерера. Теперь почти все его товарищи сидели на  стульях  или
диванах, держа на  коленях  девиц.  Перед  каждой  парой  стоял  столик  с
бутылкой виски.
   - Смотрите-ка, кто пьет виски! - крикнул  Кинселла  тем,  кто  еще  мог
обратить внимание на его слова, и указал глазами на Клайда.
   - Не надо меня бояться, - говорила  девушка,  в  то  время  как  Клайд,
испуганный и очарованный, смотрел на ее руки,  шею,  на  слишком  открытую
грудь. - Я не очень давно этим занимаюсь, и не была бы я здесь, да вот  не
везло мне в жизни. Мне бы хотелось жить дома с родными, но теперь они меня
не возьмут.
   Она с серьезным видом опустила глаза,  думая  главным  образом  о  том,
какой неопытный и глупый этот Клайд - совсем желторотый птенец. И еще  она
думала о деньгах, которые он  у  нее  на  глазах  вынимал  из  кармана,  -
изрядная пачка... И еще о том, что он и  правда  миленький:  не  то  чтобы
очень красивый или сильный, но славный.
   А Клайд в эту минуту думал об Эсте, о том, куда она уехала  и  где  она
теперь? Кто знает, что с ней? Что могло с ней произойти? Может быть,  и  с
этой девушкой случилось такое же несчастье, как с его сестрой? В нем росло
искреннее, хотя и  немного  презрительное  сочувствие,  и  он  смотрел  на
сидящую рядом девушку, словно желая сказать: "Бедняжка". Но сейчас  он  не
решался вымолвить ни слова, не решался ни о чем спросить.
   - Вот вы, молодые люди, приходите в  такие  дома,  как  наш,  и  всегда
думаете о нас очень плохо, я ведь знаю. А мы вовсе не такие скверные.
   Клайд все морщил лоб. Может быть, и  в  самом  деле  она  не  такая  уж
скверная? Она падшая  женщина,  конечно...  испорченная,  но  хорошенькая.
Время от времени он посматривал на остальных  девиц,  и  ни  одна  ему  не
нравилась так, как эта. И она находит, что он лучше других, благороднее, -
так она сказала. Комплимент попал в цель.
   Она наполнила бокал Клайда и заставила его выпить вместе с ней.
   Тем временем явились новые гости, и новые девушки вышли  из  загадочных
глубин дома им навстречу.
   Клайд заметил, что  Хегленд,  Ретерер,  Кинселла  и  Хигби  таинственно
скрылись  куда-то  по  задней  лестнице,  отделенной  от   зала   тяжелыми
портьерами. И когда  появились  новые  гости,  девушка  предложила  Клайду
перейти на диван в глубине комнаты, где было меньше света.
   Здесь она придвинулась к нему вплотную, погладила по руке  и,  наконец,
взяв его под руку и тесно прижимаясь, спросила, не хочет ли он посмотреть,
как мило обставлены комнаты во втором этаже.
   И Клайд, видя, что он остался здесь один из всей компании  и  никто  за
ним  не  наблюдает,  позволил  льнувшей  к  нему  девушке  увлечь  его  по
занавешенной лестнице наверх, в маленькую розово-голубую  комнату.  И  все
время он твердил себе, что делает преступный и опасный шаг и что это может
кончиться для него большой бедой. Вдруг он  схватит  какую-нибудь  ужасную
болезнь. Или девушка потребует с него больше, чем он может  заплатить.  Он
боялся девушки, себя, всего на свете...  безмерно  волновался  и  чуть  не
потерял дар речи, одолеваемый страхами и сомнениями. И все же он  шел,  и,
как только дверь закрылась за ним, эта  прекрасная,  грациозная  Венера  с
округлыми формами обернулась и обняла  его;  потом  спокойно  стала  перед
большим зеркалом, в котором он мог видеть ее всю, и начала раздеваться...



11

   Приключение это подействовало на Клайда так, как  оно  только  и  могло
подействовать на новичка, глубоко чуждого всему этому миру. Правда, острое
любопытство и непреодолимое желание привели его сюда и заставили поддаться
соблазну, но строгие моральные правила, которые  ему  издавна  внушали,  и
характерное  для  него  отвращение  ко  всему  грубому,  не   эстетичному,
заставляли его смотреть на все, что произошло, как на  нечто,  несомненно,
унизительное и греховное. Наверно, родители были правы, когда утверждали в
своих проповедях, что это низменно и постыдно.
   Все же это приключение и мир, в котором оно  произошло,  теперь,  когда
все было уже позади, приобретали в глазах Клайда какую-то грубую языческую
красоту, своеобразное вульгарное очарование. И пока  другие,  более  яркие
впечатления не заставили побледнеть это воспоминание,  Клайд  против  воли
возвращался к нему с большим интересом и даже удовольствием.
   К тому же он повторял себе, что теперь, зарабатывая так много денег, он
может ходить, куда угодно, и делать, что угодно. Ему незачем идти снова  в
тот дом, если не хочется, - он может найти другие места, возможно не такие
бесстыдные, более утонченные. Ему не хотелось бы идти опять вместе со всей
компанией. Лучше бы просто найти себе какую-нибудь девушку, вроде  тех,  с
которыми он видел Зиберлинга и  Дойла.  Таким  образом,  несмотря  на  все
тревожные мысли, мучившие Клайда в ту ночь, он  быстро  освоился  с  новым
источником удовольствия, если и не с обстановкой, в которой его познал. Он
должен, как Дойл, найти себе девушку нестрогих правил  и  тратить  на  нее
деньги. И Клайд с нетерпением ждал удобного случая, чтобы осуществить свои
планы.
   Интересам  и  желаниям  Клайда  в  это   время   вполне   отвечало   то
обстоятельство, что и Хегленд и Ретерер, хотя  втайне  и  чувствовали  его
превосходство, а может быть, именно поэтому, стали  относиться  к  нему  с
особенным вниманием: ухаживали за ним, вовлекали его во все  свои  дела  и
развлечения. Так, вскоре после того первого приключения Ретерер  пригласил
Клайда к себе, и Клайд с первого же взгляда понял, что семья Ретерера жила
совсем иначе, чем его собственная.
   У  Грифитсов  все  было  строго  и   степенно:   всегда   чувствовалась
сосредоточенность  людей,  живущих  под  давлением  религиозных   догм   и
убеждений. В доме у Ретерера было как раз наоборот. Мать и сестра  его  не
чужды были известных если не религиозных, то моральных  убеждений,  однако
смотрели на жизнь довольно свободно, -  а  моралист,  пожалуй,  сказал  бы
"беспринципно".  Тут  никогда  и  речи  не  было  о   каких-либо   строгих
нравственных устоях, о твердой линии поведения. И  потому  Ретерер  и  его
сестра Луиза (она была на два года  моложе  его)  поступали  так,  как  им
нравилось, и не слишком задумывались  на  этот  счет.  Но  Луиза  обладала
достаточным  умом  и  характером,  чтобы  не  броситься  на  шею   первому
встречному.
   Любопытней  всего,  что  Клайд,  несмотря  на  некоторую  утонченность,
заставлявшую его смотреть косо на большую часть того,  что  его  окружало,
был пленен безыскусственностью и свободой открывавшейся перед  ним  жизни.
По крайней мере среди этих людей он  волен  был  поступать  так,  как  ему
доныне никогда еще не приходилось, и  мог  держаться  непринужденнее,  чем
когда-либо. Особенно приятно было ему, всегда нервному  и  неуверенному  в
обращении с девушками, что теперь он почти освободился от сомнений в своей
привлекательности. До сих пор, несмотря на свой недавний  первый  визит  в
храм любви, куда Хегленд  и  остальные  показали  ему  дорогу,  Клайд  был
убежден, что у него  нет  ни  ловкости,  ни  обаяния,  необходимых,  чтобы
нравиться девушкам. Стоило какой-нибудь девушке оказаться рядом  или  хотя
бы  направиться  в  его  сторону,  как  он  уже  чувствовал  себя   совсем
подавленным:  его  бросало  в  холод,  в  нервную  дрожь,  он   глупел   и
окончательно  терял  способность  разговаривать  или  шутить,  как  другие
молодые люди. Но теперь, бывая у Ретереров, он получил полную  возможность
испытать, сумеет ли он побороть свою застенчивость и нерешительность.
   В этом доме постоянно собирались друзья самого Ретерера  и  его  сестры
Луизы, более или менее одинаково смотревшие  на  жизнь.  Здесь  танцевали,
играли в карты, беззастенчиво флиртовали. До сих пор Клайд не  представлял
себе, что родители могут быть такими снисходительными или  равнодушными  в
вопросах поведения и нравственности, как миссис Ретерер. Он не представлял
себе, чтобы какая-либо мать могла одобрять  такие  свободные  товарищеские
отношения между юношами и девушками, какие существовали в доме Ретереров.
   Но  очень  скоро,  благодаря  дружеским   приглашениям   Ретерера,   он
почувствовал себя частью этой компании; на членов ее он смотрел  несколько
свысока за их распущенность, за не слишком правильную речь, но,  с  другой
стороны,  его  привлекала  их  непринужденность,   общительность,   уменье
веселиться. В этой компании он наконец-то может выбрать себе подругу, лишь
бы  хватило  смелости!  И  Клайд  вскоре  попытался  осуществить  это  при
поддержке Ретерера, его сестры и всех их знакомых; случай  представился  в
первое же его посещение Ретереров.
   Луиза Ретерер служила в мануфактурном магазине и часто опаздывала домой
к обеду. В этот день она не могла прийти раньше семи часов, и обед поэтому
отложили. Тем временем к Луизе зачем-то зашли две  ее  подруги  и,  застав
вместо нее Ретерера и Клайда,  расположились  как  дома,  заинтересованные
Клайдом и его новым костюмом. Но Клайд, одновременно и жаждавший  общества
девушек, и робевший перед ними, держался нервно и отчужденно,  а  подругам
Луизы показалось, что он высокомерен и  заносчив.  Обиженные,  они  решили
показать себя во всем блеске и вскружить ему голову  -  никак  не  меньше.
Клайду очень понравилась их грубоватая веселость, и его  быстро  очаровала
одна  из  них  -  Гортензия  Бригс,  хорошенькая  и  крайне  самоуверенная
брюнетка, которая, подобно Луизе, была всего лишь  простой  продавщицей  в
большом магазине. И все же Клайд сразу увидел, что она довольно  вульгарна
и грубовата и совсем не похожа на девушку, о какой он мечтал.
   - Как, она еще не пришла? -  воскликнула  Гортензия,  поздоровавшись  с
Ретерером и взглянув на Клайда, который стоял у окна и смотрел на улицу. -
Какая досада! Ну, мы чуточку подождем, если вы не возражаете.
   Эти слова сопровождались кокетливыми ужимками, ясно  говорившими:  "Кто
же будет возражать против нашего присутствия!"
   Она подошла к зеркалу, любуясь собой, и стала перед ним  охорашиваться.
А ее подруга, Грета Миллер, прибавила:
   - Конечно, подождем. Надеюсь, вас не  выгонят  до  ее  прихода.  Мы  не
обедать пришли. Мы думали, вы уже покончили с едой.
   - С чего это вы взяли, что  вас  отсюда  выгонят?  -  развязно  ответил
Ретерер. - Кто же вас отсюда выгонит,  раз  вам  тут  нравится?  Садитесь,
заведите граммофон, вообще делайте, что хотите.  Скоро  будем  обедать,  и
Луиза вот-вот явится.
   Познакомив девушек с Клайдом, он вернулся в столовую дочитывать газету.
А Клайд под их взглядами сразу почувствовал себя брошенным в утлой  шлюпке
на произвол судьбы среди неведомого моря.
   - Не говорите  мне  про  еду!  -  воскликнула  Грета  Миллер,  спокойно
разглядывая Клайда, как будто решая про себя, стоит  ли  он  внимания,  и,
решив, что стоит, пояснила: -  Сколько  нам  сегодня  придется  съесть:  и
мороженое, и пирог, и пирожные, и сандвичи. Мы как раз пришли предупредить
Луизу, чтобы она не очень наедалась. Знаешь, Том, Китти Кин справляет день
рожденья. У нее будет огромный пирог  и  много  всякой  всячины.  Ты  ведь
придешь туда потом, правда? - закончила она, подумав, что, может  быть,  с
Ретерером придет и Клайд.
   - Вряд ли, - спокойно ответил Ретерер. - Мы с  Клайдом  надумали  после
обеда пойти в театр.
   - Ну и глупо, - вставила Гортензия  Бриг