это  было
таким серьезным нарушением школьной дисциплины, что ему  пришлось  уложить
свои вещи и уехать. После этого он напрямик заявил отцу,  что  не  намерен
больше учиться.
   - Я хочу взяться за дело, - объявил он. - Классическое  образование  не
для меня. Возьми меня к себе в контору  -  и,  уж  будь  уверен,  я  сумею
справиться.
   Старик Арчибалд Кейн, неглупый, всецело поглощенный своим делом человек
с незапятнанной репутацией, был очень доволен  решительностью  сына  и  не
стал ему препятствовать.
   - Что же, иди в контору, - сказал он. - Пожалуй, там найдется для  тебя
подходящее занятие.
   Начав свою деловую карьеру в восемнадцать лет, Лестер  трудился  весьма
усердно, и  постепенно  отец  стал  такого  высокого  мнения  о  нем,  что
полагался на него почти как на самого  себя.  Когда  надо  было  составить
контракт, предпринять какой-либо  важный  шаг  или  послать  представителя
фирмы для заключения серьезной сделки, выбор всегда падал на Лестера. Отец
слепо верил ему, и он так умно и ловко, с таким увлечением  исполнял  свои
обязанности, что вера эта ни разу не была поколеблена.
   "Дело есть дело" - таково было любимое  изречение  Лестера,  и  уже  по
тому, как он произносил эти слова, можно было понять, что он за человек.
   Неукротимые силы кипели в нем, пламя, которое вновь и вновь прорывалось
наружу, хотя сам Лестер воображал, будто может  его  сдерживать.  У  него,
например, было пристрастие к вину, причем  он  был  глубоко  убежден,  что
знает меру. Он пил, но  совсем  немного,  как  он  полагал,  -  только  за
компанию, с друзьями и отнюдь не доходя  до  излишества.  Другая  слабость
коренилась в его чувственной натуре, но и тут он был убежден, что  он  сам
себе господин, да, он с легкостью заводит случайные связи с женщинами,  но
всегда знает, в чем кроется опасность. Если бы люди понимали, что подобные
связи по самой природе своей должны быть кратковременными, не возникало бы
такого множества неприятных осложнений. Наконец, Лестер  Кейн  тешил  себя
мыслью, что он овладел секретом истинного смысла жизни: все  дело  в  том,
чтобы принимать общественные условия  как  они  есть,  лишь  с  кое-какими
оговорками, и поступать так, как тебе самому удобнее. Не выходить из себя,
не поднимать много шуму из-за пустяков,  не  разводить  сантиментов;  быть
сильным и ни в чем не изменять себе - такова была его жизненная философия.
   Его интерес к Дженни сперва был чисто эгоистическим. Но  теперь,  когда
он заявил о  своих  мужских  правах,  и  она,  по  крайней  мере  отчасти,
покорилась, он начал понимать, что это не обыкновенная девушка, не игрушка
на час.
   В жизни иных мужчин наступает время, когда они бессознательно  начинают
оценивать женскую свежесть и  красоту,  не  столько  мечтая  об  идеальном
счастье, сколько с оглядкой на условности окружающей среды.
   "Неужели, - спрашивают они себя, раздумывая, не жениться ли, -  неужели
мне придется покориться общепринятой морали, соблюдать законы общества, по
доброй воле стать воздержанным и скромным, дать кому-то право  вмешиваться
во все мои дела - и все только потому, что я заключаю в  объятия  существо
столь же изменчивое, как я сам,  женщину,  чьи  желания  и  прихоти  будут
становиться все навязчивей и утомительней по мере того, как будет исчезать
ее красота и привлекательность?"
   Эти люди, опасаясь всевозможных случайностей,  какие  влечет  за  собою
законный брак, склонны  признать  преимущества  не  столь  обременительной
временной связи. Они стараются завладеть радостями жизни, не расплачиваясь
за них. Когда-нибудь потом,  думают  они,  можно  будет  установить  более
прочные и благопристойные отношения,  избежав  упреков  или  необходимости
коренным образом что-то исправлять и улаживать.
   Для Лестера Кейна пора юношеских увлечений миновала,  и  он  это  знал.
Наивные мечты и идеалы неискушенного юноши исчезли без следа. Ему хотелось
женской близости, но он все меньше  склонен  был  поступиться  ради  этого
своей свободой. Зачем надевать на себя кандалы, если можно  получить  все,
что хочешь, оставаясь вольной птицей. Конечно, надо найти женщину, которая
вполне подходила бы ему, и он считал, что нашел ее в  Дженни.  Все  в  ней
отвечало его желаниям и вкусам, он еще никогда не встречал такой  женщины.
Жениться На ней не только невозможно, но и не обязательно. Достаточно  ему
сказать: "Пойдем!" - и она должна повиноваться, такова ее судьба.
   Лестер спокойно, бесстрастно все  это  обдумал.  Он  прошел  по  убогой
улице, где жила Дженни, посмотрел на жалкий домишко, служивший ей  кровом.
Его тронуло, что она живет так честно  и  трудно,  в  такой  бедности.  Не
следует ли и ему поступить с нею великодушно,  справедливо  и  благородно?
Затем воспоминание о ее чудесной красоте нахлынуло на него и изменило  его
намерения. Нет, надо  постараться  завладеть  ею  -  сегодня,  сейчас  же,
немедленно. Вот в каком настроении он вернулся  в  дом  миссис  Брейсбридж
после прогулки по Лорри-стрит.



18

   А Дженни была охвачена безмерной тревогой, как человек,  перед  которым
нежданно встала трудная и сложная задача. Надо было подумать о ребенке, об
отце, о братьях и сестрах. Что  же  она  делает?  Неужели  снова  совершит
ошибку и вступит в порочную, беззаконную связь? Что сказать родным об этом
человеке? Конечно, он не женится на ней, если узнает о ее  прошлом.  Да  и
все равно не женится, он занимает такое высокое положение. И  все  же  она
слушала его. Как быть? Она раздумывала над этим до вечера и сначала хотела
бежать, но с ужасом вспомнила, что дала Кейну свой адрес. Потом она решила
собрать все свое мужество и отвергнуть его - сказать, что она не может, не
хочет иметь с  ним  дела.  Такое  решение  вопроса  казалось  ей  довольно
простым, пока Кейна не было рядом. Она поступит на другое место, где он не
сможет ее преследовать. Все казалось очень простым, когда  Дженни  вечером
одевалась, чтобы идти домой.
   Однако у ее энергичного поклонника были свои соображения на этот  счет.
Расставшись  с  Дженни,  он  все  точно  обдумал.  Он  решил   действовать
немедленно. Дженни может рассказать  все  родным  или  миссис  Брейсбридж,
может уехать из Кливленда. Надо узнать подробнее,  в  каких  условиях  она
живет, а для этого есть одно средство - поговорить с нею. Надо убедить  ее
уйти к нему. Она наверняка согласится. Она призналась, что он ей нравится.
Свойственная  ей  мягкость,  покорность,  которая  сразу  привлекла   его,
по-видимому, обещала легкую победу: стоит только захотеть - и он без труда
ее завоюет. И он решил попробовать, потому что его и в  самом  деле  очень
влекло к ней.
   В половине шестого он вернулся к  Брейсбриджам,  чтобы  посмотреть,  не
ушла ли Дженни. В шесть ему удалось тайком сказать ей:
   - Я провожу тебя домой. Подожди меня на ближайшем углу, хорошо?
   - Да, - ответила она, чувствуя, что не может не послушаться.
   Потом она сказала себе, что должна с ним поговорить, твердо  заявить  о
своем  решении  не  встречаться  с  ним   больше.   Так   почему   бы   не
воспользоваться случаем и не объясниться теперь же.
   В половине седьмого он под каким-то предлогом вышел из дому - вспомнил,
что у него деловое свидание, и в начале восьмого ждал  Дженни  в  закрытом
экипаже возле условленного места. Он  был  спокоен,  совершенно  уверен  в
успехе,  но  под  видимой  твердостью   и   уравновешенностью   скрывалось
необычайное волнение, словно он вдыхал какой-то чудесный  аромат,  нежный,
сладостный и чарующий.
   В начале девятого он увидел Дженни. Неяркий свет  газового  фонаря  был
все же достаточен для того, чтобы  Кейн  мог  ее  узнать.  Волна  нежности
поднялась в нем - так сильно было обаяние этой девушки. Когда она  подошла
ближе, он вышел из экипажа и остановился перед нею.
   - Пойдем, - сказал он. - Садясь в карету. Я отвезу тебя домой.
   - Нет, - ответила она, - я не могу.
   - Идем. Я отвезу тебя. Так нам будет удобнее поговорить.
   И снова это ощущение его власти, силы, которой  нельзя  сопротивляться.
Она подчинилась, чувствуя, что не должна бы  этого  делать.  Кейн  крикнул
кучеру:
   - Езжай пока прямо!
   Дженни села рядом с ним, и он тотчас сказал:
   - Вот что, Дженни, ты мне нужна. Расскажи мне о себе.
   - Мне надо с вами поговорить, - ответила она, стараясь  держаться,  как
задумала.
   - О чем? - осведомился Кейн, пытаясь в полутьме разглядеть выражение ее
лица.
   - Так дальше нельзя, - в волнении пробормотала Дженни. - Я так не могу.
Вы ничего не знаете. Мне не следовало делать так, как утром. Я  больше  не
должна с вами встречаться. Правда, не должна.
   - То, что ты сделала утром, сделала не ты, - сострил он,  подхватив  ее
слова. - Это сделал  я.  А  на  счет  того,  что  ты  не  хочешь  со  мной
встречаться... зато я хочу встречаться с тобой. - Он взял ее за руку. - Ты
меня еще не знаешь, но я тебя люблю. Просто с ума схожу.  Ты  создана  для
меня. Слушай. Ты должна быть моей. Пойдешь ко мне?
   - Нет, нет, нет! - страдальчески  воскликнула  Дженни.  -  Я  не  могу,
мистер Кейн. Пожалуйста, выслушайте меня. Это невозможно. Вы не  знаете...
не знаете. Я не могу сделать, как вы хотите. Я не хочу.  И  не  могла  бы,
если бы даже хотела. Вы не знаете, в чем дело.  Но  я  не  хочу  поступать
дурно. Я не должна. Не могу. Не хочу. Нет, нет, нет! Пустите меня домой.
   Он выслушал эту отчаянную мольбу не  без  сочувствия,  ему  стало  даже
немного жаль Дженни.
   - Почему не можешь? Что это значит? - спросил он с любопытством.
   - Мне нельзя вам сказать, - ответила она. - Пожалуйста, не спрашивайте.
Вам не надо знать. Но я не должна  с  вами  встречаться.  Это  ни  к  чему
хорошему не приведет.
   - Но ведь я тебе нравлюсь.
   - Да, да. Я ничего не могу с этим поделать. Но вы должны меня оставить.
Пожалуйста!
   С важностью судьи Лестер мысленно еще раз взвесил свое предложение.  Он
знал, что нравится этой девушке; в сущности она его любит, как  ни  кратко
их знакомство. И его влечет к ней - быть может, не так  уж  неодолимо,  но
все же с необычайной силой. Что мешает ей уступить,  тем  более,  если  ей
этого хочется? В нем заговорило любопытство.
   - Вот что, Дженни, - сказал он, - я тебя выслушал. Я не понимаю, почему
ты говоришь "не могу", если сама хочешь пойти ко мне. Ты говоришь, я  тебе
нравлюсь. Почему же ты упрямишься? Ты создана  для  меня.  Мы  бы  отлично
поладили. У тебя самый подходящий для меня характер. Я хотел бы, чтобы  ты
была со мной. Почему ты говоришь, что не можешь?
   - Я не могу, - повторила она. -  Не  могу.  Не  хочу.  Не  должна.  Ах,
пожалуйста, не спрашивайте больше. Вы не знаете. Я не могу вам объяснить.
   Она думала о своем ребенке.
   В Лестере Кейне было сильно развито  чувство  справедливости  и  умение
любую игру вести честно. Прежде всего он стремился к порядочности в  своих
отношениях с другими людьми. Он и теперь хотел быть нежным и внимательным,
но главное - надо завоевать эту девушку! И он снова мысленно  взвесил  все
"за" и "против".
   - Послушай, - сказал он наконец, все еще держа Дженни за руку. -  Я  не
заставляю тебя решать немедленно. Я хочу, чтоб  ты  все  обдумала.  Но  ты
создана для меня. Я тебе  небезразличен.  Ты  сама  признала  это  сегодня
утром. И я знаю, что это так. Почему же ты упрямишься? Ты мне нравишься, и
я могу многое для тебя сделать. Почему бы нам пока что не стать  друзьями?
А об остальном поговорим после.
   - Но я не должна  поступать  дурно,  -  твердила  она.  -  Я  не  хочу.
Пожалуйста, оставьте меня. Я не могу сделать, как вы хотите.
   - Вот что, - сказал он, - ты кривишь душой. Почему же ты говорила,  что
я тебе нравлюсь? Разве ты успела  переменить  мнение?  Посмотри  на  меня.
(Дженни опустила глаза). Посмотри на меня! Разве ты передумала?
   - Ах, нет, нет! - сказала она чуть не со слезами,  поддаваясь  чему-то,
что было сильнее ее.
   - Тогда почему ты упрямишься? Я люблю тебя, слышишь,  с  ума  схожу  по
тебе. Вот почему я в этот раз приехал. Я хотел тебя видеть!
   - Правда? - удивленно переспросила Дженни.
   - Да. Я приехал бы еще и еще, если бы надо было. Говорю тебе,  я  люблю
тебя до безумия. Ты должна быть моей. Обещай, что ты уедешь со мной!
   - Нет, нет, нет, - твердила она. - Я не могу. Я должна работать. Я хочу
работать. Я не хочу поступать дурно. Пожалуйста, не  просите.  Пожалуйста,
не надо. Вы должны меня отпустить. Правда же! Я не могу сделать по-вашему.
   - Скажи, Дженни, - неожиданно спросил Кейн, - чем занимается твой отец?
   - Он стеклодув.
   - Здесь, в Кливленде?
   - Нет, он работает в Янгстауне.
   - А твоя мать жива?
   - Да, сэр.
   - Ты живешь с нею?
   - Да, сэр.
   Он улыбнулся.
   - Не говори мне "сэр", крошка, - грубовато сказал он, -  и  не  называй
меня "мистер" Кейн. Я для тебя больше не мистер. Ты моя, слышишь?
   И он притянул ее к себе.
   - Пожалуйста, не надо, мистер Кейн, - умоляла она. Ох,  пожалуйста,  не
надо! Я не могу! Не могу! Оставьте меня!
   Но он крепко поцеловал ее в губы.
   - Послушай-ка, - повторил он свое излюбленное словечко. - Говорю  тебе,
ты моя. С каждой минутой ты мне все больше  нравишься.  Я  еще  мало  тебя
знаю. Но я от тебя не откажусь. В конце концов ты ко мне придешь. И  я  не
желаю, чтобы ты служила горничной. Ты не можешь оставаться на этом  месте,
разве что очень недолго. Я увезу  тебя  куда-нибудь.  И  дам  тебе  денег,
слышишь? Ты должна их взять.
   При слове "деньги" Дженни передернуло, и она отняла руку.
   - Нет, нет, - сказала она. - Я не возьму.
   - Возьмешь. Отдай их матери. Я вовсе не пытаюсь тебя купить. Я знаю,  о
чем ты думаешь. Но это не верно. Я хочу тебе  помочь.  Хочу  помочь  твоим
родным. Я знаю, где ты живешь. Сегодня я там был. Сколько вас всего детей?
   - Шестеро, - чуть слышно ответила Дженни.
   "Ох уж эти семьи бедняков!" - подумал Кейн.
   - Так вот возьми, - настойчиво повторил он и достал из кармана кошелек.
- И очень скоро мы опять увидимся. Ты от меня не ускользнешь, детка.
   - Нет, нет, - протестовала Дженни. - Я не хочу.  Мне  не  надо.  Вы  не
должны просить меня об этом.
   Кейн попробовал настоять на своем, но она была непреклонна, и  в  конце
концов он спрятал деньги.
   - Одно скажу, Дженни: тебе от меня не уйти, -  спокойно  заявил  он.  -
Рано или поздно ты все равно будешь со мною. Ты ведь сама это чувствуешь и
знаешь, это по всему видно. Я не намерен от тебя отказаться.
   - Бели б вы знали, как вы меня мучаете.
   - Разве я в самом деле мучаю тебя? - спросил он. - Неужели?
   - Да, мучаете. Я никогда не сделаю по-вашему.
   - Сделаешь! Сделаешь! - горячо воскликнул Кейн;  от  одной  мысли,  что
добыча ускользает, страсть его вспыхнула с новой силой. - Ты будешь моя!
   И он крепко обнял Дженни, несмотря на все ее протесты.
   - Ну вот, - сказал он, когда после короткой борьбы то таинственное, что
их соединяло, вновь заговорило в Дженни и она перестала сопротивляться. На
глазах у нее выступили слезы, но Кейн их не замечал. - Разве  ты  сама  не
видишь? Я тоже нравлюсь тебе.
   - Я не могу, - всхлипнув, повторила Дженни.
   Ее искреннее отчаяние тронуло Кейна.
   - Что же ты плачешь, девочка? - спросил он.
   Дженни не ответила.
   - Ну, извини, - сказал он. - Больше я тебе сегодня ничего не скажу.  Мы
почти приехали. Завтра я уезжаю, но скоро мы опять  увидимся.  Да,  детка.
Теперь я не могу от тебя отказаться. Я сделаю все, что можно,  чтобы  тебе
было не так трудно, но отказаться от тебя я не могу, слышишь?
   Она покачала головой.
   - Выйдем здесь, - сказал Кейн, когда карета доехала до угла. Он  увидел
свет в занавешенных окнах Герхардтов. - До свидания, - прибавил он,  когда
она выходила из кареты.
   - До свидания, - пробормотала Дженни.
   - Помни, - сказал Кейн, - это - только начало.
   - О нет, нет! - умоляюще сказала она.
   Он посмотрел ей вслед.
   - Какая красавица! - воскликнул он.
   Дженни вошла в дом  усталая,  растерянная,  пристыженная.  Что  же  она
наделала? Бесспорно, она совершила непоправимую ошибку. Он вернется.
   Он вернется. И он предлагал ей деньги. Это хуже всего.



19

   Хотя после этой волнующей встречи у обоих  осталось  ощущение  какой-то
недосказанности, ни Лестер Кейн, ни Дженни  нимало  не  сомневались:  этим
дело не кончится. Кейн чувствовал, что девушка совсем его  очаровала.  Она
восхитительна. Она даже  не  представляла  себе,  что  она  так  мила.  Ее
колебания, мольбы, это робкое "Нет, нет, нет!" волновали его, как  музыка.
Бесспорно, эта девушка создана для него, и он  ее  добьется.  Она  слишком
прелестна, невозможно упустить ее. Какое ему дело до того, что скажут  его
родные, да и весь свет?
   Странное дело, Кейн был твердо  уверен,  что  рано  или  поздно  Дженни
уступит ему и физически, как уже уступила в душе. Он не мог бы  объяснить,
откуда  у  него  эта  уверенность.  Что-то  в  Дженни  -  ее   необычайная
женственность, прямой, бесхитростный взгляд - заставляло думать,  что  она
способна на страсть, в которой нет ничего грубого и безнравственного.  Это
женщина,  созданная  для  мужчины,  для  одного,  единственного.   С   нею
нераздельно представление о  любви,  нежности,  покорности.  Пусть  только
появится тот, единственный, и она полюбит его и пойдет за ним. Так понимал
ее Лестер. Он это чувствовал. Она должна ему покориться, ибо он для нее  -
тот самый, единственный.
   А  Дженни  предчувствовала   всевозможные   осложнения,   быть   может,
катастрофу. Если он будет ее преследовать, он, конечно, все узнает. Она не
сказала ему о Брэндере, потому что все еще смутно  надеялась  ускользнуть.
Расставшись с ним, она знала, что он вернется. Она невольно сознавала, что
хочет этого.  И  все  же  чувствовала,  что  не  должна  уступать,  должна
по-прежнему вести честную, трудную и однообразную жизнь. Это  -  возмездие
за ее прошлое. Она должна пожать то, что посеяла.
   Внушительный  особняк  Кейнов  в  Цинциннати,  куда  Лестер   вернулся,
расставшись с Дженни, был полной противоположностью дому  Герхардтов.  Это
было  большое  двухэтажное  здание  неопределенного  стиля,   напоминающее
французский  замок,  но  выстроенное  из  красного  кирпича  и  песчаника.
Окружавший  его  участок,  засаженный  цветами  и  деревьями,  походил  на
настоящий парк, и самые камни, казалось, говорили о богатстве, достоинстве
и утонченной  роскоши.  Арчибалд  Кейн,  отец  семейства,  нажил  огромное
состояние, притом не путем грабежа, не каким-нибудь наглым или  бесчестным
способом, но благодаря тому, что сумел взяться за самое в то время  нужное
и потому выгодное дело. Еще в  юности  он  понял,  что  Америка  -  страна
молодая, развивающаяся. Значит,  будет  громадный  спрос  на  всевозможные
экипажи, фургоны, повозки, - и кто-то должен удовлетворить этот спрос.  Он
открыл  небольшую  мастерскую  и  постепенно  превратил  ее   в   солидное
предприятие; он выпускал хорошие экипажи и продавал их с хорошей прибылью.
Люди в большинстве своем честны, полагал Арчибалд Кейн; он был уверен, что
им нужны добротные, на совесть сделанные  вещи,  и,  если  им  такие  вещи
предложить, они охотно станут покупать у вас  и  будут  обращаться  к  вам
снова и снова, пока вы не станете  богатым  и  влиятельным  человеком.  Он
считал, что в торговле надо быть щедрым и всегда, продавая, отмеривать  "с
походом". Всю жизнь, до старости, он пользовался доброй славой у всех, кто
его  знал.  "Арчибалд  Кейн?  -  говорили  его  конкуренты.   -   О,   это
замечательный человек! Ловок, но честен. Это большой человек!"
   У Арчибалда Кейна были два сына и три дочери, все  здоровые,  красивые,
наделенные недюжинным умом, но никто  из  них  не  обладал  столь  широкой
натурой, не был так полон сил  и  энергии,  как  сей  почтенный  патриарх.
Сорокалетний Роберт, старший сын Кейна, давно стал  правой  рукой  отца  в
финансовых вопросах: он был проницателен и прижимист  -  качества,  весьма