е  -  лучшем,  какой  ей  когда-либо
доводилось надевать.
   Они быстро доехали  до  вокзала.  Кейн  заказал  места  заранее,  чтобы
приехать к самому отходу поезда. Они уселись в купе пульмановского вагона,
и Лестера охватило чувство  величайшего  удовлетворения.  Жизнь  предстала
перед ним в самом розовом свете.  Дженни  рядом.  Он  добился  того,  чего
хотел. Хорошо, если бы всегда все так удавалось.
   Поезд тронулся, и Дженни стала задумчиво  смотреть  в  окно.  За  окном
потянулись бесконечные поля, мокрые и побуревшие под холодным  дождем;  по
осеннему голые леса; среди  плоских  равнин  мелькали  фермы  -  домики  с
невысокими крышами словно  старались  плотнее  прижаться  к  земле.  Поезд
проносился мимо крохотных  деревушек,  -  это  были  просто  кучки  белых,
желтых, бурых лачуг, их кровли почернели от дождя и непогоды.  Один  домик
напомнил Дженни старый дом  Герхардтов  в  Колумбусе;  она  закрыла  глаза
платком и тихо заплакала.
   - Ты плачешь, Дженни? -  сказал  вдруг  Лестер,  отрываясь  от  письма,
которое он читал. - Полно, полно,  -  продолжал  он,  видя,  что  она  вся
дрожит. - Так не годится. Будь умницей. Что толку в слезах?
   Она не отвечала,  и  Лестер  невольно  посочувствовал  этому  глубокому
немому горю.
   - Не плачь, - успокаивал он ее. - Я ведь сказал тебе, все будет хорошо.
Не тревожься ни о чем.
   Дженни с усилием взяла себя в руки и стала вытирать глаза.
   - Не надо так расстраиваться, - продолжал Лестер.  -  От  этого  только
хуже. Я понимаю, тебе тяжело уезжать из дому, но слезами тут не  поможешь.
И ведь ты не навсегда уезжаешь. Ты же скоро вернешься. И ты  меня  любишь,
правда, детка? Я что-нибудь для тебя значу?
   - Да, - ответила Дженни, силясь улыбнуться.
   Лестер снова стал читать письма, а Дженни задумалась о Весте.  Ей  было
не по себе от сознания, что у нее есть такая тайна  от  человека,  который
уже стал ей дорог. Она знала, что должна рассказать Лестеру о ребенке,  но
одна мысль об этом заставляла ее содрогаться. Быть может, когда-нибудь она
найдет в себе достаточно мужества, чтобы ему  признаться.  "Я  должна  ему
сказать, - с волнением думала она; на нее вдруг  нахлынуло  сознание  всей
серьезности этого долга. - Если я сразу не  признаюсь  и  мы  станем  жить
вместе, а потом он все узнает, он мне никогда не простит.  Он  может  меня
выгнать - а куда я пойду? У меня нет больше дома. Что мне тогда  делать  с
Вестой?"
   Она  обернулась   и   посмотрела   на   Лестера,   охваченная   ужасным
предчувствием, но перед нею был  всего  лишь  солидный,  холеный  мужчина,
погруженный в чтение писем, - ни в его свежевыбритом розовом лице,  ни  во
всей фигуре, которая так и дышала довольством, не  было  ничего  грозного,
напоминающего разгневанную Немезиду. Едва  Дженни  успела  отвести  глаза,
Лестер, в свою очередь, посмотрел на нее.
   - Ну что, оплакала все свои грехи? - весело спросил он.
   Она ответила слабой улыбкой. Намек нечаянно попал в цель.
   - Надеюсь, - сказала она.
   Он заговорил о другом, а Дженни смотрела в окно и думала, как хорошо бы
сейчас сказать ему правду - и вот ничего не выходит.  "Нельзя  откладывать
надолго", - подумала она, утешая  себя  мыслью,  что,  может  быть,  скоро
соберется с духом и все ему расскажет.


   На другой день они прибыли в Нью-Йорк, и перед Лестером встал серьезный
вопрос: где остановиться? Нью-Йорк - большой город, маловероятно, чтобы он
встретил здесь знакомых, но Лестер предпочитал не  рисковать.  Поэтому  он
велел кучеру отвезти их в один из самых изысканных отелей и снял номер  из
нескольких комнат, где им предстояло провести недели две-три.
   Обстановка, в которую теперь попала Дженни, была столь необычна,  столь
ослепительна, что ей казалось, будто она перенеслась в какой-то иной  мир.
Кейн не любил дешевой, кричащей роскоши. Он всегда окружал себя простыми и
изящными вещами. Он сразу понял, что нужно Дженни, и все выбирал  для  нее
заботливо и со  вкусом.  И  Дженни,  истая  женщина,  от  души  радовалась
красивым нарядам и прелестным безделушкам, которыми он ее осыпал.  Неужели
это Дженни Герхардт, дочь прачки, спрашивала  она  себя,  видя  в  зеркале
стройную фигуру в синем бархатном платье с золотистым французским кружевом
у ворота и на  рукавах.  Неужели  это  ее  ноги  обуты  в  легкие  изящные
туфельки, стоящие  десять  долларов,  ее  руки  в  сверкающих  драгоценных
камнях? Просто чудо, что  на  нее  свалилось  такое  богатство!  И  Лестер
обещал, что и на долю ее матери тоже кое-что достанется.  Слезы  выступали
на глазах Дженни, когда она думала об этом. Милая, дорогая мама!
   Лестеру доставляло большое удовольствие наряжать ее так, чтобы она была
по-настоящему достойна его. Он пустил в  ход  все  свои  способности  -  и
результат превзошел его самые смелые ожидания. В коридорах, в  ресторанах,
на улице люди оборачивались и провожали его спутницу взглядом.
   - Потрясающая женщина! - слышалось со всех сторон.
   Несмотря на то, что положение  Дженни  так  резко  изменилось,  это  не
вскружило ей голову и она не утратила здравого смысла. У  нее  было  такое
чувство, словно жизнь осыпала ее своими дарами  лишь  на  время,  а  потом
опять все  отнимет.  Ей  не  свойственно  было  мелкое  тщеславие.  Лестер
убеждался в этом, наблюдая за нею.
   - Ты замечательная женщина, - говорил он. - Ты еще будешь блистать.  До
сих пор жизнь не слишком баловала тебя.
   Его заботила мысль о том, как объяснить эту новую  связь  родным,  если
они что-нибудь прослышат. Он уже  подумывал  снять  дом  в  Чикаго  или  в
Сент-Луисе, но удастся ли сохранить все в  тайне?  Да  и  хочется  ли  ему
делать из этого тайну? Он был почти убежден, что  по-настоящему,  искренне
любит Дженни.
   Когда подошло  время  возвращаться,  Лестер  стал  обсуждать  с  Дженни
дальнейший план действий.
   - Постарайся представить меня отцу как знакомого, - говорил он.  -  Так
будет проще. Я зайду к вам. И потом, когда ты ему скажешь,  что  мы  хотим
пожениться, это его не удивит.
   Дженни подумала о Весте  и  внутренне  содрогнулась.  Но,  может  быть,
удастся уговорить отца молчать.
   Лестер дал Дженни дельный совет; сберечь  старое  кливлендское  платье,
чтобы она могла вернуться в нем домой.
   - Об остальных вещах не беспокойся, - сказал он. - Я их сохраню до  тех
пор, пока мы не устроимся по-настоящему.
   Все уладилось очень легко и просто: Лестер был отличный стратег.
   Пока они были в Нью-Йорке, Дженни почти  каждый  день  писала  домой  и
вкладывала в эти письма  коротенькие  записочки,  которые  предназначались
только для матери. Однажды она сообщила, что Лестер хочет побывать у  них,
и просила миссис Герхардт подготовить к этому отца;  рассказать  ему,  что
она встретила человека, который  ее  полюбил.  Она  писала  о  трудностях,
связанных с Вестой, и  мать  сразу  стала  строить  планы,  как  заставить
Герхардта держать язык за зубами. Надо, чтоб на этот раз все  шло  гладко.
Надо  дать  Дженни  возможность  устроить  свою  судьбу.  Наконец   Дженни
приехала, и все обрадовались ей. Разумеется,  она  не  могла  вернуться  к
прежней работе, но миссис Герхардт объяснила мужу, что  миссис  Брейсбридж
заплатила Дженни за две недели вперед,  чтобы  она  могла  подыскать  себе
место получше, с более высоким жалованьем.



24

   Временно уладив дела Герхардтов и свои взаимоотношения с  ними,  Лестер
Кейн  вернулся  в  Цинциннати,   к   своим   обязанностям.   Он   искренне
интересовался жизнью громадной фабрики, занимавшей целых два  квартала  на
окраине города, и все успехи и перспективы фирмы были для  него  таким  же
кровным делом, как для его отца и брата. Ему  нравилось  чувствовать  себя
необходимой  частью  огромного  и  все  растущего  предприятия.  Когда  он
встречал на железной дороге товарные вагоны  с  надписью  "Компания  Кейн,
Цинциннати" или  видел  за  окнами  больших  магазинов  в  разных  городах
всевозможные экипажи производства своей  фирмы,  он  испытывал  горячее  и
радостное удовлетворение. Ведь  не  шутка  -  быть  представителем  такого
надежного,  почтенного,  добропорядочного  предприятия!   Все   это   было
прекрасно, но теперь в личной жизни Лестера началась новая эпоха -  короче
говоря, теперь появилась Дженни. Возвращаясь в родной город, он  сознавал,
что  эта  связь  сможет  повлечь  за  собой  неприятные  последствия.   Он
побаивался того, как отнесется к этому отец; а главное приходилось  думать
о брате.
   Роберт  был  человек  холодный   и   педантичный,   образцовый   делец,
безупречный и в общественной и в личной жизни.  Никогда  он  не  преступал
строго установленных границ узаконенной добропорядочности, не отличался ни
отзывчивостью,  ни  великодушием  и  в  сущности  способен  был  на  любое
мошенничество, которое мог бы для себя оправдать каким-нибудь  благовидным
предлогом или хотя бы необходимостью. Как он при этом  рассуждал,  Лестеру
было неясно, - он не мог проследить  всех  ухищрений  логики,  примирявшей
жесткие приемы дельца со строжайшими правилами морали, - но Роберт  как-то
умудрялся   сочетать    одно    с    другим.    "Он    проповедует,    как
шотландец-пресвитерианин, и чует поживу,  как  азиат",  -  однажды  сказал
кому-то Лестер про брата, и это было  совершенно  точное  определение.  И,
однако, он не мог ни сбить Роберта с его позиций,  ни  вступить  с  ним  в
спор, ибо на стороне брата было мнение  большинства.  Роберт  поступал,  а
пожалуй, и рассуждал именно так, как принято.
   Внешне братья были в самых дружеских отношениях,  внутренне  -  глубоко
чужды друг другу. Роберт в  общем  относился  к  Лестеру  неплохо,  но  не
доверял его способности разбираться  в  финансовых  вопросах.  К  тому  же
братья были слишком разными людьми, чтобы  одинаково  смотреть  на  жизнь.
Лестер втайне презирал брата за то, что тот посвятил  себя  хладнокровной,
упорной  погоне  за  всемогущим  долларом.  А  Роберт  был  убежден,   что
легкомыслие Лестера предосудительно и доведет его рано или поздно до беды.
В делах им не приходилось сталкиваться всерьез, поскольку до сих пор  всем
заправлял отец, но между ними постоянно возникали разногласия, и  нетрудно
было понять, откуда дует ветер. Лестер стоял за то, чтобы  вести  торговые
дела на основе дружеских отношений, личных знакомств, одолжений и уступок,
Роберт  считал,  что  нужно  вести   жесткую   линию,   снижать   издержки
производства и сбивать цены, чтобы удушить всякую конкуренцию.
   Старый фабрикант всегда старался водворять мир и тишину, но  предвидел,
что когда-нибудь разразится крупная ссора и тогда кому-нибудь из  сыновей,
а может быть, даже и обоим, придется выйти из дела, "Надо бы  вам  получше
ладить между собой!" - часто говаривал он.
   И еще одно беспокоило Лестера - взгляды отца на брак, точнее -  на  его
брак. Арчибалд Кейн постоянно твердил, что Лестер должен жениться и что он
делает  большую  ошибку,  откладывая  это.  Все  остальные,  кроме  Луизы,
благополучно женились и вышли замуж. Почему бы  и  его  любимому  сыну  не
последовать их примеру? Старик был убежден, что холостяцкая  жизнь  вредит
Лестеру во всех отношениях.
   - Принято, чтобы человек  с  твоим  положением  был  женат,  -  не  раз
доказывал он сыну. - Это придаст тебе солидности  в  глазах  людей.  Найди
себе хорошую жену, обзаведись семьей. Что ты станешь делать без дома,  без
детей, когда доживешь до моих лет?
   - Отчего же, если встречу подходящую девушку, женюсь, - отвечал Лестер.
- Но пока я такой не встречал. Что же мне по-твоему, делать?  Жениться  на
ком попало?
   - Нет, конечно, но мало ли хороших  девушек?  Ты,  наверное,  сумел  бы
найти себе подходящую жену, если бы захотел. Например, эта Пэйс.  Чем  она
плоха? Она тебе всегда нравилась. Не  следует  продолжать  в  таком  духе,
Лестер, это к добру не приведет.
   Сын только улыбался в ответ.
   - Ладно, отец, оставим это. Когда-нибудь я  наверняка  образумлюсь.  Но
ведь для того, чтобы пить, надо чувствовать жажду.
   Старик на время сдавался, но  это  было  его  больное  место.  Ему  так
хотелось, чтобы сын остепенился и стал настоящим деловым человеком.
   Лестер понимал, что такое положение вещей  не  позволит  ему  построить
свои отношения с Дженни на какой-либо прочной основе. Он тщательно обдумал
план действий. Безусловно, он не откажется от Дженни, будь что  будет.  Но
надо соблюдать осторожность; не следует рисковать понапрасну. Привезти  ее
в Цинциннати? Какой  разразится  скандал,  если  это  когда-нибудь  выйдет
наружу! Устроить ее в уютном домике  где-нибудь  за  городом?  Конечно,  у
родных  рано  или  поздно  возникнут  подозрения.  Брать  ее  с  собой   в
многочисленные деловые поездки? На первый раз  поездка  в  Нью-Йорк  сошла
благополучно. Но всегда ли так будет? Он  обдумывал  это  снова  и  снова.
Трудности только подстрекали  его.  В  конце  концов,  может  быть,  самое
подходящее место -  какой  нибудь  другой  город;  Сент-Луис,  Чикаго  или
Питтсбург. Он часто бывал там, особенно  в  Чикаго.  Под  конец  он  решил
поселить Дженни именно в Чикаго.  Он  всегда  может  наведаться  туда  под
каким-нибудь предлогом, и это только ночь езды. Да, Чикаго лучше всего.  В
таком большом, оживленном городе нетрудно будет  затеряться.  Проведя  две
недели в Цинциннати, Лестер написал Дженни, что скоро приедет в  Кливленд,
и она ответила, что он может прийти к ней домой. Она говорила о нем  отцу.
Она сочла неразумным оставаться дома и  поступила  на  службу  в  магазин,
получает четыре доллара в  неделю.  Он  улыбнулся,  прочитав  это,  но  ее
энергия и порядочность нравились ему. "Она молодец, - сказал он себе. -  Я
еще никогда не встречал такой девушки".
   В ближайшую субботу он приехал в Кливленд, зашел в магазин, где служила
Дженни, и уговорился встретиться с ней вечером. Пусть она  его  представит
своим родителям в качестве поклонника,  лишь  бы  с  этим  было  покончено
поскорее. Убожество дома Герхардтов и их бьющая в глаза бедность вызвали в
Лестере чуть ли не отвращение, однако сама Дженни казалась  ему  такой  же
прелестной, как всегда. После того  как  он  просидел  несколько  минут  в
столовой, к нему вышли поздороваться Герхардт с женой, но Лестер почти  не
обратил на них внимания.  Старый  немец  показался  ему  весьма  заурядной
личностью - таких сотнями нанимали на самые скромные должности на  фабрике
его отца. Поговорив немного о том о сем, Лестер предложил  Дженни  поехать
кататься. Дженни надела шляпку, и они вышли. На самом деле они отправились
на квартиру, нанятую Лестером, где пока что хранились новые наряды Дженни.
Вернулась Дженни в восемь часов вечера,  и  домашние  не  увидели  в  этом
ничего плохого.



25

   Через  месяц  Дженни  сообщила,  что  Лестер  хочет  на  ней  жениться.
Разумеется, его визиты подготовили почву, и это показалось  всем  довольно
естественным. Только сам Герхардт словно бы немного сомневался. Ему неясно
было, что из этого получится. Возможно, все будет хорошо, Лестер как будто
и в самом деле неплохой  человек,  и  в  конце-концов  отчего  бы  ему  не
полюбить Дженни? Был же до него Брэндер. Если в нее мог влюбиться  сенатор
Соединенных Штатов, так почему это не может случиться с сыном  фабриканта?
Остается только одно препятствие - ребенок.
   - Она сказала ему про Весту? - спросил Герхардт жену.
   - Нет еще, - ответила миссис Герхардт.
   - Нет еще, нет еще. Всегда какие-то недомолвки.  По-твоему  он  захочет
жениться на ней, если узнает? Вот, что  получается,  когда  девушка  плохо
себя ведет. Теперь ей приходится изворачиваться, как  воришке.  У  ребенка
даже нет честного имени.
   Герхардт снова уткнулся в газету, но невеселые мысли одолевали его.  Он
считал, что жизнь его совершенно не удалась, и лишь  надеялся  поправиться
настолько, чтобы можно было найти какое-нибудь место  -  скажем,  сторожа.
Ему хотелось быть подальше от всех этих хитростей и обманов.
   Недели через две Дженни призналась матери, что Лестер письмом  вызывает
ее к себе в Чикаго. Он не совсем здоров и не может  приехать  в  Кливленд.
Мать с дочерью сказали Герхардту, что Дженни уезжает, чтобы обвенчаться  с
мистером Кейном. Герхардт вспылил, и все его подозрения пробудились вновь.
Но ему оставалось только ворчать;  нет  уж,  вся  эта  история  добром  не
кончится.
   Настал день отъезда, и Дженни пришлось уехать, не простясь с отцом.  Он
до вечера бродил по городу в поисках работы, и она  должна  была  уйти  на
вокзал, так и не дождавшись его.
   - Я ему оттуда напишу, - сказала она.
   Снова и снова она целовала дочку.
   - Лестер скоро снимет для нас дом получше этого, - весело говорила она.
- Он хочет, чтобы мы отсюда переехали.
   И вот ночной поезд уносит  ее  в  Чикаго;  кончилась  прежняя  жизнь  и
начинается новая.


   Любопытно, что хотя по милости Лестера семья теперь не так нуждалась  в
деньгах, дети и Герхардт ничего не замечали.  Миссис  Герхардт  без  труда
обманывала мужа, покупая предметы первой  необходимости,  и  пока  что  не
решалась ни на  какие  излишества,  которые  теперь  можно  было  бы  себе
позволить. Ее удерживал страх. Но Дженни, проведя несколько дней в Чикаго,
написала матери, что Лестер настаивает, чтобы они переехали в другой  дом.
Письмо показали Герхардту, который только и ждал возвращения дочери, чтобы
устроить скандал. Он нахмурился, но почему-то это  предложение  показалось
ему свидетельством того, что все в порядке. Если бы  Кейн  не  женился  на
Дженни, с чего бы  ему  помогать  семье?  Пожалуй,  они  и  в  самом  деле
благополучно поженились. Пожалуй, Дженни действительно  достигла  высокого
положения и может теперь помогать родным. Герхардт почти готов был все  ей
простить, раз и навсегда.
   Итак, вопрос о новом доме был решен, и  Дженни  вернулась  в  Кливленд,
чтобы помочь матери с переездом. Они вместе ходили  по  городу  в  поисках
приятного, тихого квартала и наконец нашли подходящее место. Был снят  дом
из девяти комнат, с двором, сдававшийся за тридцать долларов в месяц.  Его
обставили как полагается: купили удобную мебель  для  столовой,  гостиной,
хорошие стулья, кресла, кровати и все, что нужно для каждой комнаты. Кухня
была со всеми удобствами, была даже  ванная  -  роскошь,  какой  Герхардты
прежде никогда не знали. Словом, дом был очень милый, хотя и  скромный,  и
Дженни радовалась, что родным будет теперь хорошо и уютно.
   Когда настало время переезжать, миссис Герхардт была просто вне себя от
радости; сбывалась ее мечта! Долгие годы, всю свою жизнь она ждала - и вот
дождалась. Новый дом, новая мебель, вдоволь места, прекрасные вещи,  какие
ей и во сне не снились, - подумать только! У нее блестели глаза  при  виде
новых кроватей, столов, шкафов и прочего.
   - Господи, какая прелесть! - восклицала она. - Как красиво, правда?
   Дженни, очень довольная, улыбалась, стараясь скрыть волнение, на  глаза
ее то и дело навертывались слезы. Она так радовалась за мать.  Она  готова
была целовать ноги Лестера за то, что он так добр к ее родным.
   В тот день, когда привезли мебель, миссис Герхардт,  Марта  и  Вероника
тотчас стали ее расстанавливать и приводить в  порядок.  Большие  комнаты,
двор, по-зимнему пустынный, но где весной, конечно,  будет  так  славно  и
зелено, и новая превосходная мебель, привели всех в восторг. Как  красиво,
как просторно! Джордж топтался на новых коврах, Басс критически осматривал
мебель.
   - Шикарно, - заявил он наконец.
   Миссис Герхардт блуждала по дому, как во сне. Ей не верилось, что она и
в самом деле хозяйка в этих замечательных спальнях, в красивой гостиной  и
столовой.
   Герхардт пришел последним. Как он  ни  старался,  ему  плохо  удавалось
скрыть свое  восхищение.  Вид  круглого  матового  абажура  над  столом  в
столовой был последней каплей.
   - Ишь ты, газ! - сказал Герхардт.
   Он хмуро поглядел вокруг из-под косматых бровей: на ковер  под  ногами,
н