ец, отворачиваясь от окна;
но в глубине души он не сердился на Дженни. Просто позор - до чего скверно
устроена жизнь.
   Он побрел в гостиную, а Дженни пошла хлопотать по хозяйству. Она думала
о  Весте,  о  своей  неблагодарности  по  отношению  к  Лестеру,   о   его
окончательном решении не  жениться  на  ней.  Своим  неразумием  она  сама
погубила заветную мечту.
   Она накрыла на стол, зажгла свечи в красивых  серебряных  подсвечниках,
приготовила любимое печенье Лестера, поставила жарить  баранину  и  вымыла
салаг. (Последний год Дженни прилежно изучала поваренную книгу,  а  прежде
она многому научилась от матери.) И все время она не переставала гадать  о
том, как-то теперь обернется ее жизнь. Рано или поздно Лестер ее бросит  -
это ясно. Он уйдет от нее и женится на другой.
   "Что ж, - подумала она наконец, - пока  он  меня  не  бросает  -  и  то
хорошо. И Веста будет со мной". Она вздохнула и понесла обед  в  столовую.
Вот если бы сохранить Лестера и Весту...  но  с  этой  надеждой  покончено
навсегда.



31

   После этой грозы в доме на время воцарились мир  и  тишина.  Дженни  на
следующий же день привезла к себе  Весту.  Радость  соединения  с  дочерью
заслонила все ее заботы и  печали.  "Теперь  я  смогу  быть  ей  настоящей
матерью", - думала она и несколько раз в течение дня ловила себя  на  том,
что напевает веселую песенку.
   Лестер сперва заходил к ней только изредка. Он  пытался  уверить  себя,
что должен постепенно подготовить задуманную им перемену в своей  жизни  -
уход от Дженни. Ему неприятно было присутствие в доме ребенка, а тем более
именно этого ребенка. Некоторое время он упорно заставлял себя  не  бывать
на Северной стороне, но потом стал появляться там  чаще.  Несмотря  ни  на
что, здесь было тихо, спокойно, только здесь он чувствовал себя хорошо.
   Поначалу  Дженни  было  нелегко  добиться,  чтобы  нервная,  подвижная,
шаловливая девочка не мешала уравновешенному, спокойному, занятому  своими
делами Лестеру. Когда он в первый раз  предупредил  по  телефону  о  своем
приходе, Дженни строго поговорила с дочкой, сказала ей, что  придет  очень
сердитый дядя, он не любит детей и к нему нельзя приставать.
   - Будь умницей, - наказывала она. - Не болтай и ничего не  проси.  Мама
сама даст тебе все, что нужно. А главное - не тянись через стол.
   Веста торжественно пообещала  слушаться,  но  едва  ли  осознала  своим
детским умом всю важность сделанного ей внушения.
   Лестер приехал в семь часов. Дженни, постаравшись  как  можно  красивее
нарядить Весту, только что прошла к себе в спальню,  чтобы  переодеться  к
вечеру. Весте полагалось быть в кухне. Но она тихонько проскользнула вслед
за матерью и остановилась в дверях  гостиной,  где  ее  и  увидел  Лестер,
когда, повесив в передней пальто и шляпу, направился  в  комнаты.  Девочка
была очаровательная, это Лестер признал с первого  взгляда.  На  ней  было
голубое в белый  горошек  фланелевое  платьице  с  отложным  воротником  и
манжетками, белые чулки и башмачки. Задорные  светлые  кудряшки  обрамляли
лицо - голубые глаза, алые губки, румяные щечки. Пораженный  Лестер  хотел
что-то сказать, но сдержался. Веста робко удалилась.
   - Девочка очень мила, - сказал Лестер, когда Дженни прошла в столовую к
нему. - Трудно тебе с ней справляться?
   - Не очень, - ответила Дженни.
   Она прошла в столовую, и Лестер услышал такой разговор:
   - Это кто? - спросила Веста.
   - Шш! Это твой дядя Лестер! Я же тебе говорила, что нельзя болтать!
   - Он и твой дядя тоже?
   - Нет, маленькая. Не болтай. Беги в кухню.
   - Он только мой дядя?
   - Да. Ну, беги.
   - Хорошо.
   Лестер невольно улыбнулся.
   Трудно сказать, как повернулось бы дело, если бы Веста  была  уродлива,
плаксива, скучна  или  если  бы  Дженни  не  проявила  столько  такта.  Но
привлекательность девочки в сочетании с усилиями матери  мягко  отодвигать
ее на задний план создавали впечатление чистоты и юности,  которые  всегда
действуют отрадно. Лестер часто задумывался о том, что все эти годы Дженни
была матерью;  она  месяцами  не  видела  своего  ребенка;  ни  словом  не
обмолвилась о его существовании; а между тем любовь ее к Весте не вызывала
сомнений. "Удивительно,  -  говорил  себе  Лестер.  -  Она  необыкновенная
женщина".
   Однажды  утром,  когда  Лестер  читал  в  гостиной  газету,  послышался
какой-то  шорох.  Обернувшись,  он  с  удивлением  увидел  голубой   глаз,
пристально глядевший на него в щелку  приотворенной  двери.  Казалось  бы,
глаз, застигнутый на месте преступления, должен  немедленно  скрыться;  но
нет, он храбро остался,  где  был.  Лестер  перевернул  страницу  и  опять
оглянулся. Глаз все смотрел на него. Он  повторил  свой  маневр.  Глаз  не
сдавался. Он переменил позу, закинув ногу за ногу. Когда он  опять  поднял
голову, то увидел, что глаз исчез.
   При всей незначительности этого эпизода в нем было что-то комическое, а
это всегда находило отклик в душе Лестера. И теперь, когда он вовсе не был
склонен спускаться со  своих  неприступных  высот,  он  почувствовал,  что
таинственный глаз развеселил  его;  губы  его  дрогнули  и  чуть  было  не
раздвинулись в улыбке. Он не поддался  новому  настроению  и  не  перестал
читать газету, но отчетливо запомнил этот пустячный случай. В  первый  раз
маленькая плутовка действительно обратила на себя его внимание.
   Вскоре после этого, когда Лестер сидел однажды за  утренним  завтраком,
неторопливо уничтожая отбивную котлету и просматривая газетные  заголовки,
спокойствие его снова было нарушено. Дженни уже накормила Весту и, оставив
ее  до  ухода  Лестера  одну  с  игрушками,  разливала  кофе;   неожиданно
отворилась дверь, и Веста деловито  проследовала  через  столовую.  Лестер
поднял голову, Дженни покраснела и встала.
   - Что тебе здесь нужно, Веста? - спросила она.
   Веста тем временем  вошла  в  кухню,  взяла  там  маленькую  метелку  и
пустилась в обратный путь, всем своим видом выражая забавную решимость.
   - Мне нужно мою метелку, - звонко ответила она и невозмутимо зашагала к
себе, а Лестер  почувствовал  как  что-то  в  нем  откликнулось  на  такую
храбрость, и на этот раз не удержался от легкой улыбки.
   Так постепенно таяло неприязненное чувство Лестера к  девочке,  уступая
место  снисходительности  и  признанию  за  ней  всех  прав  человеческого
существа.
   В ближайшие полгода недовольство Лестера почти совсем улеглось.  Не  то
чтобы он примирился с несколько ненормальной атмосферой, в которой жил, но
дома было так уютно и удобно, что он не мог заставить себя уйти. Очень  уж
сладко ему жилось. Очень уж боготворила его Дженни. Очень уж по нраву была
полнейшая  свобода,  возможность  беспрепятственно  общаться  со   старыми
знакомыми, в сочетании с тихим уютом и привязанностью, которые ждали дома.
И он все медлил и уже начинал подумывать, что,  может  быть,  и  не  нужно
ничего менять.
   За это время незаметно укрепилась его дружба  с  маленькой  Вестой.  Он
обнаружил в ее повадках неподдельный юмор и с любопытством ждал новых  его
проявлений. Она всегда была занята чем-нибудь интересным, и,  хотя  Дженни
следила за ней с неослабной строгостью, которая уже сама по  себе  явилась
для Лестера  откровением,  неугомонная  Веста  вечно  ухитрялась  ввернуть
какое-нибудь забавное словечко. Так однажды Лестер, заметив,  как  девочка
усердно пилит большим ножом кусочек  мяса,  сказал  Дженни,  что  надо  бы
купить ей детский прибор.
   - Ей трудно справляться с такими ножами.
   - Да, - мгновенно отозвалась Веста. - Мне нужно  маленький  ножичек.  У
меня ручка вот какая маленькая.
   И она растопырила пальчики. Дженни, боясь как бы она еще чего-нибудь не
выкинула, поспешила пригнуть ее ручку к столу, а Лестер с трудом удержался
от смеха.
   В другой раз, увидев, как Дженни кладет в чашку  Лестера  сахар,  Веста
потребовала:
   - Мне тоже два кусочка, мама.
   - Нет, милая, - ответила Дженни, -  тебе  сахара  не  нужно.  Ты  пьешь
молоко.
   - А дяде Лестеру ты положила два кусочка.
   - Да, да, - сказала Дженни, - но ты еще маленькая.  И,  пожалуйста,  не
болтай за столом. Это неприлично.
   - Дядя Лестер ест слишком много сахара, - последовал немедленный ответ,
и Лестер, любивший сладкое, широко улыбнулся.
   - Ну, не знаю, - сказал он, впервые снисходя до разговора с девочкой. -
Может, ты похожа на ту лисицу, которая говорила, что виноград зелен?
   Веста улыбнулась ему в  ответ  и  теперь,  когда  лед  был  сломан,  не
стесняясь, стала с ним разговаривать. Так оно и пошло, и, наконец,  Лестер
начал относиться к девочке, как к родной; он даже готов был дать ей все, к
чему открывало дорогу его богатство, при том,  конечно,  условии,  что  он
по-прежнему будет с Дженни и что они придумают, как ему все  же  сохранить
связь со своим миром, о котором он не должен был забывать ни на минуту.



32

   Веской постройка выставочных залов и складов была закончена,  и  Лестер
перевел свою контору  в  новое  здание.  До  сих  пор  его  деловая  жизнь
протекала в отеле "Грэнд-Пасифик" и в клубе.  Теперь  он  чувствовал,  что
прочно  обосновался  в  Чикаго,  что  отныне  ему  предстоит  жить   здесь
постоянно.  На  него  ложились   серьезные   обязанности   -   руководство
многочисленным штатом конторы и заключение крупных  сделок.  Зато  он  был
освобожден от разъездов - их поручили  мужу  Эми,  который  действовал  по
указаниям Роберта. А Роберт всеми силами  пробивался  вперед,  он  пытался
перетянуть на свою сторону сестер и уже предпринял реорганизацию  фабрики.
Нескольким служащим, которые пользовались  личным  расположением  Лестера,
грозило увольнение. Но Лестер об этом не знал, а старик Кейн  был  склонен
предоставлять Роберту полную свободу действий, Годы  брали  свое.  Он  был
доволен, что дело его останется в  крепких,  надежных  руках.  Лестер  как
будто не выражал недовольства. Видимо, их отношения с Робертом  изменились
к лучшему.
   Возможно, что все шло бы гладко и дальше, но, к сожалению, личная жизнь
Лестера не могла навсегда остаться тайной. Бывало, что, проезжая с  Дженни
по улицам в открытой коляске, он попадался на глаза светским  или  деловым
знакомым. Это не смущало его, ведь он холостяк, а значит, волен  проводить
время с кем ему угодно. Почему  не  предположить,  что  Дженни  -  молодая
женщина из почтенного семейства, за которой он ухаживает? Он ни с  кем  не
собирался ее знакомить и  раз  навсегда  велел  кучеру  ездить  как  можно
быстрее, чтобы никто не пытался его окликнуть и заговорить с  ним.  А  для
тех, с кем он встречался в  театре,  Дженни,  как  уже  упоминалось,  была
просто "мисс Герхардт".
   На беду многие из знакомых Лестера отличались наблюдательностью. Они  и
не думали осуждать его поведение. Просто им помнилось, что в прежние  годы
в других городах они встречали его с этой же самой  женщиной.  Видимо,  он
поддерживает с ней незаконную связь. Ну и что же  из  этого?  Богатство  и
молодость на многое дают право. Кое-какие слухи дошли до Роберта, но он не
счел нужным делиться с кем-либо  своими  соображениями.  Однако  рано  или
поздно все должно было открыться.
   Это случилось года через  полтора  после  того,  как  Лестер  и  Дженни
поселились на Северной стороне. Осенью, в гнилую  погоду,  Лестер  заболел
гриппом. Почувствовав первые  признаки  недомогания,  он  решил,  что  это
пустяк и что горячая ванна и хорошая доза хинина  сразу  поставят  его  на
ноги. Но болезнь оказалась серьезной: наутро он не мог встать с постели, у
него был сильный жар и невыносимо болела голова.
   За последнее время, постоянно живя с Дженни, он стал  неосторожен.  Ему
следовало бы уехать к себе в гостиницу и  болеть  в  одиночестве.  Но  ему
гораздо больше улыбалось побыть дома, с Дженни. Он позвонил  в  контору  и
дал знать, что нездоров и несколько дней не  появится;  а  потом  блаженно
отдался заботам своей терпеливой сиделки.
   Дженни, разумеется, была только рада, что Лестер  с  ней,  больной  или
здоровый. Она уговорила его вызвать врача и принимать лекарства. Она поила
его горячим чаем с лимоном, без устали освежала холодной водой его лицо  и
руки. А когда он стал поправляться, варила ему вкусный бульон и кашу.
   Во время этой болезни и произошла первая серьезная неприятность. Сестра
Лестера, Луиза, гостившая у знакомых в Сент-Поле и  предупредившая  брата,
что думает повидаться с ним  на  обратном  пути,  решила  вернуться  домой
раньше, чем предполагала. Она оказалась в Чикаго в  самый  разгар  болезни
Лестера и, узнав по телефону в конторе, что его  не  будет  еще  несколько
дней, осведомилась, как ей связаться с ним.
   - Кажется, он живет в  "Грэнд-Пасифик",  -  проговорилась  неосторожная
секретарша. - Он нездоров.
   Луиза встревожилась и позвонила  в  "Грэнд-Пасифик",  где  узнала,  что
мистера Кейна не видели уже несколько дней и вообще он  бывает  у  себя  в
номере не чаще одного-двух раз в неделю. Тогда, заинтригованная этим,  она
позвонила в его клуб.
   К  телефону,  как  нарочно,  подошел  мальчик-посыльный,   который   по
поручению самого Лестера не раз бывал у него на квартире. Мальчик не знал,
что адрес Лестера надлежит держать в тайне  -  до  сих  пор  им  никто  не
интересовался. Когда Луиза сказала, что она  сестра  Лестера  и  ей  очень
нужно его повидать, мальчик ответил:
   - А он живет на площади Шиллера, дом девятнадцать.
   - Чей это ты адрес даешь? - спросил оказавшийся около телефона портье.
   - Мистера Кейна.
   - Никаких адресов давать нельзя. Ты что, не знаешь разве?
   Мальчик смутился и попросил прощения, но Луиза уже повесила трубку.
   Через час Луиза, с изумлением обнаружившая, что у ее брата имеется  еще
и  третий  адрес,   была   на   площади   Шиллера.   Остановившись   перед
двухквартирным домом, она прочла фамилию Кейн на дощечке у двери,  ведущей
во второй этаж, поднялась и позвонила. Дженни  вышла  на  звонок  и  очень
удивилась, увидев перед собой нарядную даму.
   - Здесь живет мистер Кейн? -  надменно  спросила  Луиза,  заглядывая  в
прихожую через открытую дверь. Присутствие женщины немного удивило ее,  но
подозрения были еще смутны.
   - Да, - ответила Дженни.
   - Он, кажется, болен? Я его сестра. Можно войти?
   Будь у Дженни время собраться с мыслями, она придумала бы  какую-нибудь
отговорку, но она и слова не успела сказать, как Луиза, избалованная своим
положением и привыкшая  поступать  по-своему,  уже  проплыла  мимо  нее  в
комнаты.  В  гостиной,  примыкавшей  к  спальне,  где  лежал  Лестер,  она
огляделась. Веста, игравшая в углу, поднялась и с любопытством  уставилась
на гостью. Через отворенную дверь спальни Луиза увидела Лестера; он  лежал
в постели, закрыв глаза, освещенный слева лучом солнца, падавшим из окна.
   - Так вот ты где! - воскликнула Луиза, быстро входя в  спальню.  -  Что
это с тобой?
   При звуке ее голоса Лестер открыл  глаза  и  мгновенно  все  понял.  Он
приподнялся на локте, но не мог произнести ни слова. Наконец он  с  трудом
выдавил из себя:
   - Здравствуй, Луиза. Откуда ты?
   - Из Сент-Поля. Я уехала  раньше,  чем  собиралась,  -  заговорила  она
быстро и с раздражением, почуяв неладное. - А я тебя  еле  разыскала.  Что
это у  тебя  за...  -  она  хотела  сказать  "хорошенькая  экономка",  но,
оглянувшись, увидела  Дженни,  которая  с  печальным,  расстроенным  лицом
прибирала что-то в гостиной.
   Лестер вместо ответа закашлялся.
   Луиза внимательно оглядела комнату. От  нее  не  ускользнула  атмосфера
семейного уюта, приятная, но наводящая на опасные мысли. На  стуле  лежало
платье Дженни, при виде которого мисс Кейн брезгливо подобрала  юбку.  Она
взглянула на брата и прочла в его глазах странное выражение, словно он был
немного озадачен, но в то же время спокоен и готов к бою.
   - Зря ты сюда пришла, - сказал Лестер,  не  дав  Луизе  времени  задать
вопрос, который так и вертелся у нее на языке.
   -  Почему  же  зря?  -  воскликнула  она,   возмущенная   его   дерзкой
откровенностью. - Брат ты мне или нет? А если брат, я могу прийти  к  тебе
куда угодно. Как вам это нравится? И ты говоришь мне такие вещи?
   - Послушай, Луиза, - продолжал Лестер, выше приподнимаясь на  локте.  -
Мы ведь не дети. Ссориться нам нет смысла. Я не знал, что ты  приедешь,  а
то принял бы известные меры.
   - Известные меры! - передразнила она злобно.  -  Ну,  еще  бы!  Как  же
иначе!
   Она чувствовала, что попала в ловушку, и негодовала за это на Лестера.
   А Лестер даже покраснел от гнева.
   - Напрасно ты задираешь нос, - заявил он решительно. - Я ни  в  чем  не
оправдываюсь перед тобой. Я говорю, что принял бы известные меры,  но  это
вовсе не значит, что я прошу извинения. Если ты не  желаешь  разговаривать
вежливо, воля твоя.
   - Ну знаешь, Лестер! - вспыхнула она. - Этого я от тебя не  ожидала.  Я
думала, ты постыдишься открыто  жить  с...  -  она  замялась,  не  решаясь
произнести страшное слово, - когда у нас  в  Чикаго  полно  знакомых.  Это
ужасно! Я думала, у тебя  все  же  есть  чувство  приличия  и  уважения  к
мнению...
   - К черту приличия! - возразил Лестер. - Пойми ты  наконец,  что  я  не
прошу у тебя прощения. Если тебе здесь не нравится, ты отлично знаешь, что
тебе делать.
   - О боже! - воскликнула она. - И это говорит мой брат! И все из-за этой
твари!  Чей  это  ребенок?  -  спросила  она  вдруг  с  яростью,  но  и  с
любопытством.
   - Можешь успокоиться, не мой. Впрочем, хоть  бы  и  мой,  тебе-то  что?
Прошу не вмешиваться в мою жизнь.
   Дженни слышала все, включая оскорбительные замечания по своему  адресу,
и сердце ее сжалось от боли.
   - Успокойся, больше я не буду вмешиваться  в  твою  жизнь,  -  бушевала
Луиза. - Скажу только, что от кого другого, а от тебя я этого не  ожидала.
Да еще с женщиной, которая настолько ниже тебя! Я  сначала  подумала,  что
она... - Луиза опять хотела сказать "твоя экономка", но Лестер,  не  помня
себя от бешенства, грубо перебил ее:
   - Мне все  равно,  что  ты  о  ней  подумала.  Она  лучше  многих,  кто
воображает себя высшими существами.  Знаю  я,  что  ты  думаешь.  Это  все
ерунда. Я поступаю, как хочу, и твое мнение меня не интересует. Я  сам  за
себя отвечаю и прошу обо мне не заботиться.
   - И не буду, можешь быть уверен, - отпарировала Луиза. - Что семья  для
тебя ничего не значит, это мне теперь совершенно ясно. Но будь у тебя хоть
капля совести, ты никогда бы не допустил, чтобы твоя  сестра  очутилась  в
таком месте. Мне просто противно, и другие, когда  узнают,  скажут  то  же
самое, вот и все.
   Она круто повернулась и вышла вон, по дороге бросив уничтожающий взгляд
на Дженни, которая на беду оказалась в дверях гостиной. Весты в комнате не
было. Дженни немного погодя вошла к Лестеру  и  закрыла  за  собой  дверь.
Сказать ей было нечего. Лестер, откинув  густые  волосы  с  высокого  лба,
лежал на подушке, усталый и хмурый. "Какая злая ирония судьбы! - думал он.
- Теперь она приедет домой и всем все  расскажет.  Отец  узнает,  и  мать,
Роберт, Имоджин, Эми - все узнают. И  отрицать  невозможно:  Луиза  видела
достаточно". Лестер в задумчивости устремил взгляд на стену.
   Тем  временем  Дженни,  занимаясь   своими   домашними   делами,   тоже
предавалась размышлениям. Так вот какого  мнения  о  ней  другая  женщине!
Теперь понятно, что думает свет. До семьи Лестера ей так же далеко, как до
другой планеты. Для его родителей, братьев и сестер  она  дурная  женщина,
неизмеримо ниже его по своему положению в обществе,  неизмеримо  ниже  его
морально и умственно, она уличная девка,  тварь.  А  она-то  надеялась  со
временем восстановить свою репутацию. Эта мысль  была  ей  всего  больнее,
ранила как ножом. Да, она действительно дурная и низкая в глазах Луизы,  в
глазах света, а главное, в  глазах  Лестера.  Может  ли  быть  иначе?  Она
молчала и не жаловалась, но боль унижения и стыда  не  отпускала  ее.  Ах,
если бы как-нибу