твами! Старик сидел
не  шевелясь  и  все  думал,  думал,  втайне  чувствуя,  что  блудный  сын
по-прежнему занимает первое место в его сердце.



40

   Лестер возвратился в Чикаго. Он отдавал себе отчет в том, что  серьезно
оскорбил отца. Никогда еще старый Арчибалд не говорил с ним так гневно. Но
и сейчас Лестер не был убежден, что дело непоправимо; мысль, что он  может
сохранить любовь  и  доверие  отца,  только  если  решится  на  что-нибудь
определенное, просто не укладывалась у него в голове. Что касается "мнения
света", - да пусть люди болтают что угодно и  сколько  угодно.  Он  сумеет
обойтись и без них. А впрочем, так ли это? Всякая слабость,  даже  призрак
слабости, отпугивает людей.  Они  бессознательно  сторонятся  неудачников,
избегают их, словно опасаясь заразы. Лестеру предстояло на себе  убедиться
в силе этого предрассудка.
   Однажды он встретил  Берри  Доджа,  миллионера  и  главу  фирмы  "Додж,
Холбрук и Кингсбери", которая занимала в текстильной промышленности  такое
же место, как "Компания Кейн" - в  производстве  экипажей.  Лестер  считал
Доджа одним из лучших своих друзей, был с ним так же близок, как  с  Генри
Брейсбриджем из Кливленда или Джорджем Ноулзом из Цинциннати. Он  бывал  в
его прекрасном доме на набережной,  и  они  постоянно  встречались  то  по
делам, то на светских приемах. Но с переездом Лестера в  Хайд-Парк  дружба
их сошла на нет. И вот теперь  они  встретились  на  Мичиган-авеню,  возле
отделения фирмы Кейн.
   - А, Лестер, давно не видались, - сказал Додж, вежливо протягивая руку.
Тон его показался Лестеру холоднее обычного. - Ты, я слышал, за это  время
женился.
   - Ничего подобного, - возразил Лестер тоном  человека,  который  хочет,
чтобы слова его были поняты в общепринятом смысле.
   - Зачем же делать из этого тайну? - продолжал Додж и хотел  улыбнуться,
но только скривил губы. Он очень старался  сохранить  дружеский  тон  и  с
честью выйти  из  щекотливого  положения.  -  Обычно  мы  таких  вещей  не
скрываем. С близкими-то друзьями можно было поделиться!
   - Ну, а я, - сказал Лестер, чувствуя, как в него впивается  отравленный
клинок, - решил отступить от этого правила. Я не считаю, что такие события
следует рекламировать.
   - Дело вкуса, дело вкуса, - рассеянно проговорил Додж. -  Ты,  конечно,
живешь в городе?
   - В Хайд-Парке.
   - Хороший пригород. Ну, а вообще как дела?
   И он ловко переменил тему разговора, а вскоре и  распрощался,  небрежно
помахав Лестеру рукой.
   Лестера как ножом резнула мысль, что если бы Додж действительно  считал
его женатым человеком, он неминуемо засыпал бы его вопросами. Как  близкий
друг, он захотел бы многое узнать о новой миссис Кейн. Завязался бы легкий
разговор, обычный между людьми одного круга. Додж пригласил бы его в гости
с женой, пообещал бы сам заехать к ним. А тут - ничего, ни  слова!  Лестер
понял, что это неспроста.
   Так же вели себя супруги Мур, Олдричи и ряд других  знакомых.  Все  они
как будто считали, что он женат и  остепенился.  Они  спрашивали,  где  он
живет, шутили над его скрытностью, но упорно не проявляли  любопытства  по
поводу предполагаемой миссис Кейн. Лестер начинал убеждаться,  что  взятая
им линия не сулит ничего хорошего.
   Один из самых чувствительных ударов нанес ему непреднамеренно, а потому
особенно жестоко, его старый знакомый Уильям Уитни. Однажды вечером Лестер
приехал к себе в клуб обедать; сняв  пальто,  он  направился  к  табачному
киоску купить сигару и тут,  в  читальне,  столкнулся  с  Уитни.  Тот  был
типичный  клубный  завсегдатай  -  высокий,  худощавый,  гладко  выбритый,
безукоризненно одетый, немного циник, а в этот вечер к  тому  же  порядком
навеселе.
   - Ого, Лестер! - окликнул он. - Что это за гнездышко  ты  свил  себе  в
Хайд-Парке? Времени, видно,  не  теряешь?  А  как  ты  объяснишь  все  это
невесте, когда надумаешь жениться?
   - Ничего я не обязан объяснять,  -  раздраженно  отвечал  Лестер.  -  И
почему тебя так интересуют мои дела?  Ты,  насколько  я  знаю,  и  сам  не
святой.
   - Ха-ха-ха! Это хорошо, честное слово, хорошо! Ты часом не  женился  ли
на той красотке, с которой разъезжал по Северной стороне, а? Ха-ха!  Ну  и
дела! Женился! А может быть, люди все врут?
   - Замолчи, Уитни, - оборвал его Лестер. - Говоришь какую-то чушь.
   - Виноват, - сказал Уитни развязно, но уже начиная  трезветь.  -  Прошу
прощения. Ты не забудь, я ведь чуточку пьян. Восемь порций виски, чистого,
- только что пропустил в буфете. Виноват. Мы с тобой  поговорим,  когда  я
буду в форме, верно, Лестер, а? Ха-ха-ха, я  и  правда  немного  пьян!  Ну
всего наилучшего! Ха-ха-ха!
   Этот безобразный смех долго стоял в ушах у Лестера.  Он  прозвучал  как
оскорбление, хотя Уитни и был пьян. "Красотка, с которой ты  разъезжал  по
Северной стороне. Ты часом  не  женился  на  ней?"  Лестер  с  возмущением
вспоминал наглую выходку Уитни. Черт, это уже слишком! Чтобы ему,  Лестеру
Кейну,  говорили  такие  вещи...  Он  задумался.  Да,  дорогой  ценой   он
расплачивается  за  свое  решение  поступить  с   Дженни,   как   подобает
порядочному человеку.



41

   Но это было не самое худшее. Американская публика  любит  посудачить  о
сильных мира  сего,  а  Кейны  были  богаты  и  у  всех  на  виду.  И  вот
распространился слух, что Лестер, один из прямых наследников главы  фирмы,
женился на служанке. Это он-то, сын миллионера! Возможно ли? Вот  поистине
лакомый кусочек для репортеров. И газеты не замедлили подхватить пикантный
слух. Светский листок "Новости Южной стороны", не называя Лестера, писал о
"сыне видного  богатого  фабриканта  экипажей  из  Цинциннати"  и  вкратце
излагал его роман, добавляя в заключение: "О миссис К. известно  лишь  то,
что раньше она служила горничной в одном почтенном семействе в  Кливленде,
а до этого работала в Колумбусе, штат Огайо. Кто осмелится утверждать, что
романтика умерла, когда в  высшем  обществе  еще  бывают  столь  красочные
любовные истории!"
   Лестер прочел эту заметку. Сам он не выписывал "Новости",  но  какая-то
добрая душа позаботилась о нем, и он получил по почте экземпляр, в котором
нужный столбец был отчеркнут красным карандашом. Лестер рассердился, сразу
заподозрив, что его собираются шантажировать, но не знал,  как  поступить.
Ему, конечно, хотелось  положить  конец  этой  газетной  болтовне,  но  он
подумал, что протест с его стороны может только ухудшить дело. И он ничего
не предпринял. Заметка в "Новостях", как и  следовало  ожидать,  привлекла
внимание других газет. Это был богатый материал,  и  некий  предприимчивый
редактор воскресной  газеты  решил  выжать  из  него  все,  что  возможно.
Разогнать эту романтическую историю на целую полосу  под  кричащей  шапкой
вроде "Пожертвовал миллионами  ради  любви  к  служанке",  дать  снимки  -
Лестер, Дженни, дом в Хайд-Парке, фабрика Кейнов в Цинциннати,  склады  на
Мичиган-авеню, -  и  сенсация  обеспечена.  "Компания  Кейн"  не  помещала
рекламы  в  прессе.  Газетка  ничем  не  была  ей  обязана.  Будь   Лестер
предупрежден, он мог бы пресечь эту затею, послав в газету объявление  или
обратившись к издателю. Но он ничего не знал  и  потому  бездействовал.  А
редактор постарался на совесть. Корреспондентам в  Цинциннати,  Кливленде,
Колумбусе было предложено  сообщить  по  телеграфу,  известна  ли  история
Дженни в этих городах. В Кливленде обратились к Бейсбриджам, чтобы узнать,
работала ли Дженни у них в доме. Из Колумбуса поступили сильно  искаженные
слухи о семье Герхардт. Выяснилось, что именно на Северной стороне  Дженни
проживала несколько лет  до  своего  предполагаемого  замужества.  Так  по
кусочкам был восстановлен весь роман. У  редактора  и  в  мыслях  не  было
бичевать или возмущаться, скорее он воображал, что  оказывает  любезность.
Были опущены все неприятные детали - то, что Веста, по  всей  вероятности,
внебрачный  ребенок,  что,  видимо,  Лестер  и  Дженни  долго  состояли  в
незаконном  сожительстве,  что  для  всем  известного  недовольства  семьи
Лестера по поводу его брака имеются  веские  основания.  Редактор  сочинил
своего рода историю про Ромео и Джульетту, в  которой  Лестер  фигурировал
как  пылкий,  самоотверженный  любовник,  а  Дженни  -  как   бедная,   но
очаровательная девушка из  народа,  которую  преданная  любовь  миллионера
вознесла  к  богатству  и   знатности.   Художник   газеты   иллюстрировал
последовательные стадии романа. Портрет  Лестера  раздобыли  за  приличную
мзду у фотографа в Цинциннати, а Дженни  фоторепортер  незаметно  снял  на
прогулке. Словом, все было проделано  по  испытанным  рецептам  бульварной
прессы.
   И вот газета вышла в свет - сплошная лесть и сладкие  слова,  но  между
строк угадывалась вся печальная, мрачная подоплека. Дженни узнала об  этом
не сразу. Лестер, случайно наткнувшись на роковую  страницу,  поспешил  ее
выдрать. Он  был  безмерно  удивлен  и  расстроен.  Подумать  только,  что
какая-то чертова газетка может так поступить с частным лицом, с человеком,
который жил спокойно, никому не мешая. Чтобы не  выдать  горького  чувства
обиды, он ушел из дому. Путь его лежал не к оживленному центру  города,  а
прочь от него, по Коттедж-Гроув-авеню, в открытую прерию.  Покачиваясь  на
сиденье трамвая, он старался  представить  себе,  что  думают  сейчас  его
бывшие друзья - Додж, Бэрнхем Мур, Генри Олдрич. Да, это  настоящий  удар.
Что делать? Стиснуть зубы и молчать или  равнодушно  отмахнуться  от  этой
новой заботы? Однако ему было ясно: больше он такого не потерпит. Домой он
вернулся  в  более  спокойном  состоянии  и  стал  с   нетерпением   ждать
понедельника, чтобы повидаться со  своим  поверенным,  мистером  Уотсоном.
Впрочем, когда они встретились, оба быстро пришли к решению, что  подавать
в суд было бы не разумно. Лучше промолчать.
   - Но больше это не должно повториться, - закончил Лестер.
   - Об этом я позабочусь, - успокоил его поверенный.
   Лестер поднялся.
   - Черт его знает, в какой стране мы живем!  -  воскликнул  он.  -  Если
человек богат, ему никуда не скрыться,  точно  он  памятник  на  городской
площади!
   - Если человек богат, - сказал мистер Уотсон, - он  напоминает  кота  с
бубенчиком на шее. Каждая мышь в точности знает, где он и что делает.
   - Да, сравнение подходящее, - проворчал Лестер.
   Дженни еще несколько дней оставалась в неведении. Лестер  умышленно  не
касался больного вопроса, а Герхардт не читал греховных воскресных  газет.
Но  потом  одна  из  соседок  просветила  Дженни,  бестактно  упомянув   в
разговоре, что прочла  о  ней  интереснейшую  историю.  Дженни  сперва  не
поняла.
   - Обо мне? - воскликнула она удивленно.
   - Да, да, о вас и о мистере Кейне, - ответила гостья. - Весь ваш роман.
   Дженни вспыхнула.
   - Я ничего не знаю, сказала она. - А вы уверены, что это про нас?
   - Еще бы! - рассмеялась миссис Стендл. - Ошибиться я никак не могла.  И
газета у меня сохранилась. Я, если хотите, пришлю  вам  ее  с  дочкой.  Вы
прелестно вышли на снимке.
   Дженни вся сжалась.
   - Я буду вам очень благодарна, - пролепетала она.
   Ее мучила мысль, где могли достать ее карточку и что написано в газете.
А главное - что скажет Лестер? Видел ли он заметку? Почему он ничего ей не
сказал?
   Дочь соседки принесла газету, и у  Дженни  сердце  замерло,  когда  она
взглянула на роковую страницу. Вот оно - черным по белому.  Слева  портрет
Лестера, справа портрет Дженни, а посередине заголовок крупными буквами  и
стрелки: "Вот  этот  миллионер  увлекся  вот  этой  горничной".  В  тексте
объяснялось, что Лестер, сын известного фабриканта экипажей из Цинциннати,
пожертвовал завидным общественным положением, чтобы  жениться  на  любимой
женщине. Дальше следовали рисунки, Лестер беседует  с  Дженни  в  особняке
миссис Брейсбридж, Лестер стоит с ней рядом перед почтенным, строгого вида
пастором, Лестер едет с нею в  роскошной  коляске,  Дженни,  стоя  у  окна
богато обставленной залы  (о  богатстве  свидетельствуют  тяжелые  складки
гардин), смотрит на чуть видный в отдалении смиренный домик.
   Дженни почувствовала, что готова сквозь землю провалиться от стыда. Она
страдала не столько за  себя,  сколько  за  Лестера.  Что  он  должен  был
пережить? А его родные? Теперь у них в руках есть новое оружие против  нее
и Лестера. Она старалась успокоиться, совладать со  своими  чувствами,  но
слезы снова и снова навертывались ей на глаза. То были слезы  негодования.
Зачем ее преследуют, травят? Неужели не могут оставить ее в покое? Она так
старается поступать хорошо. Разве люди не могли бы помочь ей, вместо  того
чтобы толкать ее в пропасть?..



42

   В тот же вечер Дженни убедилась, что Лестеру давно все известно: он сам
принес домой злосчастную газету, решив, по зрелом размышлении, что  обязан
это сделать. В свое время он сказал Дженни, что между ними не должно  быть
секретов, и теперь не считал  себя  вправе  утаить  от  нее  то,  что  так
неожиданно и  грубо  нарушило  их  покой.  Он  скажет  ей,  чтобы  она  не
тревожилась, что это не имеет значения, но для него-то это имело  огромное
значение. Мерзкая газетка  нанесла  ему  непоправимый  вред.  Мало-мальски
сообразительные люди - а в число их входят все его  знакомые  и  множество
незнакомых  -  поймут  теперь,  как  он  жил  все  эти  годы.   В   газете
рассказывалось, что он последовал за Дженни из Кливленда в Чикаго, что она
держалась стыдливо и непреступно и он ухаживал  за  ней,  прежде  чем  она
уступила. Это должно  было  объяснить  их  совместную  жизнь  на  Северной
стороне. Идиотская эта попытка прикрасить истинную  историю  их  отношений
бесила Лестера, хоть он и понимал, что это все же лучше каких-либо  наглых
выпадов. Войдя в гостиную, он достал газету из кармана и развернул  ее  на
столе.  Дженни,  знавшая,  что  сейчас  последует,  стояла  подле  него  и
внимательно следила за его движениями.
   - Тут есть кое-что интересное для тебя, - сказал он сухо,  указывая  на
иллюстрированную страницу.
   - Я уже видела, Лестер, - ответила она устало. - Как раз сегодня миссис
Стендл показала мне этот номер. Я только не знала, как ты - видел или нет.
   - Ну и расписали меня, нечего сказать. Я и не подозревал, что могу быть
таким пылким Ромео.
   - Мне ужасно жаль, Лестер, -  сказала  Дженни,  угадывая  за  невеселой
шуткой его тяжелое настроение. Она давно знала, что Лестер не любит  и  не
умеет говорить о своих подлинных чувствах и серьезных заботах. Сталкиваясь
с неизбежным, неотвратимым, он предпочитал отделываться шутками. И  сейчас
его  слова  означали:  "Раз  делу  все   равно   не   помочь,   не   будем
расстраиваться".
   - Я вовсе не считаю это трагедией, - продолжал он. - А предпринять  тут
ничего нельзя. У них, вероятно, были самые  лучшие  намерения.  Просто  мы
сейчас очень на виду.
   - Я понимаю, - сказала Дженни, подходя к нему. - И все-таки  мне  очень
жаль.
   Тут их позвали обедать, и разговор прервался.
   Однако Лестер  не  мог  скрыть  от  себя,  что  дела  его  плохи.  Отец
достаточно ясно дал ему понять это во время последней беседы, а теперь,  в
довершение всего, ими занялась пресса! Нечего больше  притворяться,  будто
он по-прежнему близок с людьми своего круга. Они знать его  не  хотят,  во
всяком случае, те из них, которые придерживаются более или  менее  строгих
взглядов. Есть, конечно, и веселые холостяки, и женатые прожигатели  жизни
и искушенные женщины -  замужние  и  одинокие,  -  которые,  зная  правду,
продолжают хорошо  к  нему  относится;  но  не  эти  люди  составляют  его
"общество". По существу, он оказался на положении изгоя, и ничто не  может
спасти его, кроме решительного отказа от теперешнего образа жизни; другими
словами, ему следует порвать с Дженни.
   Но он не хотел с ней порывать. Одна мысль  об  этом  была  ему  глубоко
противна. Дженни неустанно расширяла  свой  кругозор.  Она  теперь  многое
понимала не хуже  самого  Лестера.  Дженни  не  какая-нибудь  честолюбивая
карьеристка. Она незаурядная женщина и добрая душа.  Бросить  ее  было  бы
подло, а кроме того, она очень хороша собой. Ему сорок  шесть  лет,  ей  -
двадцать девять, а на вид не больше двадцати пяти. Редкое счастье, если  в
женщине, с которой живешь, находишь молодость,  красоту,  ум,  покладистый
характер и собственные свои взгляды, только в более мягкой и эмоциональной
форме. Отец был прав: он сам устроил свою жизнь, сам  и  проживет  ее  как
умеет.
   Довольно скоро после неприятного случая с  газетой  Лестер  узнал,  что
отец тяжело болен, и с минуты на минуту стал ждать  вызова  в  Цинциннати.
Однако дела удержали его в конторе, и он еще был в  Чикаго,  когда  пришло
известие о смерти отца. Лестер, потрясенный, поспешил в Цинциннати.  Образ
отца неотступно стоял у  него  перед  глазами.  Независимо  от  их  личных
отношений отец всегда был  для  него  большим  человеком  -  интересным  и
значительным. Он вспоминал, как в детстве отец сажал его к себе на колени,
как рассказывал ему о своей юности, проведенной  в  Ирландии,  и  о  своих
усилиях выбиться в люди, а после  внушал  ему  деловые  принципы,  которые
сложились у него на основании  собственного  опыта.  Старый  Арчибалд  был
правдив и честен. Подобно ему и  Лестер  не  терпел  уверток  и  обиняков.
"Никогда не лги, -  неустанно  твердил  Арчибалд.  -  Никогда  не  пытайся
представлять факты не такими, какими сам  их  видишь.  Правдивость  -  это
дыхание жизни, это основа всяческого достоинства, и в  деловой  сфере  она
обеспечивает доброе имя каждому, кто  крепко  ее  придерживается".  Лестер
верил в этот принцип. Он всегда восхищался  воинственной  прямолинейностью
отца и теперь скорбел о своей утрате. Он  жалел,  что  отец  не  дожил  до
примирения с ним. Ему уже начинало казаться, что  если  бы  старик  увидел
Дженни, она бы ему понравилась. Он не представлял  себе,  как  именно  все
могло бы уладиться, - он просто чувствовал, что Дженни пришлась бы старику
по душе.
   Когда он приехал в Цинциннати, мел сильный снег. Ветер  бросал  в  лицо
колючие хлопья. Снег приглушал привычный шум  улицы.  На  вокзале  Лестера
встретила Эми. Она обрадовалась ему, несмотря на их размолвки  в  прошлом.
Из всех сестер она была наиболее терпимой. Лестер обнял ее и поцеловал.
   - Какая ты умница, что встретила меня,  Эми,  -  сказал  он.  -  Словно
прежние времена вернулись. Ну, как наши? Вероятно, все  съехались.  Бедный
папа, настал и его час. Но он прожил долгую, деятельную жизнь. Наверно, он
был доволен тем, что успел столько сделать.
   - Да, - сказала Эми, - но после маминой смерти он очень тосковал.
   Они ехали с вокзала, дружески беседуя и  вспоминая  прошлое.  В  старом
доме уже собрались все родственники - близкие и дальние. Лестер  обменялся
с ними обычными выражениями соболезнования, но сам все время думал о  том,
что отец его прожил долгий век. Он достиг своей цели и умер - подобно тому
как яблоко, созрев, падает на землю. Вид отца, лежавшего  в  черном  гробу
посреди огромной гостиной, вызвал у Лестера давно забытое чувство  детской
любви. Он даже улыбнулся, глядя на решительное, с  резкими  чертами  лицо,
еловые выражавшее сознание исполненного долга.
   - Хороший был человек, - сказал он Роберту, стоявшему рядом  с  ним.  -
Такого не часто встретишь.
   - Ты прав, - торжественно подтвердил Роберт.
   После похорон было решено прочесть завещание, не откладывая. Муж  Луизы
торопился  домой,  в  Буффало,  Лестер  -  в  Чикаго.  И  на  второй  день
родственники собрались в юридической  конторе  "Найт,  Китли  и  О'Брайн",
ведавшей делами старого Кейна.
   Лестер ехал на это собрание с уверенностью, что отец не мог обойти  его
в своем завещании. Их последний  разговор  состоялся  совсем  недавно;  он
сказал отцу, что ему нужен срок, чтобы все как следует  обдумать,  и  отец
дал ему этот срок. Отец всегда любил его и одобрял во всем, кроме связи  с
Джен