наконец. - Ничего я не могу придумать.
   - Иди спать, Дженни, - заботливо сказала мать.  -  И  остальных  уложи.
Незачем вам тут сидеть. Может, я  что-нибудь  придумаю.  А  вы  все  идите
спать.
   Дженни ушла к себе в комнату, но ей было не до сна. Вскоре после  ссоры
отца с сенатором она прочла в газете, что Брэндер уехал в Вашингтон. О его
возвращении не сообщали. И все же, может  быть,  он  уже  приехал.  Она  в
раздумье остановилась перед небольшим узким зеркалом,  которое  стояло  на
убогом столике. Вероника, спавшая с нею в  одной  комнате,  уже  улеглась.
Наконец решение Дженни окрепло.  Она  пойдет  к  сенатору  Брэндеру.  Если
только он в городе, он выручит Басса, Почему бы ей и не пойти - ведь он ее
любит. Он столько раз просил ее выйти за него замуж. Почему бы не пойти  и
не попросить его о помощи?
   Она  немного  поколебалась,  слушая  ровное  дыхание  Вероники,   потом
бесшумно отворила дверь, чтобы посмотреть, нет ли кого в столовой.
   В доме не слышно было ни звука, только на кухне беспокойно раскачивался
в качалке Герхардт. Нигде не было света - горела лишь маленькая лампочка у
нее в комнате да под дверью кухни  виднелась  желтоватая  полоска.  Дженни
привернула и задула свою  лампу,  потом  тихонько  скользнула  к  выходной
двери, открыла ее и вышла в ночь.
   На небе сиял ущербный  месяц,  и  воздух  был  полон  смутным  дыханием
возрождающейся жизни, ибо снова приближалась весна. Дженни  торопливо  шла
по темным улицам - дуговые фонари еще не были изобретены - и  замирала  от
страха; на какое безрассудство она решилась! Как примет ее сенатор? Что он
подумает!  Она  остановилась  и  застыла,  одолеваемая  сомнениями;  потом
вспомнила  о  Бассе,  запертом  на  ночь  в  тюремной  камере,   и   снова
заторопилась.
   Устройство отеля "Колумбус-Хаус" было таково,  что  женщина  без  труда
могла пройти через особый ход для дам в какой  угодно  этаж  в  любой  час
ночи. Нельзя сказать,  чтобы  в  этом  отеле  не  существовало  внутренних
правил, но,  как  и  во  многих  других  отелях  в  то  время,  надзор  за
выполнением правил не всегда был достаточно строг. Кто  угодно  мог  войти
через черный ход, попасть в вестибюль, и  здесь  его  заметил  бы  портье.
Помимо этого, никто особенно не следил за тем, кто входит или выходит.
   Когда Дженни подошла к отелю, кругом было темно,  горел  только  слабый
свет в подъезде. До номера сенатора  надо  было  лишь  пройти  немного  по
коридору второго  этажа.  Дженни  побежала  наверх;  она  была  бледна  от
волнения, но больше ничто не выдавало бури, которая бушевала  в  ее  душе.
Подойдя к знакомой двери, она  приостановилась:  она  и  боялась,  что  не
застанет Брэндера, и трепетала при мысли,  что  он  может  быть  здесь.  В
стеклянном окошечке над дверью виднелся свет и, собрав все свое  мужество,
Дженни постучала. За дверью послышался кашель и движение.
   Удивлению Брэндера, когда он открыл дверь, не было границ.
   - Да это Дженни! - воскликнул он. - Вот  чудесно!  А  я  думал  о  вас.
Входите, входите...
   Он пылко обнял ее.
   - Я собирался вас навестить. Я все время  думал,  как  бы  мне  уладить
дело. И вот вы пришли. Но что случилось?
   Он отступил на шаг и  всмотрелся  в  расстроенное  лице  Дженни.  В  ее
красоте ему чудилась свежесть только что срезанных лилий, еще  влажных  от
росы.
   Бесконечная нежность волной прилила к его сердцу.
   - У меня к вам просьба, - наконец с трудом вымолвила она. - Мой брат  в
тюрьме. Нам нужно внести за него десять долларов, и я не знала,  куда  еще
пойти.
   - Бедная моя девочка! - сказал он, грея ее озябшие руки. - Куда же  вам
еще идти? Ведь я просил, чтоб вы всегда обращались ко  мне!  Разве  вы  не
знаете, Дженни, что для вас я все сделаю?
   - Да, - задохнувшись, едва вымолвила она.
   - Так вот,  ни  о  чем  больше  не  тревожьтесь.  Но  когда  же  судьба
перестанет наконец осыпать вас ударами, бедняжка моя? Как ваш брат попал в
тюрьму?
   - Он сбрасывал уголь с платформы, и его поймали.
   - А! - отозвался Брэндер с искренним сочувствием.
   Юношу арестовали и присудили к  штрафу  за  то,  на  что,  в  сущности,
толкнула его сама жизнь. И эта девушка  пришла  к  нему  ночью  умолять  о
десяти долларах, которые ей так необходимы; для нее  это  огромная  сумма,
для него - ничто.
   - Не огорчайтесь, я все улажу, - быстро сказал он. - Через полчаса  ваш
брат будет свободен. Посидите здесь и отдохните, я скоро вернусь.
   Он указал ей на кресло возле большой лампы и поспешно вышел из комнаты.
   Брэндер знал шерифа, ведавшего  окружной  тюрьмой.  Знал  он  и  судью,
приговорившего Себастьяна к штрафу. Потребовалось каких-нибудь пять минут,
чтобы написать судье, прося его отменить  наказание  и  не  портить  юноше
будущее, и отослать записку с посыльным ему на квартиру. Еще десять  минут
понадобилось на то, чтобы самому отправиться в тюрьму и  уговорить  своего
друга шерифа тут же выпустить Себастьяна.
   - Вот деньги, - сказал Брэндер. - Если штраф будет отменен, вы  вернете
их мне. А теперь отпустите его.
   Шериф охотно согласился. Он тут же пошел вниз, чтобы  лично  проследить
за выполнением своего приказания, и изумленный Басс оказался  на  свободе.
Его не удостоили никакими объяснениями.
   - Все в порядке, - сказал тюремщик. - Ты свободен. Беги домой, да гляди
не попадайся больше на таком деле.
   Недоумевающий Басс отправился домой, а бывший сенатор вернулся к себе в
отель, стараясь решить, как быть дальше. Положение  щекотливое.  Очевидно,
Дженни обратилась к нему без ведома отца. Это была ее последняя надежда. И
теперь она ждет у него в номере.
   В жизни каждого человека бывают критические минуты, когда он колеблется
между строгим соблюдением долга  и  справедливости  и  соблазном  счастья,
которого, кажется, можно бы достигнуть, - стоит лишь поступить не так, как
должно. И граница между должным и недолжным далеко не всегда ясна. Брэндер
понимал, что даже жениться на Дженни будет  нелегко  из-за  бессмысленного
упрямства ее отца. Другое препятствие - общественное мнение. Допустим,  он
женится на  Дженни  -  что  скажут  люди?  Она  богато  одаренная  натура,
способная сильно чувствовать, это он знал. В ней есть что-то  поэтическое,
какая-то душевная тонкость, недоступная  пониманию  толпы.  Он  и  сам  не
совсем понимал, что это такое, но угадывал в  девушке  богатый  внутренний
мир, - а это увлекло бы кого угодно на месте Брэндера, хотя ум Дженни  был
еще неразвит и ей не хватало жизненного опыта. "Необыкновенная девушка", -
думал Брэндер, мысленно вновь видя ее перед собой.
   Обдумывая, как поступить дальше, он вернулся к себе. Войдя  в  комнату,
он снова был поражен красотою девушки и ее неодолимым  обаянием.  В  свете
лампы, затененной абажуром, она показалась  ему  каким-то  неведомым  миру
чудом.
   - Ну вот, - сказал он, стараясь казаться спокойным. - Я  похлопотал  за
вашего брата. Он свободен.
   Дженни встала.
   Она ахнула, всплеснула руками,  потом  шагнула  к  Брэндеру.  Глаза  ее
наполнились слезами благодарности.
   Он увидел эти слезы и подошел к ней совсем близко.
   - Ради бога, не плачьте, Дженни, - сказал он. - Вы  ангел!  Вы  -  сама
доброта! Подумать только,  вы  принесли  так  много  жертв  и  вот  теперь
плачете!
   Он притянул ее к себе, и тут всегдашняя осторожность ему  изменила.  Он
чувствовал одно: сбывается то, о чем он  так  тосковал.  Наконец-то  после
стольких удач судьба дарит ему то, чего он больше всего жаждал, -  любовь,
любимую женщину. Он обнял ее и целовал все снова и снова.
   Английский писатель Джефрис сказал, что совершенная девушка  появляется
раз в полтораста лет. "Это сокровище создают все чары земли и  воздуха.  И
южный ветер, что веет полтора столетия над полями пшеницы;  и  благоухание
высоких трав, что качаются над тяжелыми медвяными головками клевера и  над
смеющимися цветами вероники, укрывают вьюрка и преграждают путь  пчеле;  и
живые изгороди  из  розовых  кустов,  и  молодая  жимолость,  и  лазоревые
васильки в золотящейся ниве, и тень зеленых  елей.  Вся  прелесть  лукавых
ручейков, по берегам которых тянутся к солнцу ирисы; вся властная  красота
дремучих лесов; все дальние  холмы,  от  которых  веет  дыханием  тмина  и
свободы, - все это повторяется снова и снова сотни лет.
   Лютики,  колокольчики,  фиалки;  сиреневая  весна  и   золотая   осень;
солнечный свет, проливные дожди и росистые  утра;  дивные  ночи;  снова  и
снова за сто лет повторяется  весь  круг  беспрестанно  текущего  времени.
Неписанная летопись, которую никому и не под силу написать: кто  расскажет
о лепестках  розы,  облетевших  сто  лет  назад?  Сотни  раз  возвращаются
ласточки в свое гнездо под крышей, сотни раз! Но вот явилась она - и целый
мир жаждет ее красоты, словно цветов, которых уже  нет.  В  очаровании  ее
семнадцати лет заключены чары веков, Вот почему  в  вызванной  ею  страсти
таится печаль".
   Если вы поняли и оценили  прелесть  лесных  колокольчиков,  повторенную
сотни раз,  если  розы,  музыка,  румяные  рассветы  и  закаты  когда-либо
заставляли сильнее забиться ваше сердце; если вся эта красота мимолетна  -
и вот она дана вам в руки, прежде чем мир от вас ускользнул, -  откажитесь
ли вы от нее?



8

   Значение внешних и внутренних  перемен,  которые  порою  совершаются  в
нашей жизни, не всегда сразу нам ясно. Мы потрясены, испуганы  -  а  потом
как  будто  возвращаемся  к  прежнему  существованию,  но   перемена   уже
совершилась. Никогда и нигде мы уже не будем прежними. Думая о неожиданной
развязке ночной встречи с сенатором, к которой ее привело желание выручить
брата, Дженни не могла разобраться в  своих  чувствах.  Она  очень  смутно
представляла себе, какие перемены и в  общественном  и  в  физиологическом
смысле могут повлечь за собою ее новые взаимоотношения с Брэндером. Она не
сознавала еще, каким потрясением, даже при самых  благоприятных  условиях,
является для обыкновенной  женщины  материнство.  Она  ощущала  удивление,
любопытство, неуверенность и в то  же  время  была  искренне  счастлива  и
безмятежна. Брэндер - хороший  человек,  теперь  он  стал  ей  ближе,  чем
когда-либо. Он ее  любит.  Их  новые  отношения  неминуемо  изменят  и  ее
положение в обществе. Жизнь ее станет теперь совсем иной - уже стала иной.
Брэндер снова и снова уверял ее в своей вечной любви.
   - Говорю тебе, Дженни, ни о чем не тревожься, - повторял он, когда  она
уходила. - Страсть оказалась сильнее меня, но я на тебе женюсь. Иди  домой
и никому ничего не говори. Предупреди брата, если еще не  поздно,  сохрани
все в тайне, и я женюсь на тебе и увезу тебя отсюда. Я не могу сделать это
сейчас же. Мне не хочется делать это здесь.  Но  я  поеду  в  Вашингтон  и
вызову тебя. И вот (он достал бумажник и вынул сто долларов - все,  что  у
него было при себе) возьми это, Завтра я пришлю тебе еще.  Ты  теперь  моя
невеста, помни это. Ты - моя.
   Он нежно обнял ее.
   Дженни вышла в ночную тьму. Без сомнения, он  сдержит  слово.  Мысленно
она уже жила новой, восхитительной жизнью. Конечно,  он  на  ней  женится.
Подумать только! Она поедет в Вашингтон, в этот далекий, незнакомый город.
А отец и мать - им больше не  придется  так  много  работать.  А  Басс,  а
Марта... она сияла от радости, думая о том, как много она сможет  для  них
сделать.
   Пройдя квартал, она замедлила шаг, и ее  нагнал  Брэндер;  он  проводил
Дженни до калитки ее дома и остановился, а  она,  осторожно  осмотревшись,
легко взбежала на крыльцо и потянула дверь. Дверь была не заперта.  Дженни
помедлила минуту, чтобы показать  возлюбленному,  что  все  в  порядке,  и
вошла. В доме было тихо. Она пробралась в свою комнатку и услышала  сонное
дыхание Вероники. Потом бесшумно прошла в комнату, где спал Басс и Джордж.
Басс лежал, вытянувшись на кровати и, казалось, спал. Но когда она  вошла,
он шепнул:
   - Это ты, Дженни?
   - Я.
   - Где ты была?
   - Послушай, - прошептала она, ты видел папу и маму?
   - Да.
   - Они знают, что я уходила из дому?
   - Мама знает. Она не велела мне про тебя спрашивать. Где ты была?
   - Ходила к сенатору Брэндеру просить за тебя.
   - А, вот оно что. Мне ведь не сказали почему меня выпустили.
   - Никому ничего не говори, - умоляюще сказала  Дженни.  -  Я  не  хочу,
чтобы кто-нибудь узнал. Ты же знаешь, как папа к нему относится.
   - Ладно, - сказал Басс.
   Но ему любопытно было, что подумал бывший сенатор, что он сделал и  как
Дженни с ним говорила. Она коротко отвечала, и тут за  дверью  послышались
шаги матери.
   - Дженни, - шепотом позвала миссис Герхардт.
   Дженни вышла к ней.
   - Ах, зачем ты уходила?
   - Я не могла иначе, мама. Должна же я была что-то сделать.
   - Почему ты оставалась там так долго?
   - Он хотел со мной поговорить, - уклончиво ответила Дженни.
   Мать смотрела на нее полными тревоги, измученными глазами.
   - Ай, я так боялась, так боялась! Отец пошел было в твою комнату, но  я
сказала, что ты уже спишь. Он запер входную дверь, но я опять ее  отперла.
Когда Басс пришел, он тоже хотел тебя видеть, но я уговорила его подождать
до утра.
   И она опять грустно посмотрела на дочь.
   - Все хорошо, мамочка, - ободряюще сказала Дженни. - Завтра я тебе  обо
всем  расскажу.  А  сейчас  иди  спать.  Как  папа  думает,  почему  Басса
выпустили?
   - Он не знает. Думает, может быть, просто потому, что Бассу  все  равно
не уплатить штрафа.
   Дженни ласково обняла мать за плечи.
   - Иди спать, - сказала она.
   Она уже думала и поступала так, словно стала на много лет  старше.  Она
чувствовала, что должна заботиться и о себе и о матери.
   Следующие дни Дженни  прожила  как  во  сне.  Все  снова  и  снова  она
перебирала в памяти необычайные события того вечера. Не так уж трудно было
рассказать матери, что сенатор опять  говорил  о  свадьбе,  что  он  хочет
жениться на ней, когда вернется из Вашингтона, что он дал ей сто  долларов
и обещал дать еще, но совсем другое дело - то единственно  важное,  о  чем
она не могла заставить себя заговорить. Это было слишком свято.  Обещанные
деньги он прислал ей на другой же день с нарочным  -  четыреста  долларов,
которые он советовал положить на  текущий  счет  в  банк.  Бывший  сенатор
сообщил, что он уже находится на пути в Вашингтон, но вернется или вызовет
ее к себе. "Будь мужественна, - писал он. - Тебя ждут лучшие дни".
   Брэндер уехал, и судьба Дженни поистине  повисла  на  волоске.  Но  она
сохранила еще всю наивность и простодушие юности; внешне она  была  совсем
прежней, только появилась в ней какая-то мягкая задумчивость. Конечно,  он
вызовет ее к себе. Ей уже мерещились далекие края, удивительная,  чудесная
жизнь. У нее есть в банке немного денег, она никогда и не мечтала о  таком
богатстве, теперь она сможет помочь матери. Как всегда бывает  с  молодыми
девушками, она все еще ждала только хорошего; иначе, быть может, ею  скоро
бы овладели тревожные предчувствия. Все ее существо, ее жизнь,  будущее  -
все висело на волоске. Это могло кончиться и хорошо и плохо, но для такого
неискушенного создания зло становится очевидным лишь тогда, когда оно  уже
свершилось.
   Как можно среди такой неопределенности сохранить душевное спокойствие -
это одно из чудес, разгадка которых в  прирожденной  доверчивости  всякого
юного существа. Не  часто  бывает,  чтобы  зрелый  человек  сохранил  свои
юношеские представления. И ведь чудо не в том, что кто-то их сохранил, а в
том, что все их утрачивают. Обойди весь мир - что останется в  нем,  когда
отойдут в прошлое нежность и наивность юности,  на  все  смотрящей  широко
раскрытыми, изумленными глазами?  Несколько  зеленых  побегов,  что  порою
появляются  в  пустыне  наших  будничных  интересов,   несколько   видений
солнечного лета, мелькнувших перед взором охладелой души,  краткие  минуты
досуга среди непрестанного тяжкого труда  -  все  это  приоткрывает  перед
усталым путником  вселенную,  которая  всегда  открыта  молодой  душе.  Ни
страха, ни  корысти;  просторы  полей  и  озаренные  светом  холмы;  утро,
полдень, ночь; звезды, птичьи голоса, журчанье воды - все это дается в дар
душе ребенка. Одни называют это поэзией, другие, черствые души,  -  пустой
выдумкой. В дни юности все это было  понятно  и  им,  но  чуткость  юности
исчезла - и они уже неспособны видеть.
   Новые  переживания  Дженни  проявлялись  лишь  в   задумчивой   грусти,
сквозившей во всем, что бы она ни делала. Порою она удивлялась, что письма
от Брэндера все нет, но тут же вспоминала, что  он  говорил  о  нескольких
неделях, и потому полтора месяца, уже прошедшие  со  дня  их  разлуки,  не
казались такими долгими.
   Тем временем достопочтенный экс-сенатор весело отправился на свидание с
президентом, потом окунулся  в  приятную  светскую  жизнь,  -  и  как  раз
собирался навестить своих друзей  в  Мэриленде,  но  тут  легкая  простуда
вынудила его просидеть несколько дней взаперти. Он был, раздосадован,  что
именно теперь ему пришлось слечь в постель, но вовсе не подозревал в своем
недомоганий ничего серьезного. Потом врач обнаружил у него  тяжелую  форму
брюшного тифа, некоторое время  он  был  без  сознания  и  очнулся  сильно
ослабевшим. Казалось, он выздоравливает, но  ровно  через  полтора  месяца
после его разлуки с Дженни с ним случился внезапный паралич сердца, и  все
было кончено. Дженни оставалась в счастливом неведении,  не  подозревая  о
его болезни, и даже не видела напечатанного жирным шрифтом сообщения о его
смерти, пока вечером Басс не принес домой газету.
   - Смотри-ка, Дженни, - громко сказал он. - Брэндер умер!
   Он протянул ей газету, на первой странице которой было напечатано:

   СМЕРТЬ БЫВШЕГО СЕНАТОРА БРЭНДЕРА
   Внезапная кончина славного сына  штата  Огайо.  Скончался  от  паралича
сердца в отеле "Арлингтон", в Вашингтоне.
   Недавно он перенес тиф и, по мнению врачей, уже  находился  на  пути  к
выздоровлению,  но  болезнь  оказалась   роковой.   Важнейшие   вехи   его
незаурядной карьеры...

   Дженни, безмерно потрясенная, смотрела на эти строки.
   - Умер? - воскликнула она.
   - Ну да, видишь, напечатано, - сказал Басс тоном  человека,  принесшего
чрезвычайно интересную новость. - Умер сегодня в десять утра.



9

   Едва скрывая дрожь, Дженни взяла газету и вышла в соседнюю комнату. Она
встала  у  окна  и  снова  посмотрела  на  эти  строки,  вся  оцепенев  от
невыразимого ужаса. "Он умер", - вот все, что она могла сейчас  понять,  а
из  соседней  комнаты  до  нее  доносился  голос  Басса,   сообщавшего   о
случившемся отцу. "Да умер", - услышала она и снова попыталась представить
себе, что же это значит для нее. Но рассудок отказывался ей служить.
   Через минуту к ней подошла миссис Герхардт. Она слышала слова  Басса  и
видела, как Дженни вышла из комнаты, но, помня столкновения с мужем  из-за
сенатора, побоялась обнаружить свои чувства. У нее никогда не возникло  ни
малейшего подозрения о том, что произошло между  дочерью  и  сенатором,  и
сейчас ей просто хотелось посочувствовать Дженни в час крушения ее надежд.
   - Как это печально, правда? - сказала она  с  искренним  огорчением.  -
Надо же было, чтоб он умер как раз теперь, когда хотел столько сделать для
тебя и для всех нас.
   Она замолчала, ожидая ответа, но Дженни словно онемела.
   - Не горюй, - продолжала миссис Герхардт, - тут уж ничем  не  поможешь.
Он хотел многое сделать, но теперь не надо об этом думать. Все кончено,  и
ничего нельзя изменить, ты же сама понимаешь.
   Она  опять  замолчала,  а  Дженни  оставалась  все  такой  же  немой  и
неподвижной. Видя бесполезность  уговоров,  миссис  Герхардт  решила,  что
Дженни хочет побыть одна, и вышла из комнаты.
   А Дженни все стояла у окна и понемногу начинала понимать, что сулит  ей
эта новость, как безвыходно  и  непоправимо  ее  положение.  Она  пошла  в
спальню, присела на край кровати и увидела в  маленьком  зеркале