общество. Так вот она, жизнь нью-йоркского высшего света! Вот как проводят
богатые люди дни и вечера! Ее бедный маленький ум не мог не распространять
отдельные увиденные ею сцены на все общество. Каждая шикарная леди, должно
быть, днем бывает среди толпы  на  Бродвее  или  в  театре,  а  вечером  в
ресторане. Она, должно быть, окружена роскошью и блеском,  у  подъезда  ее
ожидает экипаж с лакеем у дверцы. А ей, Керри, это не дано. За два  долгих
года она ни разу не была в таком месте, как это. Зато  Вэнс  был  здесь  в
своей стихии, как был бы и Герствуд в прежние дни. Не стесняясь ценами, он
заказал суп, устрицы, жаркое, гарнир и потребовал также несколько  бутылок
вина, которые официант поставил возле столика в плетеной корзинке.
   Эмс довольно равнодушно  разглядывал  толпу,  повернувшись  к  Керри  в
профиль. У него было красивое лицо: высокий лоб, довольно  крупный  нос  и
мужественный  подбородок.   Рот,   тоже   большой,   но   хорошей   формы,
свидетельствовал о доброте, темно-каштановые волосы были  разделены  сбоку
пробором.
   Керри угадывала в нем что-то мальчишеское, и все-таки  это  был  вполне
взрослый человек.
   - Знаете, - сказал  вдруг  Эмс,  поворачиваясь  к  ней  после  довольно
долгого задумчивого молчания, - мне иногда  кажется,  что  стыдно  тратить
столько денег подобным образом.
   Керри взглянула на него, слегка удивленная его  серьезным  тоном.  Этот
человек, по-видимому, задумывался о вещах, которые ей никогда не приходили
в голову.
   - Почему же? - спросила она, заинтересованная его словами.
   - Потому что здесь платят больше, чем все  это  на  самом  деле  стоит.
Платят за показной шик.
   - А я не понимаю, почему бы людям не тратить деньги,  если  они  у  них
есть, - сказала миссис Вэнс.
   - Во всяком случае, это никому не приносит вреда, - поддержал ее Вэнс.
   Он все еще изучал меню, хотя уже передал официанту обильный заказ.  Эмс
опять смотрел в сторону, и Керри снова загляделась на него.  Ей  казалось,
что этот молодой человек думает о странных вещах. Было  что-то  мягкое  во
взгляде, каким он обводил ресторан.
   -  Взгляните-ка  на  туалет  вон  той  женщины,  -  сказал  он,   вновь
поворачиваясь к Керри и легким кивком указывая направление.
   - Где? - спросила Керри, следя за его взглядом.
   - Вон там, в углу, довольно далеко от нас. Вы видите ее брошку?
   - Боже, какая огромная! - воскликнула Керри.
   - Я давно не видел  такого  безвкусного  нагромождения  бриллиантов,  -
сказал Эмс.
   - Да, пожалуй, брошка слишком велика, - согласилась Керри.
   Ей  почему-то  захотелось  понравиться  молодому  человеку,   -   этому
предшествовало  смутное  сознание,  что  он  намного  образованнее  ее  и,
наверное, умнее. Керри, надо отдать ей справедливость, понимала, что  люди
могут стоять в умственном отношении  выше  ее.  За  свою  жизнь  она  мало
встречала людей, походивших,  по  ее  представлению,  на  ученых.  А  этот
сидевший рядом с нею сильный молодой человек с ясным,  открытым  взглядом,
очевидно, хорошо разбирался в вещах, которые она не совсем понимала,  хотя
и относилась к ним одобрительно. "Как хорошо для мужчины  быть  таким!"  -
подумала она.
   Разговор перешел на книгу "Воспитание девушки" Альберта Росса,  которая
пользовалась в то время большим успехом. Миссис Вэнс читала  книгу,  а  ее
муж видел рецензии в газетах.
   - Сколько шуму может наделать роман! Об этом Россе говорят без конца, -
заметил Вэнс, глядя на Керри.
   - А я о нем никогда не слыхала, - честно призналась Керри.
   - Я читала его, - сказала миссис Вэнс. - Он  написал  много  интересных
вещей. Но лучше всего его последний роман.
   - Ваш Росс ровным счетом ничего не стоит, - вдруг произнес Эмс.
   Керри посмотрела на него, как на оракула.
   - Все его вещи бездарны, так же как "Дора Торн", - заключил Эмс.
   Керри восприняла это как личный упрек. Она как-то читала "Дору Торн", и
книга показалась ей тогда  "ничего  себе",  но  ей  думалось,  что  другие
считают ее превосходной. И вот является юноша с ясными  глазами  и  тонким
профилем, чем-то напоминающий студента, и высмеивает нашумевший роман.  По
его словам, он ничего не стоит и не заслуживает даже того,  чтобы  тратить
на него время. Керри опустила глаза.  Впервые  ей  стало  стыдно  за  свое
невежество.
   Вместе  с  тем  в  словах  Эмса  не  было  ни  скрытого  сарказма,   ни
высокомерия. Нет, этого не было  и  в  помине!  Керри  почувствовала,  что
просто  ему  свойственно  мышление  более  высокого   порядка,   мышление,
приводящее к правильным взглядам, и она невольно задумалась над  тем,  что
же, с точки зрения этого человека, хорошо и что дурно. А он, заметив,  что
Керри  внимательно  и,  по-видимому,  сочувственно  прислушивается  к  его
словам, стал обращаться главным образом к ней.
   Пока  официант  возился  у  стола,  раскладывая  ложки,  вилки,   ножи,
проверял, достаточно ли горячи тарелки, и выказывал всяческие  иные  знаки
заботливости, рассчитанные на то, чтобы угодить гостям  и  вызвать  у  них
ощущение комфорта, Эмс, слегка наклонясь к Керри,  стал  рассказывать  про
жизнь  в  Индианаполисе.  Этот  молодой  человек  в  самом  деле   обладал
недюжинным умом,  способности  его  нашли  применение  главным  образом  в
электротехнике. В то же время он интересовался и другими отраслями  науки,
да и люди сами по себе интересовали его. В розовом отсвете абажура  волосы
его отливали медью, и в глазах играли веселые искорки. Керри подмечала все
это, когда он наклонялся к ней, и чувствовала себя совсем  юной.  Ей  было
ясно, что он намного во всем опередил  ее.  Он  казался  умнее  Герствуда,
рассудительнее и образованнее Друэ и вместе с  тем,  по-видимому,  обладал
детски чистой душой. Керри подумала, что, в общем, он на редкость приятный
человек.
   От нее, однако, не ускользнуло, что интерес Эмса к  ней  был  в  высшей
степени отвлеченным. Она не входила в круг его жизни,  не  имела  никакого
отношения к интересовавшим его вопросам. И все же ей было приятно, что  он
обращается к ней, и его слова находили в ней отклик.
   - Меня нисколько не влечет к богатству, - сказал  он,  когда  обед  шел
своим чередом, и от обильной еды он несколько разгорячился. - А тем  более
нет у меня желания тратить деньги вот таким путем.
   - В самом деле? - спросила Керри, впервые в жизни чувствуя,  что  новый
взгляд на вещи производит на нее сильное впечатление. - Почему?
   - Как почему?! Какая от этого польза? Разве это нужно  человеку,  чтобы
быть счастливым? - воскликнул Эмс.
   Последние его слова вызвали некоторое сомнение у Керри, но, как и  все,
что исходило от него, они показались ей заслуживающими уважения.
   "Он, верно, мог бы быть счастлив и в полном одиночестве, - мелькнуло  у
нее в уме. - Ведь он такой сильный!"
   Мистер и миссис Вэнс почти непрерывно болтали,  и  таким  образом  Эмсу
лишь  изредка  представлялась   возможность   вставить   несколько   фраз,
производивших на  Керри  большое  впечатление.  Однако  и  этого  было  ей
достаточно, так как  не  только  слова,  но  даже  та  атмосфера,  которая
невольно создавалась присутствием  юноши,  была  впечатляющей.  В  молодом
человеке - а может быть, в том мире, в котором  он  жил,  -  было  что-то,
находившее отклик в ее душе. Эмс порою вызывал в памяти Керри ту или  иную
сцену, виденную в  театре,  -  напоминал  о  печалях  и  жертвах,  которые
неизбежны в человеческой жизни. Своими словами он сумел несколько сгладить
для нее горечь контраста  между  ее  жизнью  и  той,  которую  она  сейчас
наблюдала вокруг себя, и объяснялось это  главным  образом  тем  спокойным
безразличием, с которым он относился к окружающему.
   Когда они вышли из ресторана, Эмс взял Керри под руку, помог ей сесть в
экипаж, и они всей компанией отправились в театр.
   Во время спектакля Керри внимательно прислушивалась к тому, что говорил
ей Эмс. Он часто обращал ее внимание именно на  те  места  пьесы,  которые
особенно нравились и ей, которые глубоко ее волновали.
   - Вы не находите, что чудесно быть актером? - спросила она.
   - Да, - ответил он. - Но только хорошим актером. Ведь театр  -  великая
вещь!
   Достаточно было его одобрения, чтобы сердце Керри затрепетало. О,  если
бы она могла стать актрисой, и хорошей актрисой к тому  же!  Этот  человек
так умен, он все знает и с уважением относится к театру. Будь она  хорошей
актрисой,  ее  уважали  бы  такие  люди,  как  Эмс.  Ее  охватило  чувство
признательности за его слова, хотя они вовсе не относились к  ней.  Она  и
сама не знала, чем была вызвана эта признательность.
   По  окончании  спектакля  вдруг  выяснилось,   что   Эмс   не   намерен
сопровождать компанию обратно.
   - О, неужели вы не поедете с нами? - вырвалось у Керри.
   - Нет, благодарю вас, - ответил он. - Я остановился в отеле на Тридцать
третьей улице, здесь неподалеку.
   Керри больше ничего не сказала, но эта неожиданность почему-то огорчила
ее.  Она  жалела,  что  приятный  вечер  близится  к  концу,  но  все-таки
надеялась, что он продолжится еще хоть полчаса. О, эти часы,  эти  минуты,
из которых составляется жизнь! Сколько печали и страданий вмещается в них!
   Она пожала Эмсу руку с напускным  равнодушием.  Не  все  ли  ей  равно,
собственно говоря! Однако экипаж без Эмса показался ей опустевшим.
   Вернувшись домой, Керри стала перебирать в уме впечатления вечера.  Она
не знала, встретит ли еще когда-нибудь этого человека. Впрочем, не все  ли
это равно для нее? Не все ли равно?
   Герствуд был уже дома и успел лечь в постель. Его одежда была  небрежно
разбросана по комнате. Керри  подошла  к  двери  спальни,  увидела  его  и
повернула назад. Спать совершенно не хотелось.  Ее  мучили  сомнения,  над
многим хотелось подумать.
   Она вернулась в столовую, села в свою качалку и задумалась, крепко сжав
маленькие руки. Постепенно сквозь  дымку  грез  и  противоречивых  желаний
Керри стала различать будущее. О вы, сонмы надежд и разочарований, горя  и
страданий! Она покачивалась в качалке и... начинала прозревать.



33. ЗА СТЕНАМИ ГОРОДА. ГОДЫ УПЛЫВАЮТ

   Никаких прямых последствий это,  впрочем,  не  дало.  В  таких  случаях
последствия обнаруживаются нескоро.  Утро  приносит  другое  настроение  -
привычная жизнь всегда берет свое. Редко-редко мы  замечаем,  сколь  жалко
наше существование. Мы испытываем душевную боль, столкнувшись с теми,  кто
выше и лучше нас, но нет их рядом - и боль стихает.
   Полгода или даже больше Керри жила той же жизнью, что  и  раньше.  Эмса
она больше не встречала. Он еще раз заходил  к  Вэнсам,  но  Керри  только
потом от приятельницы узнала об этом. Молодой инженер уехал  на  Запад,  и
мало-помалу оставленное им впечатление стало стираться, исчезало влечение,
которое Керри почувствовала к нему. Но отнюдь  не  исчезло  его  моральное
влияние на Керри, и можно было смело сказать, что оно никогда не исчезнет.
Теперь у Керри появился идеал. С ним она сравнивала  всех  других  мужчин,
особенно Друэ и Герствуда, которые были близки ей.
   Все это время, уже почти три  года,  Герствуд  жил  тихой,  размеренной
жизнью. Он не катился вниз по наклонной плоскости, но  о  подъеме  уже  не
могло быть и  речи,  вот  что  сказал  бы  о  нем  случайный  наблюдатель.
Психологическая перемена совершилась - и настолько явная, что по ней можно
было довольно точно определить дальнейшую судьбу Герствуда. И главную роль
здесь сыграл отъезд из Чикаго,  ведь  он  оборвал  его  карьеру.  В  росте
делового человека есть много общего  с  его  физическим  ростом.  Либо  он
становится сильнее, здоровее и мудрее, как юноша на пороге зрелости,  либо
- слабее, дряхлее и пассивнее, как зрелый муж, приближающийся к  старости.
Других  состояний  не  существует.  Бывают  периоды,   когда   прерывается
юношеское накопление сил и чувствуется (мы говорим о человеке средних лет)
тенденция к упадку, - когда оба процесса почти уравновешивают друг друга и
мало проявляются вовне. Но проходит некоторое время, и весы перетягивают в
сторону могилы: сначала  медленно,  потом  все  быстрее,  пока  нисходящий
процесс не достигнет полного развития.
   То же самое часто  происходит  с  состоянием  богатого  человека.  Если
прирост  капитала  не  прекращается,  если  никогда  не  наступает  период
равновесия доходов и расходов, то не будет и  краха.  В  наши  дни  богачи
нередко спасают свои состояния благодаря умению привлечь к себе на  службу
молодые умы. Эти молодые умы заинтересованы  в  прочности  состояния,  как
если бы оно было бы их собственным, и потому прилагают все старания, чтобы
оно постоянно возрастало. Если бы каждый богач должен был сам заботиться о
своем состоянии и при этом дожил бы до глубокой старости, то оно  растаяло
бы, как и сила и воля его владельца. И  сам  он  и  все,  чем  он  владел,
превратилось бы в прах и было бы развеяно ветрами на все четыре стороны.
   Но теперь проследим, как нарушается параллельность судеб человека и его
капитала. Состояние, как и человек, представляет собою организм,  которому
уже не хватает ума и сил одного  своего  владельца.  Кроме  молодых  умов,
заинтересованных крупным заработком, у  него  появляются  еще  союзники  -
молодые силы, которые поддерживают его  существование,  когда  силы  и  ум
владельца начинают иссякать.  Состояние  может  сохраниться  при  росте  и
развитии  сообщества  или  государства.  Оно  станет  необходимым  в  этом
процессе развития, если связано с производством  чего-то  такого,  на  что
растет спрос. И тогда отпадает необходимость в попечениях владельца. Тогда
требуется не столько дальновидность, сколько управление. Человек  начинает
угасать, а спрос на его богатства не падает или даже возрастает, и, в  чьи
бы руки это состояние фактически ни перешло, оно продолжает  существовать.
Поэтому некоторые владельцы порой не замечают спада своих способностей.  И
только в тех случаях, когда они вдруг лишаются богатства или  успеха,  они
убеждаются, что теперь уж не способны действовать, как прежде.
   Герствуд, попав в новые условия, мог бы заметить, что он  уже  немолод.
Если он этого не видел, то лишь потому, что находился в  состоянии  такого
равновесия, когда постепенное ухудшение происходит незаметно.
   Не привыкший рассуждать или разбираться в самом себе, Герствуд  не  мог
постичь той перемены, которая происходила в его сознании, а стало быть,  и
в теле, но он  ощущал  подавленность.  Постоянно  сравнивая  свое  прежнее
положение с нынешним, Герствуд пришел к выводу, что его жизнь изменилась к
худшему, а это влекло за собой мрачное или, по  крайней  мере,  угнетенное
настроение. Экспериментальным путем доказано, что длительная подавленность
порождает в крови особые яды - катастаты, тогда как благодетельные чувства
радости и удовольствия способствуют выделению полезных химических  веществ
- анастатов. Яды, возникающие от самобичевания, вредят организму  и  часто
вызывают заметное физическое разрушение. Вот это и  происходило  теперь  с
Герствудом.
   С течением времени это сказалось на его характере. Взгляд потерял былую
живость и проницательность, походка стала не так тверда  и  уверенна,  как
раньше, а хуже всего было то, что Герствуд без конца думал, думал и думал.
Его новые знакомые не были знаменитостями. Это  были  люди  более  низкого
уровня, которых интересовали более низменные  и  грубые  удовольствия.  Их
общество не  могло  радовать  его  так,  как  радовало  когда-то  общество
элегантных завсегдатаев чикагского бара. Да,  ему  ничего  не  оставалось,
кроме бесконечных и бесплодных размышлений.
   Мало-помалу   желание   приветствовать   посетителей    заведения    на
Уоррен-стрит, ублажать их,  создавать  для  них  атмосферу  уюта  покинуло
Герствуда. И мало-помалу он стал  понимать  значительность  брошенного  им
места. В свое время там, на Адамс-стрит, то, что он делал, не казалось ему
таким уж чудесным.  Как  легко,  думал  он  тогда,  подняться  по  службе,
зарабатывать на все необходимое и  иметь  еще  свободные  деньги,  но  как
далеко позади теперь  все  это  было!  Герствуд  начал  смотреть  на  свое
прошлое, как на город, окруженный стеной. У  ворот  стоит  стража.  Внутрь
пройти нельзя. А те, кто внутри, не выказывают желания выйти и посмотреть,
кто ты такой. Им так весело, что они забывают о тех, кто за воротами, а он
- он был за воротами.
   Каждый день он читал в вечерних  газетах  о  том,  что  происходило  на
территории неприступного города. В заметках о лицах, отплывавших в Европу,
он встречал имена видных посетителей  своего  старого  бара.  В  столбцах,
посвященных театру, он неоднократно  видел  сообщения  об  успехах  людей,
которых он хорошо знал. Все эти люди, наверное, развлекались так же, как и
раньше. Пульмановские вагоны возили их по всей стране,  газеты  в  лестных
заметках упоминали их имена, роскошные вестибюли отелей и сверкающие  залы
ресторанов удерживали их внутри  обнесенного  стенами  города.  Все  люди,
которых он знал, с которыми он еще так недавно чокался, - видные  люди,  а
он... он забыт. Кто такой мистер Уилер? Что  такое  бар  на  Уоррен-стрит?
Чепуха!
   Если кто-либо из читателей думает, что подобные мысли не приходят на ум
рядовому человеку, что  такие  переживания  доступны  только  людям  более
высокого умственного развития, то я хочу обратить их внимание на  то,  что
только высокое умственное развитие  и  порождает  такую  философию,  такую
стойкость духа, которые не позволяют сосредоточиваться на подобных вещах -
и страдать из-за  них.  Только  умы  заурядные  способны  придавать  столь
большое значение материальному благополучию и убиваться из-за утраты сотни
долларов. А Эпиктет только улыбается,  когда  исчезают  последние  остатки
материальных благ.
   Наступил момент (приблизительно к концу третьего года), когда эти  думы
и мрачное настроение начали отражаться  на  делах  бара  на  Уоррен-стрит.
Клиентов заметно поубавилось по сравнению с тем, сколько  народу  посещало
бар в дни наибольшего его процветания, и это сильно раздражало и тревожило
Герствуда.
   Как-то вечером он признался Керри, что дела в этом  месяце  идут  хуже,
чем в предыдущем. Это было сказано в ответ  на  заявление  Керри,  что  ей
нужно купить кое-какие мелочи. Керри не преминула мысленно  отметить,  что
Герствуд никогда не находил  нужным  советоваться  с  нею,  когда  покупал
что-нибудь из одежды для себя. Впервые  у  нее  мелькнула  мысль,  что  он
хитрит и хочет, чтобы она у него ничего не просила. Она ответила  довольно
мягко, но в душе была возмущена. Герствуд совсем не думает о ней.  Если  у
нее когда-нибудь и выдается веселый часок, то лишь благодаря Вэнсам.
   А они вдруг объявили, что уезжают из Нью-Йорка. Близилась весна, и  они
намеревались поехать на Север.
   - Да, - сказала в разговоре с Керри миссис Вэнс, - нам, пожалуй,  лучше
отказаться от квартиры, а вещи сдать на хранение. Мы уедем  на  все  лето.
Какой же смысл платить  за  квартиру?  Кроме  того,  по  возвращении,  мы,
наверно, поселимся ближе к центру.
   Керри  слушала  ее  с  искренним  огорчением.  Общество   миссис   Вэнс
доставляло ей огромное удовольствие, и во всем доме она больше не знала ни
души. Теперь она опять останется совсем одна.
   Плохое настроение Герствуда из-за понижения доходов  от  бара  как  раз
совпало с отъездом супругов Вэнс. На долю Керри сразу выпали  и  угрюмость
мужа и невыносимое одиночество. И то  и  другое  угнетало  ее.  Она  стала
нервничать, постоянно была недовольна, и  не  столько  Герствудом,  думала
она, сколько всей своей жизнью. Какова она,  эта  жизнь?  Кругом  сплошная
тоска. Что Керри получила от жизни? Ничего, кроме этой  тесной  квартирки.
Супруги Вэнс могут путешествовать, им доступно так  много  интересного,  а
она тут сидит одна-одинешенька. Неужели  она  только  для  этого  создана?
Печальные  мысли  сменяли  одна  другую,  а  потом  явились  и   слезы   -
единственное