необыкновенным.  Чувствуя  его  влечение,  она
мучительно боролась со своей совестью. Правда, ничего еще не было сказано,
но Каупервуд искусно вел осаду, постепенно  преграждая  Рите  все  пути  к
отступлению - один за другим. Однажды, когда ни  Эйлин,  ни  Каупервуд  не
могли приехать к чаю, который по четвергам устраивали  у  себя  Сольберги,
Рита получила огромный букет великолепных темно-красных роз. "Для  уголков
и уголочков вашей студии" - было  написано  на  карточке.  Рита  прекрасно
знала, от кого эти розы и каких денег они стоят. Цветов  было  не  меньше,
чем на пятьдесят долларов, и от  букета  веяло  той  непривычной  для  нее
роскошью,  которую  могли  позволить  себе  только  очень  богатые   люди,
финансовые воротилы, крупные биржевики. Рите ежедневно попадались на глаза
газетные  объявления  банкирской  конторы  Каупервуда.  Как-то   раз   она
столкнулась с ним лицом к  лицу  в  магазине  Мэррила.  Время  было  около
полудня, и Каупервуд предложил ей пойти куда-нибудь позавтракать, но  Рита
сочла своим долгом отказаться. Он всегда глядел на нее в упор,  настойчиво
и жадно. Рите льстило, что ее красота дает ей над ним такую власть. Против
воли в голову ей закрадывалась мысль,  что  этот  энергичный,  обаятельный
человек может со временем окружить  ее  роскошью,  которая  и  не  снилась
Сольбергу. Однако  внешне  жизнь  ее  текла  по-старому,  она  по-прежнему
немного играла на рояле, ходила по  магазинам,  ездила  в  гости,  читала,
сетовала на  лень  и  неспособность  Гарольда,  и  лишь  иногда  ею  вдруг
овладевала странная задумчивость, и перед нею возникал  образ  Каупервуда.
Какие у него сильные, красивые руки, а взгляд - ласковый и  вместе  с  тем
твердый, все видящий. Пуританству  Уичиты  (уже  несколько  поколебленному
жизнью  в  кругу  чикагской  богемы)   приходилось   туго   в   борьбе   с
изворотливостью и коварством нового времени, воплощенными в этом человеке.
   - Вы какая-то неуловимая, -  сказал  ей  Каупервуд  однажды  вечером  в
театре, когда Эйлин с Гарольдом вышли в фойе и они остались вдвоем в ложе.
В зале стоял гул  голосов,  и  можно  было  говорить  без  опаски.  Миссис
Сольберг была очаровательна в вечернем кружевном платье.
   -  Вы  находите?  -  смеясь,  ответила  Рита,   польщенная   замечанием
Каупервуда и взволнованная его близостью. Она все больше  поддавалась  его
настроению, любое его слово  вызывало  в  ней  трепет.  -  А  по-моему,  я
существо весьма материальное, - добавила она и взглянула на свои сложенные
на коленях полные красивые руки.
   Каупервуд, всем существом ощущавший ее материальность,  так  же  как  и
своеобразие этой натуры, куда более богатой, чем натура Эйлин, был глубоко
взволнован.   Чувства,   настроения,   фантазии,   владевшие   ее   душой,
передавались ему без слов, как дуновение ветерка, восхищая его  и  вызывая
ответное волнение в крови. В Рите было не меньше жизненной энергии, чем  в
Эйлин, но она была тоньше, нежнее и богаче духовно.  "Или  Эйлин  мне  уже
прискучила?" - спрашивал он себя временами. "Нет, не может быть", -  решал
он тут же. Но Рита  Сольберг  несомненно  самая  привлекательная  женщина,
какую он когда-либо встречал.
   - И все-таки вы неуловимая, - продолжал он,  наклоняясь  к  ней.  -  Вы
напоминаете мне что-то, чего даже не выразишь  словами:  переливы  красок,
аромат, обрывок мелодии... вспышку света. Я теперь только о вас  и  думаю.
Вы очень тонко судите о картинах. Мне нравится  ваша  игра  на  рояле,  вы
вкладываете в нее частицу себя. Вы уводите меня в другой мир, отличный  от
того, в котором я живу. Вы меня понимаете?
   - Я рада, если это так. - Она глубоко и несколько театрально вздохнула.
- Но вы рисуете уж слишком привлекательный портрет, я еще бог весть что  о
себе возомню, - и Рита сделала очаровательную гримаску, округлив и выпятив
губки. Разгоряченная, раскрасневшаяся, она задыхалась  от  обуревавших  ее
чувств.
   - Да, да, вы такая, - настойчиво продолжал Каупервуд, - такой я  всегда
вас ощущаю. Вы знаете, - он еще ниже склонился к ее креслу,  -  порой  мне
кажется, что вы еще совсем не жили, ничего не видели,  а  ведь  это  много
прибавило бы к вашему совершенству. Мне бы хотелось, чтобы вы побывали  за
границей, - со мной или даже без меня. Я восхищаюсь вами, Рита.  А  я  для
вас значу хоть что-нибудь?
   - Да, но... - она помедлила. - Я боюсь этого всего и вас  боюсь.  -  Ее
губки опять капризно выпятились - милая  привычка,  пленившая  его  еще  в
первый день знакомства. - Лучше поговорим о другом. Гарольд ужасно ревнив.
И что подумает миссис Каупервуд?
   - Я знаю, но стоит ли сейчас тревожиться об этом? И какой Эйлин вред от
того, что я беседую с вами? Жизнь в общении индивидуальностей, Рита.  А  у
нас с вами очень много общего. Разве вы  этого  не  чувствуете?  Вы  самая
интересная женщина, которую  я  когда-либо  встречал.  Вы  открываете  мне
что-то новое, о чем я никогда даже и не подозревал раньше. Вы  должны  это
понять. Скажите мне правду, посмотрите мне в глаза; вы  ведь  не  довольны
своей жизнью? Не так счастливы, как могли, как хотели бы быть?
   - Нет, - она задумчиво разглаживала пальцами веер.
   - Вы несчастны!
   - Когда-то мне представлялось, что я счастлива. Но это было давно.
   -  И  неудивительно!  -  горячо  подхватил   он.   -   Вы   не   можете
довольствоваться ролью, которую выполняете теперь,  она  слишком  для  вас
ничтожна. У вас собственная индивидуальность, а  вы  жертвуете  ею,  чтобы
курить фимиам другому  человеку.  Я  не  хочу  этим  сказать,  что  мистер
Сольберг не талантлив, но с ним  вы  никогда  не  будете  счастливы.  Меня
поражает, как вы этого сами не понимаете.
   - Ах, откуда вам знать! - воскликнула она, и  в  голосе  ее  прозвучала
усталость.
   Он посмотрел на нее в упор, и она задрожала.
   - Давайте прекратим этот разговор, - сказала она поспешно, - лучше...
   Каупервуд положил руку на спинку ее  кресла,  -  он  почти  касался  ее
плеча.
   - Рита, - сказал он, снова называя  ее  по  имени,  -  вы  изумительная
женщина!
   - О! - произнесла она чуть слышно.


   Прошло дней десять, прежде чем Каупервуд снова увидел Риту. Как-то раз,
под вечер, Эйлин заехала за ним в контору в  новом  экипаже,  захватив  по
пути Сольбергов, чтобы ехать вместе кататься.  Эйлин  правила,  и  Гарольд
сидел рядом с ней впереди, Каупервуду же с Ритой были предоставлены  места
на заднем сиденье. Ей даже в голову не приходило, что Каупервуду  нравится
миссис Сольберг, -  так  осторожно  он  себя  вел.  К  тому  же  Эйлин  не
сомневалась в своем превосходстве над Ритой: как же, ведь она и красивее и
лучше одевается, а следовательно - Рите и думать нечего равняться  с  ней.
Она не подозревала, какой притягательной силой обладала миссис Сольберг  в
глазах Каупервуда, - при всей его деловитости  и  кажущейся  прозаичности,
под внешностью уравновешенного, положительного человека у него  скрывалось
немало внутреннего огня и даже романтики.
   - Чудесно, - сказал Каупервуд, опускаясь  на  мягкое  сиденье  рядом  с
Ритой. - Какой прекрасный вечер! И что за прелестная соломенная  шляпка  с
розами и как ока идет к вашему платью! - Розы были красные, платье  белое,
с пропущенной сквозь  мережку  узенькой  зеленой  лентой.  Рита  прекрасно
понимала, отчего Каупервуд в таком приподнятом настроении. Как он не похож
на Гарольда, какой он сильный, жизнерадостный, ловкий! Гарольд - тот целый
день сегодня проклинал судьбу, жизнь, преследующие его неудачи.
   - Я бы на твоем месте не жаловалась, - заметила она язвительно. -  Надо
только больше работать и меньше бесноваться.
   В ответ он раскричался, устроил сцену, а она  ушла  гулять.  Когда  она
вернулась, за ними заехала  Эйлин.  Это  было  очень  кстати.  Рита  сразу
повеселела  и  побежала  одеваться.  Сольберг   последовал   ее   примеру.
Счастливые  и  довольные  с  виду,  словно  ничего  и  не  произошло,  они
отправились в путь. Теперь, слушая Каупервуда, Рита гордо  поглядывала  по
сторонам. "Да, я красива, - думала она, - и он от меня без  ума.  Как  это
было бы упоительно, если б только мы посмели". Но вслух сказала:
   - Ничего хорошего во мне нет! Просто день  выдался  прекрасный.  Платье
самое обыкновенное, а я даже немножко расстроена сегодня.
   - Что-нибудь случилось? -  участливо  спросил  он  под  стук  экипажей,
заглушавший их голоса. - Может быть, я могу быть вам полезен? -  Каупервуд
рад был бы случаю вывести Риту из затруднительного положения,  оказать  ей
услугу и покорить ее своей добротой. - Сейчас мы проедем  в  Джексон-парк,
пообедаем там в павильоне и вернемся в город при луне. Хорошо, правда? Так
улыбнитесь же, будьте веселы, как всегда. О  чем  вам  грустить?  Я  готов
сделать для вас все, что вы пожелаете, - все, что  в  моих  силах!  У  вас
может быть все, чего бы вы ни захотели. Что тревожит вас? Вы  знаете,  как
вы мне дороги. Расскажите мне о своих затруднениях, позвольте мне избавить
вас от всяких забот.
   - Нет, вы для меня ничего не можете сделать - во всяком случае  сейчас.
Затруднения? Ну, какие там затруднения. Все пустяки!
   Она даже о себе говорила с небрежной  отчужденностью,  в  которой  была
какая-то особая прелесть. Каупервуд был очарован.
   - Но вы-то для меня не пустяк, Рита, - мягко сказал он, - так же как  и
все, что вас касается. Я вам говорил,  как  много  вы  для  меня  значите.
Неужели вы сами этого не видите? Для меня вы самая сложная из всех загадок
и самая чудесная. Я без ума от вас. Со времени нашей последней  встречи  я
все думал, думал. Если у вас есть какие-то заботы, тревоги - поделитесь со
мной. У меня сейчас только одна забота - вы. Соедините свою жизнь с  моей,
и я устрою так, что вы будете счастливы. Вы нужны мне, а я - вам.
   - Да, - сказала она, - я знаю... - И запнулась. - Ничего особенного  не
произошло, мы с Гарольдом немножко повздорили.
   - Из-за чего?
   - Из-за меня. - Она опять капризно выпятила губки. - Я  не  могу  вечно
курить фимиам, как вы тогда сказали. - Слова Каупервуда  крепко  засели  у
нее в уме. - Но это все позади.  Смотрите,  какой  чудесный  день,  просто
вос-хи-ти-тель-ный!
   Каупервуд поглядел на нее и покачал головой. Как  она  очаровательна  в
своей непоследовательности! Правя лошадьми и  разговаривая  с  Сольбергом,
Эйлин ничего не слышала и не видела. Она была поглощена своим спутником, а
кроме того, ее внимание отвлекал поток экипажей, устремлявшихся к  югу  по
Мичиган  авеню,  Мелькавшие  мимо  деревья  с  нежной   молодой   листвой,
зеленеющий  газон,  вскопанные  клумбы,  распахнутые  окна  домов  -   вся
неотразимая прелесть весны вызывала в Каупервуде радостное ощущение жизни,
заново начинавшейся и  для  него.  Если  бы  упоение,  которое  он  сейчас
испытывал, могло быть видимо, оно окружило бы его сияющим ореолом.  Миссис
Сольберг чувствовала, что ей предстоит провести чудесный вечер.
   Обедали в парке, на открытом воздухе, цыплятами,  жареными  в  сухарях;
пили шампанское и ели вафли, -  словом,  все  было,  как  водится.  Эйлин,
польщенная тем, что Сольберг в  ее  обществе  очень  оживлен,  дурачилась,
провозглашала тосты, смеялась,  бегала  по  лужайке  и  веселилась  вовсю.
Гарольд открыто ухаживал за ней, как делали это все мужчины, пытался  было
даже объясниться в любви. Эйлин шутливо его обрывала,  называя  "несносным
мальчишкой" и требуя, чтобы он "перестал сейчас же!"  Она  была  настолько
уверена в себе, что, вернувшись домой, не побоялась рассказать Каупервуду,
как  легко  воспламеняется  Сольберг  и  как  она  все   время   над   ним
подтрунивала. Каупервуд, не сомневавшийся в ее верности, отнесся  к  этому
рассказу весьма благодушно. Сольберг - болван,  пусть  себе  ухаживает  за
Эйлин, - это как нельзя более кстати.
   - Гарольд неплохой малый, - заметил он. - Я ничего против него не имею,
но скрипач он, по-моему, довольно посредственный.
   После обеда  вся  компания  поехала  по  берегу  озера  за  город,  где
начиналась прерия с разбросанными там и сям темными купами деревьев.  Небо
было чисто, и ярко светила луна, заливая  серебристым  сиянием  безмолвные
поля и неподвижную поверхность озера. Расточаемый Каупервудом яд,  который
Рита в последнее время поглощала в огромных дозах, оказывал  на  нее  свое
разрушительное  действие.  Пылкая  и  смелая  при  всей  своей   кажущейся
апатичности, Рита  была  из  тех  женщин,  в  которых  чувство  пробуждает
решительность. Каупервуду удалось поразить ее воображение;  она  понимала,
что он гораздо значительнее всех, кто ее окружал. Разве  не  счастье  быть
любимой таким человеком! Какая у  них  могла  бы  быть  яркая,  интересная
жизнь! Мысль о связи с Каупервудом и  привлекала  и  страшила  ее,  словно
яркий огонек в темноте. Чтобы побороть свое волнение,  она  заговорила  об
искусстве, об общих знакомых, о Париже, Италии; Каупервуд поддерживал этот
разговор и все время тихонько гладил ее руку, а раз, когда экипаж въехал в
тень деревьев, притянул к себе ее голову и коснулся губами ее  щеки.  Рита
вспыхнула,  затрепетала,  побледнела,  захваченная  врасплох  бурей  новых
ощущений, но все же справилась с собой. Вот оно,  счастье!  Она  понимала,
что прежней жизни наступил конец.
   - Будьте завтра в три за  мостом  на  Рош-стрит,  -  сказал  Каупервуд,
понижая голос. - Я приеду за вами. Вам не придется ждать ни минуты.
   Она  медлила  с  ответом,   раздумывая,   грезя   наяву,   завороженная
ослепительным будущим, которое он открывал перед ней,  готовая  покориться
чужой, непреклонной воле.
   - Вы придете? - настойчиво спросил он.
   - Постойте, - проговорила она еле слышно. - Дайте подумать...  Могу  ли
я?
   Она все еще медлила.
   - Да, - сказала она немного погодя  и  глубоко,  всей  грудью  вдохнула
воздух. - Да! - снова повторила она, словно что-то решив про себя.
   - Любимая, - прошептал он,  сжимая  локоть  Риты  и  вглядываясь  в  ее
освещенный луною профиль.
   - Что я делаю? - прошептала она, бледнея и задыхаясь от волнения.



16. РОКОВАЯ ИНТЕРМЕДИЯ

   Каупервуд ликовал. Он едва дождался часа свидания,  и  действительность
превзошла все самые смелые  его  мечты.  Рита  была  милее,  своеобразнее,
обольстительнее всех женщин, которых ему когда-либо доводилось  встречать.
Он тотчас снял прелестную квартирку на Северной стороне и проводил  там  с
Ритой немало часов и утром, и днем, и вечером - смотря по обстоятельствам.
Здесь,  на  свободе,  Каупервуд  мог  не  торопясь  изучить   свою   новую
возлюбленную, но сколь придирчив он ни был, ему не  удалось  обнаружить  в
ней никаких или почти  никаких  недостатков.  Молодость  и  беспечность  -
бесценные дары, а у нее в избытке былой то и другое. Натура, чуждая всякой
меланхолии, обладавшая счастливой способностью наслаждаться минутой,  Рита
не пыталась заглядывать в будущее,  не  выискивала  причин  для  тревог  и
волнений, не вспоминала о прошлых неудачах  и  неприятностях.  Она  любила
красивые вещи, но не была мотовкой. Как ни старался Каупервуд уговорить ее
больше расходовать на себя, как ни хитрил, все было  напрасно,  и  это  не
могло не внушать ему уважения.  Она  всегда  знала,  чего  хочет,  тратила
деньги  экономно,  покупала  с  разбором  и  скромностью   своих   нарядов
напоминала ему полевой цветок. По  временам  чувство  к  Рите  захватывало
Каупервуда с такою силой, что становилось мучительным для него  и  он  рад
был бы избавиться от этого наваждения, но не мог ничего с собой  поделать.
Очарование  не  проходило.  Когда  после  самых  исступленных  ласк   Рита
поправляла растрепавшиеся  волосы,  строя  очаровательные  гримаски  перед
зеркалом и думая сразу о множестве приятных вещей, она казалась ему только
еще более свежей, красивой, обворожительной.
   - Ты помнишь, Алджернон, ту картину, что мы с тобой видели у  антиквара
третьего дня? - говорила она, растягивая слова и называя его  этим  вторым
именем, которое считала более  благозвучным  и  более  подходящим  для  их
романтических встреч. Каупервуд сначала  возражал  против  этого,  но  она
настояла на своем. - Помнишь плащ старика, какой великолепный  синий  тон?
(Картина называлась "Поклонение волхвов".) Ну, просто вос-хи-ти-тельный!
   Она так мило растягивала слова и так забавно при этом выпячивала губки,
что немыслимо было не поцеловать ее.
   - Маргаритка моя, - говорил он,  привлекая  ее  к  себе.  -  Саксонская
статуэтка!
   - Ну вот, я только что причесалась, а ты опять растреплешь мне волосы.
   Голос и глаза ее были невинны и простодушны.
   - Непременно растреплю, кокетка ты этакая.
   - Ты меня совсем задушишь. Мне всегда больно от твоих поцелуев. Неужели
тебе не жаль меня?
   - Жаль, крошка! Хотя мне нравится причинять тебе боль.
   - Ну, что с тобой поделаешь!
   Но и после этих бурных порывов его все так же влекло  к  ней.  Она  как
бабочка, думал он, палевая с белым или лазоревая с золотом -  порхает  над
шиповником, с цветка на цветок.
   Очень скоро  Каупервуд  убедился,  что  Рита  прекрасно  разбирается  в
требованиях света, хотя сама и не принята в этом кругу. Рита сразу  поняла
и  его  желание  играть  роль  в  обществе,  и   честолюбивое   стремление
коллекционировать картины, и мечты о блестящем  будущем.  По-видимому,  ей
было ясно, что он еще полностью не проявил себя, что Эйлин - жена для него
не совсем подходящая и что ей, Рите, эта роль была  бы  больше  по  плечу.
Вскоре она стала говорить с ним  и  о  своем  муже,  очень  снисходительно
отзываясь о его слабостях и недостатках. Она не питала к нему зла,  просто
ей, как видно, наскучили отношения, которые не оправдывались  ни  любовью,
ни  преклонением  перед  талантом,  ни  взаимным   пониманием.   Каупервуд
предложил Рите перебраться в  более  просторную  мастерскую,  покончить  с
мелочной экономией, которая стесняла ее и Сольберга, и объяснить это  тем,
что родные стали высылать ей больше денег. Сначала Рита и  слушать  ничего
не хотела, но Каупервуд мягко, хотя и упорно настаивал и все-таки  добился
своего. Спустя еще немного он посоветовал ей уговорить Гарольда поехать  в
Европу. Пусть думает, что ее родные и на этот раз  расщедрились.  Просьбы,
ласки, убеждения, лесть делали свое дело; миссис Сольберг в  конце  концов
подчинилась и  приняла  помощь  Каупервуда:  избавившись  от  материальных
забот, она совсем успокоилась и расцвела.  Впрочем,  щедротами  Каупервуда
Рита пользовалась умеренно и деньги его тратила с  умом.  Больше  года  ни
Сольберг, ни Эйлин не подозревали об этой связи. Гарольд, которого  ничего
не стоило обвести вокруг пальца, поехал погостить  к  матери  в  Данию,  а
оттуда в Германию - совершенствоваться в музыке.  На  следующий  год  Рита
Сольберг отправилась вслед  за  Каупервудом  в  Европу.  В  Экс-ле-Бен,  в
Биаррице, в Париже и даже в Лондоне Эйлин пребывала в блаженном  неведении
относительно этой второй спутницы своего супруга. Рита  старалась  развить
вкус Каупервуда,  познакомила  его  с  серьезной  музыкой  и  литературой;
благодаря ей изменились его взгляды  на  многие  вещи.  Она  одобряла  его
намерение составить большое собрание картин старых мастеров  и  советовала
быть осмотрительнее в выборе полотен современных художников. Каупервуд был
вполне доволен таким положением дел и ничего лучшего не желал.
   Но как и всякое пиратское плавание по  волнам  страсти,  положение  это
было чревато опасностью: того и гляди мог подняться шторм -  одна  из  тех
свирепых бурь, причиной  которых  бывает  обманутое  доверие  и  созданные
обществом   моральные   нормы,   согласно   которым    женщина    является
собственностью мужчины. Правда, Каупервуда, который никаких законов, кроме
своих собственных, не признавал, а если и  подчинялся  чужому  закону,  то
лишь тогда, когда не мог его обойти, возможность скандала, сцен  ревности,
криков, слез, упреков, обвинений особенно не  смущала.  К  тому  же,  быть
может, удастся этого избежать. И там, где о