если бы я и завел шашни с какой-нибудь женщиной, ты бы
очень быстро об этом узнала. И все равно, даже случись со мной такой грех,
в душе я никогда бы тебе не изменил.
   - Вот как? - язвительно восклицала Эйлин; червь сомнения  точил  ее.  -
Ну, знаешь, "духовную  верность"  можешь  оставить  при  себе.  Мне  одних
возвышенных чувств мало.
   Каупервуд смеялся, а за ним смеялась и Эйлин. Он жалел  ее  и  понимал,
что она права. Нравился ему и сарказм, звучавший в ее словах. Кроме  того,
он знал, что в глубине души она не верит его измене, - ведь  он  и  сейчас
вел себя с нею как влюбленный. Но Эйлин  хорошо  знала,  что  он  нравится
женщинам, а разве мало бездушных кокеток, которые рады будут завлечь его и
исковеркать ей жизнь. Да Фрэнк и сам, может быть, не прочь  пасть  жертвой
этих обольстительниц.
   Взаимное влечение и физическая близость составляют  столь  неотъемлемую
сторону брака и вообще всякой любовной связи,  что  почти  каждая  женщина
следит за проявлениями чувства у своего возлюбленного примерно  так,  как,
скажем, моряк, плаванье которого зависит от погоды, следит за  барометром.
Эйлин в этом смысле не составляла исключения. Она была так  хороша  собой,
так сильно влекла к себе всегда Каупервуда,  что  всякая  перемена  в  его
отношении  не  могла  бы  от  нее  укрыться:  очередные  вспышки   страсти
доказывали ей, что она не утратила еще для него  своей  привлекательности.
Но мало-помалу, задолго до его  увлечения  миссис  Сольберг  или  кем-либо
другим, пыл Каупервуда стал угасать, -  правда,  перемена  была  не  столь
велика, чтобы вызвать  тревогу.  Эйлин  недоумевала,  но  не  доискивалась
причин.  После  неудачи,  которую  она  потерпела  в  чикагском  обществе,
положение ее было слишком шатким, и у нее попросту не хватало на это духу.
   С появлением миссис Сольберг и  Анутанеты  Новак  все  усложнилось  еще
больше. По-своему привязанный к Эйлин, Каупервуд и хотел бы быть нежным  с
женой, - он знал, как сильно она его любит, и  чувствовал  себя  виноватым
перед ней, - но в то же время все больше от нее отдалялся. Он отдалялся от
Эйлин или, напротив, вновь сближался с нею в зависимости от оживления  или
затишья, поочередно наступавших в его любовных делах, что, впрочем,  никак
не отражалось на его делах банкирских, которым он предавался с  неизменной
энергией и рвением; Эйлин все это замечала и очень тревожилась. Однако при
ее безмерной самонадеянности ей не верилось,  чтобы  Каупервуд  мог  долго
оставаться нечувствительным к ее красоте, а  кроме  того,  сентиментальное
участие, которое она  принимала  в  судьбе  Гарольда  Сольберга  и  в  его
душевных терзаниях, не позволяло ей трезво судить  об  истинном  положении
вещей. И все же в конце концов она начала понимать, что любовь  Каупервуда
идет на убыль. Самое страшное  то,  что  прежние  отношения  очень  быстро
опошляются, превращаясь  в  пустую  видимость  былой  любви.  Эйлин  сразу
почувствовала фальшь. Она пыталась протестовать.
   - Почему ты не целуешь меня так, как прежде? - упрекала она Каупервуда.
   Или в другой раз обиженно спрашивала:
   - Что с тобой случилось? Вот уже четыре дня, как  ты  не  обращаешь  на
меня никакого внимания.
   - Ничего не случилось, - непринужденно отвечал Каупервуд. - Я ничуть не
изменился и отношусь к тебе по-прежнему. - Он привлекал ее к себе, ласкал,
но Эйлин оставалась недоверчивой и настороженной.
   В душевном состоянии, которое наступает у  человека,  столкнувшегося  с
этими мучительными и необъяснимыми приливами и отливами любви, очень малую
роль играют так называемый разум или логика. Нельзя не удивляться, как под
напором страсти и под воздействием изменившихся условий рушатся те взгляды
и теории, которыми мы ранее руководствовались в жизни. В  ту  пору,  когда
Эйлин пренебрегла правами первой жены Каупервуда, как смело толковала  она
о том, что  "ее  Фрэнку"  нужна  женщина,  которая  подходила  бы  ему  по
развитию, наклонностям, вкусам; теперь же, когда ее  одолевал  страх,  что
Фрэнк найдет себе возлюбленную, еще более отвечающую его запросам, -  хотя
Эйлин не представляла себе, кто бы это мог быть, - она  рассуждала  совсем
по-другому. Неужели пробил ее час? И его влечет к какой-то другой  женщине
больше, чем к ней? Это было бы ужасно! Что же тогда делать?  -  спрашивала
она себя в полной растерянности.
   Как-то вечером Эйлин совсем пала духом и даже немножко всплакнула, сама
толком  не  зная  почему.  Порой  ей  доставляло  мстительное  наслаждение
придумывать, как и чем доймет она ту, которая посягнет на ее мужа. А потом
она терзалась сомнениями.  Надо  ли  открыто  объявлять  войну,  если  она
убедится, что у Фрэнка есть  любовница?  Эйлин  знала,  что  скорее  всего
именно так и поступит, но вместе с тем понимала, что если Каупервуд к  ней
охладел и кем-то увлечен всерьез, то ничего она этим не добьется. Как  все
это ужасно! Но что делать? Как  вернуть  Фрэнка?  Ведь  это  сейчас  самое
главное. Ревнивые расспросы Эйлин  заставили  Каупервуда  насторожиться  и
удвоить свое внимание к ней, -  правда,  чисто  внешне.  Он  по  мере  сил
скрывал  чувства,  которые  волновали  его  теперь,  -  восхищение   Ритой
Сольберг, интерес к Антуанете Новак, - и на время преуспел в этом.
   Но в конце концов перемена стала слишком очевидной. Эйлин это  заметила
спустя  год  после  их  возвращения  из  Европы.  В  то  время   она   еще
интересовалась Сольбергом, хотя ее отношения с  ним  никогда  не  заходили
дальше легкого  флирта.  Ей,  правда,  приходило  в  голову,  что  Гарольд
довольно привлекателен, но разве можно его сравнить с Фрэнком? Никогда!  И
лишь только Эйлин почувствовала, что  Каупервуд  переменился  к  ней,  она
сразу опомнилась; а случая с каретой было  достаточно,  чтобы  Сольберг  и
вовсе перестал для нее существовать.  С  ужасом  думала  она  о  том,  что
потерять теперь Каупервуда - это потерять все: его любовь -  единственное,
что у нее осталось, после того как рухнули ее надежды попасть в  общество.
Быть может, из-за этой неудачи Фрэнк и охладел к ней? Да, да,  конечно.  И
все же, вспоминая, как он клялся ей в любви,  вспоминая  свою  преданность
ему в самое тяжелое время, когда он сидел в тюрьме в Филадельфии и все  от
него отшатнулись. Эйлин не верила, что  он  способен  отплатить  ей  таким
предательством. Фрэнк может увлечься, но если хорошенько  его  пристыдить,
устроить, наконец, сцену, неужели у него хватит  совести  так  мутить  ее?
Нет, нет, он образумится и снова станет так же ласков и нежен, как раньше.
Когда Эйлин видела его или вообразила, что видела в  карете  с  Антуанетой
Новак, ей очень хотелось учинить ему допрос,  но  она  пересилила  себя  и
решила сначала последить  за  ним.  Может  быть,  он  волочится  сразу  за
несколькими женщинами? Тогда это не так уж страшно.  Эйлин  была  обижена,
оскорблена в своих лучших чувствах, но не сломлена.



18. СТОЛКНОВЕНИЕ

   Рита Сольберг была из тех женщин, все поведение которых и самая  манера
держаться не позволяют заподозрить их в чем-либо дурном. Хотя многое в  ее
теперешней жизни было ей внове, она не волновалась, не  робела,  неизменно
сохраняла  душевное  равновесие   и   потому   в   самых   затруднительных
обстоятельствах умудрялась не терять  самообладания.  Даже  захваченная  с
поличным, сна не почувствовала бы смущения и неловкости, ибо не  видела  в
своих отношениях с  Каупервудом  ничего  безнравственного  и  не  мучилась
мыслью о том, куда заведет  ее  эта  связь;  такие  понятия,  как  "душа",
"грех", для нее не существовали, а мнение общества мало ее тревожило.  Она
любила искусство, любила жизнь - словом, это была настоящая язычница. Есть
такие натуры, защищенные как бы  непроницаемой  броней.  Обычно  это  люди
стойкие, но не обязательно выдающиеся или особенно преуспевающие.  Рита  в
своей эгоистической  наивности  была  не  способна  понять  душевные  муки
женщины, потерявшей возлюбленного. Сама  она  равнодушно  отнеслась  бы  к
такой утрате, погоревала бы, наверно, немножко и  утешилась:  уверенная  в
своей красоте и тщеславная, она ждала бы для себя  в  будущем  чего-нибудь
лучшего или во всяком случае столь же хорошего.
   Рита часто навещала Эйлин  -  и  с  Гарольдом  и  без  него,  ездила  с
Каупервудами кататься,  бывала  с  ними  в  театре,  на  выставках.  После
сближения с Каупервудом она снова  решила  учиться  живописи.  Вечерние  и
дневные занятия, которые можно было  по  желанию  пропускать,  служили  ей
прекрасным предлогом для частых отлучек из дому. Кроме  того,  Гарольд,  с
тех пор как у него появились деньги, заметно повеселел, стал  вести  более
легкомысленный образ жизни, увлекаться женщинами. Каупервуд даже советовал
Рите предоставить мужу полную свободу, чтобы в случае, если  их  отношения
откроются, тот был связан по рукам и ногам.
   - Пусть заведет какой-нибудь  серьезный  роман.  Мы  наймем  сыщиков  и
соберем против него улики. Он тогда и рта не посмеет раскрыть, -  объяснил
Каупервуд Рите.
   - Ну зачем же? У него и так было сколько  угодно  историй,  -  с  милым
простодушием заметила Рита. - Он даже отдал мне кое-что из своей переписки
(она произнесла "пи-еписки") - любовные послания, которые  он  получал  от
разных женщин.
   - Письма - это недостаточно. Если уж нужно будет  его  припугнуть,  нам
потребуются свидетели. Когда он опять  влюбится  в  кого-нибудь,  дай  мне
знать, а об остальном я позабочусь сам.
   - Мне кажется, он даже сейчас влюблен,  -  забавно  протянула  Рита.  -
На-днях я видела его на  улице  с  одной  из  его  учениц.  Прехорошенькая
девушка, кстати.
   Известие это обрадовало Каупервуда. Порой ему  казалось,  что  если  бы
Эйлин уступила домогательствам Сольберга, он был бы только рад; поймав  ее
на месте преступления, он почувствовал бы себя  в  безопасности.  Впрочем,
нет, в глубине души он не хотел этого и,  наверное,  хоть  не  надолго,  а
огорчился бы ее изменой. К Сольбергу,  однако,  были  приставлены  сыщики,
связь его с ветреной ученицей  установлена  и  подтверждена  под  присягой
свидетелями, чего вместе с  имевшейся  у  Риты  "пи-епиской"  было  вполне
достаточно, чтобы "заткнуть рот" музыканту, вздумай тот поднять  шум.  Так
что Каупервуду и Рите нечего было особенно тревожиться.
   Другое дело Эйлин. Мысль об Антуанете Новак  не  давала  ей  ни  минуты
покоя: подозрения,  любопытство,  тревога  неотступно  терзали  ее.  После
всего, что Каупервуд перенес в Филадельфии, Эйлин не хотела ничем  вредить
ему здесь, но вместе с тем при мысли, что он ее обманывает, она  приходила
в ярость. Не только ее любви, но и тщеславию был  нанесен  жестокий  удар.
Как узнать, наконец, правду? Самой следить за ним? Гордость  не  позволяла
Эйлин поджидать Каупервуда на улице, у конторы,  в  отелях,  подсматривать
из-за угла. Нет, на это она не пойдет! Потребовать у него  объяснений?  Не
имея достаточно веских доказательств, это было бы глупо. Он слишком хитер,
и если его вспугнуть, он заметет следы, и она так ничего и не  узнает:  он
просто будет  все  отрицать.  Эйлин  совсем  извелась,  не  зная,  на  что
решиться, пока однажды с болью в сердце не вспомнила, как десять лет назад
ее собственный отец прибег к помощи сыщиков и без труда установил ее связь
с Каупервудом и место их тайных встреч. Как ни горько, как  ни  мучительно
было это воспоминание, но теперь тот же самый способ дознаться  истины  не
вызывал в ней такого возмущения, как  когда-то.  Что  ж,  ведь  тогда  это
разоблачение не причинило Каупервуду вреда, рассуждала  Эйлин,  во  всяком
случае большого вреда (это было неверно), ну и теперь ничего особенного не
произойдет (что тоже было неверно). Но кто же поставит в  вину  страстной,
любящей и глубоко уязвленной женщине такое  отклонение  от  истины?  Эйлин
прежде всего хотела узнать, виновен ли он перед нею, а там уж  она  решит,
что делать. И тем не менее она понимала, что вступает на опасный  путь,  и
содрогалась при мысли о возможных последствиях. Если ожесточить Фрэнка, он
может ее бросить, поступить с ней так же, как с первой женой, Лилиан.
   Все эти дни,  присматриваясь  к  своему  господину  и  повелителю,  она
думала: неужели он меня разлюбил и обманывает,  как  обманывал  тринадцать
лет назад свою первую  жену?  Неужели  он  вправду  мог  сойтись  с  такой
девушкой, как  Антуанета  Новак?  Думала,  думала,  думала  с  безотчетным
страхом  и  вместе  с  тем  с  решимостью  постоять  за   себя.   Но   как
воздействовать на него? Если он еще любит ее, то все  обойдется...  ну,  а
если нет?
   Сыскная контора, куда Эйлин после долгих недель мучительных колебаний в
конце концов обратилась, была одним из тех гнусных учреждений,  к  услугам
которых многие все же не  брезгают  прибегать,  когда  нет  иного  способа
разрешить свои сомнения в личных  или  денежных  делах.  С  Эйлин,  как  с
богатой клиентки, не преминули содрать втридорога, но поручение  выполнили
исправно. К ее изумлению, досаде и ужасу, после нескольких  недель  слежки
ей донесли, что Каупервуд близок не только с Антуанетой Новак, - о чем она
подозревала, - но и с миссис Сольберг. И поддерживает отношения и с той  и
с другой - две связи одновременно! Известие это так ошеломило  Эйлин,  что
она долго не могла прийти в себя.
   Ни одна женщина ни до, ни после этой истории не  казалась  Эйлин  столь
опасной, как Рита Сольберг. Из всех живых  существ  женщины  больше  всего
боятся женщин, и прежде всего умных и красивых. Рита Сольберг за последний
год  очень  выросла  во  мнении  Эйлин;  материальное  положение  ее  явно
улучшилось, и благоденствовавшая Рита хорошела  с  каждым  днем.  Однажды,
увидев ее в очень элегантном новеньком кабриолете на Мичиган авеню,  Эйлин
рассказала о своей встрече Каупервуду.
   - У отца ее, вероятно, хорошо идут дела, - заметил он. -  От  Сольберга
ей кабриолета никогда не дождаться.
   И  как  Эйлин  ни  симпатизировала  Гарольду  -   этому   музыканту   с
впечатлительной душой, она понимала, что Каупервуд прав.
   В другой раз, на премьере, сидя рядом с  Ритой  в  ложе,  она  обратила
внимание, какое изящное и дорогое ка  ней  платье:  светлый  шелк  весь  в
мелкую складочку, ажурная строчка, бесчисленные крохотные розетки из  лент
- над всем этим кому-то пришлось немало потрудиться.
   - Какая прелесть! - заметила Эйлин.
   - Да? Вы находите? - беззаботно отвечала Рита. - Моя  портниха  столько
возилась с ним, я думала, она никогда не кончит.
   Платье обошлось в двести двадцать долларов, и Каупервуд охотно  уплатил
по счету.
   Возвращаясь тогда из театра домой,  Эйлин  думала  о  том,  как  изящно
одевается Рита и как она умеет всегда выбрать  именно  то,  что  ей  идет.
Все-таки она очаровательна!
   Теперь же, когда оказалось, что те  самые  чары,  которые  пленили  ее,
пленили  и  Каупервуда,  Эйлин  ощутила  бешеную,  лютую  ненависть.  Рита
Сольберг! То-то приятная будет для нее неожиданность, когда  она  услышит,
что  Каупервуд  делил  свои  чувства  между  ней  и   какой-то   ничтожной
стенографисткой, Антуанетой Новак! И этой дрянной выскочке Антуанете  тоже
хороший  будет  сюрприз,  когда  она  узнает,  как  мало  значит  она  для
Каупервуда, если Рите Сольберг он снял целую квартиру, а с ней встречается
в домах свидания и средней руки номерах.
   Но как ни злорадствовала Эйлин, мысль  о  собственной  беде  неотступно
мучила  и  терзала  ее.  Какой  лгун!  Какой  лицемер!  Какой  подлец!  Ее
попеременно охватывало то отвращение к этому  человеку,  который  когда-то
клялся ей в  своей  любви,  то  безудержный,  бешеный  гнев,  то  сознание
непоправимой утраты и жалость к  себе.  Что  ни  говори,  а  лишить  такую
женщину, как Эйлин, любви Каупервуда - значило отнять у нее все; без  него
она была как рыба, выброшенная на берег; как корабль с поникшими парусами;
как тело без души. Рухнула  надежда  с  его  помощью  занять  положение  в
обществе, померкли радость и гордость именоваться миссис  Фрэнк  Алджернон
Каупервуд. Получив  донесения  сыщиков,  она  сидела  у  себя  в  комнате,
устремив усталый взгляд в пространство; впервые в  жизни  горькие  складки
обозначились  в  уголках  ее  красивого  рта.  Перед  ней  как  в   тумане
беспорядочно проносились картины прошлого, страшные мысли о будущем. Вдруг
она вскочила - в глаза ей  бросилась  фотография  на  туалетном  столе,  с
которой, словно на смех, спокойно и пытливо  смотрел  на  нее  муж.  Эйлин
схватила снимок, швырнула на пол и в бешенстве  растоптала  своей  изящной
ножкой красивое и наглое лицо. Мерзавец! Негодяй!  Она  представила  себе,
как белые руки Риты обвивают его шею,  как  губы  их  сливаются  в  долгом
поцелуе. Воздушные пеньюары, открытые вечерние туалеты Риты стояли  у  нее
перед глазами. Так нет же,  он  не  достанется  ни  ей,  ни  этой  дрянной
выскочке, Антуанете Новак! Этому не бывать! Дойти до того, чтобы связаться
с какой-то стенографисткой у себя же в  конторе!  В  будущем  она  уже  не
позволит ему взять себе в секретари девушку. После всего, чем она для него
пожертвовала, он не смеет не любить ее, не смеет даже  глядеть  на  других
женщин! Самые несообразные мысли вихрем проносились в ее голове. Она  была
близка к помешательству. Страх потерять  Каупервуда  довел  ее  до  такого
исступления, что она способна была на какой угодно  опрометчивый  шаг,  на
какую  угодно  бессмысленную  и  дикую  выходку.  Эйлин   с   лихорадочной
поспешностью оделась, послала за наемной каретой и  велела  везти  себя  к
Дворцу нового искусства. Она покажет этой красавице с  конфетной  коробки,
этой вкрадчивой дряни, этой чертовке, как отбивать чужих мужей. По  дороге
она  обдумывала  план  действий.  Она  не  станет  сидеть  сложа  руки   и
дожидаться, пока у нее отнимут Фрэнка, как она отняла его у  первой  жены.
Нет, нет и нет! Он не может так поступить с ней. Пока она жива,  этого  не
будет!  Она  убьет  Риту,  убьет  эту  проклятую   стенографистку,   убьет
Каупервуда, убьет себя, но этого не допустит. Лучше отомстить и  покончить
с собой, чем потерять его любовь. В тысячу раз лучше!
   К счастью, ни Риты, ни Гарольда дома не было. Они  уехали  в  гости.  В
квартире на Северной стороне, где, как сообщило Эйлин  сыскное  агентство,
миссис Сольберг и Каупервуд встречались под фамилией Джекобс, Риты тоже не
оказалось.  Понимая,  что  дожидаться  бесполезно,  Эйлин  после  недолгих
колебаний велела кучеру ехать в  контору  мужа.  Было  около  пяти  часов.
Антуанета и Каупервуд уже ушли, но Эйлин не могла этого знать.  Однако  по
пути туда она передумала и приказала повернуть обратно,  к  Дворцу  нового
искусства - сперва надо разделаться с Ритой, а потом уже с той  девчонкой.
Но  Сольберги  еще  не  возвратились.  Отчаявшись  найти  Риту,  Эйлин   в
бессильной ярости поехала домой. Где же  и  как  встретиться  ей  с  Ритой
наедине? Но на  ловца  и  зверь  бежит:  к  злобной  радости  Эйлин,  Рита
неожиданно явилась к ней сама. Часов в шесть вечера Сольберги возвращались
из гостей по Мичиган авеню, и Гарольд, когда экипаж поравнялся с особняком
Каупервудов, предложил заглянуть к ним на минутку. Рита была  прелестна  в
бледно-голубом туалете, отделанном серебряной тесьмой. Ее туфли и перчатки
были чудом изящества, а шляпка - просто мечта. При виде Риты Эйлин  -  она
была  еще  в  вестибюле  и  сама  отворила  Сольбергам   -   почувствовала
непреодолимое желание вцепиться ей в горло, ударить ее,  но  сдержалась  и
проговорила: "Милости прошу". У нее хватило  ума  и  самообладания  скрыть
свое бешенство и запереть за ними дверь. Рядом с Ритой  стоял  Гарольд,  в
модном сюртуке и шелковом цилиндре, фатоватый, никчемный, но все-таки  его
присутствие сдерживало Эйлин. Он кланялся и улыбался.
   - О, - собственно звук этот не походил у Сольберга ни  на  "о",  ни  на
"а", а представлял собой нечто вроде модулированного по-датски  "оу",  что
даже нравилось Эйлин.  -  Как  поживаете,  миссис  Каупе